Во сне как во сне

Вячеслав Абрамов
Меня направили служить в закрытый гарнизон, где я раньше уже когда-то служил.

Мне поручили организовать физподготовку. Мне этого никто не говорил, но я это априори знал. Однако не мог себе уяснить, меня направили служить или послали с каким-то заданием, под прикрытием? Так думается потому, что раньше-то я там служил, но как бы в далёком прошлом. 

По признакам я сразу уяснил, что буду служить в режимном учреждении. И можно предположить, что это – вроде некоего секретного конструкторского бюро при заводе.

И вот я стою на бетонной причальной стенке в губе Пала, что в славном гэ Полярном, и вижу, как разбирают старые дома, которые там были, в том числе и гостиницу. Каркасы зданий стоят, а наружные стены с фасада разломаны, и по комнатам, как муравьи, копошатся какие-то разношерстные личности в строительных касках. Во всех комнатах – стены голубого цвета.

Из разговора стоящих возле меня людей, тоже наблюдающих эту картину, я узнаю, что на месте устаревших домов будут строить нечто современное.

После этого объявляют построение личного состава и я перехожу на расположенный рядом плац, огороженный колючей проволокой. На построение выходят какие-то военные в различной форме, но более всех там гражданских лиц: солидных, уже в возрасте, мужчин, одетых в длинные драповые пальто, с шляпами на головах. Несколько женщин. Одежда напоминает моду 60-ых или 70-х годов двадцатого века. Все стоят в одну или две нестрогие шеренги и свободно разговаривают между собой.

Думается, что это и есть коллектив конструкторов. Но какие занятия по физподготовке могут быть в солидных пальто?

Тут общее внимание привлекает происшествие. Со стороны моря заходит на посадку самолёт и сразу видно, что садится он аварийно. Его болтает и кренит. Но перед самой причальной стенкой он выравнивается и садится на воду. Казалось бы, что всё будет хорошо, но после посадки он зарывается в воду. Двое лётчиков выпрыгивают из фонаря кабины, а самолёт уходит под воду, оставив на поверхности задранный хвост.

Одного пилота, одетого как когда-то полярные лётчики, каким-то тросиком, зацепленным за спасательный жилет, вытягивают из воды прямо на причал, по какому-то специальному жёлобу. С него в жёлоб стекает вода.

А второго-то надо спасать! Может, и ещё кто-то в самолёте был! Я мечусь и спрашиваю, может, уже нырять и плыть? Но мне говорят, что сейчас будет катер, и без нас летчика вытащат.      

По тому, как все наблюдали и переговаривались, становится понятно, что это был какой-то испытываемый самолёт.

И тут все начинают выходить. Вроде бы была команда садиться в автобусы и куда-то ехать. Но кто эти команды отдаёт, совсем непонятно. Куда ехать, тоже неясно. Руководства как такового нет, только периодически появляются какие-то активные распорядители и исполнители.

Я иду после всех на выход со шлагбаумом, но меня останавливает военный в светло-серой шинели, петлицы воротника - голубого цвета с каёмкой, с выпуклым гербом в виде пуговицы, как у генерала. Требует документы, а у меня их нет. И он меня не пропускает. Иду назад и вижу, что кроме выхода за колючку через шлагбаум, есть другой выход, в углу, неохраняемый. Устремляюсь туда, думаю: может успею, наискосок-то. Но когда выхожу – автобусы уже уехали, а мимо проносится какой-то маленький то ли вездеход, то ли – бронетранспортёр. Спереди – колёса, а сзади - на гусеничном ходу. Один проносится, за ним – второй, который поворачивает ко мне и останавливается. На нём, что ли ехать? Там же места мало. И я – в нерешительности.

На том и проснулся.

Уже потом, когда пытался вспомнить подробности этого сна, меня охватило странное, тревожное ощущение.

Это было явно не из нашей жизни. По смыслу – как будто будущее. По нарядам и прочим «реквизитам» - похоже на прошлое.

И я ведь действительно там, в Полярном, служил, но в совершенно иной должности и обстановке!

И ещё одно, самое странное. У тех, кто там был, я видел чётко одежду, но не видел лиц. У людей не было лиц! И меня... как будто я был – и вроде бы меня не было! Я себя не видел – только ощущал. И ведь - ничего, хорошо было. И ничего не удивляло, принимал всё так, как есть. И за себя - не переживал.