Билет до Лоухи
В истории моих бесконечных поездок по разным надобностям и без оных, был такой случай. Году в 81 под новый год я возвращался домой из Ленинграда. Билетом заранее запастись не получилось по причине неясной вообще перспективы той поездки домой. И вот 30 декабря я примчался в Пулково в надежде попасть на рейс на Мурманск. Надежда была не совсем безнадежная, рейсов было много и прямых и проходящих с посадкой в Ленинграде, существовали всякие брони, которые снимали в последний момент и в надежде просто на везение. Понимая все это, я лихо взбежал на второй этаж и уперся в длиннющую очередь в кассе как раз на Мурманск. Чтобы понять реальность я терпеливо стал в самом конце очереди и наблюдал такую картину. Вдоль очереди ходил средних лет мужчина и просил помочь ему, «деньги украли, надо 20 рублей долететь до Киева, кто чем может…», просил он. Он кротким смиренным взглядом заглядывал в лица, тихо повторял свою историю и люди, тогда еще не искушенные в подобном бизнесе на их доверии, давали ему кто полтинник, кто рубль. Они были заняты своей проблемой улететь и попасть на новый год домой и никто не задумывался над тем, что если не хватает 20 рублей на самолет, так пойди, купи на поезд, плацкарт стоил тогда примерно ту сумму, что у него якобы была по его легенде и ты успеешь к новому году, в кассе на Киев очередь была не меньше нашей, мурманской, улететь и при деньгах то проблема.
Постояв немного и поняв, что шансов улететь у меня совсем не много, точнее сказать, их не было совсем, я бросил это занятие и помчался на Московский вокзал, надеясь попасть на мурманский поезд и все же поспеть домой до боя курантов. Сбегая к автобусу, я мельком заметил, как смиренный попрошайка «окучивал» уже другую очередь. Но было совсем не до него.
Мои надежды на билет до Мурманска, теперь уже железнодорожный, быстро рассеялись, касса была закрыта, висела бумажка «Не стучите на Мурманск билетов нет». В открывшемся на несколько минут окошке я взял билет до Петрозаводска на пригородный «сидячий» поезд. Логика моего действа была проста, там присоединяются еще и поезда с Москвы и шансы минимум удваиваются. И вот вечером того же дня я был в Петрозаводске. Войдя в небольшой кассовый зал, я понял, что сильно просчитался в своих предположениях и шансов попасть домой до нового года теперь у меня не было никаких, ну или прочти никаких. Очередь, в основном из женщин, чьи мужья остались стеречь вещи и спящих в невообразимых позах, раскинув ручонки, измученных детей, не оставляла никаких надежд. В то время перемещались в разных направлениях массы людей и только в новый год это движение на миг прекращалось, чтобы уже через несколько дней, постепенно набирая обороты, вновь превратиться в бесконечное «броуновское движение» по стране. Я давно уже заметил, что в подобных случаях, когда, например, надо билеты, женщины выходят не первую линию борьбы, подспудно понимая, что мужчины, их мужья, способны поддаться на провокацию, замешкаться, спасовать и упустить заветный шанс добраться домой. Великая забота о семье и детях двигала их все ближе к заветной «амбразуре» кассового окошка, постепенно отодвигая разных деликатничающих, а значит, не особо нуждающихся, людей.
Я быстро оценил ситуацию и этих женщин, окинувших недобрым взглядом меня, в первый момент моего появления. Я окончательно успокоился и просто стоял последним в очереди, ни о чем не спрашивая, ничем не интересуясь, хотелось просто постоять перед тем как начать снова думать, что делать дальше. В этом зале среди очереди, но не примкнув к ней, тоже ходил молодой парень, чисто одетый в расстегнутую телогрейку, в стареньком, но опрятном пиджаке и чистой же простенькой рубашке, застегнутой на верхнюю пуговицу под самое горлышко. За спиной его была почти пустая котомка, по типу солдатского вещмешка. Юношеское лицо его было чистым - чистым, не испорченным ни образованием, ни каким-либо опытом лукавства. Похоже было, что он из выпускников спецшколы совсем отнюдь не одаренных ребят. Можно представить, что люди были добры к нему, и он вырос в этой атмосфере добра и сострадания к его умственному недугу и это так хорошо и отчетливо отразилось на его по-детски открытом лице. Он подходил к кассовому окошку, когда оно открывалось и поверх барьера тех женщин говорил «Дайте мне билет до Лоухи», протягивал кулачок с деньгами, получив отрицательный ответ с болью и страданием обращался ко всем в очереди «мне ведь только до Лоухи». Небольшая станция Лоухи в Карелии была как раз по пути следования всей этой очереди и очередь отводила взгляд не в силах ни помочь, ни объяснить ему, что его билет это потеря заветного места в поезде кому-то из них. Он все ходил и повторял «мне ведь только до Лоухи» и боль отражалась на его лице, почему люди здесь не добры к нему. И это «до Лоухи» вместо «до Лоухов» как-то особенно подчеркивало его беспомощность в этой ситуации. Наверное, в силу обстоятельств он был отпущен в это путешествие, очевидно, что ему объяснили что он должен говорить и действовать и вот он ходил и не понимал, почему не получается и снова и снова подходил к кассе «мне ведь только до Лоухи». Он не претендовал на что-то большое, он не посягал на право тех женщин в очереди, он хотел лишь, чтобы закончилось это испытание, вернуться к маме, почувствовать ее теплую руку на голове, услышать печальный добрый вздох, исполненный страдания за его судьбу.
Я стоял последним в очереди, оттягивая момент принимать какое-то решение, когда сзади открылась дверь и бодрый голос произнес «кому билет до Мурманска». Реакция моя была мгновенной, «сколько», не спрашивая подробности, купе или плацкарт и надо ли сверху, сделка состоялась. Парень, веселый и порядочный сказал, что нужно лишь за что купил. Еще мгновение и у меня в руках заветный квадратик картона и квитанции разных доплат и все это еще до того, как очередь стала что-то понимать и я уже на улице и вдыхаю морозный предновогодний воздух с примесью запаха от горящего в вагонных печках угля. По закону жанра голливудских фильмов я должен был бы отдать билет тому парню и в последних кадрах фильма со счастливой улыбкой удовлетворения глядеть вслед уходящему поезду. Но я не сделал этого, не мог позволить и отогнал прочь не успевшую созреть мысль об этом. У меня была своя правда и дома я тогда бывал совсем уж мало и в портфельчике у меня были две палки колбасы, причем одна полукопченая Пражская, по-моему, и целая «буханка» щербета из Елисеевского, что на Невском. И дома меня ждала семья и ребенок, так я тогда, по крайней мере, думал, но то уже совсем другая история. И я успел-таки добраться до своего дома еще до боя курантов и звона бокалов с шампанским во всех окнах моего города.
И много позже я иногда вспоминал ту историю и того парня и думал, что же мы сделали не так, что везде так много развелось тех, других, из первой очереди, что «до Киева». Может, надо было отдать билет парню «до Лоухи» и все было бы по-другому.