Подарок для моей возлюбленной Алины Витухновской
- Ты кто таков есть ? - Злобным шепотом спрашивал небезызвестный Тофик Нигибадзе, вновь начавший орудовать. - И почему не приветствуешь ?
- Я, мил человек, - добродушно ухмыляясь подмышку говорил неведомый человек, ну, вот ни хера не милый, опасный, суровый человек эпохи постмодерна, - в старобывалошные времена был известен как Ивангоэ, рыцарь и пилигрим, - он закурил, выпуская дым за пазуху, где вольготно пригрелся скороожидаемый абцуг, - чутка позжей переделали аза в Айвенго, сменив транскрипцию и направление полета, ну, а нынче, - возвышая голос закричал странник, - я пришел к тебе с приветом, рассказать, что утомился, скучно жить на свете, а люди, как птицы, живут день до ночи, не сеют, не пашут, лишь голосуют, мандатом, " Наганом ", шилом и топором, ложут с прибором, ходют опасно, злоумышляют и - вообще.
Тофик Нагибадзе даже застонал, вновь услышав долгожданный расистский стих, впадая в крайнюю степень недостоверности, поводя глазом туда и оттуда, прижался к предплечью странника и увлек того на стылую землю, где стояли два пенька от неустановленных деревьев, траченные шашелем и обгрызенные проходившими мимоходом жуками, коварными короедами и жужелицами, оставившими по себе вкус, и шорох, и запах.
- Рцы далее, - попросил Тофик, умаляя горделивый свой профиль, - у меня ажно в животах забуркотело от ахуя.
- Это можно, - водружая копыто на шею Тофика рыкнул странник, сбивая соломенное конотье на затылок. - И придя и узрев, я долго молчал, не в силах собраться и гукнуть, но встретив тебя, о Тофик, о Нагибадзе, порешил сказать все и сразу, не делая разницы между и так, обозревая пространства, мышленьем тряся Кусумду, впадая в сомненья и лошадиный кураж скажу прямо тут : " Ыбальдо, струкая цугцванги и вдольно жигаря я впольно набрел на раскидистый куст. Он шевелился впотьмах, раскинув усы по земляничной поляне, и запахи мыла, и дым папирос, селедочный хвост, горбушечный скрой лежали вальяжно на старой газете. Намеки, угрозы, косые глаза, телепатический стон раздавался, а в море живут и шуруют кальмары ".
Последнее слово Айвенго проорал, побагровев и нажилив могучую шею. Тофик тонко вскрикнул и пополз, удаляясь от странника, но тот, коротко перхнув, уловил отчаянного за воротник и водрузил на подобающее место. На пень. Прикрыл глаза и продолжил страшную историю.
- Кальмары ! Это не просто, это не отчего, это хрень лезет в башку, я сам не пойму, если честно, зачем я мыслю об этом, об том, обо всем, по - ходу, я шибко разумный. Эво, встает багровый закат, шпионы, говно и сапоги, залупы и красная плесень, и ржа, и парша как результат геноцида, и ясно даже ежу, не говоря о енотах, удодах и прочей ботве, что сделать не можно вот ни х...я. Ты можешь ковать, не отбегая от кассы, ты можешь косить от армии влево, ты можешь в сраку е...ся и слушать Мадонну, негров, Мединского, Вагнера и Сулико, ты можешь опасно ходить и высказывать злобно, ты можешь писать и писать, срать и блевать, вино, домино, Мимино, грузины, армяне, базары, машины, дороги, бензин, любая ху...ня, все, вроде, как должно и надо, все, как у людей. А присмотрись, зловредный прохожий, и если не косы глаза, то увидишь : абцужный предел положен обетом, обедом, заветом, евангелистым укладом и Бегемотом. В тоске пониманья ты снова бежишь, листаешь древние книжки, читаешь святого Альфреда, смеешься, качаешь башкой перед портретом Адольфа и, как ни крути, хоть выеб...сь, хоть вдоль - поперек, но были правы дохлые наци и только ресурс, точнее, нехватка закончили так, как закончили точкой. Без запятых, без восклицаний и знаки вопросов уже не нужны, осталось смотреть, улыбаясь, как все накернется, сгниет, рассыплется в прах. И по х...й.
Айвенго встал и грозно повторил :
- По х...й.
Пнул Тофика Нагибадзе в тугой бок и отправился освобождать Гроб Господень.