– Мы плывем дальше, вокруг континента, – сказал Конди, положив руки с деловито засученными рукавами на пояс. Он все еще верил, что может позволить себе держаться выше драконьего рода, выше Фрумели в конце концов, теперь так беззаботно вычищающей языком переднюю лапу и, по всей видимости, уже вкусившей плоды своей преобразовавшейся жизни, будто сбросившей черную вуаль бессилия перед выдуманными страхами. Никель изумленно глазел на свою спутницу и никак – ни мысленно, ни визуально – не мог принять ее перевоплощение, потому как она уже дважды просила не беспокоиться за нее, при этом касаясь в знак уверенности носом его щеки. Едва ли он слышал все, что говорил матерый капитан корабля. Едва ли он слышал что-нибудь еще, помимо тихонько прищелкивающего языка Фрумели, огибающего аккуратные пальцы с треугольными коготками. – Мы посетим множество островов. Я бы посоветовал вам сойти здесь, потому как лучшего шанса может не предвидеться. Вы слышите меня? Я говорю, что выполнил свое обещание! – Конди спесиво выдавил воздух через крошечные ноздри узкого, как воробьиный клюв, носа, так как Никель упорно, с увлечением продолжал взирать на Фрумели, словно та была лишь бесплотной фантазией в его голове, а теперь обрела материальную и сидела рядом. – Послушайте, мне нужно посетить очень важные острова, на которых не жалуют пепельных драконов. Их там... презирают, сторонятся и высмеивают! Послушайте, вам лучше сойти сейчас или...
В этот момент Никель перевел взгляд на Конди. Тот не только не позволил себе договорить, но и несколько побледнел, закладывая одну руку за спину, а другой принявшись чесать затылок, с которого тут же сполз пестрый, с неестественной отсылкой к пиратскому платок. Испытывал ли он сейчас инстинктивный страх перед драконьей расой – было сложно сказать. А вот проступившее волнение, что Никель настоит на высадке в другом месте, заставило Фрумели улыбнуться и перехватить инициативу в свои лапы. Не стоило продлевать мучения нависшего напряжения, где одна из сторон отнюдь не стремилась выказать злопыхательство, а другая – бурно отреагировать на него.
– Здесь – в самый раз, – ответила она за двоих с бесконечно счастливой физиономией и махнула в воздух над рыбацкой пристанью, которой заправлял старик и двое донельзя чумазых дочерей, приветливо машущих причаливающему кораблю. – Никель, милый, я осмотрюсь, – сказала она, неторопливо набирая высоту. – Позови, когда заскучаешь.
Никель не верил своим ушам, так и оставшись на палубе с раскрытым ртом, которого якобы пригвоздил щеголеватый вид бравого капитана, почесывавшего легкую, похожую на юношескую, щетину. Конди был не из тех мореплавателей, кто тратил много времени на сушу. Только большое количество пройденных морских миль сулило капитану хорошую прибыль. Он ценил, по большей части, то, что голосисто позвякивало в раздутом кошельке. Его отец был простым благодушным торговцем, женившемся на дочери плотника, который латал его суденышко после свирепой бури. Когда ремонтных дел мастер, засучив рукава и деловито положив их на пояс, взглянул на состояние судна, чудом дошедшего до берега с невероятным креном на правый борт и заваленной грот-мачтой, то его дочь – милое и тихое, как мышка, создание – выскочила перед отцом и заявила, что больше не хочет держать иголку в руках, шить кружевные салфетки и скрываться по его прихоти от таящихся за углом опасностей. На глазах у незнакомых людей она дала завет, что если когда-нибудь возьмется за шитье, то только для пошива разодранной парусины. Отец Конди, будучи еще молодым мужчиной в расцвете сил, не мешкая повел девицу под роскошный купеческий венец. Вскоре у них появился сын – здоровый и увесистый младенец, весивший чуть ли не под десять фунтов. Но спустя неделю мать скончалась в адских муках, так и не оправившись от осложненных родов. Малыш до пяти сезонов пробыл без имени, так как его отец, сокрушенный горем по любимой жене, несколько тронулся умом и замкнулся в себе, ища в сердце приятные воспоминания о недолгом браке. Заботу о сыне он проявлял в самый последний момент – когда ребенок оглушительными криками давал понять, что нуждается в уходе. В конечном итоге имя – Кондиментат – было дано в честь огромного флагмана, потонувшего при осаде Брога во время великой людской войне и управляемого, как ни странно, одними драконами. Обретший сознание мальчуган сразу невзлюбил свое имя – кому вообще нужно называть человека именем каких-то скрепленных между собой досок? Тем более, если оно обозначает один из крупнейших провалов в истории драконьего кораблестроения. Кораблю было суждено пойти ко дну не из-за полученных повреждений, не совместимых с удержанием на плаву. Клиновидное судно дало сильную течь в корме из-за вогнувшихся от давления воды досок, так как строители напрочь отказались использовать людские технологии в производстве кораблей.
Достигший зрелого семидесяти пяти сезонного возраста, Конди пришел к своему отцу, поседевшему и сморщившемуся, как чернослив позапрошлого урожая, старику и потребовал получить в наследство корабль, аргументировав свое желание преданностью морю, в которое тогда выходил всего четыре раза. Отец уступил место отрешенным кивком. Его жена продолжала жить в его отяжелевшей голове, ловко орудуя плотническими инструментами и умудряясь одарять мужа женской лаской. Конди собрал в округе всех мальчишек, которых смог убедить в ничтожности своего имени, но жаждущих отправиться в плавание. Долгий и кропотливый ремонт одряхлевшего судна – и Конди отплыл в неведомые земли, оставив позади себя балласт – горькое прошлое и издевательства сверстников, труд которых использовал, как использовали его имя для пресных подростковых шуток. На реставрированном корабле были наемные матросы, на которых ушли последние накопления отца. Все, кроме двух: Конди и Пута, которого старик выловил в одном из четырех плаваний – промерзшего, выбившегося из сил, но тем не менее сохранившего человечную улыбку. Старик улыбнулся ему в ответ, чего не делал почти восемьдесят сезонов. И, разумеется, на глазах завистливого Конди.
А теперь Пут стоял, лениво прислонившись могучим торсом к высокому бору корабля, положив сдвинутые назад распухшие от мышц локти, задрав голову и восхищенно бормоча:
– Ты погляди, как она кружит! Погляди, какие пируэты вытворяет! А лапка-то из железа совсем ей не мешает! Ох, как хороша она в полете!
Никель был восхищен Фрумели не меньше, чувствуя свое присутствие рядом, в одном ее хрупком теле. Неужели ему действительно удалось вернуть спутницу к настоящей жизни без страхов? Неужели он смог преодолеть то, чего не удавалась ей? Ему, не имеющему понятия о страхе и располагающему жилищем в полумили от вулкана и в сотне ярдов от лавовой реки? Означало ли это, что отправная точка иных, прежде игнорируемых тревог, была им неосознанно обозначена? Но в то же время могло ли это означать, что из липких паутин своих фобий Фрумели вышла сама, дождавшись благоприятного момента?
Конди сделал неловкий шаг по направлению к Никелю. Он бросил все свои силы, чтобы справится с набухающим в его мыслях, как яблоневые почки, раздражением. И поэтому сунул руки в карманы, едва не вывернув себе большие пальцы. Прошлое? Плевать он хотел на него. Ведь каждая минута простоя в настоящем могла ему стоить увесистой монеты.
– Ты сойдешь? – бесцеремонно бросил он.
Никель оторвал взор от воздушного представления.
– Да, я сойду, – согласился он и протянул Конди рельефную лапу. Аскетичный капитан доли секунды колебался, но подтвердил окончание своих услуг. – Спасибо за все. Даст Матерь – обязательно увидимся.
Конди мог бы и дальше олицетворять вселенское зло, собранное с Людских Земель, но неожиданно для себя приложил два пальца ко лбу, а затем махнул ими вперед. Жест странный, многозначительный и пришедшийся по душе Никелю, который с улыбкой кивнул в ответ и ступил на подготовленный трап.
– И я сойду на берег.
Конди и Никель обернулись. Знакомый голос не давал усомнится, что это был Пут, но глазам почему-то хотелось доверять больше. Но и они не подвели.
– Что? – переспросил Конди, явно сбитый с толку. Он погладил гладкий, как у младенца, лоб. – Мне показалось, или ты сказал...
– Нет, – мирно проурчал Пут, широко улыбаясь. – Я скучаю по сырой земле. Я хочу отдохнуть от воды.
Конди в миг оживился, развеяв о себе крохи положительного впечатления.
– Так это прекрасно! – сказал он, сияя. – Я согласен с тобой, что душа тянется к тому, где ей самое место.
Никель ждал что-то колкое от Пута, но гигант был слеплен хоть из крепкого, но самого простого теста. Пут отстранился от высокого борта, тщательно покрытого смолой, а затем ласково похлопал по нему.
– Прощай, мой дорогой друг, – начал он вместе с тяжким вздохом. – Ты не дал мне утонуть, но мой дом в другом месте. Прости, что мы расстаемся. Надеюсь, ты послужишь капитану долгие сезоны.
Конди захихикал в кулак. Никель поднял твердое закостеневшее надбровье.
– Почему ты идешь с нами?
– Потому что я хочу открыть кузню в каком-нибудь маленьком городке. Что скажешь? Я слышал, что пепельные драконы управляются с металлом так же ловко, как человек продевает в иголку нить.
Никель благодарно улыбнулся. Этот внушительных размеров человек предлагал ему построить на континенте новое будущее, причем, ввиду своего открытого доброжелательного нрава, не имеющий иной мысли за душой. Упустить такую возможность было бы непростительной глупостью.
– Звучит здорово! – согласился он вслух, несмотря на то, что Пут уже по одной улыбке определил положительный ответ. – Но в какой город мы пойдем?
– Начнем с ближайшего, а там посмотрим. – Он повернулся к Конди, который посмеивался в ладонь. – Ты ведь не забыл о нашем пари?
Конди за считанные секунды побледнел.
– Какое пари?
– Ты сказал, что дашь мне мешочек золота, если у нас будут попутчики с Механических Земель. Ведь только ты веришь, что никому не хочется покидать этот остров.
Конди яростно замотал головой. Он словно чувствовал, как из тяжелого кармана утекали ценные монеты с символикой Механических Земель.
– Я не мог сказать такой чуши!
– Мог! – прокричал юнга, спускаясь с мачты. – Я слышал своими ушами! – Конди развернулся и начал медленно наступать на проклятого предателя. – И я... – прокричал юнга ему в лицо и выскользнул из рук. – Я тоже сойду!
Пут недовольно покачал головой. Юнга удивленно хлопал карими зенками из-за его спины – он впервые видел своего заступника в таком суровом виде.
– Ты обещал, – констатировал Пут, упершись кулаками в пояс и расставив ноги. – Надо сдерживать обещания. – Он кивком указал Конди за спину. – Иначе потеряешь всех матросов.
Кто-то из морских волков хохотал, сидя на бочке, двое других разглядывали книгу с картинками не самого пристойного содержания, так как их лица обменивались друг с другом абсолютно одинаковым смущением, а пятерка храбрых моряков, образовав круг, играла в карты, при этом бросая неодобрительные взгляды в сторону Конди, будто тот играл вместе с ними и в открытую жульничал.
– Так – молчать! – обернувшись, рявкнул Конди. – Я сам знаю, что обо мне думают!
– Что же они будут думать, если ты не выполнишь условия пари? – упрямо отметил Пут.
– Да пес с тобой! – крикнул Конди, сунув руку в карман. – Вот плата за уговор!
Пут без труда поймал кисет, словно тот летел ему ровнехонько в ладонь. Затем он помахал Конди рукой и ступил на трап вслед за юнгой. Новая страница жизни на суше была для него подготовлена.
Когда Никель почувствовал под лапами скользкую дощатую пристань, ему на плечо опустилась тяжелая рука Пута. Он обернулся.
– Ты ведь не сердишься, что я немножко на тебе заработал? – осторожно спросил Пут.
Никель беззаботно рассмеялся ему в лицо.
***
Был теплый вечер. Брог переполнился шумом тяжелых повозок с нераспроданным товаром и говором людей, чей рабочий день подошел к концу. В воздухе стояли ароматы ранней весны и оттаявшего канала, в который сливали пищевые отходы.
– Пошустрей, дружище, пошустрей!
Лавер поднял взгляд с маленькой мостовой, жалко растянувшейся над зловонным ручейком. Людно. Кто-то из прохожих громко и сухо кашлянул за спиной, будто с самого рождения страдал дыхательной болезнью.
– Давай же! Мы не можем опоздать!
– Куда? – спросил Лавер у равнодушной толпы. Все никак не получалась выделить этот голос из массы и определить источник. Но он точно знал только одно: этот зов очень важен для него. – Я тебя не вижу!
– Сюда, Лавер! За мной!
Лавер прошел по мостовой, дважды попросив прощения у прохожих, с которыми столкнулся плечом и, к величайшей удаче, здоровым крылом. Поврежденную конечность он старался держать поплотнее, но сустав на изгибе совсем не слушался, а при попытке усмирить его, отвечал острой болью. Лавер свернул на узкую улочку, где даже двум людям было бы непросто разойтись. Он шел осторожно, цепляя крылом стену, будто вознамерившуюся его расплющить, оглядывался назад и то и дело задирал помутневшую о навязчивых тревог голову. Пахло западней.
– Дружище, поторопись! Ты уже близко!
Лавер был бы рад снять с себя часть напряжения, признав в торопливом зове своего закадычного друга, падкого на глупые затеи Дэка, но это было бы непростительной ошибкой. Голос слишком высокий и протяжный. Складывалось ощущение, что незнакомец нарочно тянул каждое слово, извращая безобидные согласные и наполняя пространство пугающей таинственностью того, что поджидало за углом.
– Я тебя не вижу! – крикнул Лавер. – Я правильно иду, по этому проулку?
– Иди скорее, мы тебя заждались!
– Мы?
Узкая змеиная лазейка кончилась. Лавер вышел на открытое пространство. Стоял густой туман, которого прежде не было. Он сводил на нет любую остроту зрения. Ни одного здания, ни деревца, ни звука. Только выложенная из камня широкая площадь, которой не было конца. Серые краски властвовали снизу до верха, кое-где трещинки меж камней были заполнены прозрачной водой. Лавер, отказываясь принимать мрачную картину глубокой промозглой осени, обернулся. Улочка, по которой он пробирался сюда, бесследно исчезла.
Время остановилось.
– Наконец-то ты пришел!
– Физалис? – Теперь Лавер не мог просчитаться – это был голос Физалис. Он молниеносно развернулся. – Физалис, ты здесь!
Физалис приветливо смотрела на Лавера, усевшись на хвост, и нелепо смахивая с хохолка капельки влаги. На ее шее пестрел аккуратно повязанный оранжевый шарф. По чуть-чуть начинал сыпать мелкий, как отшлифованный речной песок, дождь. Он практически не ощущался, но раздраженное сухим климатом тело с благодарностью принимало живительную влагу.
– Да, я здесь, – сказала она. – А почему ты здесь?
Лавер смотрел на Физалис и не мог произнести не слова. Действительно, почему он здесь? Что это за место? Куда нужно свернуть, чтобы очутиться здесь?
– Я понимаю: ты слышал голос, – продолжала Физалис. – Непонятно одно – почему ты его слушал?
– Разве... разве ты не звала меня? – Голос Лавера дрожал, будто его глубоко оскорбили, а он не только не знал, как парировать, но и не сомневался, что оскорбление было заслуженным. – Я думал, что...
– Ты думал, – подхватила Физалис, чей мягкий голос оставался неизменчивым с первого произнесенного слова, – что сможешь найти в этом голосе ориентир?
Лавер сглотнул. Он что, рассчитывал, что голос приведет его туда, куда ему хотелось попасть? Или ему было нужно не оставаться среди улочек Брога, испещренного ими, как ветхий дуб термитами? Глубоко в подсознании Лавера толкало заразительное желание во всем разобраться, всему присвоить свое место, все увидеть и пережить...
– Какую роль ты себе отвел, Лавер? – спросила Физалис, теперь принявшись играться с ромбовидным охвостьем. – Неужели ты ждешь, пока кто-нибудь отведет тебе роль?
Лавер смотрел на спутницу и веровал, что его одолевали галлюцинации. Физалис вела себя хоть и приветливо, но холодность ее речей заставляла усомниться в искреннем благодушии.
– Ты хочешь вспомнить то, что предал забвению? – Физалис наклонила голову и подняла уши. – Неужели ты хочешь остановиться?
И тут Лавер моментально вспомнил, что ему надо идти. Он вспомнил все, что следовало вспомнить: Механические Земли, властелин Стаган, властелин Мирдал, бросившие якорь корабли, дипломатическая миссия, столкновение, прыжок, море... И боль, сильная, прерывающая дыхание боль.
– Мне нужно идти, – решительно сказал Лавер. – Я теряю время.
– Туда? – подсказала Физалис, указав лапой за спину, которую только что вычищала языком. – Но ведь там слишком темно и мрачно.
– Да, именно туда, – ответил Лавер и последовал мимо нее.
– Но возвращаться надо к свету!
– Нет, – сказал он, ускорив шаг и не оглядываясь. – Возвращаться надо туда, где его нет.
Вулкан оглушительно зарычал. Разразившись серией громких хлопков, он выбросил наружу миллионы тонн пепла, а лавовую реку сделал полноводной, как бы сделали с горным ручейком в миг растаявшие снежные шапки. Остров жил своей непредсказуемой жизнью, чьи продукты жизнедеятельности можно было не только видеть, но и слышать.
– О Матерь всемогущая!
Лавер открыл глаза. Ему открылась странная картина: он лежал на мягком ковре в огромном доме, железные стены которого окропила ржавчина, переливавшаяся кровавыми тонами в мерцании масляных ламп, нехотя отбрасывающих драгоценный в этих краях свет. Справа во всю стену была отлитая из стали карта с красивыми контурами и потрясающе точными обозначениями, отлитыми мастером своего дела. Он успел заметить длинный железный стол, на котором, по всей видимости, были богатые для этих мест угощения – свежая, соленая, вяленая, копченая рыба и рыжий в тусклом свете ламп отрубной хлеб, доставленный с континента отчаянными торговцами. Физалис сидела у открытых настежь железных дверей, футовая толщина которых могла отбить малейшее желание на бунт, и смотрела на рассвирепевшего хозяина архипелага – законного и неоспоримого.
– Физа... Физалис?
– Лавер! – Она бросилась к нему со всех лап, но не стала душить в объятиях. Разум все еще управлял ею, так как она знала, что своими действиями может усугубить состояние спутника. – Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо... – Лавер ощутил резкую боль в правом боку. Он потянулся к нему лапой и встретил плотно наложенную повязку. – Только... дышать тяжело. – По узелку ему без труда удалось определить, кто позаботился о нем. – Дэк снова ко мне прикасался?
Физалис рассмеялась. Она была рада принять мысль, что осмотр Дэка на предмет переломов ребер оказался отрицательным. Порез, содранная полоска мелкой бордовой чешуи, которая выдержала жесткий удар властелина Стагана. Теперь можно было облегченно выдохнуть.
– Еще бы – из всех нас только ему можно доверить раны.
– Я сильно ранен? – удивился Лавер, продолжая ощупывать бок. – Онемел, я ничего не чувствую, – диагностировал он вслух, что, в общем-то, не требовалось. – Что произошло? Где остальные?
Физалис опустилась на хвост. Сдерживая излишнее проявление чувств, которое никак не играло сейчас ей на руку, она непреднамеренно коснулась лапой груди.
– Всего и я не упомню, – сказала она. – Я прыгнула в воду, вытащила тебя на берег. Ты был без сознания. Я пыталась вернуть тебя, звала, кричала... – Глаза Физалис резко сузились, а затем веки вновь распахнулись, насколько это было возможно. – Но ты не отвечал! Я не знаю, что творилось на пирсе – мне было все равно, – но я позвала Дэка. Видно, я знала, кто мог тебе помочь.
– Еще как знали!
Физалис обернулась. В железный чертог шагал Дэк. Его презентабельный купеческий камзол с красивой вышивкой был помят, а на широком рукаве льняной рубахи проглядывалось размытое кровавое пятно. Дэк никогда не пытался оставить положительное впечатление внешним видом. Напротив – он был одним из тех, кому как воздух было необходимо объяснять без слов свое наплевательское отношение к беседам о роде деятельности и уж тем более – опрятности.
– Надо же, – прищурилась Физалис, – как вовремя!
– Можно подумать, я стоял за углом!
Физалис усмехнулась.
– Ну ладно, ладно! – сдался Дэк, подняв ладони в знак капитуляции. – Я стоял за углом и не меньше вас беспокоился за здоровье Лавера.
– Мне кто-нибудь объяснит, что произошло?
Физалис и Дэк дружно, в унисон уставились на Лавера. Никому не хотелось брать на себя ответственность за неуместную отвлеченность.
– Тебе с самого начала? – сказал Дэк. – Или...
– Довольно уже! – фыркнул Лавер и попытался подняться. Физалис не дала ему это сделать. – Я хочу уже наконец услышать, – бормотал он, вяло сопротивляясь Физалис, припавшей к нему грудью и одновременно сражающейся с мыслью, что делает ему больно, – какой оборот приняло дело после этой... чертовой заварушки!
– Дэк, – опасливо осведомилась Физалис, – у него нет жара?
– Давай я посмотрю. – Он положил сухощавую ладонь на широкий лоб Лавера. – Знаете, ребятки, я всегда думал, что вы лучше всех понимаете, что такое жар.
Физалис нависала над пернатым, все еще не исключая мыслительных крупинок из своей головы, что на Лавера могла набросится куда более странная болезнь, чем страдания от полученных увечий в столкновении. Ей были близки догадки стариков из деревни, что часть людских недугов могла совершенно беспрепятственно затронуть и драконов. Физалис беспокойно поглядела на Дэка. Ну, чего он медлит? Чего он так долго определяет наличие жара?
– Дэк, ну не молчи!
Дэку оставалось только рассмеяться в лицо Физалис. Он прекрасно понимал, чем так возбужден воспаленный разум фиолетового создания.
– Полный порядок! – подытожил он. – Его тело сражается с болью, а лоб кажется чуть-чуть теплым. Это нормально, Физалис! – Но та была неумолима, схватив его за руку. – Да что ты хоть? Все нормально, говорю! Причин для паники нет.
Вулкан напомнил о своем существовании. Громыхнуло так, что масляные лампы покачнулись на стене. Отбрасываемый ими свет угрожающе мелькнул. Принудительное молчание повисло в железных чертогах, диктуемое тем, кого стоит бояться.
Безмолвие присутствующих нарушила Физалис. Ее одолевало осознание того, что от Лавера не стоило ничего скрывать. Даже сейчас, когда его должно было заботить скорейшее выздоровление.
– Все вышло немного не так, как планировал властелин Мирдал, – сказала Физалис. – Властелина Стагана еще больше разозлило, что ты нырнул в воду. Он хотел наброситься на остальных, но Лиссис последовала твоему примеру и остановила его пламенем.
– Да, – согласился Дэк, скрестив руки на груди, – у этой гурии не мало сюрпризов про запас! Особенно, когда она заявила, что является дочерью Стагана.
Физалис обожгла Дэка возмущенным взглядом.
– Ну что? – развел руками Дэк. – Я не могу дополнить?
Физалис перестала держать Лавера и уселась по правую сторону от беспардонного лекаря.
– Когда она продемонстрировала на бедре две сросшиеся чешуйки, – продолжала Физалис, – властелин Стаган опустил крылья до самого пирса – одно даже сползло в воду! – и понурил голову. Вайзерон говорит, что Стаган не сказал ни слова. Затем он развернулся и взмыл в воздух, так и не взглянув в глаза Лиссис.
– Что тут можно было сказать? – отметил Лавер и вновь попытался подняться на лапы. В этот раз Физалис не пришлось ему препятствовать – его лапы так сильно дрожали, что он рухнул на ковер, едва поднявшись на дюйм. – Я совсем обессилил. Надеюсь, у нас, Дэк, не выйдет как с крылом.
Дэк хотел промолчать, но наткнулся на вопрошающий, умоляющий взгляд Физалис.
– Нет, – улыбнулся он. – Не выйдет.