Борис и Патрик. Очерк

Людмила Иванова
 
 «Как Вам без нас?»  –
«Мне без вас – без  ВАС » (из диалога)

 ПРЕАМБУЛА.

С Борисом Кутенковым я была знакома почти что шапочно. Раскланялись один раз при входе в Лермонтовскую библиотеку, что в московских Сокольниках. Потом – на следующий день – я подошла к нему уже в институте журналистики и литературы – и подарила сборник стихов Андрея Небко (Андрея Анипко) «Затмение». Он с благодарностью принял и… думаю, благополучно забыл и меня, и Андрея. А сборник засунул куда подальше: у него , известного столичного культрегера,  сборников таких полным-полно. Нужно ли говорить (а – нужно, для полноты и ясности информации), что в ноябре 2014 года – как раз накануне своего весомого юбилея – я приехала в Москву на Третьи литературные чтения «Они ушли. Они остались». На эти чтения и, собственно, на самого их организатора Бориса К.,  меня вывел питерский поэт и прозаик Василий Ковалев. С Василием я долгое время виртуально переписывалась относительно стихов и судьбы трагически ушедшего из жизни в июле 2012 года Андрея Анипко – моего, хотелось бы сказать – друга, но уж точно – товарища по филологическим штудиям и вынужденному светскому досугу  в Мурманске. Андрей  «самоволком» ушел из  зримого мира в возрасте 35-ти лет, оставив кое-какое поэтическое наследство: два прижизненных сборника («Увертюра» и «Иллюзиады»), достаточно сильные «последние стихи» и кучу - малу дерзких  поэтических экспериментов . С этим нужно было что-то делать! Я никогда ни минуты  не сомневалась в том, что наследие представляет серьезную  литературную ценность. В полушоковом от случившейся  июльской трагедии  состоянии я  отвезла подборку стихотворений в «Звезду» – Алексею Пурину, зав. отделом поэзии этого знаменитого журнала.  Пурин, немного знавший Андрея по его питерскому периоду (Андрей учился и работал в Питере, жил в «мансарде» на Фурштатской), – подборку принял и даже способствовал тому, что она появилась в февральском номере «Звезды» за 2013 год. Окрыленная первым успехом,  поддерживаемая родными Андрея (сестрой Екатериной и мамой Нэлей Александровной  – правопреемниками творческого наследия), я стала вести переписку с теми, кто знал и ценил А. Анипко. Василий Ковалев оказался среди них: он  видел начинающего поэта на занятиях студии Алексея Машевского в Фонтанном доме. Василий написал даже небольшие, но емкие воспоминания об этом. Слово за слово – дошли и до ставших в Москве традиционными чтений «Они ушли. Они остались», посвященных  судьбе и творчеству рано ушедших   из жизни поэтов рубежа ХХ – ХХI в.в. Я подала заявку на участие в них. Получила официальное приглашение.
… Шла поздняя осень 2014 года.  Я взяла короткий  отпуск в университете – и поехала в столицу. С собою – книжка стихов Андрея Небко  «Затмение»: изящный формат, благородный  черный  переплёт. Книга иллюстрирована  грациозными гравюрами И. Немичевой и выразительными фотографиями И. Волкова.  Книгу уже после смерти брата издала в Санкт –Петербурге Екатерина Анипко, собрав то, что сохранилось  в подборках, письмах, записочках, а главное – на портале «Стихи.ру», где  Андрей  в течение почти пяти лет публиковался под псевдонимом Йордан Кейн.  Молодой  поэт не был лишен  тяги к мистификациям, театральности, эстетическим играм. Под своим настоящим именем стихи, кстати,  не издавал и не печатал. Андрея Александровича Анипко представляли разные, порою лирические, а  чаще  явно гротескные и даже эпатажные персонажи: Андрей Небко, Йордан Кейн, Арсений Северин и др. В этом несомненная дань эпохе – нарождающегося в России постмодернизма.
Представлять талантливого, но слишком уж увлеченного «прятками» поэта – дело непростое. Моя коротенькая (строго до 7 минут!) речь на втором дне литературных чтений в Москве произвела определенное впечатление на публику: слушали сочувственно и внимательно.  Однако особым фурором  назвать ее трудно. Завсегдатаи проекта неплохо знали друг друга по прежним встречам, я же человек новый – как снег на голову свалившаяся – с незнакомым поэтом-«мистификатором». Правда сам  Борис Кутенков поддержал меня, сразу же вслед за моим выступлением  прочитав стихотворение   «И звезды…» (я называю его для себя «Керосинкой»). Вот, пожалуй, о 14-м годе –  и все!  Подарила сборник – уехала в Мурманск.
Однако … чему быть – того не миновать. Скажу  честно, я не могу детально  вспомнить, как дальше  складывались наши отношения с кругом людей, причастных к проекту «Они ушли. Они остались».  Помню только, что  скоро вышел отчет Е. Семеновой, где упоминалось мое выступление. Что-то периодически  писал мне и сам Борис. Я – отвечала, с интересом следила за выпусками журнала «Лиterrатура». На четвертые чтения  приехать я не смогла.  Тема закрыта? Ан  –  нет.
Весной 2016 года  Борис  попросил меня прислать в Москву несколько экземпляров книжки "Флейта"  – второго посмертного сборника стихов Андрея Анипко . Он под его настоящим именем вышел в начале   года в Мурманском книжном издательстве, оснащенный Предисловием и Послесловием. Первое принадлежит перу Вашего покорного слуги, а второе – издателю И. Б. Циркунову. « Флейта» профессионально оформлена и издана, книгу приятно взять в руки, не стыдно послать в Москву.  Отправила несколько  экземпляров  ценной бандеролью.  Б. Кутенков  поблагодарил и сообщил, что один экземпляр «уехал» в Австрию, так как творчеством Андрея заинтересовался поэт и переводчик Патрик Валох. Я приняла это к сведению.  Не более того. Осенью вышла антология «Уйти. Остаться. Жить».  Борис  сообщил мне об этом, прислал электронный вариант. Не знаю даже по какой причине, но я была уверена в том, что среди представленных в ней поэтов обязательно найду несколько стихотворений А. Анипко ( или А. Небко). Но… в оглавлении Андрей   представлен не был. У меня от разочарования и почти детской обиды ручьем потекли слезы. В двенадцатом часу ночи я позвонила маме Андрея, Нэле Александровне: вышла антология Бориса Кутенкова – а Андрея в ней нет ! Расстроилась и  она . «Что за злосчастная судьба у Андрюши?! Плакать и плакать». И тут до меня дошло, что про А. Небко может говориться в Предисловии, в статье Е. Семеновой – отчете о Третьих литературных чтениях. И – точно ! На 31-32 страницах напечатан абзац о моем визите в Москву и приведена та самая прочитанная Борисом «Керосинка» ( «И звезды…»). Скажу честно, мне именно такого упоминания об Андрее в антологии, безусловно,  достойной всяческого уважения и признания, было вполне достаточно. Это   уже существенная победа мурманского поэта над временем. Спасибо, Борис! Спасибо, Елена! И снова – тема закрыта? Нет, опять продолжение.
 Борис стал весьма настойчиво писать мне о том, что Андрей Анипко талантлив и достоин большего внимания. Последовало несколько публикаций в известных сетевых журналах. Приятно. Хотя когда речь идет о посмертном признании дара художника , всегда есть привкус горечи, вины и досады. Но девиз : чтобы помнили! –  со времен известной передачи Леонида Филатова заставляет признать право ушедших из жизни  на  внимание  жить  продолжающих .

На ГОРИЗОНТЕ –  МУРМАНСК .

 О стихах Андрея Анипко узнали сотни виртуальных  читателей, а Борис Кутенков как-то совершенно незаметно, но прочно вошел в сознание всех заинтересованных в судьбе Андрея мурманчан.   И потому когда он робко попросил разрешение посетить Мурманск со свои другом из Австрии Патриком Валохом, мы с мамой  Андрея –  Нэлей Александровной –  были, конечно, крайне взволнованы, но и, признаться, рады. До мелочей продумали быт гостей, культурную программу. В аэропорту ночью  – Н. А. встречает Бориса и Патрика на машине  (сосед любезно согласился помочь с доставкой гостей), потом гости селятся на четыре ночи в центре города у меня. Отоспятся с самолета – в кабинете Андрея, увидят его уникальную библиотеку, проникнутся видом из окна типовой девятиэтажки на самом краю Мурманска: каменная гряда, по сути – сопка. Диковато на первый взгляд, но  очень красиво и поэтично.
 Визит Бориса и Патрика совпал с приходом в наши края Полярной ночи – темень кромешная, бессолнечный световой «день» до  недоумения  короток. Экзотика, конечно. Но … как писал Борис «надо быть безумными, чтобы в декабре лететь в Мурманск!». Безумие зимнего  путешествия за Полярный круг провоцировалось и   оправдывалось  жгучим желанием 22-летнего Патрика Валоха – австрийского поэта и переводчика –  увидеть северный город, о котором он «мечтал с самого своего детства». На фотографиях Кольский полуостров выглядит  слишком  суровым, а как на самом деле? Можно ли застать северное сияние? Как Гольфстрим влияет на климат Кольского края? Олени? Белые медведи? Близость Арктики? – Патрика Валоха интересовало всё!   Но – к слову сказать  – австрийского слависта (П. В. – студент Зальцбургского университета, проходящий 9-месячную  стажировку в МГУ)  вело в Мурманск не только географическое любопытство.  Большой поклонник и знаток русской поэзии, он   увлекся  творчеством  Андрея Анипко. Перевел 14 стихотворений из книжки «Флейта». Среди них – и «Последние стихи» (гениальная «Лестница Иакова») , и произведения из «Лапландского цикла» (особенно хороша «Слепая девушка», построенная на мифологемах и фольклорных сказаниях). Борис Кутенков тоже проникся поэзией Андрея и его судьбой. Почему жизнь  Анипко оборвалась так рано? Каким запомнили его родные, друзья? Что больше оставило след в его стихах – поэтическая традиция Санкт-Петербурга или реалии литературного краеведения Мурмана?

НЕ БЕЗ МИСТИКИ.

 Б. Кутенков признался, что прилетел в Мурманск со смутным чувством любопытства  и сомнения. Признает ли  ушедший поэт поэта нынешнего ? Разрешит ли Андрей Анипко посетить свой дом?  Полистать   свои книги? Как пройдет знакомство   с родными и друзьями А.А.   в Мурманске? Скажу  честно,  Борис настроен был чуть ли не мистически (что для творческого человека  вполне объяснимо). И надо признать, что некоторые его опасения  не оказались случайными. Совпадения совпадениями,  но когда в моем доме во время первого вечернего ужина –  всеми своими четырьмя ножками стал разъезжаться «под гостями» мой «культовый» стеклянный стол (за  ним  мы с Андреем  в разговорах просиживали подчас ночи напролет), –  мне стало  весело,  но как-то не по себе. Стол не подпускает новых людей к себе? Андрей ревнует? Шутит?  Стол аккуратно перенесли  в прихожую (от греха подальше –  разобьется ведь!) – и он, как ни в чем ни бывало,  принял там  свой обычный крепко-изящный вид. А в «приличной гостиной» в связи с такими пертурбациями  вмиг воцарился какой-то поэтически-бездомный ералаш! И присутствие Андрея вдруг явно ощутилось… Но это – чур! Это – молчание!

ДЕНЬ ЗА ДНЕМ.

Борис Кутенков и Патрик Валох  пробыли в Мурманске с 6 по 10 декабря. За два месяца «до» синоптики обещали на это время оттепель и гололед. Мы с Н. А. с содроганием ждали именно такой погоды.  Потепление  для зимнего Мурманска   – полная катастрофа: воды по колено, скользко, падающие с крыш  сосульки – чистый Ад ! Но  метеорологи, видимо, что-то напутали. Или зря получают свою зарплату?  В ночь на 6 декабря ударили сильнейшие морозы! Ребята (хочется так и впредь  называть   эту  по-своему уникальную  пару друзей-филологов) вняли заблаговременному  совету утеплиться.  На Патрике – и шапка-ушанка, и высокие с меховой оторочкой сапоги, и теплый цветастый шарф. Но для минус 25-ти в окрестностях Мурманска  этого явно недостаточно. Курточка-то  в лучшем случае для европейского легкого снегопада. На Борисе под осенней курткой – несчетное количество свитеров, а шапка просто  вязаная, – хорошо хоть капюшон спасает! Одеты путешественники  не по погоде.  Доброе  сердце Нэли Александровны нашло выход. П. Валоху презентовали настоящую мужскую дубленку. Полупальто, так сказать. И он –  ну, как будто родился в ней! Но при этом вдруг стал чем-то  похож на брутальных  персонажей  фильмов Алексея Балабанова. Соседки в моем подъезде посматривали на «чужака» с подозрением: не бандит ли? Борис же – свой. Москвич. Россиянин.  Знал, куда ехал!.. Но коварство Севера коснулось и его. По вечерам   согревались  чаем,  шипучим «ТераФлю»  и «умными разговорами».
 Описывать все экскурсии, которые запланировали «хозяева положения» дорогим гостям, пожалуй, не стоит. Мы постарались. А как иначе ? Гости начали знакомство с Заполярьем с  древнего Кольским погоста. Я и сама-то видела захоронения  16 века впервые и не знала, что Колу с рыбным обозом посещал сам Михайло Ломоносов  (лекция Н. И. Пурышевой). А завершили культурную программу  только что   реконструированным в стиле модерн  залом областной филармонии. Правда,   ребята фатально не могли попасть на знаменитый ледокол «Ленин». Зато удалось услышать известнейшую в мире (!) представительницу северных саами Нину Елисеевну Афанасьеву: она сама в национальном костюме провела для  гостей  экскурсию по залам краеведческого музея.
Художник, оформлявший "Флейту", (и при этом  начальник пресс- службы РЖД) Василий Рябков «прогулял» Бориса и Патрика   по городу (благо мороз пошел на спад), показал музей-паровоз, морской вокзал, основные скверы и памятники. Не только  руками  махал : посмотрите направо – посмотрите налево, –  но и  рассказал всё, что знает о Мурманске, с мельчайшими историческими подробностями.   Так  только один Василий и умеет! Тоже, кстати, поэт, писатель, художник  – гуманитарная жемчужина нашего города! Замечу, что австрийцу   П.  Валоху краеведческий аспект поездки был важен и  интересен. Внимал и записывал. Патрик прекрасно владеет русским языком, хотя и смущается того, что «по-русски не может сказать ничего умного».  Чтобы лучше выразить свою мысль  переходит на немецкий. К стыду своему могу сказать, что языком Гейне не владею ни капельки. Барьер в общении? На удивление, его не возникло. Более того, мне казалось,  что Патрик Валох понимает меня в разговорах о литературе, Андрее, городе – даже лучше и тоньше, чем многие соотечественники.   Разговаривали по вечерам много.  Борис задает вопросы. Я пытаюсь ответить. Патрик внимательно слушает. Делает пометки в тетрадке. Иногда  уточняет смысл  произнесенного слова  у Бориса.  Так я, например, говорю: «Андрей был живым, как ртуть!» – Что такое «ртуть»? – спрашивает Валох у  Кутенкова. Тот объясняет. Патрик   одобрительно кивает головой: «Хорошее сравнение!»  В один из дней я  мимоходом вспомнила о том, что сам  Анипко  сравнивал себя с луковицей. Снимаешь, дескать,  "одежку" за "одежкой",–а что там внутри, в сердцевине? Пустота? Ядро? Драгоценность? Сердце? Вспомнила – и вспомнила . Кажется, и внимание на этом образе особенно не  сосредоточили.  Поговорили, лихорадочно собираясь к памятнику Заполярного Алеши,– и забыли. А днем в студии Большого радио, в передаче БОЛЬШИЕ КАКТУСЫ Патрик Валох  уже прочитал стихотворение, «посвященное Мурманску и Андрею». И в нём центральным образом стал именно образ луковицы. А Мурманск (как мне потом перевел Михаил Клочковский)  – ледяная пустыня, город Белой Смерти.
Что ж, поэты остаются поэтами. Их никто   никогда до конца и  не разгадает. Поэтический дар – тайна. Во время визита Б. Кутенкова и П. Валоха в Мурманском арктическом университете (где я имею честь и счастье  преподавать уже около сорока лет) состоялись Масловские чтения, посвященные 100-летию Мурманска и памяти  Виталия Семеновича Маслова, талантливого прозаика – радиста атомохода ЛЕНИН. В этом году вышел четырёхтомник его прозы – событие для города . Почетные гости  Чтений  из Москвы и Зальцбурга посетили пленарное заседание, «круглый стол» по проблемам современной поэзии и молодежный «Поэтический СЛЭМ». Большая работа, надо признать!  Круглый стол собрал большую аудиторию.   Среди  приглашенных  – гордость  нашего литературного  сообщества Николай Колычев, талантливый стихотворец Александр Абрамов, восходящая поэтическая звезда Илья Виноградов. Каждый – как и положено – индивидуальность, с норовом . Посматривали друг на друга чуть настороженно. Стихи читали – хорошие. Выступали студенты, школьники, работники библиотек.
Борис Кутенков представил антологию «Уйти. Остаться. Жить.». Прочитал несколько своих стихотворений. Они оказались неожиданно (для меня)    по-человечески пронзительными. Очень сильными. Настоящими.  Почему неожиданно?  Объясню.  Я  и раньше  читала стихи Бориса, слышала его выступление на радио. Но в юношеской библиотеке его стихи, посвященные материнскому горю утраты, звучали как открытый нерв. При этом – сдержанно и мощно. Хотелось встать и просто обнять Бориса. Как – своего и уже родного: и по судьбе, и по литературным пристрастиям. Сделала жест навстречу.  Шутливо отмахнулся: «Мы потом с Вами, Людмила, обнимемся. По-настоящему. Обязательно». Патрик Валох читал свои стихи, переводы. Немецкая речь ворвалась под библиотечные своды, диктуя свои языковые нормы, свою красоту и неповторимость звучания. Зал притих. Какая экспрессия! О чем? Эмоция, мне казалось, указала и смысл.  Расходились все довольные, но и душевно подуставшие. Поэзия – груз.  И он  не каждому под силу. А пять ярких художественных  дарований в одном представлении – это, считай, испытание для друг друга и публики.
9 декабря, помню, выдалось метельным.  Мурманск показывал себя «командировочным»  во всей своей природной красе.  День на день не приходится.  То от холода пар столбом, то тихий новогодний снежок над фонарями в центре города… То легкий бодрящий морозец, то с ног сшибающая прохожих пурга. Именно в пургу  отправились мы утром 9-ого на такси (далекие северные кварталы – знаменитая в Мурманске «Гора Дураков») в маленькую библиотеку–филиал  «Яблочко». Слушатели – старшеклассники и учителя. Организатор встречи Мария  Чугунова удивила Бориса тем, что тщательно и безошибочно собрала в презентации все «досье» на него : публикации, выступления, конференции, историю создания антологии. Встреча целиком была посвящена дорогим гостям. Название библиотеки не подвело: всё – точно «в яблочко»!

Я и рта не раскрыла – не хотелось вмешиваться в логику выступления, четко и основательно продуманного самими поэтами. Слушали внимательно, задавали вопросы. В выступлениях Бориса и Патрика – и в библиотечной среде и на радио – всегда чувствовался тот высокий  литературный  уровень и та строгость критических оценок, которые важно не утратить в разговоре о современном  художественном  процессе. Школьники притихли. Пожалуй, это было их первое знакомство с людьми, дорожащими традициями не только  хрестоматийной классики, но и поэзией, трудно пробивающей себе дорогу к известности в России: О. Э. Мандельштам, И. А. Бродский, поэты-обериуты , представители европейского экспрессионизма. Б. Кутенков охотно читал стихи, представленные в антологии «Уйти. Остаться. Жить». Патрик Валох сосредоточенно отвечал на вопросы о соотношении немецкой и русской современной поэзии. Оказалось, что на Западе уже давно не ценят классическое стихосложение: ямб да хорей. В моде верлибр. Белый нерифмованный стих позволяет прорваться энергии рожденного в  мозгу образа. Игра слов важнее рифмы? Есть над чем подумать и учителям литературы, и молодым поклонникам  изящной словесности.
А метель между тем разгоралась. Белым ледяным пламенем. По местному радио передали даже штормовое предупреждение. А это – лихо! Такси между тем  давно отпущено. Вызывать машину снова? Или в снежную круговерть рискнуть  прокатиться на автобусе? Решили предпочесть комфорту экзотику. На видавшем виды рейсовом добрались на самый  край города. Район новостроек. Но вид  – на залив.  Сюда к Памятнику ЖДУЩЕЙ любят приезжать туристы и молодожены. Фигурка девушки-морячки олицетворяет верность и преданность, нежность и  красоту. На постаменте строчки стихотворения известного на Севере поэта Виктора Тимофеева. Но не прочесть – все заледенело, в снегу.
Чистое белое поле… Ветер… На ногах едва-едва  стоит человек… (Блок–отдыхает!).  Все кругом аж завывает. Да и темень – полярная ночь! Никогда уже не забуду эту  «живую картинку»:  белую завьюженную  площадь под сумрачным  лиловым  небом меряет большими шагами  чуть  похожий на пастернаковского  Доктора Живаго австрийский поэт Патрик Валох. (Нет, избыточное литературное образование меня точно погубит, но…) Вот он – север! Исполнилась ли мечта студента из Зальцбурга: Мурманск не точка на глобусе, Мурманск – реальность?  Мы же  с Борисом переминались от холода с ноги на ногу в ожидании маршрутки. Она подошла. Остановка конечная – пассажиров мало. Ехать нам  предстоит  на другой конец города. На улицу Достоевского. Именно там ведь и жил Андрей Анипко – на знаменитом своей удаленностью мурманском Досте. Нэля Александровна, встречавшая ребят в аэропорту и внимательно следящая за всеми нашими текущими планами,   любезно пригласила на обед.  Разумеется, не отказались. Лишний раз побывать в кабинете Андрея, почувствовать атмосферу его квартиры, поговорить с мамой поэта (заодно вкусив ее  ручного изготовления сибирских пельменей!) – не за этим ли, собственно, и приехали Борис и Патрик ? Едем! В маршрутке! Через весь город! Попадаем в пробки… Заполняемся пассажирами… Больше часа едем. Тихо звучит радио – песни нашей эстрады. В основном – Киркоров, конечно. Патрик честно пытается что-то разглядеть в заиндевевшее окно. Борис  блаженно дремлет. Я бодрствую и  осознаю, что это, пожалуй,  одно из самых замечательных моих путешествий.   Однако  не совсем  безопасное. По его окончании Патрик вежливо интересуется тем, что «это был за транспорт» и «почему водитель позволяет себе разговаривать с пассажирами во время движения»? О, Патрик! Это – Россия. Это НАША маршрутка. Добрались от Ждущей  до Достоевского сравнительно невредимыми – считай, повезло.

« У КАЖДОГО СВОЯ РАНА В СЕРДЦЕ.»  (Марина Цветаева)

Наблюдать Бориса и Патрика в квартире Андрея на Достоевского 29 – странно и немного (или  предостаточно?) больно.  Нэля Александровна хлопочет по хозяйству. Она умеет принять гостей : белая скатерть, хрустальные бокалы, прекрасная посуда; вкусная еда . А.А. любил повторять:«Чего у моей матушки не отнимешь, так это кулинарные способности. Готовит  изумительно!».  Да. Но сам он со временем перешел только на аскетическую овсянку по утрам, изредка позволяя себе пирожные – сладкоежка! Об Андрея во время визита гостей в Мурманске мы все говорили много.  Я вспоминала  то, что было связано с моим домом (А.Анипко в последнюю весну вынужденно  проводил у меня уик-энды, т.к. в квартире на ДОСТЕ шёл ремонт). Говорила о нашей  обширной перепиской в интернете, об игре в псевдонимы на СТИХИ. РУ (Йордан – Кейн и  Гертруда Лу)…  Нэля Александровна больше вспоминала Андрюшу – ребенка, школьника, юношу: умный мальчик, увлекающийся историей, английским языком , марками; студент философского факультета ЛГУ, начинающий поэт (книжка «Увертюра» - гордость семьи). Борис Кутенков слушал внимательно, вдумчиво, заинтересованно. Оно и понятно: многолетняя работа над антологией «Уйти. Остаться. Жить» приучила ее вдохновителя и создателя к сочувствию людям, потерявшим своих близких – как правило, очень молодых и очень талантливых детей, братьев, сестер, учеников, любимых…  В кабинете Андрея Анипко теперь стоит тишина, лишь  изредка прерываемая гостями: 8 июля (день памяти), 15 сентября (день рождения). Иногда Новый Год или подписание гранок готовящейся к изданию книжки. В комнате все так, как было при его жизни. И не так. Ушел он именно из этого созданного мамой для него уюта: кресло, люстра, стол для компьютера, аккуратные книжные полки, новые обои с видами Италии. Но за три мурманских года – после травмы позвоночника – он пытался обустроить жилище  сам. Целую зиму 2010 трудился над Поэтическим Деревом. В углу на стене  нарисовал ствол и ветви (талантливо получилось – тонко, изящно). А к ветвям прикреплять стал  желтые осенние листочки, а на листочках – стихи. Мизерным, почти микроскопическим почерком  выводил на русском, французском, английском,  испанском поэтические шедевры. Целая стопка таких листочков хранится и у меня дома : видимо, не все удостоились права разместиться на ветках. Андрей любил сидеть под Деревом в позе лотоса. Медитировал. Спал он на голом полу, даже без матраца. Приводил а порядок тело: гантели, специальные упражнения. И вот благодаря этим усилиям из полноватого «ботаника», каким Андрюша Анипко был еще в апреле  2003 -  его  ( год и месяц нашего знакомства) ,к 2009-ому он превратился в «тонкого  и звонкого» – с неотразимым декадентским шармом. Невысокий, он всегда казался выше отпущенного ему природой роста.  Офицерская осанка не изменила  Андрею  и после травмы. С годами, несмотря на серьезную болезнь, он явно  хорошел, менялся, совершенствовался, становился почти красавцем,– и неудивительно: это Поэзия преображала его – изнутри.

Итак – о кабинете, о прибежище души поэта. Книг  в шкафах и на полках  – видимо-невидимо. Борис Кутенков,  окинув библиотеку  придирчивым опытным глазом, констатирует: «Это библиотека человека, не желающего смириться с современностью. Чистая классика! Литературоведение. В этот кабинет не проникло время. Удивительно» . Да, А.А. не спешил познакомиться с новинками последнего времени. Более того, к постмодерну относился с долей интеллектуальной брезгливости (мы часто спорили на сей счет: я-то  ценю и Пригова, и Пелевина, и Ерофеева). Патрик Валох  чутко дотрагивается до корешков книг на немецком языке, просит показать ему на полках собрание сочинений Леонида Андреева.
В Мурманске в декабре смеркается быстро. И трех часов-то, пожалуй, еще нет, а ощущение такое, что гостим у Нэли Александровны поздним вечером. Ребята фотографируются с портретом Андрея у книжных полок .Любуются пейзажем из окна .Мы все молчим о главном: о том, что Андрея нет уже больше четырех лет. И о том, что эта комната таит в себе тайну его последних минут. Что произошло тогда здесь, у этого окна за зеленой занавеской с ночь с 7 на 8 июля 2012 года? Почему? За что? Боль. Боль. Боль. Ничего, кроме боли. Но это его дом. Его мурманское пристанище. Его последняя колыбель. Окна другой комнаты в квартире выходят на залив. Виден большой знаменитый мурманский  мост. По нему Андрей любил прогуливаться в любую погоду почти каждый свободный вечер, под мостом репетировал чтение стихов Владимира Нарбута (была у нас с ним мысль о моноспектакле – не осуществилась). Я зову Патрика посмотреть именно в то окно, которое выходит на залив. Девятый этаж. Ледяное дыхание Севера. Открытый балкон. Трепещущие от ветра, натянутые на гвоздики веревочки для белья. Вид из окна в соединении с тесной квартиркой на самом краю Мурманска – это и есть «пространство Андрея Анипко». Да еще, пожалуй, небо. Небо у нас особенное. Не случайно, наверное, один из главных псевдонимов Андрея – Андрей Небко. Я хочу, чтобы Патрик Валох увидел и мост, и небо, и незамерзающий, парящий стужей залив – глазами поэта. Он ведь переводит Андрея с русского на немецкий. Переводчик как перевозчик – с одного берега на другой. Не правда ли?
Борису Кутенкову я вид из окна комнаты Нэли Александровны не показала. И он заметно  обиделся, хотя обиду в себе превозмог. Мы сидим и обедаем за шикарным столом у Н. А., в комнате Андрюши. Патрик и Борис – это своего рода Кентавр. Или Тяни-Толкай? Да, наверное,так. В Борисе Кутенкове – российская, наша, всем нам родная (хоть и трагическая) сущность обытовлённой поэзии. Поэзии, прорастающей сквозь нашу социальную «норму», наши «хрущовки», «кварталы», «столицы» и «поселки», «улицы» и «подворотни». Борис – это как бы Андрей – здешний, домашний. Принимает (порою даже с благодарностью) уют и заботу, а мысли – далеко, витают где-то. И здесь, и не здесь. Поэт. Но и – сын, внук, редактор. Приятель многим. Патрик Валох – это, безусловно, духовно-романтическая, чисто германская ипостась Андрея. Андрей Анипко блестяще владел немецким, переводил классиков немецкого романтизма, понимал толк в готике. Патрик не мог мне  не напоминать А.А. Он так же, как Андрей, стал – вдруг! – передвигаться по моей квартире на коленях (удобно!), так же пристрастно вслушиваться в слова, уточняя смыслы, так же – экзальтированно! – читать стихи и переводы. Я отгоняла от себя  искушение полного «переноса» гостей на личность трагически ушедшего Андрея. И Борис, и Патрик – люди совершенно самостоятельные и равные только самим себе. Но все же. Все же…

ЛЮДИ.ФОТО. ТАКСИ.
 
От хлебосольной Нэли Александровны на такси едем по Нижней Ростинской дороге в центр, – в Художественном музее выставка заслуженного художника РФ Анатолия Сергиенко. Будет весь цвет  Мурманска, да и обыкновенная публика обязательно не пропустит первого бесплатного часа открытия экспозиции. В такси чуть укачивает. Полярная ночь нашептывает: «Надо забыться, уснуть…». Опасное колдовство Белой Старухи. Но – памятное. Очнуться можно только среди бомонда. Ярко. Цветасто. Многогранно. Талантливо. Работы А. А. Сергиенко выдерживают мировой уровень. Невольно горжусь земляком. Нас заметила завсегдатай культурных мероприятий Альбина Григорьевна. Она  осознает  свою миссию в том, чтобы фотографировать на свой настоящий – советский – фотоаппарат известных людей Заполярья. Подходит к нам, предлагает сфотографироваться на фоне картин  художника – именинника;  дает советы, как мы лучше будем смотреться. Повинуемся. Позируем. Фотографии эти месяц спустя мне А.Г.  торжественно презентует. Я сохраню их – бумажные! – в своем альбоме. И, может быть, когда-нибудь пошлю Патрику в Австрию, а Борису – подарю при встрече в Москве. Мы, втроем, стоим на фоне одной загадочной сергиенковской «Дамы в белом». Патрик Валох – серьезный , неулыбчивый, строгий.  Очки, бородка, тоненький серый джемпер – не для мурманских морозов! Высокий , худой –  он замкнут и отрешён.  Борис – напротив, улыбчивый, внешне простой, свойский. В руках –  много на своем веку повидавший  фотоаппарат – много раз потерянный, но всегда счастливо возвращавшийся к хозяину. На Борисе два (а то и три?) свитера. Один – красный, с открытым воротом, другой – лимонного цвета, с большим стоячим воротником.

И вот между этими двумя яркими типажами – я,Ваш(-а) покорный слуга. Смотрибельно.  Всё на месте – челочка, улыбочка, полосатый «хомут» вокруг шеи, коричневая «роба» с аппликациями. Но я – помню! – не знала,куда мне деть руки. По логике надо было бы мне взять молодых людей «под  локотки» или откровенно нам всем троим обняться навстречу объективу Альбины Григорьевны. Но – нет. Так и остались  – каждыйпо отдельности. Между двумя  ДАМАМИ – одна на картине – другая с фотоаппаратом. Вспышка!

А что еще?  Да много  еще всего.
Продолжение следует…

Если честно, то везло нам в этом мурманском декабре на каждом шагу. Побывали нежданно-негаданно в другой отдаленной  точке полуострова – в посёлке Росляково. В один из дней по техническим причинам были отменены экскурсии на атомный ледокол «Ленин». Жаль, конечно, но можно с этнографическим удовольствием и пользой провести время в ранее закрытом населенном пункте. Росляково прежде было доступно немногим, только по специальному пропуску (как и Североморск). Теперь это равноценный район Мурманска, туда ходят автобус, маршрутка, такси. С таксистами нам не очень везло. Попадались сплошь угрюмые, неразговорчивые. Росляковский не стал исключением. Гнал машину так, что карликовые березки только мелькали…  А хотелось насладиться трассой, она настоящая – крутая! Черно-белый рельеф сопок, обледеневших низин, брошенных на произвол судьбы домишек. Сталкер! Зато повезло с росляковским гостеприимством. Нам широко раскрыла объятия моя давняя приятельница Валентина Николаевна, бывшая коллега по университету – человек на редкость жизнерадостный, коммуникабельный, разговорчивый.  Борису и Патрику  показали красноречивые окрестности: «кусок» Баренцева моря, таинственную трубу, заснеженную каменную гряду, хмурые  заводские корпуса, скромные  пятиэтажки…  Суровый северный быт – всё ещё немножко советский. И оазисом тепла – тоже прежнего, из 80-х, – местная библиотека – уютная, тихая. Стеллажи, плакаты, стенды с отчетностью по культурной жизни поселка.  Литераторов  к полкам так и  тянуло! Какие журналы выписываются? Что люди читают? Оформили дарственную на привезенную из Москвы антологию.  Из Росляково в Мурманск – автобусом. Слышу, как Валентина Николаевна  пытается рассказать Патрику сразу обо всех красотах района, дать советы, что и где посетить в Мурманске. При этом она весело хохочет, а Валах делает страшные глаза. Так много не самых понятных сходу  русских слов он, пожалуй, еще не слышал. Валентина Николаевна оказала нам много внимания в эти декабрьские дни. Она сопровождала нас почти на всех «культурных мероприятиях», сама будучи большой их любительницей. Она приготовила вкусный ужин в один из декабрьских вечеров в моей квартире. Ей  мурманская филармония обязана тем, что Патрик Валох, поэт и переводчик из Австрии, сделал запись в книге  Посещений. Он написал одну фразу – весьма загадочную – на всех тех языках, которыми владеет. Недавно я была в филармонии и ностальгически заглянула в «талмуд отзывов». Запись Патрика – на месте! Эх. И–спасибо.
Время визита  наших дорогих гостей  в Мурманске  бежало  до обидного быстро. Казалось, пять полных дней – целая вечность! И что в  нашем диком краю  можно   увидеть за это время, с кем встретиться? Город – в зимней полярной  спячке. Его таким – мрачным и непробуждённым –  и многие коренные  жители с трудом выносят.
Мне трудно  судить  за самих гостей. Скажу только, что мне  самой север  в эти темные декабрьские  дни открылся с чуть-чуть новой стороны. Я как бы  посмотрела на  родной город и его окрестности чужими глазами.   А взгляд со стороны  существенно отличается от своего – привычного, внутреннего.   За что-то в нашем обиходе  было, прямо скажем,  немножко не по себе:  сервис,  бытовые условия  пока не на самом высоком европейском уровне. Хотя – с другой стороны – без этих «огрехов» картинка местного быта утратила бы часть своего колорита.   А вот  Murmansk – moll, например,  произвел на друзей большое впечатление: «такого торгового центра и в Москве не сразу увидишь !» (Борис). Приятно. Были и неоспоримые  поводы для гордости: доброжелательность и отзывчивость работников культуры, уровень заполярной поэзии. А –природа?! Не подвела. Правда, потом уже, побывав в Череповце, Патрик признался тамошним хозяевам положения, что в Мурманске русскую зиму так и не почувствовал – «в Мурманске было тепло!» Череповец оказался более снежным и холодным. Что же… Не зря ведь у нас протекает Гольфстрим. Думаю, Череповец – родина Александра Башлачева – стал сильнее Мурманска и по чисто поэтическим впечатлениям. Мне хотелось познакомить Бориса и Патрика с нашей творческой молодежью, но попасть в чисто молодежную и, что важно, естественную, среду (по типу, допустим, квартирника) не удалось. Неплохо и то, что в декабре в Мурманске состоялся первый в литературной истории города Поэтический слэм.
Да. О поэтическом   СЛЭМЕ, пожалуй, надо рассказать особо. Мероприятие входило в программу Масловских чтений. Приглашают, ждут, дают соответствующую статусу гостей  рекламу.  Но Борис Кутенков  отказывается принимать участие в состязании местных стихотворцев . Даже в качестве члена жюри. Интеллигентно отнекивается и Патрик. Ну, нет – так нет. К тому же слэм совпадает по времени со второй попыткой попасть на экскурсию – атомоход «Ленин». Но не все так просто. И-опять: чему быть, того не миновать.  Атомоход «Ленин» повел себя на манер моего капризного стеклянного столика. Не принимает он Бориса и Патрика – и все тут. Дорогу машине на пути в торговый  порт  перекрыл  шлагбаум: часами будет маневрировать поезд.  Пришлось развернуться – и прямым ходом в клуб Моряков! А там,несмотря на мороз, вновь начавшуюся вьюгу и  субботний день, собрались мурманские молодые поэты. СЛЭМ, повторюсь,– это состязание. Чуть ли не рыцарский  турнир. Двенадцать стихотворцев. Несколько туров. Жесткий отсев. В жюри – известный мурманский  поэт, по сути тоже культрегер Дмитрий Коржов. На этих Масловских чтениях Д. Коржов – настоящий именинник, он по праву стал лауреатом премии Масловских чтений : выпуск  4-томника прозы Виталия Семеновича Маслова увидел свет  под его чутким руководством. Пришлось согласиться на судейство и Б. Кутенкову .   Я по уже сложившейся мурманской традиции стала третьей в жюри.  Патрик Валох предпочел позицию наблюдателя. И – понеслось! Турнир оказался событием, не слишком уж щадящим самолюбие его участников. Борис судил очень строго. Я – слишком лояльно. Дмитрий Коржов – по своим сложившимся  критериям  и приоритетам. В результате зрительское и профессиональное жюри разошлись. Публика безоговорочно отдала свои голоса за весьма одаренного поэта – артиста (иначе и не скажешь) Владислава Кликунова. А мы – профи – назвали победителем ироничного «зубоскала» Ивана Чернышева.
 С оценкой и «разбором полетов»  СЛЭМА выступил  московский поэт.  Из столицы?  Чужой? Задира? Да уж!  В Борисе проснулся азарт  настоящего критика. Публика настороженно затихла.  Мэтр  не пощадил особо никого. Высказывался остро, метко, по существу. Но принять и оценить  его критику, видимо, смогли не все  молодые, только-только  начинающие авторы. Все-таки московские критерии оценки отличаются от  наших – мурманских. Но… надо тянуться! В заключении своей речи Кутенков смягчил удар по провинции. И сказал, что ожидал худшего.   
По дороге в филармонию продолжали обсуждать  СЛЭМ «Нет, вполне, вполне! – миролюбиво заключал Кутенков. – Я ожидал увидеть претенциозных поэтических матрон, их теперь везде пруд пруди, а тут – милые, живые ребята. Уровень не самый чудовищный. Им бы поучиться немного, почитать хорошую литературы, встретиться с толковой критикой…» Патрик подробно расспрашивал  о каждом выступавшем, некоторые конкурсанты ему понравились : есть энергия, а это в стихах немаловажно !
Мурманский филармонический зал – последнее культурное «прибежище» в Мурманске. Отремонтирован к 100-летию  города. Кругом блеск и сияние! Капсулы – лифты. Светлые фойе. Прекрасный зал с деревянными резными (на спинках)  креслами . Орган. Ощущение такое, что находишься то ли в Стокгольме, то ли в Праге.  10 декабря выступали артисты из Норвегии, давали традиционный Рождественский концерт. В зале –  представитель консульства  Норвегии в Мурманске, вся городская элита. Можно расслабиться, послушать, наконец, музыку.

К - ПРОЩАНИЮ.

 Думать о том, что это последний вечер с Борисом и Патриком, признаюсь, не хотелось. Мы не просто подружились, мы сроднились духовно. Содержание вечерних разговоров, прогулочных бесед (выдавались тихие спокойные зимние вечера), коротких замечаний, реплик, оценок –  всё это повод для обдумывания и более глубоких филологических заметок. В центре нашего общения, конечно же, был Андрей Анипко, его короткая  драматическая жизнь, её трагический исход. Но и прорвавшиеся к читателям стихи – сильные, глубокие, настоящие.
«Мы будем читать Андрея на наших выступлениях. По-русски и по-немецки. Правда, Патрик?» Валох молча соглашается. А куда –  дальше? Я с удивлением узнала, что практически сразу же после Мурманска товарищи посетят глухую деревню под Архангельском, потом сам Архангельск. Дальше их путь лежит в Татарстан: Нижнекамск, Елабуга, Казань.  Неугомонные Борис и Патрик собираются в середине января побывать в Череповце.  Далее – Ростов!   Ну, как было не ревновать их к будущим впечатлениям, новым встречам? Однако у Мурманска есть одно качество – Мурманск нельзя забыть! И Б. Кутенкову и П. Валоху в первое же утро их пребывания на Кольской земле был преподнесен весьма ценный подарок. Нэля Александровна Анипко сумела  заполучить в администрации города сувениры, выпущенные к 100-летнему юбилею. Альбомы, кружки, футболки с  памятной эмблемой. Борис Кутенков опробовал футболку на выступлениях (чем очень  польстил публике), а Патрик Валох бережно сложил подарки в  рюкзак.
Уезжали ребята, как и приехали, с улицы Достоевского. Я проводила их до самого подъезда дома, где жил когда-то Андрей Анипко  (а теперь одиноко  живет его мама). Мы, наконец-то, обнялись по-настоящему: тепло и надежно. Эх. Возвращаюсь в такси – бах! – под задним сидением оставленный Борисом рюкзак. Вот бы таксист обнаружил «подозрительную сумку» поздно ночью?! Что было бы! И подумать страшно! Хватаю рюкзак – и на 9 этаж. Квартира 143. Именно с таким названием – Квартира 143 – вышел несколько лет назад мистический триллер. Никто из нас его не смотрел, но совпадение будоражило воображение. Чем обернется? (Но это – шутка.)

 ОНИ УЛЕТЕЛИ.

Борис и Патрик  благополучно добрались до Москвы. Кстати, после отлета их рейса наш аэропорт был закрыт из-за штормового предупреждения. ОНИ УЛЕТЕЛИ. И что-то очень сказочное – или булгаковское ? – в их визите все-таки было.
Утром вчерашние постояльцы отписались трогательными ЛИЧНЫМИ СООБЩЕНИЯМИ в контакте. Нашли слова. Точные и красивые. Спасибо. Мы с Н. А. пили чай с привезенными друзьями из Москвы сладостями. По моей просьбе – клюкву в сахаре. Для Н. А. – зефир . Она, правда, заказывала еще и магнитик с Кремлем. Борис обещал, но магнитика под руку при  вылете в аэропорту  не попалось. Выслал (!), вернувшись в Москву, маленькой бандеролью. Между собой мы – я, Нэля Александровна и «вездесущая» (к немому отчаянию Патрика), но «очень заботливая» (по мнению  великодушного Бориса)  Валентина Николаевна – стали называть молодых людей «наши мальчишки».  Следили по интернету за их бурным передвижением по России: глухая деревня под Архангельском, сам Архангельск, Татарстан: Нижнекамск, Елабуга, Казань; Череповец, Ростов…  Весной и летом Патрик и Борис побывали в Волгограде, Питере, где-то еще.
28 января – в Москве состоится  последняя презентация антологии «Уйти. Остаться. Жить.» На ней, очевидно, прозвучат и стихи Андрея Александровича Анипко . Поэта с трагической судьбой. И посмертно вспыхнувшим вниманием к его стихам, которые только-только начинают открываться миру. Что важно. И необходимо. Всем нам.
   
16- 20 января 2017 г. г. Мурманск.