Приходили девушки с одинаково вызывающим дерзким видом и решительные, готовые на всё, вплоть до перемены фамилии и смены пола.
После приватных бесед под фикусом, дамы уходили глубоко задумчивые, словно из кабинета гинеколога, который предложил им сделать аборт на шестом месяце беременности.
Я был, не курсе приносил ли доход с вербовкой невест, готовых променять настоящую родину на фиктивное замужество, но после первых же, встреч с тайными коллаборационистками, жена Юры Ольга от покупки серых макарон и дешевого куриного фарша отказалась и, пыхтя и краснея, утрамбовывала холодильник не виданными доселе деликатесами. Конечно, до фуа-гра и чёрной икры с устрицами дело не доходило, потому как известно, что тонкость вкуса зависит от толщины кошелька и все-таки семейный рацион благодаря легковерности страждущих сменить гражданство девушек стал более разнообразным и аппетитным.
Впрочем, Юра основной источник дохода видел в творчестве вечных диссидентов – фальшивомонетчиков. Подделка национальной валюты, оказалось делом хлопотным и затратным. Для этих целей он обзавелся компьютером, цветным лазерным принтером-сканером и связями с людьми занимающихся поставкой качественной бумаги. Со своими партнерами корейцем Витей и художником Аманом наловчившимся в изготовлении печатей они ночи напролет экспериментировали с купюрой достоинством в двести тенге. Пока они искали нужную плотность, доводя до совершенства идентичность изображения и цвета, за несколько дней до начала нового месяца один из работников троллейбусного парка, имеющего права на монополию выпуска ежемесячных проездных билетов на все виды городского общественного транспорта, привозил оригинал, по которому они штамповали сотни фальшивых проездных билетов. Скинув цену на проездные, они влет уходили у девушки Насти распространяющей их на рынках среди экономных жителей города.
Ранней весной, в длиннополом кожаном плаще, в котором Юра походил на обершарфюрера СС, отправился на автобусе покорять Германию.
Через месяц поездом он возвратился. Когда его встречали на перроне, стеклянные непробиваемые, нордические глаза Юры светились от счастья, восторга и надменности. Он был чрезвычайно энергичным и деятельным. Успевая командовать грузчиками, побережнее выгружать дорогостоящий багаж, обниматься с друзьями, целоваться с Ильей и Ольгой и делиться впечатлениями о Германии, Амстердаме и Москве. Вещей было столько, что они едва вместились в одно купе, а для их перевозки пришлось нанимать три такси.
Когда на второй день я пришел к Юрке, комната и кухня, вдруг сократившись в размерах, были захламлены горой сумок с тряпками, многочисленными пакетами со сладостями и пятью видеомагнитофонами. На все это богатство пытливыми глазами смотрели многочисленные друзья и жадно, одну за одной, курили сигареты, наслаждаясь впечатлениями о заграничной поездке своего близкого друга.
Как выяснилось не много позже, интерес к Нестерову друзья проявили не столько из-за вещей, как к тридцати тысячам евро, которые собрали для него родственники и немецкие друзья для открытия Юркой легального бизнеса.
И не удивительно, что заимев такие несметные сокровища, Нестеров изменился. Как вы уже догадались не в лучшую сторону. Он и раньше делил друзей и знакомых на две категории: кто ему нужен и тот, кто болтается под ногами. Меня он отнес ко второй категории, как впрочем, и свою жену Ольгу. Мне-то было наплевать: у кого башню не снесет от такого несметного богатства, могу и пережить не столь уж приятное для меня знакомство. Но его бесцеремонность в отношении к жене поражала. Он не ходил на сторону, Юра любил обслуживать своих любовниц в собственной постели. И перед приходом очередной пассии, он притворно говорил Ольге:
- Ой, что-то голова разболелась! Не могла бы ты с Ильей переночевать у мамы. Мне надо одному побыть….
Будучи женщиной покладистой Ольга не могла перечить своему мужу.
В один из таких дней я пришел к Юре забрать у него давнишний долг, потому как мне предстояла поездка на Север, а деньги в таких предприятиях никогда не бывают лишними.
Я долго стучал в железную чёрную дверь. Как только соседи не вызвали полицию. Когда я все-таки проник в квартиру, то услышал шум воды в ванной и лежащего под одеялом Нестерова.
Не успел я открыть рот о возвращении долга, как Юра, морщась, сказал:
- Ты не мог завтра придти! Ты видишь, - показывая на вздыбленное между ног одеяло, - шишка дымится…!
- Завтра мне уезжать… - и тут выпорхнула толстотелая, грудастая Верка, близкая подруга Ольги, обмотанная банным полотенцем и юркнула в постель.
- Может групповушку…? – смотря на Верку, зубасто улыбаясь, поинтересовался Нестеров.
Я вышел, молча и в бешенстве, дав себе слово, никогда больше не переступать порог его ****ской упакованной квартиры.
А через полгода я приехал из Когалыма и мне позвонил Юрка.
Он обменял свою малосемейку, на более просторную однокомнатную квартиру.
Я зло забыл и долг простил, но тот, кто стоит или нам только кажется, что он наблюдает за всеми нами, отвернулся от Нестерова. И его жизнь покатилась под горку медленно и печально, как оторвавшееся от оси колесо.
От прежнего Юрки осталось лишь скандинавское лицо и синие глаза. Вначале я принял его за сильно выпившего человека, а потом все прояснилось – он сел на иглу.
Его посадили, Ольга при мне отдала все свои прелести юркиному другу Саше Толстому, а я первый раз поехал в зону на свиданку.
Юрка бодрился, много говорил о вере в бога и открытии в зоне небольшой церкви, а еще о своих товарищах по несчастью.
- Вообще круг людей, которые сидят в лагере – это срез общества: неблагополучные семьи, не доучившиеся дети, спившиеся, карьеристы и жадные до денег – говорил он. – Сейчас в зонах полностью уничтожен труд! Есть же расхожее выражение: хочешь наказать человека, лиши его возможности работать, не позволяй познать радость – творчества. В советские времена зоны все были поголовно рабочие. Зэки работали и выполняли производственные задачи и планы. Тем самым они не выпадали из общества и были не последними винтиками в государственной программе. И они играли огромную социальную роль. Приходил человек опустившийся, не имевший никакой специальности, а тут бац, его обучают, и он становится первоклассным токарем или фрезеровщиком! И выйдя на волю его с руками и ногами забирали на высокооплачиваемую работу. Что там говорить, когда раньше в каждой занюханной зоне работал свой деревообрабатывающий цех. В каждом цехе были свои кустари – умельцы. И в зоне шли не гласные соревнования среди умельцев. Это был еще и дополнительный заработок. Если у тебя не было ни папы, ни мамы, но есть золотые руки, ты делаешь, продаешь, и с тобой рассчитываются. Сейчас это люди одиночки, которые делают корабли, нарды и другие подделки и все они уходят либо на общак, либо ментам. За свою работу умельцы ничего не получают. Тем самым отбивают охоту у людей. Тогда при Советах, люди получившие профессии, освободившись, шли работать на заводы, обзаводились семьями и становились настоящими людьми, которым потом гордилось предприятие.
Сейчас рабочие зоны полностью развалены! А если что и делают, то не на производстве, а встал с кровати, отодрал половую доску, достал заготовку сидит, и строгает. Как только кипишь – комиссия, всё прячут по своих схронам. Ныне, скажу тебе честно, у людей даже привыкших к труду нет ни условий, ни стимула. У человека на корню отбивают адаптацию к жизни. Из тебя в лагере делают идиота-изждивенца! У всех кто сидит теряется ответственность за завтрашний день. Как это не кощунственно прозвучит, но многим из них лучше жить в неволе, чем на свободе: за коммуналку платить не надо и ломать голову, как прожить, тоже не требуется. А если масло в голове есть, ты побасенок с три короба рассказал, тебя и накормят, и напоят, и уколоться дадут.
А допустим в той же Германии, чтобы человек не воровал, ему лучше четыреста евро заплатят, чем он пошел бы на преступление, сел в тюрьму и чтобы на деньги налогоплательщиков его бы еще и кормили. Все развитые капиталистические страны пришли к тому, что в первую очередь надо решать социальную проблему общества. И они многое переняли из нашего социалистического прошлого. А у нас никаких социальных программ адаптации и предотвращения правонарушений нет, а если и есть, то они не работают. Лишь тот человек, который обладает большой силой воли, способен выкарабкаться из глубокой расщелины зоновских извращенных представлений о добре и зле, на поверхность настоящей жизни.
И я смотрю на молодежь в зоне и прихожу к выводу: они не понимают, что надо работать. Для них романтика: пойти своровать, ограбить, напиться, лярву веселую подцепить, и снова в тюрьму сесть. И получается государство – отдельно, зэки – отдельно.
…Когда он освободился, то узнав об измене Ольги, пришел ко мне и, костистым кулаком стуча в свой морщинистый, крупный лоб, пьяно закричал, как вечно голодная чайка:
- Ты знал, что она с Толстым пидарасом связалась, почему не сказал…!?
А четыре года назад, 27 апреля, Нестеров умер, от туберкулёза подхваченного им в зоне. В последний путь его провожало много женщин в чёрном. Некоторые из них плакали в белые носовые платочки. Никто не ожидал от него такого ухода.
И только зона без особого сожаления встретила новость о его смерти.