Побег из ссылки

               
 
               
                (  РОМАН )
 - 
               
                ПОБЕГ ИЗ ССЫЛКИ

                Глава 1

     Города до нашего приезда еще и не было. Он официально получил статус города уже при мне, правители страны будто дожидались моего там появления. А в дополнение ещё и моего сорокалетия! И всё это случилось 1 апреля 1964!  Был «день дурака»! Этот  посёлок городского типа, специально строили для строителей шахт подмосковного угольного бассейна. Одну шахту уже почти закончили, через несколько месяцев должны были её вводить и передавать  в эксплуатацию…. На второй пробили ствол…. И, внезапно, неожиданно почти для всех, пришло постановление Совета министров РСФСР и приказ министерства о прекращении строительства - консервации незавершённого производства. Шахтостроительное управление переименовали на просто «строительное». И переориентировали: направили на создание крупного промышленного центра - комбината шёлковых тканей из искусственного волокна, на базе японского оборудования.
    Хрущёву захотелось вдруг одеть женщин страны в цветастые платья, пускай даже из искусственного шёлка!
   Вот с этим-то посёлком, этого города предшественником, призванным воплощать в жизнь мечту главного в стране Никиты, первая встреча у меня состоялась летом 1963 года.
    До этого я не знал о нем ничего, ни о его расцвете, ни об умирании и новом расцвете, не слышал даже о  существовании такого посёлка с именем «Кораблино». Когда  мои родители  приехали к нам первый раз мама спросила:  «А где же  тут корабли»?

А до этого ещё всё не менялось: ссылка без срока, конца и края.  А как совершалось будто самочинно, вроде само собой!
Мы - а это я со своим семейством, женой и тремя детьми, жили тоже почти в таком же рабочем посёлке «Бактин» - в двух десятках километров от Томска.
В Сибирь попал я тоже не в поисках приключений и отнюдь даже совсем не по собственному желанию. Срок  пребывания в исторически каторжных местах установлен мне не был. А, следовательно, сибиряком –  строителем, а прежде того лесником  -  стать я должен был по их расчётам навечно.
Только я, постепенно присмотревшись к той сибирской обстановке как оказалось потом, оказался  немного хитрее их.
Контроль надо мной, политическим  подопечным, во время моего пребывания в сибирской «большой зоне», и за поведением моим в тех местах вообще-то, от имени местного КГБ, возложен был на начальников отдела кадров тех предприятий, где мне приходилось трудиться. На этой должности работали в те времена особо доверенные люди. На добровольной основе конечно, но и с довольно приличной по тем временам надбавкой к заработной плате. Да еще с дополнительным отпуском – за выполнение их этих контрольных «специальных обязанностей». Но ведь и они тоже люди, хотя и «партейные»!
Мужик на сей раз, в строительном управлении на этой должности попался неплохой, и даже по местным меркам слишком уж порядочный, И ко мне он, как казалось тогда, набивался даже в друзья.  Я бы и не отталкивал его дружбу особенно, если бы не довольно странные особенности наших с ним взаимоотношений. За общим столом при всяких там корпоративных праздниках местного значения, он как бы случайно почти всегда оказывался  рядом со мной. А я был всегда и до этого слишком у мнительным, подозревал какой-то расчёт его в этом. Но причина, как потом я понял, была довольно  проста – оба мы были трезвенниками.  По необходимости, а не по особой идейности. И отказываться от лишней дозы спиртного вдвоём всё же легче, чем каждому поодиночке.
Потом ещё оказалось – он видел во мне уже будущего своего соседа - двухквартирный дом на пустыре почти рядом с нашим «коттеджем», сразу же укрытым от любопытных глаз высоком забором – предназначался именно для него в паре с новым начальником ПТО (технического отдела).
Несколько месяцев спустя Тимофеич (так мы называли кадровика) заикаясь от какого-то смущения, мне объяснял, когда мы, пользуясь хорошей погодой с ним, игнорируя транспорт, шли домой пешком.
-   Живём мы, понимаете, вдвоём с сыном…. Жена моя ушла от нас, почуяв раньше меня что-то неладное, что творилось с нашим «Алекмиком» - сыном. Умный, талантливый мальчик, круглый отличник, любимец почти всех учителей в школе, стал немного иногда вдруг как-то заговариваться, говорить что-то невпопад.
 Школу он закончил почти отличником - с одной четвёркой. И очень легко, самостоятельно, даже не советуясь со мной, поступил в Томский Университет.
 А потом уже… после первого курса пришлось мне пристраивать сыночка моего единственного в психбольницу.
Шёл со мной рядом нестарый ещё, заслуженный человек… и жаловался на судьбу свою страшную, на одиночество… и горькие слёзы вытирал, не таясь не товарищам своим из партийного бюро, а мне ссыльному. И было мне до боли ему жалко. Но, как утешить его, чем успокоить не мог найти, не мог придумать. А от того самому было стыдно и неловко   
- А вот сейчас!  - Промолвил и голос его дрогнул - …. Как только в квартире завершат отделку, привезу я своё бедное чадо домой.… И, будет он у меня за высоком забором прятаться от сверстников и от невест.… И через щели подглядывать, как живёт окружающий нас прочий народ мира этого.
Так вот, оказывается, по какой причине искал хоть моей, политического изгоя, дружбы наш очень авторитетный начальник отдела кадров, секретарь партбюро организации….      
А мне уже хотелось, ну просто язык чесался! -  пояснить Тимофеевичу, что ничего само собой к нам в жизни не приходит. Всё – расплата наша за поступки наши, – захотелось ему получать надбавку к зарплате – вот и имеет.
Но, пришло время - отделочные работы на строительстве важного объекта по Иркутскому тракту за Томском, которые выполняло наше строительное управление, были завершены и организацию нашу просто решили ликвидировать за ненадобностью.
Просто вот так: прошла нужда в кадрах по профилю отделочных работ на этом объекте, рабочих распределили по другим организациям,  на строительстве жилых домов в городе, а список инженерно-технических работников передали в ведение отдела кадров городского управления строительств.
Никто не хотел понять, что организация, где создан в процессе строительства объекта дружный коллектив, подобраны рабочие и служащие не только разных нужных специальностей,  но и характеров, способностей притираться друг к другу, симпатизировать, любить, организация эта – давно уже стала как бы живым организмом.
Рабочих-девочек и мальчиков, только вышедших из подросткового возраста, 3 - 4 года назад пришедших к нам из профтехучилища по распределению, на высококачественной отделке завода военного завода отточивших своё мастерство, поштучно, как особенно ценных работников, разобрали передовые строительные организации города.   
А служащих же, работников, нужды в которых в управлении строительства города не было, тех просто уволили,  оплатив только двухнедельное пособие….  Выставили нас на улицу, предоставив самим возможность  определять  свою  дальнейшую судьбу.
В суматохе ликвидации, отдаленно напомнившей мне начало войны,  тогда не было в головах начальства и мысли о нашем будущем трудоустройстве. Как и о нас, как товарищах, нескольких все же сравнительно хороших лет, проведённых за рядом стоящими рабочими столами, в соседних рабочих комнатах.
 
Никто нас тогда не собирал, никто не поговорил озабоченно, дружески перед расставанием с  завершением совместной деятельности 
Просто, не прощаясь, молча, проглотив накопленную обиду, исчезали из моего горизонта один за другим очень симпатичные мне люди. И тоска всё больше и больше наваливала на душу. 
Только в коридоре нос к носу, совсем уж случайно столкнулся я с самим начальником СМУ.
Уже даже разминулись было по инерции, и разошлись привычно в узком пространстве, на ходу уронив каждый свое краткое «здрасте» - «привет»…  Но он будто вспомнив что-то, не дал мне уйти. Вдруг ухватил  за рукав и повернул лицом к себе.
-  Все! – думаешь? -  Гурьянов-то - сволочь этакая? Бросил друга на произвол судьбы? - И в глазах его, припухлых слегка, да еще и прищуренных, вдруг появилась затаённая злость.
-  Ну, зачем вы так? Ничего я такого и не думал. Да и вообще, какой я вам друг? И никто ничего мне не обязан. Все выполнено в строгом соответствии с законом. Нет у нас никаких претензий ни для обращения в прокуратуру, ни для предъявления в суд, – сдерживать обиду и я уже не мог.
-  Ну, вот – вот. Я же говорил!   «В прокуратуру…» «В суд…» «В Организацию – еще -  Объединенных Наций»… И это такое холодное «Вы»! А чисто по-человечески, по-товарищески - мы уже не можем решать дела? Мы что? Уже сразу и чужими стали, как только сверху приказы подписаны и выданы документы?
-   Ну, может еще - обмоем расчет. Ну, выпьем по рюмке. А что же еще? Да и не были мы с вами на «ты». Так иногда, случайно…
-  По рюмке…? И ты тоже так? А я-то думал…. А ну-ка зайди!  -  Он посторонился немного, пропуская меня к себе в кабинет.   
Там было уже пусто.  Мебель увезли.  Небольшой приставной столик и три стула выглядели нелепо - сиротливо в большой светлой комнате.  Да еще портрет правителя  на стене, густо засиженный мухами. 
- Присядь на минуту! – кивнул он. -   Я же понимаю прекрасно – меня – начальника перевели с повышением, в хорошее большое, а главное – в городское – управление. А вас всех, при помощи которых я и стал достойным такого повышения, пинками под зад? А я – вот так – не могу!!! Не научили меня в детстве к таким отношениям родители. Я спать по ночам уже не стал, ты это понимаешь? Зашел вчера к заместителю начальника Управления строительства области, он - мой теперь куратор…, «Разрешите, - просил  -  человека хоть три-четыре с собой из моих доморощенных, родных кадров взять в новое управление».
А он посмеялся надо мной, а потом и обматерил еще.
-  А их-то, тех, которые на своих местах работают, ты куда денешь? Захотелось тебе по судам ходить, да по партийным органам? Не чуди, -  говорит -  Гурьянов! Иди, работай!» -  Потому вот так!  Давай вот мы с тобой и договоримся! Я тебя к себе возьму на инженерную должность. Нет – Нет! Я понимаю! Не твое это! Ну, только месяца на три – четыре. А потом я постепенно  разгоню тех дубов и бюрократов, которые там собрались….  И переведу тебя на твое законное место!
-   Нет у меня там «моего законного» места!
-   Нет, так будет! Это же в наших руках.
-  Не чудил бы ты, начальник! Еще выговор по партийной линии схлопочешь!
-    А это уже мои проблемы! – сказал он с сердцем…

    Вот такие у меня шансы прорезались. Перейти постепенно на работу в центре Томска. Там и условия труда лучше, чем в нашей пригородной глухомани… Важно было и то, что появлялась надежда на возможность получить благоустроенную современную квартиру в одном из тех домов, которые они строили.
       -  Ну, а  если так не получится?  Не всё же там и от вас зависит.  Должность же главного бухгалтера на утверждении в тресте.  А, кроме того, это же непорядочно просто - таким способом производить рокировку. Вы же так не умеете.  Не такой вы человек! Да и зачем это вам? Мне тоже не хочется идти в новый коллектив с камнями за пазухой.   
  -  Тоже  мне   законник  выискался!  А мне, что прикажешь делать, если они не из того материала люди, с какими я привык работать?
  -   А вот тут уж я вам не советчик…
 В другое время, ну хотя бы за год перед этим, я от безысходности, закрыв глаза на фальшь своего положения, через себя переступив, может и согласился бы на такой вариант… Жизнь это всё же ринг, где может выжить, кто более к тому приспособлен. Да и больно хороший товарищ в работе – этот Гурьянов!
А тогда…. Я все же никак не мог понять, как это так лазеечка у меня такая образовалась в моем правовом состоянии. Появился шанс, будто возможность даже уехать отсюда! Проглядели «они» там, в тех кабинетах что ли? Сам, думаю, о том и оглядываюсь по сторонам – не подслушал бы кто мои мысли! А было строительное управление, был ведь и работник по кадрам. Это тот самый Тимофеич, который обязан был непосредственно следить за моим постоянным присутствием в ссылке.  И человек он был вполне порядочный.  С таким, как он можно было бы даже дружить в социально-бытовом плане. На рыбалку ходить, за грибами, орехами….  И при должности подлой.  Он же не виновен, что в его должностные  обязанности входило -  «держать и не пущать»  меня – закрепленного ссыльного, внесённого в списки этой области в Сибири, конкретно – к Томской. До «особого распоряжения». Чьего «распоряжения? Кому? И он, независимо от наших с ним взаимоотношений, сейчас просто «работал», выполнял свои обязанности. Я и не должен был знать – или подозревать того, насколько прочно был тут закреплен, какие у меня возможности в этом плане. Это он тогда сам руководитель - Гурьянов, душа добрая, по дружбе, под рюмочку, мне на ушко нашептал и конкретно разъяснил обстановочку.
И вдруг оказалось неожиданно так, что кадровика того уже не стало – он тоже попал под сокращение, как и все мы.  Нет кадровика!!! И по-соседски на дороге или в очереди за хлебом, тоже как-то не показывался.  А я, оказался неожиданно вдруг без своего «ошейника» и без «поводка». И что же? Должен я по привычке всё так же, продолжать ощущать себя «закрепленным»? А через кого?  И за кем? 
-  Ау! Кадровик!  Где ты?
 -  Нетути…
   А если в тот час в душу мою уже стучало заветное желание – рискнуть всё же собой, да попытаться, невзирая на предупреждения всяких там «компетентных органов»… отказаться все же от прелести жизни в этой распрекрасной Сибири…. Да обрубить все и положительные концы в виде суммы заработанного авторитета и казенной квартиры, таким трудом заработанной... А что, если, как в омут мне броситься – податься в бега, закрыв глаза туда….  Уехать в те заветные края, где климат более благоприятный, «цивилизация» немножко, выше  сибирской….  Да и люди, будто бы, как жена говорит, хоть чуточку, подобрее.
   -  А семья? А дети?    
      _   А они жены, больше, чем мои!
Захотелось мне до этих самых «чёртиков» в животе, глядя в постоянно тоскливые глаза моей супруги, наконец, после долгих лет,  проведенных на северах и в сибирях,  успеть еще в этой жизни попытаться прижиться как-то, зацепиться за какие-то кочки.  И прожить немного перед пенсией еще и в других местах огромной страны с более благоприятным климатом.
Я закрывал воспаленные глаза… и чудились мне, что лежу на траве, между деревьев под созревающими на ветках яблоками…. Вижу  воочию, немного скосив глаза, как помидоры с огурцами прямо с грядки люди хватают грабками немытыми, обтирают о полу какой-то не стираной куртки…. И кусают… с хрустом на зубах.  Прямо так… без хлеба. А потом укладываются загорать….  До красных пузырей на спинах набираются в зиму под солнцем здоровья. И со стоном на ночь обкладываются полотенцами, смоченными кефиром….  Да разве такая жизнь - это ли не счастье после Сибири?
Но самое главное и заветное было у меня желание – увезти бы  троечку своих малышей подальше от всей этой сибирской экзотики в окружении мощных труб, изрыгающих ядовитый дым…. От всех этих секретных и полу - секретных «почтовых ящиков», так плотно по-волчьи обложивших беззащитный прекрасный старинный город, что и спрятаться от них невозможно.
Хотя мне и объявили при выходе из заключения, что именно там, в Сибири, и есть среда моего постоянного обитания. Это, с учетом студенческих льгот – мой оптимальный вариант – окраины города Томска! И благодарить судьбу нужно за то, что и так удалась моя хитрая комбинация через Университет из тайги переезда в почти сто город.
А это и следующий шаг - уже рискованная попытка совершить авантюру!  Но, как, кроме пути собственного опыта можно было узнать, а что бы мне грозило, если бы задержали по пути в тот большой открытый мир для относительно вольных людей.   
Я просыпался ночью и думал, чуть голова не раскалывалась. Ведь пришло время для великих перемен и в бытовом смысле, как нельзя само собой всё лучше складывалось, и было оно самое благоприятное со всех сторон. Такое соотношение возможностей может снова так никогда не представиться!
 В том году своих институтах получали дипломы сестра моя, и её муж Сергей. А он, что совсем для них немаловажно, был даже членом партии… Ему уже и сообщили о том, что по распределению получит он направление на работу в Челябинскую область.
От опеки над детьми сестры, таким образом, освобождались  наши родители. И они тоже уже пустились в мечты о том, как бы зацепиться где-то, как-то в краю, где немного теплее. 
И выпало так, что вдруг наша не только административная, но и психологическая привязка к Сибири совсем ослабела…. Уже думалось о том, что как бессовестно бы было для меня уезжать, оставляя их, своих родителей, в Сибири. 
Ведь надо же было так – в очень преклонном возрасте,  повоевав на «гражданской», весь век  оттрубив потом на ответственных «советских» работах, отцу – (даже не отцу, а отчиму при том!) по крупицам, шаг за шагом постепенно завоевывая гражданский авторитет,  однажды оказаться вдвоём с нашей мамой, при ни каких правах пенсионеров, далеко-далеко от малой своей Родины, в краю, где из двух жителей, один обязательно ссыльный, а каждый третий еще и «стукач»! 
Я каждым квадратиком всей шкуры своей, на себе ощущал его обиду, усиленную огромным весом лично моей вины в том. И по ночам часто просыпался с сосущей болью под сердцем. 
Старался глушить ее, эту боль, карвалолами,  валокардинами или ещё какими-нибудь «каликами-моргаликами» по квалифицированным рекомендациям сестры
-   Ты не смей и думать о «том»!   –   говорила она мне, грозя пальцем.  -   У тебя дети, дела, да еще почти вся личная жизнь впереди!
Как это странно было слышать от нее эти слова  -  «дела»… «Дела?»    
А ещё - «личная жизнь!» Я бы согласился жизнь во всех столицах мира и в больших городах, отдать за право жизни в Михайлове, маленьком городке,  под Рязанью... Если бы мне только кто-то предложил такой добровольный выбор…. Кроме жены, конечно.  А она… всё бы бросила, кроме меня с нашими малышами… и с закрытыми глазами туда помчалась.
 И во снах своих, тихо посапывая, она, должно быть, видела свой родной Михайлов…. Тот самый, что, по их мнению, был маленькой копией стольного города Киева! Ну, уж копия, так копия…. Если не видели вы, что такое Киев!  Пускай уж и «копию». Тем более что нас там ждут с нетерпением…
Вот вижу, как наяву: «сваливаемся» мы вот так однажды вдруг, как снег на голову теще с тестем, чтоб не мечтали.
Да внезапно… без всякого предупреждения…
Вот была бы суматоха!
Только там, в этом городке, из всей страны была у меня единственная какая-то «страховая» гарантия на самый-самый крайний случай.  Гарантия того… что дочь свою, с внуками при ней, в любом самом наглом случае старики не выгонят. Приютят.  И даже с искренней радостью, как всегда принимали.  И прокормят и позаботятся о них, без единого слова в упрёк…. Если даже для меня моя сумасшедшая авантюра обернулась бы с треском, с большим  или даже маленьким проколом..   
Кто их знает, кто может предугадать, как «они» поступят,  на что только способны эти наши власти.
А сам-то я… да не обо мне уж речь… как-нибудь на хлеб себе, на «чернушку» всегда заработал бы, даже, если это «гарантийный паёк», и в самом неудобном для жизни  месте.
 
               


                Гл. -   2  -

Но именно в Михайлов, «малую Родину» жены, в зелёный и симпатичный, по взгляду из Сибири, городок, мне,  с другой стороны, ехать  уж ой  как нельзя было.
При том, что и сам городок нравился мне, и отношения с новыми, Богом данными, родственниками сложились у нас вполне будто бы благоприятно.. ..
Тёще моей  -  так той  я, совсем пришёлся по душе.
Она - добрейшая, простодушная женщина, явно при всех остальных моих домочадцах, всегда довольна была мной, и хвалилась открыто. Ведь я - первый зять её -  попался ей – такой непьющий, некурящий,  и не гулящий!.
А что ещё нужно было по её понятиям, для нормальной семейной жизни?
Мы с ней так пришлись по душе друг другу, что даже и потом, много позже, когда появилось у нее ещё два следующих зятя, и с сыном родным в придачу, я так и оставался для неё самым привлекательным, самым желанным.  И так оставалось  до последнего часа жизни её на этом свете. 

И тесть тоже, мне симпатизировал молча.  Он все делал молча.
Когда я и потом уже на протяжение многих лет приезжал к ним, с семьей,  один ли, в командировку… тесть подходил ко мне, когда никого из соглядатаев не было, садился рядышком, вздыхал тяжело… И сидели мы с ним молча, без единого слова…   иногда довольно долго -  с полчаса, даже и больше.
   -    Что? Помолчим, отец?    -   Спрашивал его я.
 -  А о чём говорить-то? Всё и так ясно - понятно. Пускай бабы себе болтают.
-   Бабы?  -  Спрашивал я. Это слово было для него чужое, не из его лексикона
   -   Ну…   как бы - женщины…
   -  Ну, ладно, давай помолчим. -   И мы сидели с ним рядышком. Молча.   Два мужика среднего ещё возраста, столько уже переживших, столько испытавших, что на десятки в другое время было мало. И думали каждый со своей стороны, по одной и той же сейчас как бы параллельной теме. Пытались разрешить очень сложную, неразрешимую для нас обоих задачу…

   Было у нас с ним одно обстоятельство, всю важность которого  и сложность его ощущали только мы с ним. Зять с тестем. И, о  том «обстоятельстве» мы, не сговариваясь, предпочитали молчать, и никому никогда не рассказывать.
Именно от этого «пунктика», с этого маленького такого «обстоятельства» и начинались самые тяжёлые мои  думы, мои опасения и тайное нежелание, в те годы связывать свою дальнейшую судьбу с Михайловым. Таким  милым зеленым городком под Рязанью..

Случилось  это еще в конце лета 1958 года.
Тогда нам с женой с большим трудом, отказывая себе во многом даже необходимом, удалось прикопить немного денег для того, чтобы съездить в отпуск к родителям жены. И самим бы отвлечься, отдохнуть от быта Сибири и детям дать возможность погреться на солнышке, восполнить свои организмы запасом витаминов.
 Стоимость билетов на обратную дорогу родственники нам обещали возместить. Да и еще с процентами. И это было очень кстати…
Алёнке шёл только второй годик, Серёже  -  всего – четвёртый месяц. И такая поездка именно в те годы, для нас, надо сказать, была очень смелым поступком и  связана с большим риском. 
И люди удивлялись - надо же - решиться вырываться,  в дальнюю дорогу, с  двумя такими  малышами.
А ребята наши, при том,  что и здоровьем были слабеньки,  в поведении своем – оказались на редкость самостоятельными сибиряками.
 
Дорога до Михайлова, с пересадками в Томске и Москве, на все про все отняла у нас четверо суток.  Обратно – опять четверо.  Вот восемь дней из моего отпуска как телок языком слизал.
Дети вели себя безукоризненно, мы даже гордились уже этим. Настроение оттого  у нас становилось все более бодрым.  И  весь мир стал проглядывать для нас уже даже в розоватом свете. Даже в поезде, среди чужих, на редкость доброжелательных, нам сочувствующих людей, было много положительного в разнообразии, отвлекающем нас от рутины будней таежного поселка.
 
   А в Михайлове целый рой родственников, как и ранее, встречал нас таким шквалом гостеприимства, такой любовью, радостью, что казалось, будто весь мир уже незаметно преобразился и подобрел.
В нашем полном распоряжении было дней ещё почти двадцать. И почти весь пляж на берегу тихой красавицы-речки, с мягкой сочной травой вместо песка и хорошо прогретой водой был тоже почти наш собственный.    
А ещё - роскошный небольшой огородик, с маленьким, в несколько яблоневых деревьев игрушечным садиком. 
Там всё зрело, наливалось соком, благоухало… Казалось, будто всё это специально приготовлено было к нашему приезду, всё нас только и ожидало.
Яблоки, огурцы, помидоры,  вызревшие уже, готовые, в натуре, прямо на грядке, на дереве… Все само просилось, если уж не прямо непосредственно в рот,  поскольку и кушать уже не хотелось, то хотя бы покрасоваться, чтобы любоваться, нежно гладить руками, наслаждаться забытым  запахом.
   Тёща в постоянных хлопотах не знала уже, как только угодить нам, чем ещё побаловать малышей и нас.
   Она толкала ребятам в руки всё, что могла отыскать, на рынке, в магазинах, у соседей… И всё только, чтобы самое-самое…  И яблоко, такое уж самое аппетитное из тех, что были не в саду, а с юга привезённое - на ринке. Или сливы, так такие, каких дети и видеть не могли ещё в своей короткой жизни. Или абрикос или персик с нежнейшим пушистым румянцем...  А ещё и арбуз, ломоть которого будто кто специально посыпал влажным розоватым  пахучим сахаром.…
 Теща садилась, положив натруженные руки на колени, и вся наполненная счастьем, любовалась, как светились удовольствием детские глазёнки, когда уминали все это  –  вдохновенно, с аппетитом и воодушевлением.
И, пресыщённые, ошалевшие от изобилия, они опять жадно хватали очередной плод обеими руками, надкусывали и вздохнув откладывали в сторону, будто «на потом»… А ручонки сами собой тянулись за  другим, ещё более аппетитным. А я сожалел, что не смог я до того времени приобрести фотоаппарат…
         -   Вот разбалуешь нам детей,  что потом мы с ними будем делать в нашей Сибири? -  Корил я тёщу.
  -  За двадцать дней не успею их разбаловать. Больно они у вас надрессированы. Оставляй их нам на зиму – тогда  посмотришь,  какими они у нас станут.
   -  Да кому там их дрессировать? Тайге разве. А мы и ее сможем же каждый год приезжать. Так, что же? так и жить нам  без детей?
  -   А вы себе еще настрогаете. Вишь, какие они у вас завидненькие,  да хорошенькие получаются!
Тесть работал кладовщиком в районном масломолочном управлении, и с работы каждый день приносил свеженькие, ещё с запахом коровьего вымени, молочные прелести: творог в комках, будто склеенных маслом,  сметану,  густую и жирную…
Там, у них с этим продуктом было тогда запросто  А в нашей Сибири нам видеть приходилось такое можно было только во сне.
Впрок наедались  и дети, и мы с ними. Обширной потаповско-мытаревской роднёй,  целая рать всяких тёть да дядь,  родных, двоюродных и троюродных,  переполнен был весь городок. Приходили в гости сами порознь, и парами, и с детьми.
И всё новые и новые…  Никак не запомнить мне всех.  А они дружно удивлялись, любуясь сибиряками..  «Какие они у вас славные!». Ахали - охали, тискали визжащих от удовольствия ребят…
Потом устанавливали очередь встречных визитов. Всё для того, чтобы проявить уровень и своего гостеприимства, на своей территории, за своими столами, при своих скатертях - самобранках.
В действие была приведена система чисто русского чрезмерного, избыточного гостеприимства! 
Родственники выпытывали у тёщи секреты наших  пристрастий в еде. И вздыхали с недоумением, при объявлении о том, что любим-то мы в основном только салаты овощные, да винегреты.
И всё было так прекрасно!  Всё было так  хорошо, что казалось  даже с избытком, слишком…  Так всегда поневоле начинает казаться, когда  должно что-то случиться. 
Жена цвела – «Вот видишь? Я же говорила?». И это рассеивало мрачные тени от мыслей.
Отпуск удавался на славу настолько, что уже никак и не могло бы оказаться в нашей серенькой действительности…  Мы,  к такому благополучию просто не привыкли. 
Ах, Михайлов – Михайлов! И могут же люди жить в таком раю, да ещё проявляя часто по мелочам своё недовольство!

          
                Глава.  -  3 -

На может на четвёртый, или пятый день, после нашего приезда тесть пришёл с работы не в меру озабоченым. 
И по времени  -   много раньше обычного.
О чём-то мрачно пошептались они с тёщей… а потом… таинственно как-то  поманил он меня в терраску на огороде.
-  Начальник милиции тебя кличет к себе… -  сказал, заговорщицки оглядываясь по сторонам.
-     Начальник? Сам лично? Это зачем ещё?
-  Говорит – из Москвы депеша ему пришла про тебя. Призывают дела тебя  в  Белград.
-  Меня в Белград? Какой  Белград?  Да ты понимаешь, что это же в Югославии город такой. Это же за границей!  Ты ничего не напутал? И как это так меня  может кто-то  «звать»?   Откуда они могли и узнать, что в Михайлове есть какой-то такой - я?
Тесть пожимал плечами и смотрел на меня пустыми растревоженными глазами…
Всё это показалось тогда диким, непонятным… неестественным настолько, что я замер в растерянности. Можно было подумать, что через тестя кто-то просто шутит надо мной,  меня просто кто-то пытается разыграть - приколоться.
-  Подожди-ка, отец.  Расскажи всё по порядку. Как он тебя вызвал, о чём говорил…
  -  Ко мне на склад,  -  рассказал тесть. -  заявился лейтенант из милиции  -  Лёшка.  Он у нас свой… прикормленный.  Часто к нам забегает по соседству. А седни он и говорит мне, как только зашёл: «дядя Андрей, тебя с  гостями дома? Так с тебя  причитается!»
-  Да дочка с семейством приехала в отпуск,  -  говорю ему. 
-  Одна? Али  с зятем?  -  спрашивает». 
-  А как же без зятя? Без зятя ей нельзя.  Дети у них.  Двое маленьких
- Так он у тебя кто, зятёк-то?  Вообще-то, он какой? Весёлый мужичок-то у дочки?
-  Почему, весёлый? -  Говорю.  -  Нормальный. Трезвый и деловой мужик.  Булгахтер ..
- А чего ж его – булгахлтера  простого - 
- Как, так вызывают? -  говорю.  –  Кто его по срочной депеше из Москвы вызывают в Белград?.      вызывает?  Он же в отпуске.   И ты откуда про него  узнал?.
- А вот ты сходи,  -   говорит, -  к подполковнику нашему.  -  Зовёт он тебя, поначалу.  -  разъяснит, что к чему. Только он такой ругачий сейчас. Потому что принесло его не вовремя  - твоего зятя-то  Потаповского,  -   говорит,   -  на мою голову».
- Подполковник, и правда, меня отругал.… -  продолжил тесть.  -   За то, что я не объявил в отдел милиции, что ко мне гости понаехали!  Понимаешь? Какие-то новые порядки ввели! Никогда такого не было! А особенно не сама дочка, она-то у нас местная, своя, а именно – ты! И велел он тебе, самому, срочно к нему явиться. Посылают, как он сказал, тебя в командировку. А куда, как и зачем ехать – это уже он сам тебе всё обскажет. 
-   И я спросил ещё: «А если он не поедет?   -    Он же в отпуске!».    
-  А нам, - говорит, -  поступила команда его отправить. А как мы её выполним, это уже наша проблема - говорит.  - И мы отправим!  Хоть под конвоем!
- Так мне, что завтра утром идти?  Уже рабочий день кончается.
- Ты чего, «завтра»? Какой «завтра»? Сегодня! Сейчас!  Он сам там тебя ждёт.

Подполковник действительно меня ожидал. Они, эти выдрессированные работники спецслужб умели быть очень дисциплинированными, когда дело шло о делах, связанных с  каким-то спец-секретом…
Он с любопытством оглядел меня с ног до головы… Предложил сесть…  Вежливо по форме, но тоном командным, не допускающим возражений, объявил, не выпуская из своих рук какой-то документ… Что мне надлежит срочно… нет даже – «весьма  срочно»…  то есть сегодня же,  в ночь,  отбыть в город… Белгород!. Так, чтобы завтра уже там, явиться в областное Управление Государственной безопасности.
-  По всем остальным вопросам вам нужные разъяснения дадут уже в том Управлении. Потому желаю вам доброго пути.
 - Спасибо. А деньги на дорогу? У меня же ведь с собой  свободных нет.  Я на такую командировку не рассчитывал.
 -  Займите их пока у тестя.  Он мужик тароватый! А там, уже на месте, вы с них и спросите.  -   Он подумал немного и добавил:   -   А потом вот ещё что…  когда вернетесь оттуда… если конечно вас отпустят с миром… не болтайте о том, соберите свои манатки… и постарайтесь поскорее уехать из нашего города. 
-    Почему? Мне не разрешено  здесь быть?
-   Просто,  так не только для нас, но и для вас  будет  спокойнее...
Я ушел не прощаясь. И думал по пути в тещин дом, что вернусь я сюда ещё обязательно! Тебе, бюрократу, назло! Не в этом году, то через три года, через пять… И из города этого сейчас, пока не закончится мой отпуск, я не уеду ни за какие коврижки. Потому время отпуска моего, каждый его день, каждый час - нужен был в первую очередь моим детям.   
Мне еще думалось о том, как же быстро они там, в Москве, определили место моего пребывания.  Кто-то, как видно, этим специально занимался! Ну, предположим, адрес родителей жены секретом ни для кого не был,  но всё равно оперативность, с какой сработала эта служба,  впечатляла! И зачем я им? Что за личность особенная? Каких пакостей они ждут от меня еще?
И решил я всё же, что торопиться мне нечего. У них свои дела, у меня - свои…  а потому: поеду  я не в ночь, как велел начальник, а на  другой день утром.
Только ночью справиться уже с нервами и нормально поспать, хоть пару часов, мне так уже и не удалось.
 
А жена моя, подготовленная уже в некоторой степени  с помощью тёщи, тестем вполне спокойно восприняла сообщение о моей командировке. 
-  Надо, так надо.  -   Философски изрекла она. Просто не поняла, и не подумав о том, что темная туча неожиданно нависла не только надо мной, но и над всем  нашим с ней семейством.. И было мне немного где-то обидно это, но в то же время – просто очень хорошо, что в дом не вторглась ненужная тревога.   
Изменение маршрута командировки – из Белграда – на Белгород  -  её даже несколько разочаровал.  Ведь интереснее же было бы, если мужа командировали бы за границу. А кто бы там подписал эту командировку, и с каким поручением  -  это уж были  совсем второстепенные детали забавного необычного  приключения..
       И женой, и тёщей,  всё ещё продолжала владеть глубокая эйфория от нашего приезда и им было не особенно важно был ли я где-то здесь рядом, или в недалёкой временной отлучке.
А мы с тестем, и не договариваясь даже, свои переживания и опасения постарались скрыть поглубже в себе и никому их  не показывать. Женщины и дети должны был жить в мире незамутнённого комфорта и счастья. 

В Москве, во время пересадки на Курском вокзале, и ещё больше утром, уже в Белгороде, меня не оставляли ощущения человека попавшего под какой-то дикий розыгрыш.
Казалось, что там, в областном управлении Государственной Безопасности уже какой-то более серьёзный мужик в военной форме скажет мне:
-   С вами грубо пошутили. Возвращайтесь-ка себе обратно.
Но всё оказалось вполне серьёзно. 
Меня встретили, без удивления… деловито позвонили в гостиницу,  выдали талоны на обеды в какой-то рабочей столовой.   Из расчета на трое суток!
И деловито посоветовали не тратить время даром, а сходить пока  на экскурсию - осматривать все достопримечательности их прекрасного города.
Понадобился я им только в конце следующего дня. Для  опознания каких-то людей на фотографиях  Я никого из них не узнал, следователь воспринял это без удивления, записал в протокол, дал мне расписаться в том и поблагодарил меня, вызвав на этот раз моё уже удивление этим. Никогда до этого я не встречал таких культурных кагебистов...
 Потом ещё, вечером в кабинете начальника с участием прокурора они устроили мне официальные встречи с какими-то людьми. Один из них, по разговору – местный, был острижен коротко – под «арестанта», и одет в изношенную казённую, явно зэковского образца, одежду. Двое других – как видно - приезжие – опасались почему-то выходить из номера гостиницы поодиночке.
Ответы наши о том, что мы «незнакомы и никогда до этого не встречались» следователи воспринимали уже с некоторым недоверием, но в протоколе факт фиксировали.
И опять повторно послали меня осматривать «очень уж интересные» достопримечательности города, при  осторожном, совсем почти «незаметном» для меня, сопровождении какими-то безликими «топтунами».   
Мне всё это порядком уже надоело, и я устроился в номере с намерением целый день проваляться на кровати с книжкой, и выходить из гостиницы только для подкрепления в столовой.
Однако и там покоя не было. Номер был «общий» - большая комната на четыре человека, и товарищи по жилью вели себя не очень-то корректно. Они курили лежа в постели, потом решили «сообразить на троих», для проформы принять в том участие пригласив и меня … А, когда я отказался, совсем даже перестали считаться с моим присутствием.
В чужом городе было опасно ссориться из-за мелочей… И я делал вид, что понимаю и разделяю их чисто «мужское» поведение.
На улице было безлюдно, моросил мелкий дождик, пахло кислыми щами…  и душа моя вдруг затосковала… Но, как это ни странно не по предвечерним прелестям городских окраин Михайлова, а по ароматному испарению томской тайги.
-  Ну, вот еще такой привязанности мне не хватало…
- Что-то ты какой-то не такой… -   Подошел ко мне недалеко от входа в гостиницу любопытный толстячок из соседнего номера.  –  Все тебе здесь не нравится, все не по тебе. В Сибири разве лучше?
Вот тебе и раз. И откуда только такая осведомленность?!
-   А ты почем судишь, что я из Сибири?   -   Спросил я его.
-  Дак, ты еще и не приехал, собирался только, а мы уже знали, - едет важный свидетель. И мы будем знакомого мужика опознавать.
-   Ну и как? Опознал?
- Вроде похож немного на одного тут. Только ты – это не он. Ты ученее на вид. Грамотнее. А тот был мужиковатый. И, больно - хитёр… А ты, видать простодушный, тебя обмануть, что два пальца обоссать…
-  Так и сказал…  им - чекистам?
- Так и сказал. А чего мне врать…  Ты смотри тому худому, длинному из твоей комнаты не покажись знакомцем. Затаскают…по опознаниям да по очным ставкам. Что-то за ним большое они числят.
 
 Только к концу третьего дня мне, наконец, оплатили расходы по проезду, обсчитав при этом на треть моих «законных» расходов, зная при этом, что я - бухгалтер… И разрешили возвращаться «в свою Сибирь».
Я уехал в тот же вечер

«Отпускное» настроение было безнадежно утрачено.
                Глава  -  4   -

Даже возврат в мощное  доброе энергетическое поле, каким был наполнен дом родственников в Михайлове, не смог восстановить мне утраченное равновесие.
У нас сохранились групповые фотографии того времени. На них хорошо заметен диссонанс моей насупленной физиономии с общим фоном счастья и довольства всех остальных присутствующих.

Воспоминание вот об этом-то происшествии и стало основным решающим фактором при просмотре вариантов для перемены нашей судьбы.
Главным фактором… Но если бы только это…
Вы понимаете? Встретился вдруг на улице (в городе Михайлове!) тот самый доброхот, что жил тогда в соседнем номере гостиницы… Тот самый, что предупреждал меня «не показаться» соседу по номеру. И отдалось в ушах вдруг его «затаскают!».
Столкнулись нос – к носу! Он остановился вдруг с удивлением глядя на меня… Потом сказал:
- Нет – нет! –   И головой замотал, будто стараясь отогнать наваждение. Только «Свят – свят!» не сказал.
И пошли мы дальше каждый своей дорогой, не проявив никакой готовности для общения.

А для того, чтобы понять ход моих мыслей и ощутить мои терзания той поры нужно бы хоть на некоторое время вникнуть во- внутрь всех завихрений осознания действительности, представить с позиции нормального человека, тот  болезненный ком, который тогда представляла собой моя психика в то время, в, общем-то, довольно благоприятное для нас.
Ведь одиннадцать с «гаком», как говорят на Украине, лет, в условиях полярного Севера, на грани жесткой борьбы за выживание, да ещё после войны, оккупации, в состоянии постоянной мобилизационной готовности на фоне совершенно иных ощущений, воспринимались, будто жизнь проходила в каком-то совершенно ином мире. Время в те годы, потом только стало это понятным, проходило  часто с неожиданной задержкой, как у поезда с остановками, и ощущалось более длительным, его действительного в том календарном периоде. И эти годы представлялись мне, не только не изъятыми из моей жизни, не украденными у меня.  А, проведенными, будто, в командировке в какой-то другой стране, очень похожей внешне на нашу, только в иной реальности, с совершенно иной по сценарию для меня ролью..
 
      Я подсаживался поближе к жене. Не в поисках защиты и поддержки, а, как уверял себя, наоборот, для того, чтобы оказать помощь ей и успеть защитить от чего-то,  ей совершенно непонятного.   
По сути, я постепенно становился дополнительным потребителем её энергии – этаким вурдалаком. Мне должно быть нужно было хоть немного её, этой энергии для того, чтобы только прийти в себя.
А она и сама, в особенности в то время, беременная первой дочерью, тяжело переносила своё состояние и очень нуждалась в энергетической поддержке извне… а потому была своенравна и капризна.
И мне, по сути, необходима была мне самостоятельная,  ни от кого не зависимая, кропотливая  работа над самим собой, над своей психикой, самодисциплина, чтобы быстрее освоиться в том новом для меня мире и приучиться жить жизнью, такой как жили все вокруг, даже в тех условиях.   А это,  кто после долгих лет обретал свободу, тот знает,  было неимоверно трудно.
 
                Глава- -  5   -
 
Мы из Томска уезжали вместе с моими родителями. Как вполне взрослые, самостоятельные люди: купили в кассе билеты,  заняли целое купе первого класса и почувствовали себя – четверо взрослых с тремя малышами - необыкновенно приятно в замкнутом пространстве тесного, расширенного зеркалами  уюта.
А когда поезд отошел от Томского перрона, я, с отцом молча, со схожим мироощущением, не скрывая друг от друга удовлетворения, переглянулись и отвернулись от окошка, потеряв всякий интерес к вечерним сибирским пейзажам.
-   Ну, слава тебе, Господи! -  отец пробормотал с облегчением.
-   Ты думаешь, они могли нас снять с поезда?  -   
-  А ты хочешь сказать, что - тебе не так подумалось? – ответил вопросом на вопрос сердито. – Потом добавил: - Они всё могут. От них всего можно ожидать. Это их государство, тут их власть, их законы.
А потом трое суток в пути. Трое суток ощущения внутренней  почти полной свободы.
      Старшие ребята вели себя мудро, как опытные дисциплинированные путешественники. Младшая – Любушка – сразу же освоилась в вагоне и стала очень быстро баловницей не только нашего укрупненного семейного коллектива, но и бригады проводниц. За трое суток мы перезнакомились и подружились и с  пассажирами из соседних купе. Дети беспокойства не доставляли, после сибирских будней их интересовало все кругом и в вагоне, и в большом мире - за окнами. Только за Любой нужен был постоянный, хоть отдаленный контроль. Она вела себя очень активно,  подчас, даже по-детски беспардонно, пользуясь добрым чувством взрослых. Неожиданно вдруг она оказывалась в купе проводниц, или среди молодых ребят соседей. Ей только недавно в начале июня исполнилось всего два года, но она уже разговаривала и могла выразить  свои пожелания.
Много лет потом, вспоминая прошлое наше путешествие, кто-нибудь с умилением пытался копировать жалобную просьбу засыпающего ребенка:
 -   Дедуська! Дай Бубуське молока! 
      Она еще не разобралась в степени родства своих прародителей, путала их звания.  И с удовольствием, без всякого стеснения, несмотря на запреты, как должную подать собирала гостинцы от соседей.
      И, может быть, именно от нее начиналось ощущение удивительного комфорта в нашем временном маленьком мирке перенаселенного, но совсем не тесного для нас купе.
      Женщины дружно хлопотали над устройством быта, в этом ощущался всеми залог оптимизма будущих дружеских взаимоотношений. А отец с некоторым даже озорством, плутовато поглядывал на меня  И, было тогда только чуть-чуть, совсем немножечко тревожно на душе.
      Мы сами себе так нравились!. Ведь мы решились!  Мы бежали из Сибири!.

                Глава   - 6 -

В Московском людском водовороте мои родители проводили нас до Павелецкого вокзала, о  сами отправились на Киевский. Они ехали в украинский город Дубно к Тоне – старшей моей сестре. А еще – и через Киев, с остановкой в нем,  встречи ради  и с  тетей Олей, старшей сестрой моей мамы. А я иззавидовался – душа рвалась: «В Киев хчу!»
А здесь в Мокве практически начинался уже «Материк», так называли, прибывающие из Севера, Дальнего Востока, и Сибири, «Центральную» Европейскую часть страны. И, как казалось, здесь будто по волшебству все уже становилось простым, понятным и доступным. И отношения между людьми и расстояния с совершенно другими масштабами. 
А всего ночь бы в дороге – и вот тебе Киев! И автобусом всего за несколько часов можно доехать и до Винницы. И до Дубно – к сестре в гости тоже можно… Никаких ограничений, проверок тебе, никакого наглого контроля. Билет в кассе купи - и рассаживайся удобней… Люди вокруг доброжелательные, без косых взглядов… Никаких подозрений, а особенно по отношению к пассажирам с детьми!  ...тремя! Никто из попутчиков и подумать бы не мог о том, что вот этот я – совсем по сути своей не такой как все они. Что я - совершенно иной. Что у меня даже и паспорт – это документ с ограничениями. Приложением к нему, к этому паспорту свободного гражданина должна  предъявляться  справка  «об освобождении»  оттуда….
Нам билеты до Михайлова дали на шестичасовый почтово-багажный.  Ну и ладно – торопиться то некуда!
Вокзал Павелецкий небольшой, будто провинциальный – это вам не гиганты - Казанский или Киевский. И пассажиров совсем немного. Мы заняли целый угол, расположились вольготно, перекусили тем, что осталось с дороги, усевшись рядком, заели московским мороженым… Вкуснота! Комфорт!
 Я после еды долго ходил кругами около телефонной установки в почти пустом зале для дальних пассажиров, никак не осмеливаясь поднять трубку этой столичной чудо - техники.
 И, несмотря на то, что считал себя вообще-то в той эпохе, в какой-то мере, даже передовым культурным человеком, я не мог себе и представить…, И не технически… нет.  А чисто в виртуальном плане, как это так, после целых двенадцати лет разлуки,  диких условий  лагеря, сибирской ссылки, я смог бы где-то на другом конце провода, да еще в Москве! услышать до слез такой родной голос своего старого друга.
Господи! Как руки дрожали перед героическим поступком !!! 
Жена иронически поглядывала в мою сторону: ну чего мучается мужик – старика-то уже давно нет! Сколько лет прошло! Молодые и то вон мрут, как мухи! А она-то ЕГО ведь не знала!!!!
А какой-то мальчишка лет тринадцати,  даже не глянув на меня, развязно, как у себя дома, нагло скользнул в будку впереди меня, плотно прикрыл дверь и долго кривлялся, изворачивался, разговаривая, как видно с девочкой. А я стоял уже совсем рядом со стеклянной дверью, оберегая очередь от новых вторжений. И злился на того, ни в чем не повинного, парня. Но больше еще на себя самого.
И всё мял я в руках письмо Николая Алдохина, который уже давно в прошлом сообщил мне московский телефонный номер нашего общего воркутинского друга.
Столько же лет этому письму?  Уже и бумага пожелтела, Алдохин сам потерялся где-то в жизненном водовороте.
Но Федор Федорович, это наш общий у нас с ним старший товарищ… и преданный друг… оказался благодаря этому листку потенциально доступным…
Однако, чего только в жизни не бывает… Могут быть ведь ремонты в квартире или на телефонной линии… Смена номеров… Дома может быть его нет на данный момент… 
     А он вдруг… ответил сразу… почти мгновенно, будто специально сидел и ожидал моего звонка.
    У меня в горле сразу возник какой-то ком и я назвал себя чужим голосом.  Однако – он всё же  -  узнал меня!
- Юра – Юрочка! – И голос его дрожал… -  Да, как же я рад тебя слышать! Да, действительно. Я ожидал звонка… жены. У нас тут некоторые бытовые сложности с соседями. Но ты бери такси и срочно приезжай. Я расскажу куда! Не стесняйся – я встречу машину у подъезда, и оплачу проезд. Адрес – запаши или запомни…
И, пока он говорил, у меня в горле все рос так не вовремя возникший этот ком, голос охрип, руки дрожали …
- Федор Федорович… Федор Федорович… сипел я через силу-  повторяя раз за разом. -    Неужели же это действительно вы?… Какое там такси? Мы же проездом!  И я ведь не один.  Нас же здесь очень много. Есть и очень маленькие.
-   Всех вези! Рады всем! Разместимся!
-  Нельзя нам. Мы с вещами. И поезд наш уже через три часа. Мы просто ничего не успеваем.
                Глава    -   7  -

И он сам побывал тогда на вокзале, познакомился с моими: женой и детьми, оставил по себе в память в каждом из них.
       Я уже сюда приезжал и раньше… -  рассказывал я ему. - В отпуске был с семьей..   И номер вашего телефона у меня уже тогда был..
-    Ну! И почему не позвонил? Стеснялся?
-  Нет. Я был тогда совсем незаконно. Боялся и на вас навлечь неприятности…  Но сейчас тоже… вы знаете? … сейчас я тоже в бегах… Самовольно вот взял, собрал семью и уехал оттуда… из Сибири. А у меня же нет прав  на выезд из Сибири…
Он огляделся по сторонам, посмотрел в сторону моего притихшего семейства, ласково на меня, поглаживая мой локоть…
- Ну сейчас уже время другое, все же … Нет такого пресса, как прежде. И Господь милостив… Я так считаю, что они и сами всех бы распустили уже,  да только почему-то стесняются это сделать. А только и нам всю жизнь их бояться нельзя. Нужно набираться мужества отвоевывать себе какое-то жизненное пространство.  А кроме того - ты же не на пустое место обрушиваешься, с такой командой… К родственникам вы приехали. Вот смело и держись, даже иногда может и нагловато… Такая форма поведения очень часто в жизни помогает. Они там тоже  уже не совсем уверены в законности своих действий. Если бы опытному юристу проследить документооборот вокруг твоих этих ссылок по разным Сибирям, то может оказаться, что она  совсем даже по советским законам и незаконна, эта ссылка. Решения суда-то ведь нет, и не было. Есть только какие-то приказы, распоряжения … Тебя же никто даже и не предупреждал, что уезжать нельзя. . Так может все это фикция.  все так и пройдет. А  жена ко всем этим…опасениям как относится?
-  Она многого не понимает. Думает, что всё это в основном только моя фантазия. Моя мнительность, мол, заставляет меня опасаться.. Что и у всех вокруг нас  в Сибири тоже такая же  обстановка… Такие же обстоятельства. Меня же все в нашем окружении уважают.  И что вообще со всеми могут быть подобные казусы. Она и живет в каком-то  своем мире, смирившись заодно и с некоторыми сибирскими неудобствами в быту. Она даже умудрилась меня ревновать!
- А может так и нужно думать? Так легче переносить их – эти «неудобства». В Сибири, где холод, жизнь без водопровода в доме, без канализации, с туалетом на улице…,
-   Во дворе…..удобства  – поправил я.
      -  Ах да. Во дворе. Во дворе ведь там теплее, чем на улице!  Да с  печным отоплением в квартире. А дрова часто не горят…
-   Так там все так живут…
-  Да я все понимаю.  Но, если бы только взрослые так жили.. Всё же лучше, чем в лагере.  А то – и такие вот крохи. Да ещё целых трое в одной семье. Мужественные вы все же люди, ребята .. Вас давят, а вы воссоздаёте потомство.  А особенно – она.  Женщина.  Жена. Будем же надеяться, что все это у вас уже ушло в прошлое. Впереди – спокойная, размеренная  жизнь в миленьком уютном уездном городке.
 - Очень уж уютном. Да только меня уже крепко трясли в этом милом уютном Михайлове. И даже в командировку направляли в другой город по линии КГБ. Их «зонтик» над  моей особой пристроился очень крепко, он постоянно мне свет прикрывает, не зависимо от того  -  дождь ли там, солнце ли на улице. Но я даже образование попытался воссоздавать. В университете попытался поучиться…
- Им бы в твой «Университет…»
        -  Да уж…
 

                -  Гава   - 7  -

 А в Михайлове, на мое счастье, тогда было все тихо и спокойно. И уютно по - деревенски.  Моего старого «приятеля» – начальника милиции куда-то перевели с повышением. Другие чины милиции – и не заметили, кажется, нашего появления в городе. А может, только сделали вид, что не заметили. Тесть, на мой вопрос, молча, успокаивающе кивнул головой и отвернулся..
Дядя моей жены – ее «крестный».  Это его фотографию я видел в альбоме у них в военной офицерской форме, с фуражкой на затылке. Он работал бухгалтером в строительной организации и пользовался большим авторитетом в городе - был «ветераном ВОВ».
Он сам предложил мне свою помощь при устройстве на работу.  И при его ненавязчивом содействии -  я уже через несколько дней, чтобы не оттягивать время, (покоя-то на душе то не было!)  предложил свои услуги с рекомендацией на любую бухгалтерскую должность в местный строительный трест.
Эта организация, специально создана была для руководства несколькими СМУ, которые строили новый цементный завод и пару 70 квартирных домов в посёлке недалеко от Михайлова.. Но, по моде того времени и руководящий центр был максимально приближен к объектам - расположен совсем рядом со строительной площадкой, но километрах в двадцати от города.
Возили рабочих и служащих на работу служебными автобусами. Должностные оклады и в строительных организациях, да и в самом тресте были не выше, чем в организациях, расположенных в городе, а потому в штатном расписании было много вакансий и рабочих строительных профессий, и административных на должности не особенно высокой квалификации.
А уж ревизора, да хоть самого даже завалящего,, они уже  тщетно искали несколько лет. Какой-то, говорят, прибился к ним… но одну ревизию провел, запил и уволился сам. Испугался ответственности..
Обязанность же по ревизии деятельности организаций с управления треста не снимались, несмотря на отсутствие работника, а потому на всех более – менее опытных бухгалтерах в тресте и подразделениях его, периодически тягостной принудиловкой довлела дополнительная нагрузка, помимо своей работы, производство перекрестных  ревизий..
Мир какой-то совсем иной. Люди непонятливые
Таким образом, и мое появление для них стало ценной находкой.
Владимир Степанович со мной в трест идти представлять судимого родственника постеснялся, так и не пошел. К самому даже зданию, где разместился трест – обычному бараку, каких много тогда настроили около промышленных предприятий, он относился с большим уважением и будто даже с какой-то трепетной опаской. Попросил молодую женщину вызвать к нам его знакомого – тоже военного ветерана.
Никодимыч, так называли его приятеля, высокий, немного сгорбленный человек, оглядел меня бесцеремонно с ног до головы…-
-   Ну так и пойдем, что ли?  - подтолкнул меня к входной  двери.  -   Ты ехай себе, Степаныч.   Мы одни тут управимся – не малолетки чай.    
Меня встретили, конечно же, не с фанфарами, ковры не расстилали, но, если не радостно, то уж весьма благожелательно.
И, когда главный бухгалтер, толстый, неопрятный тип, после придирчивой, с нескрываемой брезгливостью,  проверки моих документов, перекосив пухлые влажные  губы, изрек:
-  Никодимыч!  Проверь-ка ты лучше уровень знаний у заезжего молодца…  -  Я понял, что что-то вроде ладится.  Может, повезёт, и я буду таки принят.  -  Да и установи-ка ты в проекте приказа срок проверки деловых его качеств…. Ну… на пару месяцев,  на время проведения им полноценной ревизии.   -      
Никодимыч  строптиво  возразил:
- Так у нас не получится.. И писать такое хамство я не хочу, и не буду .  По закону испытательный срок может быть только один месяц, а у нас в любой организации  ревизию нужно проводить почти за три года! Ну и чего нам его еще проверять? Добровольно пришел к нам работник – ну и спасибо ему скажи, и слава тебе Господи, что не к соседям пошёл! Бутылку надо ставить тому, кто его надоумил!  А человека обидишь вот таким приказом -  возьмет – да и развернется к выходу.   Кадры-то  сейчас, особенно такого ранга, везде нужны, как воздух.. 
 По нашей специальности в ту пору проверка происходила очень даже простым способом.
 Передо мной развернули большой лист бумаги, для каких-то нужд заполненный колонками цифр… Подложили под руку инструмент - старый, покрытый пылью «компьютер» того времени – отшлифованные рукавами  грамотеев канцелярские счеты.
Умение быстро и правильно производить подсчет, «подбивать» итог всего этого набора из рублей с копейками – не только это было первой ступенью проверки. Отдельные расчётные таблицы с переплетением цифр для умножения и деления…. И это без совремённой электронной техники или ещё даже обычных арифмометров… более позднего времени. А только голова, да руки еще умнее, чем голова.   
Счеты и сами были не в рабочем состоянии, а с вывороченными проволочными дужками, со слипающимися между собой косточками. Считать на таких,. было бы, всё равно, что играть ноктюрн на расстроенной, разбитой скрипке.  И я без раздумий отложил их в сторону…
-  Чем на таких, считать, лучше уж на бумажке… столбиком…
Никодимыч с пониманием, кивнув головой, молча, подал мне свои, рабочие счёты, с до блеска  отшлифованными его прокуренными пальцами косточками. А сам тактично отошел,  меня бы не смущать своим присутствием.
Как по команде, в бумаги дружно, уткнули свои носы и две женщины – рядовые бухгалтеры.
А Кравченко – самый главный судья – направился было  на выход, но любопытство задержало его перед дверью.
На счетах я работал тогда виртуозно. Но, как для упрека подвергающим меня унизительным испытаниям, не прекращая работы, нарочно одновременно принялся расспрашивать Никодимыча о том, где находится и что собой представляет организация, в которой мне предстояло проводить ревизию.
-  Да ты считай – считай! Не отвлекайся.  Жалко – так хорошо начал и вдруг ошибешься –  пересчитывать придется.
- Ну, что вы! Бог даст – не ошибусь. Я бы еще и стихи вам  могпочитать  по памяти, не оставляя работы…
- Ну – и ну!  Не задавайся!  Вишь, главный-то всё чего-то  ждет?   -    Он остановился около меня и с открытым уже поощрением любовался моими пальцами. 
- Ох, и дурень же он у нас, этот главный!  -  откровенно высказался под смешок женщин. в спину своему начальнику, когда тот отвернувшись сверил по своей бумажке мой ответ на расчете,   -    А теперь вот и ты бы показал свой класс, как у нас в районе было принято. Да еще какого-нибудь Демьяна Бедного почитал при этом.  Вот был бы аттракцион!.
       - Ты начальник – я дурак, я начальник – ты – дурак!.  -  все по пословице!   - ответил  главный, тем определив  «статус-кво»  каждого..  И хлопнул за собой дверью, уходя из комнаты.
      -  И где только это такому искуству учат?  В каком – таком это заведении? -   спросила старшая из женщин.
      -  На шахте. -   ответил я, хотя более точный адрес «учебного заведения» так просился с языка.
      
     Для проверки умения практически «разбираться в жизненных ситуациях» в соответствии с советскими законами – на вторую степень проверки моего соответствия мне вручили приказ о  производстве  срочной ревизии  генподрядного Михайловского СМУ № 31 на строительстве цементного завода. 
     Быстро и незаметно прошел месяц. Я освоился, познакомился с коллегами… и папку за папкой постепенно тщательно распутывал сложный документальный след затрат на возведение здания и комплектацию оборудования великолепного компактного сооружения, которому через несколько месяцев предстояло уже предстать перед приёмной комиссией и начать давать продукцию.
   Пока красавец - завод стоял готовый вчерне, будто, сам любуясь своими совершенными формами, и вхолостую бесшумно легко прокатывая вращающиеся пока холодные трубные печи. Рабочие асфальтировали площадки, дороги и тротуары, женщины отделывали вчистую помещения вспомогательных зданий.
      А я листочек за листочком внимательно перещупывал документы, сравнивая стоимость, отраженных в них затрат…  с теми, что  видел перед собой в уже почти готовом объекте.
     Считается обычно, что работа с документами скучна и безжизненна. Но, если в динамике представить себе труд большого коллектива, расписанный таким вот условным языком документов, в истории каждого объекта – и формы самого завода будто начинают оживать. Я работал до этого на шахтах, где вся главная деятельность скрыта от глаз глубоко под землёй… Потом в лесном хозяйстве, где результат деятельности – тысячи кубометров древесины… и больше ничего…Тоже скрыто А тут была совсем другая картина… И мне было действительно интересно в своем воображении совсем с иной позиции рисовать картину создания вот этого красавца. Я был свободен в своем времени. Мог встать и пройтись вокруг, мог постоять у пасти вращающейся огромной печи. Даже разок, оглянувшись кругом, не видит ли кто, бросил камень в ее жерло.
    И посчитал потом в уме, а сколько же стоит она вся, вот эта огромная легко вращающаяся печь или каждый метр ее.
    Акт закончил я в назначенный мне срок, добавил  к нему еще пару очень серьезных встречных проверок отдельных коммерческих операций в смежных организациях.
     По моему мнению, было все это выполнено солидно и вполне даже приличного качества. 
    Но, как  ни странно, работой моей многие были недовольны…
    Эта пачка листов хорошей рисовой бумаги, заполненных информацией, сравнительными таблицами, выводами,  вызвала огромный всплеск эмоций, взаимных обвинений и внутрикорпоративных разборок. 
     Не понравился акт в первую очередь руководителям треста – управляющему и двум его заместителям.. Недовольны, они были уже тем, что, только появившись на свет, он сразу породил  массу новых проблем.
    - Ты погляди только, что он тут понаписывал! – при мне обрушился управляющий на главного бухгалтера.  -   И зачем нам такие работнички, которые ушатами льют помои на наши же головы?
      В акте у меня несколько раз упоминались нарушения, не только  допущенные работниками СМУ, но зацепил я по пути фамилии и других людей – со стороны. Борис Иванович, главный бухгалтер СМУ, на мои вопросы больше отмалчивался, загадочно ехидно улыбаясь. Оказалось потом, были там фамилии нескольких руководящих работников самого треста.   В число нарушителей попало сразу два, из трех состоящих в штате, заместителей управляющего. Я назвал только их фамилии, не зная даже при этом, кто же они  такие по занимаемой должности. Главбух СМУ, поощрял мои открытия, даже еще и подсказывал отдельные фактики. Он, как видно, надеялся на то, что я бы испугался, когда все проясниться и не осмелюсь обнародовать факты нарушений.
     И рядом с большими начальниками, его фамилия просто может потеряться.   
      И еще, один экземпляр акта у меня, еще до ознакомления с его содержанием руководителей треста, попросил «посмотреть», а потом и забрал себе «на память» председатель Комиссии Народного Контроля. .
    Тогда, в те времена эта организация только – только была еще образована, члены ее не совсем её создатели определились со своими функциями и обязанностями,. еще не обюрократились. .  Председатель Комиссии еще не совсем порвал связи с прежней своей должностью – начальника производственно-технического отдела этого же треста – и не торопясь передавал документацию отдела своему бывшему заместителю.
   
                Гава  -  8  -

     Это потом, спустя годы работники его ранга имели свой выезд чёрных «Волг»… А тогда он автобусом приезжал часто с нами на работу в трест, ходил со мной по объектам и добровольно помогал мне в проверке технических вопросов на проверяемых объектах.  .
     Он был во всех строительных организациях совсем своим, доморощенным и без него мне пришлось  бы очень трудно.   
     Я таким образом ну никак не мог отказать ему в просьбе, отдать ему копию акта… Тем более, что документ был еще недооформлен -  подписан был только мной  и главным бухгалтером. 
      Конечно - это было в некоторой степени, да и совсем явным с моей стороны нарушением не только дисциплины, но и деловой этики… Особенно потому, что в тресте и до того были очень сложные деловые взаимоотношения между группировками управленческого персонала и отдельными работниками. А ревизия до предела обостряла обстановку.
       Никогда мне еще не приходилось выслушивать столько нелицеприятных мнений о своей особе…  И от кого же? От непосредственного руководителя - главного бухгалтера. А потом  еще - о нас с ним обоих – от самого управляющего трестом. А, уж совсем, выходящее за рамки деловых отношений, - по телефону – от Максимова - начальника СМУ – который до этого просто совсем и не замечал меня. И было оттого у меня препротивно на душе, захотелось обратно в мою распрекрасную Сибирь…
      Только один Никодимыч ходил по бухгалтерии, радостно потирая руки.
      -  Зашевелились гады! Заерзали в креслах бюрократы! А вы как думали, проводятся ревизии? А сколько же можно путать государственный карман со своим личным? Ай да молодец! – это ко мне.  -   Пускай твоя карьера здесь на этом и закончится, но ты славно сделал своё дело!
     Две женщины с ужасом, как на самоубийцу поглядывали в мою сторону.
     Акт рассматривали на закрытом партийном собрании. Меня конечно не пригласили. Потом было представление Комиссии Народного Контроля, письмо районного прокурора и, наконец, приказ по тресту.    
     Главного бухгалтера СМУ по этому приказу сняли с работы и запретили ему три года занимать ответственные должности. Еще было несколько выговоров…
    У меня голова закружилась, но не от успехов, а от предчувствия больших неприятностей и для себя.
    Я вечером шёл как-то со стоянки автобуса домой по берегу речки Прони… ни на кого не обращая внимания, никого не замечая… Вдруг из води, где плескалось несколько человек, послышалось:
     -   Эй, ревизор! Раздевайся, сполоснись. Вода того стоит  -  От группки купающихся, отделилась голова, в которой я узнал Максимова – начальника обревизованного СМУ.
    -    Боюсь.  – Ответил я довольно бодро  -   Утопишь..
    -  Ну что ты!  Я тебе ещё спасибо скажу за то, что избавил меня от Бориса. Знал всегда, что жулик работает рядом, но никак не мог я его за руку поймать…  Раздевайся – покалякаем…
   -    Тороплюсь. Тёща дожидается. 
   -    Ну – ну!  Счастливый человек. Теща, вишь, его ждёт!
               
                Глава  -  9   -
   
     Меня на второй день срочно отправили в командировку - город Скопин. Там разворачивалась склока между директором завода строительных деталей и его главным бухгалтером. Решение на месте по результатам моей проверки должен был принимать заместитель управляющего Дубровскмй. Я отправился туда железной дорогой, с пересадкой в пути, а моего шефа ожидали на следующий день проездом из Рязани на своей персональной «Волге».
     Дело было сделано, на удивление оперативно. На завод я пришёл уже подготовленным Марией Андреевной – главным бухгалтером СУ-48 нашего же треста. Дело было в том, что представление в суд материала о недостаче металла у мастера цеха, подготовленного гл.бухгалтером, не подписывал директор завода (к тому же ещё и герой соц.труда). Оказалось, что они (директор и мастер) были не просто однофамильцами, но и родными братьями. Мне удалось запросто помирить спорщиков еще до приезда Дубровского, на том основании, что стоимость недостачи не превышала норм естественной убыли, но из-за осложнений во взаимоотношениях главный бухгалтер просто скрыл это. На мой вопрос, почему он это сделал, он только хитро улыбнулся и махнул рукой.  Конфликт сам собой был ликвидирован. Мои функции на этом кончались, и я мог уезжать. Но Дубровский приехал, меня отыскали уже на автобусной станции и срочно доставили в кабинет директора завода.
     Они, несколько руководителей местных организаций нашего треста с заместителем управляющего во главе, сидели за столом с выпивкой и закусками веселые и хмельные.
     -  Вот я и попал на тихую расправу за все мои проделки -  мелькнула мысль, прежде чем наступила пауза в их громком разговоре, и они успели меня рассмотреть.
     -   О – па  - па! – не особенно приветливо отметил кто-то.  -     Все те же и ревизор!  Совсем уж по Гоголю.
     Но тогда, как оказалось, был вполне мой день! Меня, как родного, близкого человека неожиданно приветствовал сам Дубровский. Потом заобнимали и другие. Они хвалили меня за что-то, благодарили…  стараясь опередить в своём старании друг друга. Некоторые возжелали вдруг отдельно, персонально выпить со мной на брудершафт… и начать после этого назывались с того дня в друзья. Я, хоть и старался пригубить только подаваемую после каждого «брудера» «свежую» рюмку, почувствовал, что начал ускоренно пьянеть… Хорошо, что хоть целоваться они всё же стеснялись.
    
                Гпава    -  10   -

    Дубровский, как оказалось, приехал только что из областного Управления строительства и привез приказ об освобождении от должностей и управляющего трестом Лейкина, и главного бухгалтера Кравченко, с формулировкой: «в результате затянувшейся в тресте пустой склоки». А меня уже посчитали «ниспровергатором» трестовских авторитетов. 
     Мне ясно не запомнилась картина всей процедуры пьяной встречи с новыми брудершафтными друзьями.  Но в дальнейшем, пару раз при разных обстоятельствах мне её напоминали разные лица … Так как, несмотря на все веские причины зарока моей трезвости, пришлось все же нарушать жёсткий зарок. Они были членами партии, считались крупными руководителями в местном масштабе, а директор того завода, мирить которого с его главным бухгалтером я и приезжал, был даже Героем социалистического труда… Очень уж убедительными тогда показались мне их доводы: «А мы-то, кто? Алкоголики? У нас, у каждого тоже по целому букету хронических болезней! Ты не зобижай уж нас!»
     Мы с Иваном Мартыновичем, по его просьбе, поменялись местами в машине и он, сняв ботинки, развалился на сидении и почти сразу захрапел.  А меня шофер развлекал своей «бывальщиной» почти всю дорогу до самого Михайлова.
     -  Он, поди, всю ночь не спал – беспокойный мужик. И мне не давал, на правах гостя.
     -   В гостинице?
     -   Зачем в гостинице? У меня дома!
     -   А ты, что? В Скопине живёшь?
     - В Скопине. В родительском доме. Там у нас настоящая Венеция.
     -   А работа – в Михайлове?
    -  Да разве у нашего брата – шоферюги – бывает постоянное место работы? Всю жизнь на колёсах. Всегда в дороге.
     - Да. Весёлая жизнь. И на что тебе такая? Поступай в бухгалтера, пока я здесь. Научу немного, а дальше уж сам.
     -   Нет уж нет.  Это занятие не для мужика.  -  И замолк, будто сам, вместо меня обиделся за такое определение.      
      Дубровский мало того, что не затаил обиды за нарушения, названные мной в акте ревизии, но с того времени стал моим искренним приятелем Судьба нас сводила много раз до самой его смерти, лет через двадцать после описанного. И не было случая, чтобы он, если не оказывал, то и не пытался по моей просьбе, или без просьбы даже, оказать помощь: через меня лично, заодно и строительной организации, которую я потом представлял.
      В ту пору у него с Никодимычем – заместителем главного бухгалтера – ветераном и инвалидом ВОВ, вскоре тихо оставившим этот мир, было доброе понимание, а отсюда и крепкая мужская дружба... Должно быть с  подачи того душевного старика, он не только простил меня за те неприятности по моему акту ревизии, но активно  поддержал рекомендацию моей кандидатуры на должность главного бухгалтера самого крупного и перспективного строительного управления в бывшем шахтерском поселке Кораблино. Вместо пенсионера Трушкина .
С Никодимычем, кажется единственным из всего аппарата треста, после административной колготы, вызванной моей ревизией, у меня тоже сложились доверительные, даже дружеские без лишних слов взаимоотношения. Он один, несмотря на косые взгляды окружающих, при прежнем руководстве осмеливался  открыто выступать в поддержку меня. 
Со мною же, без этой поддержки, они должно быть очень запросто тогда сразу же  и очень охотно расправились бы.. Тем более, что и зачислен-то на должность ревизора я был условно. 
Я чувствовал какую-то непонятную даже теплоту в отношении сурового руководителя по отношению к себе, и замечал иногда и светлый лучик в его взгляде. И это при настороженности в поведении других руководителей по отношению ко мне, человеку с непонятным для них, «тёмным» прошлым.
 А там, в,  привычно еще так званном «шахтерском» поселке Кораблино тоже, как нельзя более, кстати, будто для того, чтобы я оказался в нужный момент, да в нужном месте, к моему приезду  проводилась почти полная замена  руководящих кадров.  К моей ревизии всё это, конечно никакого отношения  не имело,  Совсем по другой причине совершалась «великая ротация» - провожали на повышение целую цепочку ответственных  работников – каждого по своей линии, меняли почти весь руководящий состав организации.
Это действие предопределило назначение начальника  СМУ,  выдвижение его с огромным интервалом - сразу через две высокие ступени -  начальником Объединения строительства  области.
Меня о таких перемещениях, конечно же, никто и не подумал предупредить..
     Я ехал сюда с приказом управляющего трестом в кармане на встречу со своей новой должностью, согласно договорённости с работавшим в моё первое посещение посёлка начальником строительного управления Григорием Андреевичем Учамприным. За неделю ещё до тех событий, так изменивших местную расстановку крупных фигур на шахматной доске района. Прошлая встреча мне тогда уж очень понравилась.
Проходила она в очень корректной и благожелательной обстановке.
Барачного типа здание снаружи мало походило на контору преуспевающего строительного управления. Внутри – тем более: простота и скромность от дверных полотен и ДВП и до мебели, изготовленной местными умельцами и окрашенной вездесущей грязного цвета охрой.

                Глава   -  11   -
 
О моем приезде начальнику доложила секретарь.  Он, высокий, стройный, даже несколько аристократического вида, опрятный человек, в светло-сером костюме, при галстуке, что было тогда особенно не принято в строительстве, поднялся мне навстречу. И это движение, как и он сам весь, тоже было совсем будто из другого, киношного, мира…
После знакомства, испросив у меня прощения (?), он просил «поскучать часок «своего времени» за стаканом чая в компании с секретарём. Но я напросился на присутствие в кабинете «общего впечатления» ради о нём, при разговоре с рабочими.
И, знаете, не раскаялся…
Было как раз время, обозначенное на двери кабинета  свободного приема посетителей начальника, по схеме, не только как руководителя СМУ, но и как депутата районного Совета депутатов трудящихся.
Откладывать такой прием, отметил он, у них «было не принято». 
И, и за полтора часа, проведенных в кабинете при его беседах с рабочими, он сумел произвести на меня прекрасное впечатление, ничуть не стараясь это делать. Время прошло неожиданно быстро, а мне не расхотелось наблюдать за меняющимся сценарием бесед в зависимости от посетителя, а  он мне нравился все больше и больше..
Это был руководитель совсем иного плана, чем все те, с которыми до этого меня сводила жизнь. Корректный, выдержанный, изначально уважающий своего собеседника, Григорий Андреевич сам предмет беседы, тему разговора строил так, что уже заранее своим отношением своим к посетителю результат встречи предрешал в свою пользу. 
Он ничего не приказывал, как руководитель, не угрожал какими-то мерами виновным при рассмотрении случаев хулиганства, пьянства, прогулов, как это было обычным тогда у руководителей его ранга. … Он просто просил младшего своего.. товарища по работе о том, чтобы подобные случаи нарушений дисциплины не повторялись, чтобы нарушитель прекратил подобные проступки… бесчинства… чтобы он извинился перед друзьями, повинился перед женой, перед тещей тем более, уважительно по имени-отчеству называл при этом женщин… Ни разу не ошибаясь.  И ему отказать в этом, «в таких мелочах», когда решался другой, более важный вопрос, было просто никак не возможно. Каждый посетитель, заходивший в кабинет, где начальник вставал, навстречу, предлагал садиться, сам садился на стул напротив посетителя, лицом к лицу,  сразу же попадал в поле обаяния этого человека.
И гость, как видно готовивший себя к соответствующей проработке у начальника в кабинете, внутренне распрямлялся, лицо его светлело.  Было заметно, что он постепенно сам начинал уважать себя все больше и больше. Бесконечно больше, чем до своего прихода сюда…. И уходил, с чувством в полупоклоне изогнув туловище, пожимая руку уважаемому человеку. И удивляясь при этом сам себе самому. Ведь оказалось после посещения начальника – что он и сам не такой уж плохой человек, как считали его недруги, жена, тёща…. и с чем постепенно начинал уже соглашаться и он сам..   
- Я просил Никодимыча подобрать к нам хорошего главного бухгалтера.  -  стразу же открыл свои карты Григорий Андреевич, как только мы с ним оказались наедине лицо к лицу напротив за столом обтянутым зеленым сукном. -  С обстоятельствами вашего поступления на работу и непростого в наших краях завоевания авторитета я уже знаком. Был у меня здесь Дубровский, рассказал все подробно. Вот, как раз именно такой, вы мне и подходите, можно было бы даже сейчас приступать вам к работе, если вы согласитесь на такую перемену своей работы, жизни и быта.  -   Я слушал, не смея прервать его слова. И чувствовал, что подобно рабочим в сценах прошедших передо мной, попадал в поле обаяния этого человека.
 - Но, я понимаю, нужно завершить начатое на прежнем месте работы, передать документы, решить вопрос с руководством… С семьей наконец… Словом договоримся так.  Квартиру мы вам зарезервируем. Поработать пару месяцев придется вам на должности заместителя, это необходимо для неспешной передачи дел. У вас дети. Так место в детском садике тоже…
-  Три!
-   Что? Три месяца? Почему?
-   Нет. Три места в детском садике…
- Три даже?  -   Да это же здорово! Ну, хорошо. Значит у вас, не будет причин отступления. Хотя это для нас и сложнее. Но детский садик у нас свой, ведомственный.  Постараемся решить! Тут ведь и приказать можно.
-   А вам особенные условия по моей биографии не претят работать со мной? -  Спросил я чужим,  каким-то сдавленным голосом…
-   Нет. Не претят.  Ждём вас с нетерпением.-    Ответил он кратко. И  руку крепко жал, прощаясь.

Я уезжал домой   воодушевлённым. Понимая, насколько это в обычных условиях сложный вопрос, мы уже с тёщей оговаривали даже вариант – оставить кого либо из нашей троицы на какой либо годик в Михайлове. Но такая удача меня окрыляла.

                Глава  - 12  -

А в Михайлове!!! Тёща, как только услышала о моем назначении, сразу же потихоньку исчезла из дому. Оказалось потом –  сбегала к своей старой знакомой. Зятя той, подобно мне перевели в посёлок Кораблино – директором новой школы. Там  можно было по «сарафанному радио» уже точно узнать о посёлке и условиях жизни там.  Сведения оказались тоже весьма обнадеживающими.
            

Но, когда через неделю я, пока что один, без семьи, появился в той строительной организации, на руках с приказом по тресту о назначении на должность новой работы, меня ожидало  некоторое разочарование. Нет – нет. Посёлок стоял на месте, была чудесная погода, никуда не делась строительная организация. И никто не пытался завернуть меня обратно для продолжения работы в тресте.
Но в том же кабинете, где я был недавно так гостеприимно принят, встретил меня уже другой начальник. Того, прежнего, что так понравился мне при первом знакомстве -  Учамприна, – как оказалось, уже там не было. Перевели в областной центр – Рязань, на новую должность, да ещё и с повышением сразу через сразу две высокие ступени – начальником строительного Объединения всей  области.
Вот так, что в нашей действительности встречается крайне редко – с обычного рядового руководителя захудалой строительной организации, да сразу повысили до должности начальника управления строительства всех объектов области, аж дух захватывает, хотя и не меня назначают.
Я представил себе:    Как к Рязани подъезжаешь поездом, так кругом сколько глаза видят: всё краны башенные торчат. Людей на строительных домах – многие тысячи – всё были чужие, незнакомые… Были.
А сейчас, через нашего начальника будто породнились с нами даже. Хотя я-то с ним-то самим, только один раз и виделся.
И этот перевод его одного, потянул за собой сразу цепочку других перемещений: главного инженера – в руководители СМУ, начальника ПТО – в главные инженеры… А еще и парторга – перевели в райком партии, а председателя профсоюзной организации в парторги.  И только главного бухгалтера, да ещё вместе с его заместителем готовились проводить на пенсию после моего приезда, не сразу, а постепенно. И пришлось тогда посидеть мне с Кузмичом, вдвоём в кабинете довольно долго. Как вызывают, бывало главного – мы оба головы поворачивали. Сложно было разобраться, кто кому был нужен. Но потом начало приходить в норму: как решать нужно было какой-то вопрос, так это уже – я. А, как заработную плату получать по должности – так это всё он, на целых три месяца ещё. Ему за это время нужно было всего - архив привести в порядок при своей зарплате. Но мне не было жалко. Пускай. Пенсия – она же бессрочна!
А весь штат – все семь человек – женщин в соседней комнате, да ещё одна – самая главная, потому, что кассир, те сразу меня все признали: говорят – со мной им работать и вопросы решать - интереснее. А мне, так признаюсь, не очень. Так повезло… Это Кузмич виноват, допустил до такого: все они, кроме кассира - толщенной Серафимы, жёны начальников. И председателя райисполкома, начальника СМУ, главного инженера и трёх прорабов в придачу.  Замечание делать кому-то страшно – а вдруг мужу своему какая-то пожалуется – ведь голову быстро свернут. Вину для этого всегда можно быстро подобрать.  Но пока, в первое время ничего. Не капризничали, слушались без возражений, приходили во - время, работали без ошибок…
 Вместе с торжествами по поводу событий замены кадров на том же подъеме, чтобы не собирать второй раз «кворум», заодно, сразу было принято решение провести и какую-то особенную, торжественную балансовую комиссию за прошлый год, с утверждением на ней отчета по производственной, финансовой и экономической деятельности – бюрократическое такое ежегодное действо. 
Естественно оценка деятельности организации за прошлый год уже заранее заготовленная на бланке из самой лучшей бумаге, была даже не только «хорошая», но и «очень хорошая». И то только потому, что «отлично» в подобных случаях ставить было не принято..  Ну, оно конечно и правильно: можно ли было работу бывшего руководителя, взмывшего на такую высоту, оценить «посредственно»? Ну, никак. Смеялись бы и те, кто ничего в том совсем ничего не понимал и куры по улице..  Политика ведь! 
 В составе комиссии, как мне объяснили потом компетентные люди многозначительным шёпотком, «посторонних» никого не было – не допустили. Самые солидные, а потому и грозные члены комиссии, по мнению знатоков, после всех этих перемещений сразу попадали, если не в прямое подчинение, то уж в косвенную зависимость, от нового начальника.
И акт был чист стерильной чистотой. Не только никаких изъянов и нарушений при передаче дел, что вполне естественно, в деятельности строительного управления, как оказалось, не было. Да и быть не могло при таком руководстве!
И утверждать акт о деятельности своего же коллектива по закону пришлось бы ему самому, только что назначенному руководителю Объединения. Только этика мудрого человека подсказала им  -  утверждение передоверить заместителю..
И они все, кто присутствовал при таком событии, торжественно (естественно), сразу тут же пообещали всяческую мыслимую и не мыслимую помощь и поддержку вновь назначенному руководству организации..   
-  Трудитесь только.  -  по очереди, члены комиссии жали руку новому начальнику  после короткого, но весьма обильного ужина
-   Не снижайте темпы!! – желали вполне искренне…
-  А мы будем молиться за вас….   -   Это уже представитель партийной организации областного управления осмелился так пошутить.   Он – то  уж  знал, как тяжело  будет оставшимся.
А у меня, совсем до этого постороннего человека, но тоже вновь назначенному вдруг на должность, которой приходилось принимать на себя основную ответственность за дальнейшую  экономическую деятельность и финансовое состояние этой организации, воочию так не вовремя вдруг задрожали колени. Ну, что с ними делать? И, с чего бы это такой, нервозный, чисто студенческий синдром?
И во время большого совещания в кабинете начальника становилось всё более тревожно на душе.  Было душно и тесно. Многим из своих, даже ответственных работников пришлось сидеть в секретарской комнате. Только обо мне позаботились, поставили табуретку рядом с начальником, на мягком кресле.
Они-то все, присутствующие здесь видели тогда тех, кто только чисто символически оказывался главными ответственными. И ряды цифр на бумаге. А я, так успел уже разглядеть косым взглядом в документе… даже не разглядеть, а на уровне интуиции или подсознания почувствовать как-то… Да почудился мне ещё вдруг грозный проблеск какого-то страха или растерянности в мгновенном перегляде у вновь назначенного главного инженера с бывшим помощником его, теперь начальником ПТО.
Что-то уж они знали, эти ребята, такое, чего не видела вся эта празднующая, ликующая публика.  Штрихи состояния почти полного развала и банкротства? Или симптомы омертвления только некоторых направлений деятельности? А на моей голове вдруг совсем  будто явственно, зашевелились волосы. Я и не думал до этого раньше, что так моет быть….
-  Вы, молодой человек, понимаете хоть, в какую только организацию повезло вам попасть. Такое везение бывает только раз в жизни! Вы в рубашке родились!  -  Нашептывал мне на ухо старик, один  из областных почётных гостей, который сидел рядом за праздничным столом. – Если нужен будет совет или помощь вам, можете обращаться прямо ко мне. Я всегда помогу, чем могу… Если не сам, то походатайствую.
- О. Да. Я понимаю. Спасибо большое. Это очень ценно в нашем положении… - промолвил я, хотя и не знал, кто он такой, этот чиновник, и какую может оказать мне помощь. А в другое ухо собственное моё сознание шептало довольно громко: «И куда же ты лезешь, садовая твоя голова, без знакомств, без поддержки друзей, без собственного авторитета…» -  И так тоскливо было на душе из-за того, сильнее ещё потому, что ни одному человеку среди сотни присутствующих, не мог сказать о том. Вот технари из СМУ, хоть переглядываются понимающе друг с другом – всё хоть капельку да легче. А мне? Ведь я один (один!) из всех собравшихся достоверно знал, что по сути дела, в соответствии закону, эти вот самые материалы передачи должны бы быть, приобщены, если не к уголовному делу сразу, то уж к документам обязательного расследования – показательного процесса. А работники, которых с таким почетом провожали на повышение  -  должны были привлекаться, по меньшей мере, к очень строгой дисциплинарной ответственности.
А я, именно я, ещё не отряхнувший с себя пыль бывшей своей ревизорской должности, не раздумывая, обязан был бы срочно сообщить о нарушениях в трест по инстанции, в прокуратуру, в «народный контроль» наконец.
  Но, именно вот так часто и бывает в жизни… А тем более , в те дни очень непростого «хрущёвского» времени. И не мне, вот такому, еще не получившему и гражданские права на жительство в центральной, совсем рядышком со столицей, области…судить о том. И с другой стороны, не мне же, залётному изгою, потенциальному арестанту без всяких прав, было задумываться о изменениях годами здесь устоявшиеся, установленные ловкими жуликами и аферистами  устоев! И законы эти условны, как и звания аферистов на временных исполнителях воли кого-то более сильного.
 Я же, как метеорит, для себя самого неожиданно вторгшийся, в круг самой деловой элиты строителей области…   сразу же вместе со своей уже подведомственной организацией попал такую грязную экономическую и финансовую яму, из которой и выход никак не проглядывался в ближайшем будущем.
 Опять, и об этой «яме» тоже, из всей массы собравшейся публики  уже силой притяжения затянутый в круговорот насквозь прогнивших, коррупционных порядков разложившейся системы, догадывался только я один
Так уж получилось, что после подписания решения балансовой комиссии, утверждения решением ее и акта передачи дел, без всяких замечаний, все «подписанты» разбегались по своим местам. Заранее предопределив нам и роли обычных «мальчиков для битья», уже потому, хотя бы, что оставляли грязь недостач, приписок и «намазок» для предстоящего решения, нам - новому начальнику СМУ, но еще больше того – мне. 
Нас поздравляли с блестящими перспективами, но ничего светлого при таком раскладе не ждало нас и в будущем.
Но такой оказалась цена роста карьеры новых работников при смене руководства.
При этом, смешнее всего было, что фактически должен бы отвечать за участие в содеянном – уходящий на пенсию старик, при этом еще месяц, передавая мне только бумажный  архив документов, посмеивался себе в ус, получая свой оклад. А мне, принимая всю тяжесть ответственности, приходилось ограничиваться окладом заместителя – что процентов на двадцать ниже номинала главного. Вот уж благодетель хренов! Ведь мог же поставить определённые условия. 
Ну да уж ладно… Не будем мелочиться, как говорили в Одессе…   
И в этом была своя логика. Ведь на должность «главного», так уж сложилось в стране, шли работать     недоучки, скрытые аферисты или послушные или на всё готовые женщины.
 Однако, если всю эту панораму рассмотреть с другой стороны: то все эти сложные условности для меня лично, бесправного беглеца из Сибири, оказались, как нельзя более чем кстати.

                Гпава   - 13   -
 
  Я появился здесь в нужный час и с хорошим заделом полезных, даже чем-то не совсем понятных, счастливых обстоятельств. А, выстроились бы эти обстоятельства чуть-чуть по-другому, и тогда мне при моей непростой биографии пришлось бы пробивать себе путь к такому вот стартовому началу, много раз труднее. Если бы даже представилось вообще. это было бы возможно, как появился бы вдруг откуда-то  другой претендент на  место главного бухгалтера…. Ну, выпускник там, скажем, самого завалящего финансового института… или молодой, подающий надежды работник при «волосатой руке» для общественной поддержки…. А ещё проще - жена какого-нибудь ответственного номенклатурного работника…. И вот … моя кандидатура котировалась бы не выше её (его) крайнего заместителя – тупой рабочей бесправной скотинки….
 
     Не в первый раз в своей жизни, я замечал, что ко мне иногда , каким-то образом будто сама собой выпадала удача. Или нет. Не так. Мне удавалось почему-то вытащить счастливый выигрышный билет. Или ещё более странно: Кто-то большой, сильный и мудрый разворачивал передо мной систему перспектив для  серии разных удач и счастливых совпадений.
И я, несмотря на страх ответственности, шепотком, по секрету и от самого себя благодарил судьбу свою, а еще тише, на ушко самого – благодарил и  Господа Бога,  за то, что лично моя жизнь складывалась именно вот так.
И за то еще, что в прошлом моём, моему Ангелу, или моему Подсознанию, удавалось вытолкнуть меня на тропинку - вот в такую, в совсем не привлекательную профессию познания жизни через… эту бухгалтерию!
 И действительно.
 Ну, пускай себе в этом во всём ну проза сплошная, бюрократия очевидная и беспроглядная..    «Буквоед» несчастный, пускай, на лбу печать можно бы ставить для насмешек…  А уж оплата труда… так оклад такой до обидного невысокий, как хотелось бы…
Но денег-то всегда, сколько их не получай, все равно не будет хватать.
Но и за права свои постоянно всегда приходится в этой жизни бороться и расплачиваться по очень дорогой цене.   Да своим собственным здоровьем.
Однако… любая другая рядовая специальность, даже при условии, самого, что ни на есть высшего образования, при условии поддержки со стороны какого-то большого начальника, не способствовала бы возможности стремительной карьеры, равной той, что у меня открылась, образовалась, будто бы сама собой.
   А кроме всего… нашёптывал строптивый голосок где-то внутри меня …: «Где и каким образом мог бы ты при таком раскладе фактов и обстоятельств осмелиться даже претендовать… и получить! право, в условиях советской действительности, заявлять во весь свой голос о ещё каких-то «принципах» своей жизненной позиции?»  . Наглость - то какая! Уж одно это явление для того отрезка времени было явно революционным.

                Гава     -  14    -

Мне, мягко говоря, давным-давно уже, по каким-то причинам, не очень нравилась советская власть. И это мое «странное» качество как-то по наитию было определено сразу, вдруг, уже при моём появлении, всеми сослуживцами в моем окружении. Но, они, нормальные советские люди, представьте себе, не только не были смущены этим обстоятельством, но будто договорились между собой стараться показывать вид, что им  безразлично это, и даже будто бы и не касается. Поглядим – решили. Может, из-за того должно быть, что для успеха своей «подрывной деятельности», я перед ними, своими подчиненными, не ставил никаких «политических или вредительских» задач и целей?.
А для меня, как это не казалось кому-то парадоксальным, были особенно важными на этом участке жизненного пути правильность и законность операций в производственных делах,  правда, честность и справедливость в отношениях с коллегами, товарищами по работе и рабочими. А о политике можно было бы пока и забывать на время … если бы не напоминали о ней ежечасно сам парторг и профсоюзные деятели.
Я считал своей прямой обязанностью применение на практике методики активного противопоставления своего с этими правилами – всему, что было собрано, накоплено, свалено в одну кучу дел, ответственными работниками этой организации за несколько лет деятельности при  «социалистической» системе хозяйствования.  И это их всех, по явным принципам  круговой поруки пока вполне устраивало.
   -  Вот – как будто говорил я им всем -  сравните, дорогие коллеги мои  по ответственности перед коллективом и высшими социальными звеньями административной лестницы! Определитесь, что лучше для вас, важнее, что ценнее!
     А то, что эта существующая, действующая много лет здесь в этом посёлке система натворила уже, сама с собой, внесло семена развала и полного разложения всех устоев не только ведения хозяйства, отношении друг с другом, но даже государственности на этом, всем видимом уровне…   И, что это – становилось все более  очевидным и понятным для всех, даже и объяснять было уже  не нужно.
    А конкретная, совсем немаловажная обязанность, на меня попутно (вот ведь какой парадокс: (что именно на меня!)  ещё возлагалась особая почётная обязанность – «государственного стукача» - или по-другому: «контролера за соблюдением социалистической законности». А это  –  не давало мне ровно никаких прав дополнительно… Да и помогать мне могла только при случае, если бы пришлось уточнять при обвинении меру наказания на уровне за «недосмотр» и за «непринятие конкретных мер»
Тьфу – казуистика какая!. 
       Парадокс весь в основном был и в том, что основными нарушителями этой законности, бессовестными и наглыми,  являлись именно те, самые начальники. которые больше всех должны были радеть и заботиться о соблюдении «правил социалистической законности» – руководители всех рангов и эта партийная власть.

                Гпава  - 15  -

    Если Рязанская область тогда была среди передовиков новой технологии приписок в сельском хозяйстве, промышленности, строительстве, то наш Кораблинский район, был еще и передовиком из передовиков в том, благодаря знаменитому в своих кругах «Швили» - всего несколько лет руководившему строительством шахт, грузину с «волосатой рукой» в самых высших кругах государства.
    Район так и продолжал числиться во многих регистрах по разряду «шахтостроительных» и славен был «технологией» и традициями «Швили»». Такое звание высшего уровня привычной для того времени хрущёвской безответственности, коррупции, приписок, а заодно конечно и воровства в условиях круговой поруки, чего он так и не был лишен с прекращением строительства шахт и уходом самого Швили. 
    Шахты законсервировали, строительная Организация со скрипом начала переключение на разворот строительства текстильного комбината, жилых домов и «соц.культ объектов»…  как говорят только-только, отслужив в райкоме Партии благодарственную службу в честь все того же своего благодетеля «Швили». 
По местной традиции привыкания ко всему плохому форма взаимоотношений по «методу Швили» в районе, прижилась, так крепко, въелась в обиход и общественную жизнь, доказав по пути - методика всеядна, что продолжала жить по инерции, почти открыто, и при новом направлении деятельности..
А у меня голова шла кругом.
Я шёл из банка вконец расстроенный – денег не было, и ожидать их было неоткуда. И. что рабочим говорить, что обещать?  Хоть не сегодня бы.
Однако перед входом к себе в кабинет меня уже предупредили:
-   Там вас уже ждут.  Может кого-то позвать?  Профсоюз? Партию?
Мне показалось тогда: у кадровички прозвучала в голосе скрытая  ирония. 
Ну, уж и «партии» нам тут только не хватало…
В кабинете их было человек 7 – 8 рабочих сбившихся в кучу, но самое главное – впереди их гигант с соответственного размера собакой на поводке. Я немного растерялся, но потом вспомнил методику своего воркутинского друга:
-   А вы садитесь…  Нам  с вами удобнее сидя разговаривать. Ещё пару стульев возьмите в бухгалтерии.» -   Пока рассаживались, напряжение спало.
-      Ну,  так кто первым задаст ваш вопрос? Кто доложит причину волнения?
-      А , вот Никита..
-    Это тот богатырь, что с собакой?    -    Я подошёл к псу, погладил голову. Она мне в ответ махнула хвостом и улеглась рядом с хозяином.
-      Ну, что ж, Никита.  Зарплата, я думаю, -   ваш главный вопрос?
-      Она!  Бабы наши  бунтуют.
-   Тогда и им, вашим женщинам, передайте. Я только что из банка. Наш  кассир там на постоянно прописана. Свой стул она даже, действительно с подушечкой туда принесла, чтобы не занимать очередь каждый день. Вся беда в том, что наличных денег банке  таки не было.
-      А как это возможно чтобы в банке не было денег?
-     А вот так. Вы же, как получите зарплату – деньги везёте в Москву?
Там покупаете продукты, одежду?   
-      А то, как же? Москва близко! Там всё есть!!!
-   Ну вот.  А перераспределение наличных денег банк производит один раз в квартал, когда отчёты все сдадут. Хотите получать своевременно, покупайте продукты только в своих магазинах.
-     И колбасу? И яйца?  А где они?
-  Ну, это уже вопрос не ко мне. Я же тоже вижу часто, как машины для перевозки продуктов везут в столицу и яйца и колбасу. И сам там покупаю. Есть правда метод регулировки денежных масс. Но это не наш уровень. Кто-то в государстве не срабатывает. Обращайтесь в Райком партии. Пускай  они подумают. А они и выше… Что-то может и сдвинем. Вы от себя, мы с начальником от себя… Мы,  на стройке в Сибири практиковали такую методику: не всем  туго приходится при задержке денег, так вы учтите тех, кому особенно плохо, семьи большие, болеет кто-то… Будем как-то помогать, договариваться в банке. Нужно помогать друг другу. Все же люди. Все человеки.
Ушли, извинившись. И собаку увели.
 Я один, при сложившейся обстановке должен был противостоять не воле отдельных работников и руководителей, но монолитному сплаву не только коррупционной системы, но и привитой в каждом живом человеке политической основе его. 
Опереться-то мне  было не на кого, искать поддержки не в ком! Посоветоваться не с кем кроме штата работников. А почему бы и не у них?
Так вот о штате бухгалтеров.
Я долгое время наиболее реальным своим помощником считал очень опытного кассира толстую неповоротливую Серафиму Дмитриевну Юрасову. Оттого это, что моей каждодневной основной заботой становилась касса и наличие денег в ней. А она, кассир первоклассный была моей в том опорой.
 Все остальные работницы, несмотря на их различие, по положению в обществе, опыту и такту  очень чётко выполняли свои обязанности, не отвлекали моего внимания, и изучение отработки системы взаимоотношений были одним механизмом отработанным моим предшественником и уж я мам как- то старался вписываться в него.   
Прошло с того времени очень много лет. И я в воспоминаниях своих гляжу в прошлое своё, как в глубокий колодец.  Кто-то сменился. Уехал, появились новенькие самые разные с разными отношениями, но для меня – мои помощницы, жёны руководителей разного уровня, не пытающиеся, за редким исключением опередить других ни в должности, ни окладе. 
О женщинах – коллегах в частности – кто-то давно выдал сомнительную мудрость:  одни из них смело глядят тебе в глаза, будто пытается подчинить себе.  Другие - уходят от прямого взгляда, стараясь не выдать к тебе своего отношения. В памяти в основном остались из нашего штата только две, через много лет между годами их работы: Зинаида Андреевна и Лахья Эйновна
  Первая -  несмотря на высокий жизненный статус через мужа, всегда показывала   глубокую солидарность к каждому со-сотруднику (-це)
Однажды (осталось в памяти) закончив рабочий день, работницы зпглянули ко мне в даерь попрощаться, как зашла и уборщица:
-   Юр – Фмлиппович!  А  сторожа то ведь нет! Мужик аккуратный и непьющий. Что-то случилось!
-      Заболел небось:?
-       Ну  -  нет! Он бы сообщил.
-      Вы идите. А я ещё часок – полтора посижу. Проясниться что-то. –   !      А, если – не прояснится? До утра будете сидеть?
-       Позвоню в милицию.
-       Так его же накадут!!!   -   Ксния Андреевна!
-        Всё, Ксенья!  Зеаешь, где он живёт?  Идём вдвоём!
-        Так тебе Зинаида нельзя по статусу. На улице темень – мужики пьяные. А муж что скажет?
Пока  другие спорили, Зинаида Андреевна с Ксеньей положили сумки и выскочили за дверь. Через час вернулись втроём с сожительницей сторожа. Его, как оказалось, задержали в больнице с острой болью желудка. Жена только что пришла оттуда. Завтра, сказали, отпустят, если, после лекарства резь пройдёт.      
Она вообще, на любое мероприятие шла всегда первой, не считаясь своим общественным знаачением. С Владимиром Александровичем у них была особенная деловая дружба. И, когда он уехал, она, никого не стесняясь, всплакнула в платочек. И меня трогательно пожалела – вон какой груз на мою голову свалился дополнительно! Работу не с кем разделить ведь! Тогда – то я и разболелся: почти месяц с больничным листом. Домой мне приносили документы по моей просьбе.   
Потому я и обрадовался, когда Шибков привёл мне в помощницы свою родственницу Раю. И её бы затравили ревнивые мои сослуживицы, если бы не скромная, но авторитетная помощь Зинаиды Андреевны.
На 1 апреля все бухгалтера впервые активно поздравили меня с очень духовными подарками:  Домашними пирожками, вышитыми платочками, собственной наливкой (только домой!).  А Зинаида Андреевна принесла специально выращенный на окне букетик фиалок.
Через  много лет, в Рязани на площади я встретил её неожиданно. И она,   неожиданно вспомнила тогда «такую обиду» ей мной нанесённую:  часть тех подаренных цветочков у меня выцыганила кадровичка («кочеастая тётя», ( как называла её моя дочка Леночка..)
 А «кочкастой» Лена назвала так истолковав мои слова: «к очкастой тёте», когда её, после болезни я привёл к себе на работу и она с удовольствием служила у меня внутренним куръером.   
   
И потому, когда от дум заболела в ту пору голова так, что я уже хотел просить у них, женщин своего отдела только о какой либо чисто женской помощи, перед окнами заскрипели тормоза чёрной «Волги». Растерянная секретарша пришла советоваться – приехал заместитель управляющего, а наше начальство неизвестно где…
А я осмелился нагло воспользоваться счастливым случаем: неожиданно, совершенно случайно по пути в Скопин, заездом к нам самого Дубровского.
  Руководители строительного управления в тот день были в отъезде. Начальника производственного отдела скромного Логинова пока пошли «отлавливать» на ближайшие объекты… и я, без ведома даже секретаря заглянул, чуть приоткрыв дверь в кабинет главного инженера. Там по-походному, сбросив верхнюю одежду на стулья, расположился на диване грозный заместитель управляющий трестом.
   - Иван Мартынович! А не разрешите ли мне заполнить вашу вынужденную  паузу? – спросил я тоном заговорщика.
  -  Узнаю я милого, да по походочке!  Заходи, конечно, мил человек, скромница ты наша.  Ну так, с такой скромностью, среди местных волков ты  не проживешь. Настырным нужно быть в наших условиях. Нахрапистым.  Дверь открывать только ногами. Ворвался – и ставь других перед фактом: «Вот он я!!!» . Но, однако, несмотря на то, что ты и свой, только пятнадцать минут тебе от меня на все про все. Прости, каждая минута у меня на счету. Ну-ка телеграфным стилем докладывай, что не склеилось…
 -  Да так, вроде бы ничего срочного… Да и я, при моей биографии…
         -  Стоп! Для этого у меня времени нет.  Прекрати сопли разматывать!  Или мы с тобой не мужчины? Договорились? Лады?
           -  Это я для ясности разговора между нами. А, если так… То я исходя тз своих соображений. Так вы же должны понимать, как никто, в каком состоянии сейчас наше строительное управление? Все кругом победные гимны поют, победы празднуют…  Только, никто из них и не хочет знать, даже думать о том, что мы уже проели все заработанные и незаработанные, но только приписанные, нарисованные на бумаге объемы и средства.  Вот есть у нас фундамент ещё одного 70 квартирного дома. А в бумагах везде нарисовано, что четыре этажа уже сложены, окна вставлены, двери… Даже красят маляры стены уже на первых двух этажах. Но ведь в жизни так не бывает, маляры в дом не зайдут, пока башенный кран работает. Так ведь? Мы, как пассажиры поезда перед крушением, остановить его не можем и не хотим уже! А как жить дальше будем, я просто даже выдумать не мог. Мне, как бывшему ревизору, а сейчас ответственному контролеру, нужно бы срочно писать докладную записку в Комиссию Народного Контроля и Прокуратуру.
Он сел на диван, расстегнул ворот кителя, вытер пот на лбу.
- А  ты знаешь, сынок, в твоих словах, какой  я самый добрый признак для себя увидел? А то, что ты, именно ты, говоришь уже «У нас…Мы проели, мы приписали…».  Значит – ты уже с ними, ты от них уже не будешь убегать.
 Потом взял трубку местного телефона и бросил скороговоркой:
-   Дуня! Ко мне никого не пускать….
-   Она Света! – поправил его я.
-  Пока я сам не разрешу!.... закончил он свою команду, мне при этом махнув рукой. – Они все для меня Дуни!
Потом потянул меня за руку и усадил рядом на диван.
- Ты обо всем этом хоть поговорил со своим начальником? А с главным инженером? А кто-то тут из ребят башковитых, с кем можно говорить по-взрослому, еще обитает?
-   Главный, начальник ПТО, трудовик…. Остальных не знаю.
-   А секретарь партбюро?
-   Terra inkognita
-   Что?  Ах да…  Тогда вот что… Кому-кому, а тебе ни в коем случае нельзя  вешать нос! Ни при каких обстоятельствах.  А я переговорю с Илюшей. Он, хотя в экономике тупица полный,  и не сечет совсем, только мальчик он серьезный… а главное его достоинство – он дисциплинированный и послушный, как японский солдат. А коль так – ты опять не паникуй.  Мы всё знаем, всё учитываем. Свалиться вам  мы не дадим. Не допустим. Но меры для приведения в норму нужны по краю на самом пределе. И – все только от тебя зависит. Запомни – именно ты один и есть сейчас самая главная голова здесь. Это не я сказал – так считает и Михаил Иванович.
Ты пойми всё плохо, но так сейчас нужно! Это большая политика! Именно такой ценой нам удалось подстраховать отчаянный скачок через две большие ступени для своего товарища. Их ведь целый десяток ответственных, партийных, грамотных, мудрых, пробу негде ставить…  в очереди на эту должность стояли… А мы вот своего Гришку Учамприна выдвинули. И каков он есть! Ты-то это оценил? В чистеньком костюме, при галстучке… Точно знает всегда знает, что сказать и как сказать.. Что нужно выполнить.    А цена… не слишком и большая. 
Он уехал так, кажется и не переговорив с начальником.
Мне было приятно от его лестных слов  Но, очень уж страшно. Очень дорого это было его признание, а еще обещание поддержки от  всесильного Дубровского, а тем более от самого управляющего трестом Михаила Ивановича Есакова. Они рисковали не только Учамприным. Страшнее было, что рисковали мной. Моей судьбой.
Во время моего ревизорства в тресте Михаил Иванович работал главным инженером.  Был он скромен, выдержан и мудр, не вмешивался ни в какие корпоративные споры и разделы сфер влияния. Но службу свою держал, как тогда о нем говорили, в ежовых рукавицах с бархатным покрытием. У меня с ним практически никаких контактов, в общем-то, и не было, дорогам нашим пересекаться на приходилось.
Иногда мы ходили обедать в совхозную столовую, через посадку, в общей компании с женой его Валентиной Михайловной – инженером ПТО . треста…. Вот и все знакомство с семьёй Есаковых.
А страшновато было мне оттого, что начальник наш, молодой, не опытный, мало того, что не понимал всю сложность положения нашей организации, но и не хотел осознавать свою меру ответственности за это. Он даже в присутствии партийного руководителя намекнул мне на то, что не умышленно ли я по ревизорской своей привычке пытаюсь сгущать краски. А я лишь только в общих чертах попытался привлечь его внимание на необходимость особенного нашего с ним  подхода к этой стороне деятельности.  Но потом, наедине он сам вернулся к этой теме:
-  Вы хоть при посторонних не пугайте меня. Разберёмся сами постепенно. Всё не так страшно, как вам кажется. С мясом и молоком по стране, а особенно в области сложнее обстановка, но районные руководители все на должности, все продолжают работать.  И так же успешно. Звёздочки Героев на время только припрятали, но не сдали же их в Госархив и не переплавили на кольца!
Да уж….  Что тут скажешь…  Совсем недавно же добровольно ушёл из жизни на пике своей политической карьеры всесильный Ларионов – бывший первый секретарь Рязанского Обкома партии. Слишком высоко взлетел он со своими приписками по сельскому хозяйству. Мяса в области сейчас не найдёшь ни за какие деньги, ни в магазинах, ни на рынке… а на бумаге -  все сыты.
Один погиб, но система- то  деятельности осталась… 
 
- Вы, Кузмич, как всё же оцениваете экономическую обстановку в организации?  -  Спросил я у Трушкина, пенсионера, которого мне приходилось сменять по должности.
-  А так я и считаю! Экономическую обстановку должны определять экономисты, за то им и зарплату хорошую платят, а наша, бухгалтеров, обязанность оценивать и думать о финансовой стороне дела.. Чтобы заработная плата была начислена, ведомости написаны и деньги для этого были на нашем счете в банке, а потом и в кассе. А там, что вокруг этого - и трава не расти…Что сумели нарисовать – за то и отвечать должны.
-  Спасибо за консультацию.   -   Откровенный разговор с «дубом» не вышел -  Мы –то  молодёжь сопливая, а у вас ведь опыт….
-   Да чего уж там… Что есть, так есть Только я думаю по-другому.  Кто насрал,  пускай и убирает за собой.   

                Глава   - 16   -

Утром, не успел я ещё пройти в кабинет – протиснула впереди меня своё мощное тело кассир –Серафима Дмитриевна.
-   Можно к вам? Или не во-время?
-   Для вас всегда, в любое время.
-  У нас в сейфе  пусто, Юрий Филиппович! Мне домой идти или в банк?
-   Как же так - не во-время? . Завтра мне обещали деньги из обкома. А сегодня можем и зря проходить – на  счёте-то  пусто. Но, сходи всё же на «авось». Может и повезёт. - 
Она развернула чековую книжку, вытаскивая её из-за спины.
-   Спасибо, Симочка   Дмитриевна!     Я сам должен был бы позаботиться, да отвлёкся мыслями.
-    Кузмич приучил меня о деньгах думать. Мне приятно ваше «спасибо».
-   Ну, вот, мы и поняли друг друга.
Она позвонила из банка через час. Просила прислать пару мужиков для сопровождения на случай опасности.
-   Из колхоза за материалы поступили деньги. Пять тысяч.
И то, как подсказывали работники, оказывая заботу об общем деле,  как случайно оказавшийся в конторе бригадир с готовностью откликнулся на просьбу проводить «сумку кассира», доверяя её провожающим от банка до конторы была благожелательность и уважение. Верилось в то, что понимание распространится и на более широкий круг товарищей по работе. 
  Евгений Павлович!  А мы с вами не смогли бы посчитать, как далеко мы впереди самих себя по объемам работ?   -  Спросил я Логинова – начальника ПТО.
- Сейчас только средина месяца. А мы объемы работ можем посчитать только после первого числа квартала, слабее - месяца. Еще точнее если, то после первого числа за кварталом. Вот тогда и поговорим.
Вот так. Настроение, как корова языком слизнула…
-  Ну, и зачем вы со мной вот так?  Неужели вы думаете, что я сам не сумею посчитать сумму приписок, с небольшой ошибкой, по бухгалтерским данным? А в случае чего, для пересчёта ещё могу попросить помощи и в техотделе треста!
-  Простите меня. Я переговорю с главным инженером. А так я не имею права давать не уточненные сведения.
Вот так. Как, оказывается, обложили – изолировали со всех сторон. И только видимость создаётся какого-то взаимопонимания.
Несколько дней я, получив на то разрешение начальника, занимался перевозом своей семьи, благоустройством квартиры, хлопотами по устройству детей в детский садик. От всех, к кому приходилось обращаться по бытовым вопросам, встречал понимание и приветливость… Плохие мысли сами собой постепенно уходили на задний план, настроение улучшалось с каждым часом.
 Квартирка была маленькая, уютненькая, будто игрушечная, на две комнатки с кухней, ванной, туалетом…  Пол - паркетный, мебель казенная… Не новая, но по тем временам вполне даже приличная…  Снилось ли мне подобное что-то в моей Сибири?
Меня предупредили, что это:  «Власовская квартира».  Это был очень добрый признак, ибо нам предстояло жить в комнатах, где до нас обитал очень уважаемый там «отец Сергий».
Его, этого государственного деятеля, Заместителя Председателя Облисполкома – Власова,. простого и мудрого, по настоящему уважали здесь именно простые люди. За то, что он им не врал и не разрешал врать своим подчинённым.
Перед обкомом партии он был ответственен за строительство комбината шелковых тканей – объекта одного из самых в области важных строек пятилетки. И это его, и подчинённых ему строителей ограждало от вмешательств в их дела местного райкома партии.
Сроки были сжатые, оборудование заказано из самой Японии.  Ввод в срок комбината - было делом престижа области, а потому  секретарей обкома и райкома.  И самого главного строителя области, Власова, командировали на две недели в каждом месяце для решения на месте самых важных вопросов.
По его указке потому независимо от протеста любых высокопоставленных бонз снимали и переводили с места на место лучших специалистов, устанавливали оклады, выплачивали премии прямо на производстве. Потому при таком дефиците жилья и выделили специально для превращения в штаб Власова, одновременно его жильё при этом штабе особенную квартиру с улучшенной планировкой в новом доме.
Но ажиотаж миновал, строительство вошло в фазу завершения, устранения недоделок. и возведения второстепенных объектов.  Власову уже не нужно было оставался больше ночевать в районе. Квартира  перестала ему быть нужной… Но нужна была нам.
И для нас – сибиряков, приученных к жилью с «удобствами на улице», к плохо покрашенным, а то и совсем не покрашенным полами, к стенам, со щелями или с «подселенными» чужими людьми в соседней комнате, на одной кухне…  Для нас все, доставшееся нам в этом районе, было настолько великолепным… было просто неожиданным счастьем свалившимся на наши головы…. что просто и не верилось, как в наше время с нами такое оказалось возможным.
И детский садик, как нагрузка к нашему счастью, был тоже совсем рядом.   
А ещё и какое-то особенное уважительное отношение окружающих… Может именно потому, что мы заняли вдруг квартиру самого «отца Сергия»… Будто мы их облагодетельствовали своим сюда прибытием. И пользовались расположением не только мы с женой - взрослые, но распространялось это иногда даже и на детей!.   Заметно стало это по тому уже, как младшую, еще не достигшую трехлетнего возраста – необходимого условия, приняли без всяких возражений в группу трёхлеток. И удивлялись потом тому, что она оказалась организованной и активной не меньше других. Что – сама! умела уже садиться на горшок в случае естественной надобности… И воспитательницы с нянечками шептались:  «Надо же! Такая кроха и сама на горшок!»
Странно? Но, как же  всё это, все мелочи - оказалось к месту и вовремя! 
       А для того, чтобы хоть как-то начать противостоять  жизненному хаосу впечатлений для меня стало очень важным в тот период срочно ассимилироваться, начать не только считаться своим в коллективе, но и в самом деле оказаться своим. И не авансом, а по-настоящему сразу же получив авансом уважение новых товарищей.
    Казаться… или быть… «хорошим, мудрым, справедливым»?… Чисто психологически - для меня было делом очень нелегким. Ведь на подсознательном уровне я еще ощущал себя беглым сибиряком – упрямым, непокладистым, своенравным при отношении к себе с глубоко замаскированным злом в душе, с  обостренным чувством собственного достоинства.
Я понемногу  начаал чувствовать, что как-то размяк, переставал ощущать не только шкурой, но и интуицией особенно «бдительное» отношение к моей персоне со стороны партийных органов и КГБ.   
Проснувшись как-то рано утром, как от толчка извне, вдруг поймал себя на мысли о том, что, не глядя на то, что прошло уже много времени, я так ещё и не знаю: у них – этих стукачей, шпионов, сексотов, «людей казённых» должно же быть где-то своё постоянное рабочее место?… Они же не могут профессионально только «этим» всегда заниматься. Ну, если товарищ или сосед его спросит, кто он по профессии, что ему отвечать?   Да и вообще – кто они? Как выглядят? Может я и встречаю кого-то из них, даже здороваюсь за руку, не зная, что передо мной один из них!
И , Рычёв? Он же КГбист от фронта?  А сосед  майор милиции- мой лучший друг?
Я поймал себя на том, что сижу на кровати, спустив на пол ноги, уставившись в одну точку на полу. И жена недовольно бормочет – спать ей помешал.
- Тьфу, ты! Испортил себе и ей настроение с самого утра. Ну и пусть себе ходят, живут, исполняют свои обязанности – какое мне дело до этого, а тем более жены? Это же ведь очень неплохо, что стала покрываться свежей шкуркой кровоточащая, даже с гноем ранка на моей душе. Я стал уже понемногу успокаиваться, надеясь на то, что самовольный отъезд мой из Сибири остался каким-то чудесным образом незамеченным, и  я «потерялся» в их учетном регистре.  Но однажды.. когда-то. Явятся же трое… в форме, с ордером.
Словом я таки нарвался на конфликт и совсем не местного значения   
     Тогда нам всем - коллективу строителей, от руководителя и до каменщика, предстояла очень сложная задача некоторое время прожить в состоянии пред банкротства. И тут было не до опытов привыкания и притирок друг к другу.
   Тогда именно вот «такой» выход из тупика был единственным. А состоял он в том, чтобы круто изменив ситуацию, и, «подобрав липовые хвосты», что -то там, то тут торчали из нашего теперь общего прошлого, начать наступление на свою «мёртвую зону», стараться постепенно списывать с помощью прежнего начальника всю гадость, всю «липу» накопленную на балансе. Все эти приписки, намазки недостачи и перерасходы… Сколько их? Как их посчитать до отчета, если не годового, то хоть за 9 месяцев? Куда? На убытки списать, естественно! Ведь они, как вериги на ногах тянули в грязь, вынуждали хитрить, выкручиваться, обещать, заранее зная, что выполнить обещанное не сможем. И терпеть при этом незаслуженные унижения чужих упрёков. И дисциплинарные наказания за эти, чужие, нам подленько подложенные грехи, чаще совершенно незаслуженные.  Но к каждому документу на списание «непроизводительных расходов» дожжен быть приложен приказ о наказании виновных. А кого мы назовём «виновными» товарищи руководители? Кто согласится добровольно быть мальчиком для битья Что? Опять некого?
      Однако с нарастающим удовлетворением мы стали отмечать раз за разом как всё  же уменьшается круг таких нарушений. 
А ведь это могло быть возможным только при согласованности действий, полной откровенности, да при дружеских взаимоотношениях между собой… Работать под контролем единого органа, с участием общественности, в открытых коллективных решениях.
Фу! Какая нелепость. Вот себе нафантазировал!

                Главва       -  17    -

      Ведь руководители – особенно начальник СМУ -  Илья Куликов – «Ильюша», как называла жена его, наша младший бухгалтер-расчётчик, Ефимыч, которого так не хотелось называть «в два этажа» – по образованию инженер из скоро-спеченных -  от «Инженерных курсов».
      Он так плохо разбирался, вернее сказать совсем не разбирался, что и не пытался даже научиться разбираться, в экономических и финансовых вопросах… Но, преуспел уже в науке стойко терпеть унизительное состояние получающего раз за разом неожиданные для себя оплеухи. У него уже постепенно начал само воспитываться и создал себе комплекс двоечника. 
       Парторг Николай Петрович «Борода». Или Бородкин по паспорту… Тот вообще, кроме политики и знать ничего не хотел. Но, только что произведенный в состав партийной элиты, он ещё и не совсем понял, в какие такие сани его усадили. Потому ради места в составе руководящего «триумвирата» готов был на любые подвиги. Честные или не очень – для него это не имело существенного значения  В его положении, кроме секретаря Райкома, судить об этом уже мог только он сам. Выпучит, бывало, глаза и твердит: «Вы должны понимать – Партия у нас в стране руководит, она всё знает, и всё может.» 
      Зато дорогие мои коллеги, товарищи по тяжелейшей упряжке вытягивания огромного строительного «бегемота из болота» были - главный инженер – Николай Иванович Стенин – его в райкоме партии, с легкой руки какого-то остряка, за неподатливость звали «Скопец». Ещё начальник ПТО -  Евгений Павлович Логинов, за  честность, выдержку, порядочность – запоздалый низкий поклон вам обоим.    
     Через более чем в тридцать лет участок системы деятельности, схожий с тем, что я рисовал себе, планировал тогда на-ощупь в окружении острого массового неприятия… изобретая и проверяя на ходу своими нервами и сердечной болью, стала вводиться в жизнь с подачи  М С Горбачева.. чиновниками его времени     Только это было уже не то, как всегда при инициативе сверху. А мы-то пытались мастерить такую модель снизу… от дружбы – солидарности - в коллективе единомышленников! В плотном  подозрительном окружении «топтунов» и «сексотов».   
        Путь к пониманию, как это часто бывает, начался у меня с острого конфликта. И мог завершиться он даже полным разводом нас по исходным позициям, с моим возвращением в трест на мою прежнюю ревизорскую должность.
       Я тогда просто однажды не пошёл на открытое партийное собрание коллектива. Не потому вовсе, что «игнорировал свысока», как обвинил меня «руководящий триумвират».
       Просто тогда я, работая без заместителя, как на износ, чертовски уставал.  Без выходных ежедневно часов по 11 – 12 не только элементарного канцелярского труда, но ещё и с огромной эмоциональной нагрузкой.
      Да, совершенно верно, я ещё и почитал просто эту «говорильню» на собрании пустым времени препровождением, в первую очередь для себя лично. И о том совсем не прозрачно намекнул и им. 
    «Открытое» -  ведь! Оно – добровольно! Хочешь - иди  -  не хочешь – дома –на диване лежи!
      Ну что полезного могли они сделать в этой обстановке? Что могли предпринять, когда вся «власть» их исходила и замыкалась на том, чтобы записать в протокол собрания «Слушали» - «Постановили»… А дальше писалась такая чушь несуразная, что смеяться хотелось… Ещё больше плакать от безысходности. Решил всё же просто смолчать. И начал с того, что просто сачканул. Не пошёл я на их собрание и всё. И вызвал тем неудержимый гнев «партии» с вынужденной, по-моему, поддержкой этого гнева у «самого руководителя».
       Утром меня срочно вызвали в кабинет партбюро. Секретарь-машинистка, тонко уловив настроение власти, была холодно надменна, и презрительно вежлива, как судебный исполнитель…
      Там, где, воздух был пропитан табачным дымом и революционными испарениями, официально, почти прижавшись друг к другу плечо к плечу, тесно сидели все трое – как члены революционного трибунала .
      Борода, рукой, сжатой в кулак, обозначив этим их единство, не приглашая меня сесть, прочёл своё заявление. О том, что ими принято решение -  пока я не утверждён ещё в правах, не признать меня главным «булгахтером».  Сообщить письменно о принятом ими решении в Райком партии. 
      Я ответил, как мог спокойно, что назначаюсь на должность не  партийным органом, а руководителем треста, который и является - вышестоящей инстанцией для нашей строительной организации. Потому их решение почитаю незаконным. И завтра же сообщу   управляющему трестом товарищу Есакову Михаилу Ивановичу о принятом ими незаконном решении…
     -  А как же? Денег-то на счете у нас – ни-ни, и для телефонных переговоров в том числе!  -  Ехидно возразил парторг.   
     - А я от почты. Телеграммой. Из собственных средств. И сегодня же. Подумал при этом, что у самого и в кармане-то денег тоже не было!
     А он опять парировал:
    -    А мы….   -   Договорить ему не дал Куликов.
    -    Как вам будет угодно. Но вы всё же, подумайте.
    -    Подумаю…  Один час.
     Работать настроения не было и я, ни о чём, не предупредив своих работников, вышёл на улицу подышать свежим воздухом и немного успокоиться.
    Гулять по поселковым  улицам в рабочее время, даже ходить медленным шагом, для уличных зевак было бы явлением  непривычным. А я, немного подумав о том, направился к банку, единственной организации куда, как мне тогда казалось, мог бы днём пойти главный бухгалтер.
     Вот тебе и раз! Значит, прав у меня с ростом по должности в бюрократической иерархии поубавилось? А ведь при работе ревизором я каждую свободную минуту мог, никого не спрашивая, старался использовать для знакомства с городом или посёлком, куда заносила меня «производственная необходимость».  Любовался цветниками на окнах вдоль тротуаров в шахтёрском городе Скопине, заглядывал через расписные щиты оград в Михайлове, нигде не ощущая антипатии своим любопытством… Заходил на рынки, даже общался с приветливыми торговками, прицениваясь к аппетитно разложенным на прилавках огурцам, помидорам свеженьким, только с грядки…  И не чувствовал себя чужаком.
      А тут. Выше должность – больше несвободы., То ли внутренняя неловкость сразу делали меня самого объектом всеобщего внимания.
     -  Вам помочь чем-то?  -   спросил у меня инвалид, оглядев с любопытством.
     -    К банку бы мне…. Дорогу.  -  смутился я от неожиданности.
     -    Да там же он, с милицией рядом. – А вы, что ?  Не месный?
     Он показал рукой направление. Я пошёл через парк – по асфальтовой дороге, ещё не везде освобождённой от снега.
     -  Мырнёшь! -  Скептически измерив меня с ног до головы предрёк мальчишка лет шести, на корточках, с «удочкой» примостившийся на берегу глубокой лужи среди дороги.
     -    Клюёт?  -   Спросил я для того, чтобы продолжить мужской разговор
     -    Пацаны всех головастиков  выловили.   Скушно стало.
     Я не придал значения словам мальчишки и пошёл напрямую, через парк. И чуть не свалился, одна нога поторопилась, скользнула всё же в снеговую жижу. Обходить лужу пришлось стороной.
     -   Ну, что, мырнул таки? – со злорадством издали громко изрёк мой знакомый пацан, удовлетворенно приняв мой приветственный сигнал рукой, за раскаяние. 
     По новому линолеуму банковского пола я проложил в тот день свой первый мокрый с грязными разводами след.      
     Уполномоченный Стройбанка при городском отделении Госбанка маленький уродец с необычно умными глазами, будто рентгеном просветил меня насквозь.
      -  Я вас таким себе и представлял, Только почему-то с усами и при очках.
      -  Усы могу запустить для солидности…. А очки, простите мне пока ни к чему.
      -  Да нет.  Это я так. Смущение от неожиданности хотел скрыть.  Вы по делу или… посушить мокрые ноги?
      -  Именно – почти что «Или…». Нет-нет. Я просто пришёл познакомиться – нам ведь вместе работать? Я ещё не разобрался в тонкостях финансовой обстановки. Но чувствую, что обращаться за помощью к вам придётся часто.
      -  Как это ни странно… Я тому очень рад. Ваше строительное управление в районе мой единственный клиент. Вы не будете обращаться – мне тогда нечего здесь и делать. И сократят мою должность на второй же день! Потому мы вынуждены с вами дружить.
     - А с моими предшественниками не получалось? Давайте попробуем….
     -   Не получалось. Он на меня жаловался в область.   
 Вот как хорошо обошлось. И понимание нашёл и настроение сразу поправилось. 
     А позже вечером уже, когда наша контора была уже пустой, только уборщица скребла полы и проветривала помещения, а я собрался уходить, начальник с парторгом сами пожаловали ко мне в кабинет.  Разговор не на их территории, конечно, на этот раз был совсем в другом ключе.

      Да и говорил со мной один начальник, парторг сопел только, рассматривая свои ботинки или бухгалтерские папки в шкафу. А Куликов, вытирая пот со лба новеньким носовым платочком, сложенным вчетверо, признал, покраснев при этом, как двоечник в школе, что они «немного погорячились».
     Он говорил о том, что собрание было проведено слишком скоротечно… и, о том ещё, что как иногда бывает на войне победителей… оно, собрание-то, не было, как следует и подготовлено. Ибо  докладывать по их расчету должен был  и.о. главного бухгалтера – т.е именно я. И даже, как бы попутно, ибо. по второстепенному вопросу – об экономическом состоянии, с пониманием при этом, что показателей-то в средине месяца еще нет, хотя квартал и закончился, и быть не может. Да, еще при этом, если учесть, что официально я не был еще назначен на должность главного… Да и меня самого об этом отчете на таком собрании, перед народом никто не предупреждал.
     - Ну, это уж совсем неловко. Ну, как же так, товарищ начальник? Пришёл бы я на собрание, уселся бы в кресле. И вдруг председатель объявляет мой доклад. Какой? О Чём? Кто готовил?
     Они тогда явно   растерялись… И стояли, потупившись, как нашкодившие мальчишки. И не только по поводу моего не состоявшегося отчёта на собрании Никто из них просто не знал ни действительного экономического и финансового состояния, но важнее было, что и не чувствовали саму серьёзность своего незнания. Не знали тем более и того как из этого состояния выходить всем нам потом. 
-  Как это мы – такие успешные все об этом говорят – и банкроты? Неужели настолько серьёзны наши дела? Были уже несколько лет отличниками и преуспевающими – и вдруг такой вывод главного финансового специалиста -  Растеряно пробормотал Куликов, когда со вниманием выслушал мою совсем краткую характеристику экономического и финансового положения строительного управления. -  Но ведь заработную плату рабочим все равно при любом состоянии дел должны нам обеспечить?
-  Должны, конечно, но не какой-то дядя со стороны, а именно мы с вами! И, если именно мы не обеспечим её вовремя, нас за это могут наказать, снять с работы и даже привлечь к уголовной ответственности. И рабочие могут нас побить прямо в кабинете. И им ничего за это не будет!
-   Как? Вот так прямо уж и побить? А, милиция для чего у нас?
-  Так это будет потом. Потом будут разбираться – милиция, прокуратура, профсоюз, партия… Будут решать, кто из нас прав и кто виноват.
-  И исключить из партии потом смогет, а рабочим – двум – трём по пять суток…. –  поддержал меня парторг, хотя до этого на мои слова реагировал ироническими кивками головы. .
 - Ну, нам обязательно трест перекроет перерасход заработной платы. Они обязаны это сделать, иначе сами отвечать будут перед областным управлением. Да и мне, правда,  Есаков  обещал при назначении меня сюда на должность помогать по мере возможности. Однако. кроме относительного, ими же запланированного перерасхода фонда зарплаты, еще нужны и деньги на счете, а потом и наличные в кассе!  Настоящие советские деньги! Экономия или перерасход – это условность созданная для чтобы показать свою власть над нами, ими зарплату не выплатить!  А у нас их пока нет этих денег, никто из заказчиков не должен их нам… И, пока я просто ещё не знаю даже, где их нам взять! Вот такая странная ситуация, мы просим у треста: разрешите нам  получить деньги в банке для выплаты заплаты.
-   А они нам – «Да пожалуйста!»
-   Так их, денег этих -  нет у нас  и на счёте!
-    Заработайте – это уже вопрос не к нам!
-   Ну и перемудрили что-то наши экономисты!  А Трушкин ещё не уволен, и он ведь и  обещал, что деньги для зарплаты обеспечит.
-    Но ведь Трушкин кончает работать уже последний месяц, потом уйдёт себе на пенсию, и деньги зарабатывать придется нам с вами, Илья Ефимович!
-   Ну, нет! Вы уж простите меня! Моё дело - строить, качественно и быстро, а расчёты вести – нет. Ведь для этого у нас есть соответствующие службы экономистов и финансистов.
-  Это было так, пока вы работали мастером, прорабом  Сейчас у вас другие уже, боле крутые обязанности. Вы вместе с главным бухгалтером, да ещё с парторгом, да ещё с главным инженером, обязаны отвечать за всё, что происходит в строительном управлении. А вы, кстати, уже сообщили в райком партии, что главного бухгалтера вы не приняли…. Его практически у вас пока и нет. Может мне нужно уже и чемоданы собирать?
-   Да, ладно уж… Давайте все те события замнём для ясности.
-   Ну замнём, так замнём…
Он что-то хотел ещё сказать, но будто не знал с чего бы начать. У него вдруг задрожали пальцы рук… И, это было хорошо заметно, когда он вытирал пот со лба чистеньким, хорошо наглаженным платочком.
«Молодец Анна Яковлевна – славно ухаживает за мужиком» - подумалось мне.
Она - его жена, Анна Яковлевна, работала в бухгалтерии счетоводом-расчётчиком – добрая суетливая, немного рассеянная женщина.  Её бы следовало повысить в должности…мы об этом говорили с моим предшественником всё еще не ушедшим на пенсию Трушкиным…тем более, что штатная единица бухгалтера была пока свободна. Но сам Куликов просил меня подождать пару месяцев до «решения одного,   очень важного вопроса».
Я по жизни своей терпеть не мог диктата кого бы то ни было в решении вопроса, связанного с моей компетенцией по должности, которую я занимал, а тем более назначению на исполнение обязанностей работников мне подчиненного штата. Но он ведь будто и не приказывал, а просил… и я терпеливо ждал, и уже довольно долго.   
 И мне почему-то вдруг стало его по-человечески жалко.
-   Да не уйду я от вас. Не для этого приехал.
Он кивнул головой и улыбнулся как-то по-детски – виновато. 
И Анна Яковлевна, должно быть, поняла, что я отставил своё намерение повысить её в должности, и прониклась ко мне особенным доверием. Ну действительно – и зачем ей в её пред. пенсионном  возрасте повышенная ответственность? Денег им хватало, сидеть дома было тошно, думы всякие ненужные в голову лезли. И на работе за спиной более умного человека, всегда готового прийти на помощь при осложнении ситуации было верхом её желаний..
Анна Яковлевна ко мне относилась особенно: она как-то зашла ко мне в кабинет, будто стесняясь:
-   Можно к вам на минуту?
-   Всегда. И сколько нужно!
-    Юрий Филиппович!  В Храм старого Кораблино священник приехал! – сказала она радостно. -  Беседует с верующими. И я ходила к нему на встречу.
-    Да ведь это прекрасно!  А Илья Ефимович как относится?
-    Что вы!  Он же партийный!
-    Ну и что!  Сейчас ведь можно и партийным верить в Бога!. Я с ним поговорю.
-    Ну что вы!  Не поймет. Вот повышать в должности не нужно. Говорят, уедет председатель Райисполкома. Так от нас уйдёт и наша Зинаида Андреевна!
        -    Да, что вы? – А я, хоть нравилась она мне, как человек, и  как работница,  просто ничего не знал о ней, но почувствовал тревогу. 
Кое - как мы всё же тогда легко с ними обоими  договорились на таких началах полу-понимания друг друга … Так иногда бывает – вроде и понимания полного нет, а искра симпатии друг к другу какая-то проскочила. И легче почему-то  становится разговаривать.  В расчётной группе по штату положен был ещё один бухгалтер, с окладом повыше, чем у Куликовой.
Председателя РИК оставили тогда в покое. Зинаида Андреевна ещё много лет работала с нами. Но моя тревога запомнилась долго. Заменить её было бы некем. И главное, не только потому, что работница отличная, честная, ответственная, и добро советственная, но и за отдичное отношение к людям, при нашем очень тяжёлом финансовом состоянии. Бухгалтерия при работе на расчётах с рабочими обычно отмечалась благодаря ей и Серафиме самыми высокими оценками. 
А вопрос веры в Бога, с церковью для меня не связывался.  Я  в лагерях встречался с духовниками самых разных религий, чем-то похожим для меня как бы ….    с зависимостью, скажем… выполненных объёмов работ,  а также расчетов за эти работы и объекты,.
 А для разработки мер по выходу из экономического тупика, не только начальнику и парторгу, но и активу административных работников мы решили по субботам, не отрывая людей от работы провести несколько «семинаров-совещаний».  Парторг настоял даже на том, чтобы семинары эти проводились под эгидой партийного бюро. Начальник, понадеявшись на то, что большую долю ответственности от него примет на себя партбюро, с охотой тоже дал своё согласие…
А мне собственно это было тогда еще по-фигу. Реальную ценность такой неожиданной со стороны «партии» поддержки почувствовал я несколько позднее.
А тогда мне просто вдруг захотелось… в Москву… Я почувствовал себя очень уставшим, измотанным. Мне стала просто необходимой хоть чья-то духовная поддержка.
     Таких людей тогда,  вблизи которых отдыхает сердце, у меня не было … И вообще… Хоть о плечо бы опереться искреннему старому мудрому другу Федору Федоровичу, хоть парой ничего не значащих слов с ним переброситься.  Нужен мне был совсем не для деловой консультации,  Да он вряд ли разбирался в тонкостях экономики и финансирования строительства… Это было и не особенно важно. Ощущалась во мне, как острая неутолённая жажда – какой-то дефицит уверенности в себе – потребность в кусочке мудрости, в его логике мышления. Нужно было заразиться,  подпитаться энергией  по принципу индукции.  А может - просто попросить его о моральной поддержке, как у старшего товарища. Вот не мог себе объяснить, как это происходит, но чувствовал, наблюдал в  жизни неоднократно, как оживает моя иммунная система от общения с ним и другими благожелательными людьми.   
-  Мне, товарищ начальник, нужна командировка - всего на один день - в одно из московских строительных управлений, - спросил я официально, - Именно туда, в строительное управление… Там я уже был в командировке из Томска… где уже есть у меня знакомые очень толковые работники экономики строительства.…
-  Ну, зачем так официально. А может их пригласить к нам? За наш счет? Или с собой возьмите и нашего экономиста…  -  Подал мысль начальник.
- Нет-нет. Это очень сложно. Им, москвичам организацию такой нашей командировки нужно будет согласовывать со своим начальством. Они возможно и не пожелают – система-то иная совсем...
- Ну да ладно. И о чем это мы? Командировка вам будет. Скажите только кадровичке название того строительного управления      
А инспектор отдела кадров дотошно долго стала допытываться у меня о цели командировки, о правильном названии того СУ, и его подчиненности. И даже фамилию руководителя ей обязательно нужно было знать..
-  Ну, какая вам разница? Ведь это же чистая формальность. Я же только еду для консультации к более опытному товарищу. Я бы мог с ним просто встретиться у него дома, в ресторане или даже в парке каком-то!
-   Нет-нет . У меня должна фиксироваться вся эта информация, и регистрироваться в журнале. Таков у нас установлен порядок.
-    И вы все командировки по такой системе  регистрируете?
-  Нет. Пока только такие… непонятные -  проронила она и осеклась растеряно
-   Почему мои?  Как это - только  мои? И, что здесь непонятного?
-  Ну, вы же у нас входите в состав руководящих работников – пробормотала она казённым голосом..
Я ушел от нее с тревожным вопросом в сознании.  Эта настороженность вынудила меня в Москве, прежде, чем я добрался до дома на Университетском проспекте, где жил Фёдор Фёдорович, потратить полтора часа для того только, чтобы заехать в знакомое мне по командировке из Томска строительное управление, обозначенное сейчас в командировке и отметиться там. Хорошо ещё хоть секретарь там, молча прилепила два печатных оттиска, даже не спросив меня о цели командировки.
-   Нужно, так нужно.
А уж Фёдор Фёдорович и Нелли встретили меня приветливо, как родного. Расспросов и по поводу моего семейного устройства и производственных отношений не было казалось границ. Фёдора Фёдоровича интересовало всё. И быт, и хлопоты о детях, самочувствие жены и даже отношение тёщи к моему назначению в другой район. Они меня оставили ночевать, отговорив добираться домой ночью, хотя единственная комнатка их была очень маленькой и мне пришлось спать на полу у проходе к балкону.
Вечером мы с Фёдором Фёдоровичем уединились на балконе подышать перед сном «свежим» московским воздухом.  Я рассказал своему другу об обстановке, в которую я попал, выслушал слова сочувствия и поддержки…
-  Ну, я-то доволен. Все это получилось у тебя очень даже неплохо. Даже лучше именно так, с некоторыми сложностями, чем всё было бы совсем благополучно. При таком варианте, потребность именно в тебе у них много больше. Ты человек мудрый, специалист хороший, и вырулить сумеешь, а при этом заработаешь себе ещё и авторитет. Только не увлекайся слишком, не забывай учитывать одно очень важное обстоятельство. Тебе просто необходимо быть для уверенности в себе не просто хорошим, но почти идеальным человеком и работником. Чтоб, без всякой там зацепочки… и финансистом, и организатором …  и семьянином. Тебя может быть станут и провоцировать. Используют любые орудия для этого. Но поддаваться на провокации ты не моги, ни в коем случае. Будет тяжело сдерживаться иногда, чтобы не дать сдачи, не отомстить.  Но… нельзя. Будь добрым христианином. Без церкви, но в жизни.    
Ничего нового я совсем так и  не почерпнул от старого друга, однако уже даже в поезде, и простое мелькание огоньков за окном, под однотонный перестук колёс как-то уже вселяли оптимизм, понятие того, что таких минут будет масса  и необходимость постоянной уверенности в себе.

                Глава   - 18  -

И вот в субботу в клубе строителей собралось человек сорок «активистов». Побритые, с запахами одеколонов, в основном модного в то время «Шипра», с примесью в некоторых группах даже и «Красной Москвы», наполненные серьёзности, с блокнотами, розданными секретаршей в руках… С недоумением и даже некоторой растерянностью в глазах… рассаживались подальше от сцены.
-   Ну, уж петь сегодня мы с вами не будем, плясать тоже. А поговорить нам предстоит откровенно, чтобы все поняли, от каких рубежей прокладывать себе пути нашему кораблю без нашего Григория Андреевича…. --  Да уж говорить со сцены, речь держать парторг научился. Этого у него уж не отнять.  --  Я, например, признаюсь честно ничего в нашем экономическом положении понять не могу, сколько ни старался прислушиваться к умным разговорам. Вот главный бухгалтер нас попробует сегодня посвятить в секреты своей специальности. Так, что наберитесь терпения, записывайте…. И не храпите слишком громко – соседа разбудите.
Заулыбался зал. Уверяют, что будут с интересом слушать.
--   Это же наша жизнь. Наши интересы…

Партийное бюро тогда с радостью ухватилось за мысль, признав ее сразу своей,  «партейной»,  о создании организационной формы - постоянно-действующего коллективного административно-общественного  формирования, рассмотрения отдельных пунктов анализа с рекомендательными правами, (с согласием начальника и главного инженера),  со скромным названием  - «Экономический Совет». 
 Никто в том никакого подвоха усмотреть не мог.  А тогда, в те годы, это была ведь форма проб и накопления опыта е неизвестной в ту пору системы почти «солидаризма»,  без всяких видимых в ней принципов политики. Но ведь это была попытка организации внедрения борьбы за правду и истину (пускай даже и в рамках «социалистического общества»), за самоочищение небольшого коллектива от разложения, а каждой личности в том коллективе, от деградации.
Это давало нам возможность открыто, с участием коллектива рабочих, вести наступление на бесхозяйственность и коррупцию.
      А анализ затрат с обязательной персонификацией приписок, перерасхода, воровства –  уж это я мог им обеспечить. Заодно выработав в себе интуитивное чувство ощущения нарастания опасности при сильной качке «волевых» отражений в документах команд «сверху»..
      Как эпидемия гриппа с самых верхов тогда шла волна роста целой полосы связанных между собой «приписок» и «намазок», доходивших до самых низовых исполнителей. 
     Партийные руководители, соревнуясь между собой, требовали от руководителей организаций и предприятий в отчётности увеличения объёмов работ.
     Но не у нас.
    Торжественное рассмотрение таких нарушений, с последующим ответом виновных с трибуны собранием перед коллективом товарищей, стало любимым коньком нашего партийного бюро.  Даже без всяких наказаний и взысканий за провинность - это приносило плоды с первого же захода. Многие и из рабочих, с видимым удовольствием, начали принимать участие в проведении таких совещаний.   
 Нас тогда что-то уж очень захвалили в местной прессе, о нас написали даже в центральной строительной газете…
 Но потом, вскоре.. когда пришла пора отчетности, и подведения итогов… а наш начальник, укрывшись за авторитет «Экономического Совета» воспротивился «корректированию» объемов строительства… в угоду кому-то в районе, (а потом и в области), кто-то почуял в наших начинаниях уже и явно организованный подвох. И сразу, будто по единой команде, началась травля в области по каждому вопросу. Там, где раньше решения принимались на уровне рядового чиновника, начались требования второй подписи всесильного руководителя.
Раньше в покрытие перерасхода кирпича, железобетонных плит или столярных изделий достаточно было обращения нашего экспедитора, всё чаще приходилось ехать в Рязань начальнику и  проводить своё время в очереди к «самому» или в Обкоме партии.
-  Что-то вы всё больше стали катиться вниз… -   приходилось из месяца в месяц выслушивать от тех, кто раньше рассыпался в комплиментах. А ведь работать, по сути, стали лучше, и понимали прекрасно многие, что отдавать много нам придётся ещё долго.   
     Опять парадокс был в том, что какой-то там искусственно созданный «Совет», опираясь на существующие советские законы, бездумно получив поддержку лично самых секретарей «Партии», изо всех сил стал противиться нарушениям законов и инструкций.
     Ссылки же на существующие инструкции и законы приводили в исступление грозных руководителей:
     - А! Законы тебе? Ишь, законник выискался. Будут, будут тебе и законы. Только я буду наказывать не за эти нарушения, а подберу под тебя десятки других нарушений! И покруче!!   
       Или – ещё смешнее:  производственники установили  у прораба  Лифанова почти 100 квадратных метров  высококачественного линолеума. Отвечать на заседании на вопрос главного инженера прораб отказался.
      -  Ты же ведь понимаешь:  если объяснишь – куда он делся, может накажем тебя и спишем на убытки. Если, не объяснишь – придётся оъясняться с тобой  в суде оплатить полностью, оставив ещё и должность.
      -   Ничего объяснять не стану, а за крутые меры вы сами ответите в    партийном порядке.
       -    Ну что же ты так с нами?  Мне придётся ставить на голосование членов экономического Совета!
        -    А я ему не подчинён. Я отдал тому, куда вы не бессильны дотянуться.
        -   Я объявлю перерыв до следующей пятницы. И, ждём вашего решения: либо вы оплатите стоимость недостающих материалов, либо передадите участок своему  заму. Ты сейчас с нами ведёшь себя не по-товарищицки. Предлагаю подумать, а нам рассмотреть другие вопросы.
       

       Мое имя, вроде бы и не выделялось из общего  списка «советчиков». Но то, что оно там присутствовало – уже настораживало. И секретом не казалось уже адрес откуда именно подуло  таким ветром.      
 Мне и до этого приходилось постоянно выверять…Я, кстати, не стал напоминать Совету про тот злополучный линолеум. И никто о нём казалось не вспомнил!!!    свое поведение, регулировать отношение ко всем, кто меня окружал, контролировать каждый свой поступок, каждое своё слово. Но после образования «Совета», это становилось особенно важным. С одной стороны я для коллектива строителей был еще новичком, ставленником треста, «темной лошадкой». Ко мне еще исподволь приглядываясь, кто-то относился настороженно, иногда и с опасением. Но с другой стороны особенно подозрительным во мне было то, что я, и это было очень уж странно, именно на свою беду, был полным трезвенником.
    Вот так, просто - я не пил водку и все!  Ну, кому какое дело? Ну, еще вина бы сухого немного. Но кто там будет заниматься этим квасом? Пили спирт, не совсем чистый из соседнего Ключанского спиртзавода.  Но  он был крепче и практичнее того, что привозили с Ибердского.
     А нужно сказать, что часто и самые разумные производственные, административные и бытовые решения тогда часто принимались за столом, уставленным бутылками со спиртом и водой – разводить его по вкусу, а то и лежа у старого одеяла – походной «скатерти-самобранки» - где-нибудь на берегу реки или на лесной опушке.
     Ссылки же мои на нездоровье некоторое время воспринимались с открытой иронией и даже с обидой.
     -  А мы тебе что?  Пьяницы?  Алкоголики?
     Неожиданно выручил меня заместитель начальника СМУ. Его жена - врач, работала в поликлинике на нашем участке и была моим лечащим доктором. Она-то и подтвердила, что при моей болезни почек полностью противопоказан алкоголь.
     Я с того времени только нащупывал практику «финансового соучастия» в  таких дружных компашках с «половинной долей взноса» - стоимости только закуски.
     И прекрасно понимал при этом, что нужно добиваться особого к себе отношения, повышенного уважения, иначе работать на самом острие противостояния будет просто невозможно. Ведь вокруг меня уже чувствовался обосновавшийся круг, готовых к  «партийной оценке моей деятельности» с привлечением стукачей и провокаторов. А они-то и будут не только отслеживать каждый мой шаг, но  втихую и вредить мне, нанизывая просчёты и ошибки..
    В первый год моей деятельности в Кораблино, конечно, были все же неосторожно обиженные мной, были просто и противники укрепления дисциплины и правопорядка. А, тем более скрытые приписки по объёмам работ нужно же было когда-то возмещать. И материалы разворованные Бог знает когда, и кем, списывать.
   И к нам часто, почти  ежемесячно появлялись  гости с проверками по темам доносов, анонимкам в разные инстанции, а за ними привязывались разборки, «рассмотрения» на заседаниях Комиссии «народного контроля», прокуратуры, ОБХСС, райкома КПСС… Со временем, как видно – приелось. Потом анонимки по мелким фактам просто надоели контролирующим органам. Их уже  начали игнорировать и проверки становились  реже.
    Но я чувствовал, ощущал всей своей шкурой, усиленное внимание к моей особе извне.
   А однажды почувствовал острее…  Я знал уже некоторых «постоянных стукачей» по почерку, даже в лицо, некоторых только подозревал. Но  пытался даже  мстить им, не выдавая их секрета, а наоборот старался переубедить их самих, пытался найти подход по-доброму к их душам, . И это иногда удавалось! Но такими были «благодетели» не особенно опасного для меня – бытового ряда. Опаснее были другие – те, что работали по поручению партии или КГБ. Эти не писали анонимки, документы от них были  секретными, строго законспирированными. И темы их  заранее заготовлены. Ошибок они имкали не ради их исправлений, а сбора обвинений.

                Глава  -  19  -

Он зашёл в кабинет, тяжело шагая больными ногами, опираясь на трость, и без приглашения сел на стул. Фамилию  его я давно забыл.
-     Вы срок отбывали на Севере?
-     Вы пришли для того, чтобы узнать это?
-      Не  вы платите мне инвалидные.
-      Ну и что?
-      Купите мне инвалидную машину вместо оплаты «инвалидеых».
-       Нет»  Это не законно!
-       Я буду жаловаться. И ещё добавлю что-то в КГБ
-       Хоть в ЦК Партии. Убирайся!
 -       Вспомнишь ещё наш разговор!!!    =    Ушёл, хлопнув двежбю и мне испортив настроение.
-  Вы не обращайте внимания на него. Мы всё слышали и будем вас защищать.  -  Сказала, заглянув в дверь Серафима.
-    Я это знаю и всегда помню! Спасибо всем вам. 

 
 В год по большим праздникам весь административный персонал всё же забывал обиды и несогласия и устраивал вскладчину большую встречу:  в нашем клубе. Это было хлопотно и неудобно. Потом решили взять на себя ответственность за санитарное состояние и порядок, тем более пьяниц среди нас не было,  и попробовать для этого использовать в выходные дни наш детский сад. Заведующая садиком  Клавдия Васльевна Корниенко  была в нашем активе, и мы ей вручили право полного «вето» на все случаи нарушений.
И вот, с трудом разместившись на детских стульчиках мы, несмотря на рост, объем фигуры и солидность, на вечер переселились в сказку. Кто быстро уставал в неловкой позе, отправлялся на танцы под патефонную музыку.
Мы все были юны, все были веселы и беззаботны.
Каждому представлялось время и слово для песни, для анекдота, для стихотворения и повествования. Я принёс собой конечно стихи Есенина, не мог обойтись и без его:  «Мне осталась одна забава…», анекдота медицинских студентов о брезгливости»  Это: о том, как профессор тело трупа погладил правой рукой, а студент повторил – левой.
 Молоденькая медсестра из садика, обидевшись за медиков меня просила прочесть украинский стих, если вспомню. Я вспомнил и прочёл:
«Геть-те думы, вы хмары осинни…
Тож тепера весна золота…»
На лицах повисла тень раздумья о моей непростой судьбе.
-  А вы знаете, товарищи: впечатляет. Мне даже понравилось.
-   А мне уж никак нет. Чужое – оно и есть – чужое!
-  Не нужно  уходить с лёгких тем на серьёзные… - вмешался Бородкин… И патефон позвал молодёжь на танцы, прервав на мне опыт сольных номеров.  Даже под праздничную рюмку на вечере я не был со всеми, а сам по себе.               
       Но в конце напряжённого рабочего дня без всякой веской причины я по наитию вдруг ощутил  скрытую, беспричинную, нм с того, ни с чего, обиду главного инженера – Николая Ивановича Стенина.
С начала подумал – не портить настроение на ночь. 
Но…  Думать же мозгам не запретишь!!! 
-   Что-то лучилось? – спросил я его прямо.
- Выговор   из-за  тебя   схлопотал. ни за понюх табаку… Командировку подписал без регистрации у кадровички… И без сообщения в Райком…
-   Как это?
-  А так! - Ответил он раздражённо -. Помнишь, вечером позвонил мне управляющий треста. – Тебя. Тебя-тебя, именно!  Не семинар в Министерство срочно вызвали – взамен заболевшей главной треста?  А нельзя ведь вот так – без доклада… Он указал пальцем вверх.  -  Вот и выговор мне по партийной линии, хорошо хоть «без занесения»…
 -  Слушай! Так выходит эта милая, любезная  кадровичка на меня постоянно стучит?
 -  А ты как думал? И мне тоже предлагали свою дружбу. Только я не люблю этого.  Как в глаза потом человеку смотреть? 
Вскоре я заметил довольно интересную тенденцию.: Оказалось, что между партией и «Органами» не было особенного единства. А тем более – между трестом и ими обоими.  Партийные органы любого ранга были заинтересованы в приписках, они сами толкали наших руководителей на завышения объемов работ в отчетности, организовывали такие приписки их, доводили при этом «первых лиц» - начальников Организаций до сердечных кризисов, выжимая приписки.
Чекистов нарисованные объемы работ совершенно не интересовали!!!.. Они даже с ироническим пренебрежением поглядывали на мышиную возню соревнования в том,  кто же больше соврет, кто победит бумажными достижениями в «социалистическом соревновании». Не помогали, но  и не мешали им в этом.
Я тогда  мог наблюдать и рассчитывать даже в процентах как распадается на составные части советская власть. Особенно, когда загнал в тупик  и застрелился сам первый секретарь Обкома партии Ларионов.
       А когда я только пришел в это СМУ меня «доброхоты» предупредили. «Там, у тебя такой кружок собрался, такая система создана, что все будут знать о тебе твои начальники» И о том, что именно с этой стороны на меня будут валиться главные неприятности.
 Основания так думать были – из семи человек штата бухгалтерии, кроме меня и заместителя, он был укомплектован еще при моем предшественнике женами руководителей – начальника СМУ, главного инженера, двух начальников участков и, даже, председателя райисполкома. Но именно эта «семейственность» пошла не во зло мне, а, как ни удивительно, стала фактором для сближения и дружеского объединения коллектива организации. Женщины могли  по-своему, с только им принадлежащим тактом, умели решать многие сложные вопросы. И бухгалтерия оказалась в центре оригинальной системы благотворительности – на базе кассы «взаимопомощи и взаимовыручки».
   И что бы ни случилось с любым работником в организации, они о том узнавали первыми и оперативно бросались организовывать нужную помощь, линию обороны, привлекая мужей своих - должностных лиц  и всех кого было нужно. Или просто, не стесняясь того при своем общественном положении, собирали деньги для помощи другим, повышая наш авторитет.
    А, что до трудовой дисциплины обязанностей – все выполнялось безукоризненно четко, рабочие были довольны, им деньги платили по возможности своевременно, объясняли доходчиво и вежливо, чисто по-приятельски даже ласково, когда дело касалось запойно-конфликтных и семейных  ситуаций. Все женщины ощущали свою повышенную ответственность за поведение и трудовую дисциплину. Меня вполне устраивали такие особенности аппарата. Мужья их приходили в удивление, когда в наш адрес бросались упреки в том, что мои «дамы» убегали с каких-нибудь политических мероприятий - демонстраций, собраний, докладов… И, главное, что не домой убегали, а именно на работу! – быстрее чтобы верстать зарплату, готовить отчет.  Со стороны казалось как все просто и элементарно. Но все ведь операции в ту пору оформлялись вручную, документов составлялась, расценивалась, проверялась масса… и все действия классифицировать и производить приходилось сверхсрочно: и итоги потом считать и платежные ведомости вручную писать для выплаты денег. 
Мой предшественник, нужно отдать ему справедливость приучил работников очень строго придерживаться порядка и законности в расходовании денег из кассы. Он признавал только выплату рабочим – аванса и заработной платы.
Но денег у всех явно не хватало. Особенно, если учесть факт, что непьющие рабочие встречались в нашей практике очень редко… И мне очень не хотелось на этой почве портить свои отношения с основными тружениками. И я  при возможности, понимая прекрасно, что ложной добротой своей, разлагаю дисциплину, разрешал  выдачу внеочередных авансов, зная даже, что мужики пропьют их. И что будут потом раздоры в их семьях. Но, как только приходилось поглядеть только, в каких условиях зарабатывают труженики свои «получки» и жалко становится их, язык не поворачивается сказать «нет». Ведь их же деньги, не мои же!.

                Глава     -  19  -

 Через полгода осенью заехал ко мне в гости товарищ мой из Воркуты латыш Владимир Александрович Марус.. Он и жену мою хорошо знал, был даже на нашей свадьбе в Воркуте.  Да и не только на свадьбе… Сколько лет проработали рядом, без слов научились друг друга понимать. И разница в национальности растаяла почти до уровня полузабытых традиций. В новых условиях Рязанской области что я – хохол – украинец, что Володя латыш. оба «залётные», волной прибитые к берегу. Приехал пообщаться, посмотреть, как нам живется в стране Рязании…
Я понимал его – отпуск на Севере длинный, денег много получил… Ехать на море – брюхо греть – не хотелось своей «Малой родины» уже нигде не было, даже в Латвии остались только детские воспоминания и взрослая замужняя дочь, у которой своя семья, свой нелёгкий быт… и тяжёлые детские воспоминания….
Словом… в большом мире «Материка» - я с женой детьми самыми близкими были ему людьми.
Вызвался он помочь мне на работе, да поглядеть изнутри на стиль нашей деятельности. Не сидеть же ему одному в пустой квартире целый день, когда мы на работе.
Понравился он женщинам моего отдела… И они – ему. Коллектив дружный, компанейский. Без моего вмешательства даже, по своей инициативе пригласили его они поработать у нас. Уговаривали всем обществом… «на время хоть, пока пришлют» постоянного мне заместителя…
А кто пришлёт? Откуда ему взяться этому работнику при нашем дефиците кадров? И уговорили! Да так и остался он на несколько месяцев поработать, а целых четыре года проработал он моим заместителем.
И странно для нас с ним. Он – на десять лет меня старше, практически – был одним из моих учителей высокой специальности… И вдруг – его моим заместителем? Но мы с ним не дети – понимали – так уж выпало в нашей жизни…
Насколько же проще стало работать! Организованней. Когда появился он у нас. Хоть выходные иногда можно было использовать, вечерами не приходилось сидеть долго…
Сколько же обаяния, мудрости и эрудиции внес он в коллектив… Да не только бухгалтерии, но и всей организации, как незаметно повлиял на качество микроклимата…  Мне одному ни за что бы всё осилить. 
Квартиру и ему дали сразу,   рядом с моей. Чистенькую, светлую со всеми по-городскому образцу того времени удобствами. Приехала из Краснодара его подруга – Люба.
Мы с ней до этого не особенно симпатизировали друг другу, но тут терпели и старались быть полезными, где это возможно…
Владимир Александрович – человек общительный, приветливый, сразу же завёл дружбу со многими, будто и не его круга людьми. Я удивлялся – ну как, на какой почве сумел он подружился, например, с капитаном милиции – заместителем начальника районного отделения?. Оказалось – оба себя чувствовали «шахтёрами». Не знаю – какой горняк из этого «мильтошки» из Кузбаса, но уж для Володи – шахтинскоого бухгалтера из Воркуты – большую уж долю смелости нужно было иметь – называть себя шахтёром.  Правда все премудрости работы шахтера, условности языка, взаимоотношений были им изучены и прочувствованы досконально. Но всё же… 
Боялся я одного – как примет нового бывшего каторжанина районное высшее общество…. И партийные органы…
Но прошло и это. Проглотили  в благодарность за культуру общения и чисто балтийскую готовность прийти на помощь любому в ней нуждающемуся.  Эта черта его  вызвала в своё время и моё неприкрытое восхищение в бухгалтерии Воркутинского Шахтоуправления, переросшую  в крепкую неподдельную дружбу даже  при  огромном расстоянии до самой его смерти. Но это потом  совсем в другой жизни…
         
                Глава – 20  -
 
А пока.  Я, несмотря на не весть откуда прилепившийся к моей новой должности авторитет, продолжал ощущать себя будто «не своей тарелке», как ласточка, прилепившаяся к окну чужого дома.
 
   А у меня за спиной конечно и семья. Квартиру-то  дали хорошую (для того, чтобы привязать меня – не ушел бы куда!)  половину отдельного дома. Садик с огородом мы сами соорудили. Детей, всех троих, разместили в детском садике стройуправления. Потом постепенно – перекочевали они в школу. И там, и там были на хорошем счету. Были пионерами, комсомольцами. По уровню воспитания семью нашу везде считали одной из лучших, приводили в пример, относились с уважением. И никто, никогда детям и не намекнул даже, что отец их, мягко говоря, был «немного не такой как все». Не мог готовить же я их заранее к познанию правды.
А привело такое осторожное воспитание к тому, что когда, уже после 91-го года сын приоткрыл немного завесу, заглянул, узнал правду обо мне… да и не всю, а какой-то маленький кусочек той огромной правды… и то поразился. И сказал тогда с горечью: «Папа! Ну как же ты мог?». А объяснять было слишком долго и много еще времени утекло, пока он понял, что и к чему!
И вообще отношение детей ко мне было очень разным, и по-своему очень необычным.  Так с Леной, из-за подобия нашего состояния здоровья  - болезни почек пришлось нам лечиться в санаториях, или около них, города  Трускавце.  И это предопределило стиль наших с ней отношений. 

Простая картина, например, ходили мы с ней на прогулки много раз при поездках для лечения наших почек в город Трускавец. Я старался привить ей элементарные правила поведения: ну хоть  здороваться со знакомыми первой. Она только отвечала (здрасте…), что особенно заметно было в Украине. Или пропускал вперёд её, при входе в дверь. А она старалась наоборот - меня пропустить раньше.
До воспитания ли было нам, если часто приходилось при несовпадении рабочего дня детям приходилось дома быть одним под руководством атамана выдумщицы Лены. Часто даже с приложением Любы Дорофеевой. Они (особенно девочки) были представлены сами себе с риском и  огромным к ним доверием. Это привело однажды к тяжёлой травме – перелому ноги Любы.
Они придумали себе увлекательную игру:  Их кровати с панцирной сеткой, пригали   по очереди кто дальше, помечая мелом и вытирая мокрой тряпкой. Люба должно быть побила рекорд и сломала ногу. Остальные, отнесли её в сторону   и продолжали соревнование.
На целый месяц пришлось маме сидеть дома, ухаживая за ребёнком с ногой в гипсе.   

При переезде из Кораблино в Рязань я постарался устроить обеих девочек в элитную школу, где преподавали немецкий язык. Как же я пожалел потом: эта «элитарность» отыгралась на нервах наших «деревенских» детей из-за сравнительной распущенности рязаночек, сравнительно с нашими скромницами.
 Люба в Кораблино была всеобщей любимицей и баловницей (особенно у соседа по квартире, бывшего профсоюзного председателя).
Ей тогда сестра моей жены после труда в ГДР подарила оказавшееся ненужной пианино, я устроил Любу в музыкальную школу и водил её два раза в неделю на уроки. Это очень сблизило меня в семье с младшей дочкой в её переходный возрастной период. 
Но в Рязани, спустя несколько лет она оказалась из-за моих ошибок в воспитании её самым забитым ребенком, до того даже, что не могла выполнять домашние уроки, пока я не приходил с работы.   
  А Серёжа в Кораблино отличался тем, что на людях меня стеснялся. Даже идти по городу рядом, как родственник. И бывало, плёлся сзади при походе куда- либо.  Он должно быть с ранних лет готовился подсознательно к уходу из семьи и самостоятельной жизни. Потому после семилетки поступил в техникум и уехал в Рязань. Но и мы всем семейством последовали за ним. А он в армию. После армии  женился и ушёл жить к жене, пока не развёлся. Почему-то он, сам не стал курить, не приучился пить и вообще стал порядочным человеком. Как «сами собой» и  дочки «воспитались» и прожили жизнь порядочными людьми.
  Жена без моей помощи там устроилась работать в районное упавление кинофикации, потом перевели её в городской совет – бухгалтером. А особенно после приглашения по специальности в райфинотдел.  Везде при дружном отношении в подруг,  руководителей и всего окружения отлично.  Укреплялись  мои тылы – рос авторитет нашей семьи в городе.
       Особенное значение это имело со знакомством с  Марией Семеновной – председателем  Городского Совета.
       Мария Семёновна покровительствовали нам  всё время жизни в этом городе. даже в период наката на меня со стороны партии и КГБ. 
И я в душе своей был бесконечно благодарен всем, в своём окружении за доброе отношение, и укрепление веры и в мою порядочность в период моего относительно законного существования, когда даже паспорт был с пометкой .
 
 Это было тогда особенно важным потому, что много праздников мы проводили по инициативе подруг жены, мужья которых занимали видные должности в городе и районе .  А могло вдруг всё внезапно измениться.
       Жена моя вообще очень легко сходилась с людьми, зная быт Воркуты,  просто относилась к моему прошлому, и  считала, что вся эта политическая возня вокруг моей фигуры (и ссылка и наезды «органов") во многом только плод фантазии и следы чьей-то зависти. Иногда ее женскую ревность для решения каких-то своих мелких проблем, кто-то подтравливал, и она начинала немного воевать. Потом она успокаивалась. Причины для этого были надуманы  -   я не мог себе позволить никакой лжи в поведении, слишком большие могли быть косвенные этого последствия.
 Да и мы привыкли жить открыто, быть постоянно среди людей. В доме всегда чужие дети – товарищи, подруги…   Даже, иногда слишком открыто иногда сложно    …Сложность ведь могла возникнуть совсем  из ничего
  Вот, например, как-то вечером в дом вошли два измазанных в глине мужика. Стояли у порога, неловко переминаясь с ноги на ногу. 
 В грязи одежда, на хорошем подпитии – алкогольный запах сразу распространился по передней. Но они  извинились сразу по-доброму. И попросились … переночевать.
 Объяснили – они из соседнего города, копали колодец где-то на окраине посёлка. Закончив работу поздно, получили расчет, как договорились, их ещё и угостили заказчики… но ночевать не пригласили. На автобус они, конечно, же опоздали.
Битый час ходили по городу –  в дом – но никто не пустил.  Да оно и понятно: чужие, в грязи все, и пахло от них сытным русским ужином.
А к нам их  направили соседи… как видно злой шутки ради. Сказали им – там живут люди хорошие. Эти-то обязательно – пустят. 
Розыгрыш – шутка!   Но уж мужикам  действительно было не до шуток.
А мне – так, тем более. Выгнать их я не мог. Не по-людски это бы было. Соседи-то ведь наблюдали издали, из-за забора. Выпроводил бы я – разговору бы на весь город! А совесть! И для детей это послужило бы примером на всю их жизнь.
Ну, и что тут делать?
Нужно было к соседу сходить – посоветоваться. Но не скажешь же им: подождите, мол, что офицер милиции скажет.
А, если сказал бы Семён Максимович:  -  Не пускай! Опасно это! – Что тогда делать?
Интересно всё же: а что бы он сказал? Мой милый простодушный сосед – офицер милиции?
      Пригласил таки на свой страх и риск. Поймал и жены подтверждающий мнение мужчины - мужа взгляд.
    Дальше в переднюю они постеснялись - не прошли. Умывались даже над тазиком.     Накормила жена их на табуретках… Собрали мы матрацы, телогрейки, одеяла походные  -  что попроще и помягче.
     Показал я им, где туалет у нас… Но замахали руками.  Нет!  Нет! Обойдёмся.  Перетерпим…  Как?  Убеждения не помоги
     Они поднялись чуть свет. Завтракать отказались наотрез. Поблагодарили и дали нам добрый совет – поберечь себя и детей.  И не верить каждому встречному. 
      Ну что тут скажешь? А если бы мы поступили по их совету, как они сами заговорили бы?      
      
     На полном доверии в нашем коллективе проходили даже такие щепетильные политические мероприятия, как выборы. От меня никто и не пытался скрывать всю специфику этого «действа», «порядок» его проведения, увязку этого «порядка» с центральной комиссией, и даже консультации по подтасовке «голосов» с руководителями этой комиссии проводили в моем присутствии.
      Для меня это новостью не было: фарс, как фарс. Их много таких было в той жизни. Все мы были – артисты кукольного театра, все, как на сцене. Все на своих местах? И режиссеры, и гримеры, и суфлеры.  А кукловод местного  ранга –  в «хитром белом домике»  Не на меня же одного это все было рассчитано, как на зрителя!  Я автоматически был вписан в систему со своим порядковым номером. Как же без меня? А кто же стал  финансировать «застольные мероприятия» после того, как дело будет сделано? Да разве без главного наша Серафима выдала бы хоть копейку из кассы? Потому, ради денег, меня по приказу назначали даже заместителем председателя комиссии!
         Но фактически заместителем был наш лучший бригадир Серёжа Лапонов. Это он знал, как провести кампанию так, чтобы наш звонок в центр о результатах был первым, и чтобы процент проголосовавших был на установленном для нас свыше уровне. И чтобы голосовавших «за» был 99, 7 %. Это так потому, что в прошлом году – было 99,7 %!
         У Серёжи Лапонова были даже «специалисты оформления праздничного стола». Только им было ведомо, какие дефициты продуктов были выделены каждой организации, да не через магазины, а прямо с базы.  И мастера по приготовлению особенных блюд. 
          Наши кукловоды держали телефонную связь с районным центром,  те – с областным. И никто не смел занимать телефонную линию частными разговорами, когда решался такой «важный государственный» вопрос!
          А сосед наш,  Семён Максимович, по этому поводу как-то сказал мне
           Ну, уж простота бездумная! Я, знаешь, несмотря ни на что за тебя голосовал бы на самую высокую государственную должность в стране! Прощё  и честнее ведь никого не найдёшь! 

                Глава  - 20   -

    Но вот однажды…  Это было, как кажется на пятом году работы в том районе.
   Партия решила мне указать «своё место» 
   На районной конференции, посвященной результатам выборов в Верховный Совет СССР, первый секретарь РК КПСС наконец открытым текстом прямо выдал команду в отношении меня:
 « В наш круг, товарищи незаконно проник враг. Среди нас появился «шпийон»! Это не наш! -  прозвучало громко и отчетливо на весь район. И названа была моя фамилия имя отчество и занимаемая мною ответственная должность..
   Такого скандала старожилы района не помнили. 
    Они тогда могли даже меня изолировать и выдворить из города.   
    Мне сообщили «сочувствующие» о происшествии почти сразу же по завершению конференции по дороге в банк.
    А я знал о таком уже происшествии, что совсем недавно - еще лет 6 – 7 до этого было так, что человек, названный «чуждым элементом» в такой речи, и с таким акцентом самим «Хозяином района»  -  был фактически обречен. На него собирали всю грязь и всё, кто, и что мог. И правду, что раньше терпелась и желания выслужиться перед начальством. Чтобы каждому из них доказать свою лояльность, свою степень партийности, послушания… Любые действия тогда для них были допустимы: физические, моральные, провокационные…  Нужно было такому опозоренному, «обосраному» побыстрее убираться из района пока жив был сам, и имущество его не сожжено, не залито. Ведь для такого защиты нет, ни от милиции ни от пожарных… Защищать его бы никто не стал. И любая форма его самого защиты толковалась бы не в его пользу.   
    А я тогда, признаться, всё-таки очень растерялся.  Ну  из каждых десяти человек, хоть один сомневающийся да был. Были недовольные моим поведением.   Обижен ли чем?.
    Что было мне делать?
    Уезжать из района по -доброму?
    Семью везти к теще, чтобы детей не травмировать?
    Подавать в суд?
    И как же такой вариант смешон был в ту «смешную» эпоху!
    Уполномоченного Стройбанка Виктора Сергеевича кабинет заперт – он сам тоже был на конференции. Я подождал на стуле у окошка в самом конце коридора, под удивлёнными взглядами клиентов.
    Ушёл, не дождавшись, как только стало темнеть на улице. 
    И, со страхом, вздрагивая при появлении каждого чужого человека, ждал реакции общественности.
   
    Но, день прошел – ничего в городе не изменилось, было все по-прежнему. Второй день – было все спокойно и тихо. Может новость без демонстраций и митингов и обсуждалась по углам, но без особенных эмоций.
   И жена моя тоже хранила молчание.
    А Мария Семеновна, милая могучая конопатая женщина… Председатель городского Совета – это она шеф жены по службе.  мне встретилась на улице… Один – на один.
  Я ожидал, как она будет реагировать – отвернется, перейдет на другую сторону улицы. И не осудил её бы даже её в уме своём.
   Но она… Поздоровалась первой…, как  даме не очень-то  положено.  при этом даже подчёркнуто вежливо…
  И мне показалось…  или почудилось?  Что она даже подморгнула лукаво тогда одним глазом.
 А потом, когда прошли даже годы – я вдруг понял – могло ведь это и не показаться! Вот и пойми эту власть и их партийных работников!
    И председатель пригородного колхоза неожиданно на улице остановился. Поздоровался, будто стесняясь чего-то…,
      -    Ну и как?  -  Говорит.  В психобольницу не смогли отправить вас эти комедианты?  -    Смотрит прищурившись, а глаза смеются!  А дальше как? 
 И пригласил к себе... за кормом для кроликов…
   -  Вы, - как говорят, держите такую скотину? – Спросил,  Так, будто ровно ничего у нас и не произошло. И он не был тогда «Там»
    -   Да ведь без мяса скушновато в доме, особенно, когда дети. А в магазинах когда было и не вспомнить.
   А я ощутил к себе отношение в коллективе района, в котором жил -   был явно «своим» и защищенным.
    А – «он» - этот партийный руководитель района - оказался «чужим» и в неуважаемом «органе».
    Мне сочувствовали молча, у кого-то было и желание извиниться за проступок «Первого» без слов, но так, чтобы и я понял или догадался.
    - Три к носу! Все пройдет, «как белых яблонь дым»  -   выразил поддержку сосед – Семён Максимыч - майор милиции, хотя и явный «стукач» по долгу службы в своей должности.   
   Казалось бы: живи и радуйся. Празднуй свою победу на самом высшем уровне.
  Только неспокойно стало на душе от такой победы. Я знал прекрасно в нашем «Белом доме» затаилась на меня большая обида. А обид прощать они не умели.
    На месте секретаря райкома партии у меня, лично, тогда как мне казалось, хватило бы чувства собственного достоинства, подать в отставку.
  Да. Что-то проскакивало вхолостую в нашем государстве.
    А потом, с самого начала 1965 года – к двадцатилетию Победы в Великой Отечественной, по требованию Райкома у нас готовились списки лучших работников для награждения специальными медалями.
    Без моего ведома, «на авось» в список включили и меня.
    Но, не прошёл «авось» – вычеркнули из списка в райкоме КПСС.  Наши руководители, мои товарищи даже обиделись за меня, все испереживались…
    И, придумали сообща: написан был приказ об объявлении мне благодарности за какие-то заслуги и выплаты мне персонально премии на 70 рублей. И это было, как извинение передо мной. Или откупные. И во столько, так оценили стоимость той медальки.

                Гпава   -  22  -

     Мои родители длинное, южное лето проводили в Молдавии, там была родина отчима.  Зиму они попробовали провести у нас.
    Отчим, как человек осторожный и дисциплинированный, на второй день по приезде решил сам сходить в милицию, совершить «таинство» временной прописки. Пришел оттуда и высказал мне свое удивление:
    -   А ты знаешь? А тебя тут знают…  И уважают даже.  -   
    Я это знал, даже уж очень хорошо,  но решил  возразить.
    -   Гляди ты!  И в милиции     даже ? –    Но это еще не все.
    По какой-то ассоциации, на него вдруг накатившей, он мне рассказал тогда очень для меня знаковое происшествие.
    -  В Виннице жил у меня добрый приятель. Звали его Свирид Омелькович. Ты может и помнишь его – мы у него в гостях были в 43 году. Так я его, этого Свирида,  случайно встретил в 1950 году в Киеве. Меня тогда из Лесного поселка вызывали во Львов на следствие. Увезли нас в 1947 году с мамой внезапно, а в кооперации на меня «друзья» повесили недостачу товаров. Вот и вызывали меня на расследование. И я ездил тогда, разбирался. А когда назад в Сибирь ехал, так в Киеве задержался на сутки из-за пересадки. Билетов в кассе не было. И пошел я искать знакомых для помощи. Вот совсем случайно в коридоре Управления «Вукоопспилки» и встретил тогда того Свирида.. Он большой начальник уже был. И планок у него на груди для орденов было уже много-много. Поговорили немного мы с ним в буфете, повспоминали войну, оккупацию… Он отошёл, извинившись, позвонил на вокзал и билет мне выдали без очереди. И тогда он, Свирид этот, как узнал, что ты с Ниной в лагерях, жалел вас и сочувствовал очень. «Как же так? – говорил он – Они же с нами были в подпольщиках - Сопротивления! И с сыном моим - Степаном дружили!» 
    Предложил он и документ со своей подписью и печатью дать о том, что вы таки были с ними в советском подполье. 
     -   Степан жалко сгинул тогда, он бы тоже подтвердил.
   
    Надо же было вот так! А меня-то ведь в 1954 году в Винницу возили, может и встретились бы с ним, если бы повезло.
    Короткое воспоминание нас обоих перенесло будто в другой мир, в наше прошлое, не так уж далёкое, но уже постепенно исчезаемое во времени. 
    Я, со своей семьей, ровно десять лет прожил в Кораблино – рабочим поселке, вскоре ставшем городом.  Это были практически мое первое десятилетие после заключения и ссылки. Не всегда мы тогда делали, что нам хотелось.  Но осталось всё же моральное удовлетворение уровнем нашего  противостояния общему политическому и духовному направлению в районе. Это немного напоминало мне то, как мы в юности нашей представляли себе отношения при «солидаризме», между людьми, с очень разными характерами, ещё более различны в своих убеждениях, но честно относящихся к общему делу!
   И мне казалось, что нам всем было хорошо в том городе, тепло и уютно. Вопреки недобрым взглядам со стороны создался там очень дружный коллектив. В нем были все: и партизан из отряда КГБ времен войны, несколько активных стукачей от партии и «органов», майор милиции – мой ближайший сосед и лучший друг в дополнение, и партийный актив СМУ… а среди них и я – «отпетый контрик» с «очень туманным» прошлым… И товарища моего латыша-каторжанина в своём прошлом, по-доброму приветливо принял наш разноликий, но дружный коллектив. В котором по-человечески относились друг к другу и жили, как святыню оберегая правду и порядочность в отношениях.
    Мы, как калоши при входе из грязной улицы снимали с себя все эти наши политические и должностные явные и тайные отношения и признаки, и общались друг с другом без обид и подозрений. Так, как люди голые, общаются в бане.      
   Родители мои особенно долго в тот год задержались около нас. Казалось, все условия были для этого. И комната для них, светлая, большая, с окнами  в сад, огород за домом, сад с молодыми деревьями… Даже кустик винограда – родственник из Молдавии. Отец привёз несколько веточек. Пустили корни весной, прижились…
А я ещё из Трускавца – санатория -  притащил в горшочке розу палиантовую. Тоже корни пустила и разрослась под окнами пышным кустом.
Но, как только снег сошёл, затосковали мои предки по солнцу молдаванскому.
-  Ну что мы здесь, как птички в клетке! Там – раздолье, сады кругом, воздух пахучий… Нас все знают, все уважают. А здесь – сейчас только милиционеры стали здороваться… Да и там своё всё, а здесь, как на службе…
-  Как так?
Оказалось – отец по огороду рассеял молдаванские семечки.  Жена моя оговорила. Нельзя! – говорит.  Мальчишки через забор будут за подсолнухами лазить, огород топтать.
Мелочь-то казалось бы. Но родители народ самолюбивый, гордый. Дети тоже от опеки отвыкли. Мы на работе, а они после школы сами себе представлены. Бабушка пробовала дисциплину ввести. И нам бы спокойнее. Ведь во всём окружении ребятня – оторви да брось! Курят все, матом ругаются! Нам бы с бабушкой-дедушкой спокойнее. Во время бы и покормили их, и домашние задания уроков посадили бы сделать…
Не слушаются бабушку и наши дети. Молча, поворачивается Лена, на слова бабушки,  и без всяких возражений – во двор, по своим делам.
Мне пожаловалась мама…
-   Ну что же мне сейчас? В угол ставить? Наказывать?
Выговорился я и перед малышами. Головы попускали, выслушали и убежали к друзьям…. Оставили меня при уверенности в том, что завтра всё повториться.
Эх, милые мои! Как же нам ужиться в одном доме, если семечки дороже стали родственной дружбы?

Уехали мои милые старики на родину отчима – в Молдавию, получив в наследство по общему решению всех родственников старый дом их родителей с земельным участком. Звали и меня с собой, да моя  семья, от жены до самой младшей из детей  Любушкой  - воспротивились.
Но вот на перевод меня в Рязань – в наш трест, с повышением  должности пришлось согласиться, как альтернативой через Обком партии и управляющего трестом в город Сасово.
Но, после 10-летнего обживания Кораблинского казённого жилья, в городскую квартиру только что построенного дома я уехал один, жену с детьми оставив паковать вещи и оформлять документы.  Шёл 1973 год.
Оказалось потом: я  увёз свою семью, и сам уехал как раз вовремя.
Кораблино, как сам город, так и весь район официально,   были объявлены в зоне пострадавших от радиации в Чернобыли. В моей семье и мы были наказаны  - заболела и умерла внучка Дашенька.

В Кораблино большой участок кладбища незаметно был занят могилами друзей, соседей и наших добрых знакомых.

                Глава    -  22  -

Мне пришлось несколько раз ездить навещать организацию, шефом которой меня числили. А еще на поиски работника для замены меня самого главным бухгалтером в строительном управлении.
Друзья посоветовали пригласить на должность бывшего работника банка очень перспективного юношу из каменного карьера. Я посетил директора карьера Рюмина, одного из старых своих приятелей, и просил его о рекомендации своего работника в СМУ. Но тому было там удобно работать. И он поблагодарил меня. И  отказался наотрез.   
При посещении дробильного цеха карьера состоялась уж совсем неожиданная встреча: в роли механика, там встретились и узнали друг друга с бывшим при мне довольно жёстким первым секретарём Кораблинского райкома КПСС  Власовым  Его, как я узнал потом, сняли с должности (переизбрали) после ревизии одного из колхозов района. Оказалось, что дочь Власова училась в Московском институте за счёт средств колхоза. Получала там стипендию.
 Рюмин, во время  нашего разговора,  будто специально - показательно для меня, пинком загонял того под дробилку для расчистки выхода . Когда я попытался его урезонить, встретил решительный отпор:
   -  А  он с нами как? Он ещё не так с нами обращался. Пускай на себе почувствует!!!   
    Это было и верно, меня же он тоже обижал не раз, показывая свою нетерпимость к «врагу народа»,  но удовлетворения от мести Рюмина не я не почувствовал, и было лишь тяжело на  Душе, хоть меня весь район именно он настраивал всё время работы в Кораблино.
  Я думал все они в том «Белом»  Доме ко мне «не ровно  дышали»,  но оказалось не совсем так. Люди, как люди -  они разные. Хоть – «советские» - они всё таки особенные!
   И мне подумалось тогда:  как-то моим друзьям  по Организации Сопротивления,  при попадании  в подобную ситуацию, бывает много тяжелее чем мне, защищенному моей специальностью.
   Но однажды пришлось знакомиться и с двумя из них и поближе.
    У нас в соседнем (через лес) Ухоловском районе рабочая бригада строила несколько жилых домов. Когда уезжали они в командировку, денег на пропитание мы   не выдали, не было тогда в банке наличных, но они всё же не отказались - поехали, поверив моему обещанию прислать кассира к ним   на  рабочее место.
Начальник отъехал в райком партии с заездом в автобазу. Но, неожиданно позвонил, что планы его изменились и машину для кассира  он дать уже не сможет. Но меня (именно не кассира, а меня!),   на  машине обкома партии  их работники смогут «прихватить» с деньгами для рабочих и в Ухолово, с обещанием привезти обратно домой. 
Делать было нечего. Я позвонил жене на работу, взял у кассира портфель с деньгами и свою «походную» папку с ведомостями для подписи и доложил о готовности. Роскошная «Волга» подкатила к подъезду, будто тут и за углом  и стояла.
На такой машине с прекрасными картинами, мелькающими вдоль пути,  деловой беседе моих спутников я почти и не заметил, как дорожные знаки стали обозначать приближение к селу Ухолово – столице сельского края Рязанской области.
В оставшееся время, чтобы не отвлекать спутников от делового разговора я попытался подвести итог почерпнутой информации:
Итак :  мне удалось попасть в компанию к самим значительны деловым людям (чиновникам) Обкома КПСС. Она  -  весьма симпатичная женщина. Немного, по-видимому,  лет на 5 – 6 старше меня оказалась Григорьевой,  начальником финансово-строительного сектора Обкома. Её почитали в области по значению вторым после Первого руководителем в ОБКОМЕ. По отношению к ней в районе я убедился в том, что гипербола в этой оценке если и была, то небольшая.
Мужчина третий пассажир в машине был её помощник – по строительству объектов за счет совсем не маленьких средств Обкома. Приходилось удивляться ловкости, оперативности и умению оборотов, при участии ещё и главного бухгалтера  -  Егоровой.  Впрочем, какие удивления, ведь на помощь  в оперативности им всегда приходи секретари местных райкомов, одного телефонного звонка которых было достаточно, чтобы убедить любого, считать законной самую тёмную операцию. 
  Наша машина у крыльца Райкома, была с почётом встречена работками Райкома и Райисполкома, и благодарственными  приветствиями. Как оказалось, больше,  за  установленную им в кабинеты Обкомом, (считай руководством финансового отдела Обкома), деловую конторскую мебель, по качеству деталей которой, не было в области, даже у самых передовых,  богатых  промышленных районов.
Я поблагодарил нашу руководительницу и предупредил, что я, чтобы их не связывать, могу уехать на нашей грузовой машине, привозящей материалы на объекты. Тем более наличных денег уже в основном и не было.
-  Нет уж ! Я ведь обещала вашему начальнику доставить вас туда, откуда мы взяли вас,  и выполню обещание. Так, что завершайте свои дела и приходите сюда. Поедем обедать. Приглашают нас хозяева района.  Обижать их негоже.
--  Ну, спасибо.  Мне и осталось немного:  выслушать лишь пожелания в потребности прораба. Так ведь вернее лично, чем по телефону!

Вскоре почти весь деловой актив  чужого района встречал нас у входа в зал местного ресторана.
Распорядитель встречи нас приезжих, не разбирая на то, кто есть кто, пригласил как «гостей»  на места во главе стола и  разместил поближе к одному из окон. Туда я и пристроил, чтобы  руки освободить и свою папку Нашу спутницу, как важную персону, Секретарь райкома пытался увести на одно из «главных» мест, но она отказалась наотрез, мотивируя отказ тем, что мужчинам за столом и положена к закуске ещё и выпивка, а она  не хочет их сдерживать в выпивке, ведь они у себя дома, а нам предстоит  ещё и дальняя  дорога.
Разговор пошёл о том, что в этом зале не так и давно в Рязани и встречали Хрущёва, и именно наша спутница тогда была полной хозяйкой при секретаре Обкома этой встречи. 
Беседа наша стала более оживленной. Она с видимым удовольствием отвечала на поток наших вопросов о привычках и подробностях не формальных встреч диктатора с народом.
- Вам можно по своим только впечатлениям несколько живых книг опубликовать!
-  Сразу видно творческого человека по его вопросам!  А знаете, я думала над этим,  подруги подсказывали. Даже дневники и заметки для памяти были. Но потом времени оказалось мало. И трудно было определять  право на разглашение информации. Ведь при желании можно  и исказить слова автора. Сожгла, после его ухода.
А я, вдруг вспомнив о своей папке, на подоконнике в ресторане, почувствовал холодок  по  спине.
         -    Будьте добры, высадите меня здесь.
          -    Что-то случилось? Вам плохо? Вас укачало? 
          -    Нет - нет. Всё в порядке. Но мне придётся всё же вернуться.
      Когда я рассказал спутникам о причине переполоха, хозяйка скомандовала: 
           -  Николай Сергеевич!  Разворачивайте машину – придётся нам вернуться за документами.
          Старшая официантка уже стояла перед входом с моей папкой в руках. После извинений и благодарности мы вновь двинулись в путь. И странно мне показалось, настроения нам всем это происшествие отнюдь не испортило.  Мы все стали проще, ближе, и ощущали себя как старыми добрыми знакомыми.
            Она, как оказалось, в Ухолово планировала строителям за досрочный ввод двух жилых домов вручить весьма оригинальную «премию» по своему личному своему обещанию в виде талонов на право приобретения мотоциклов, стиральных машин, пыжиковых шапок и других дефицитных, модных товаров.
           Но, именно эта смена рабочих оказались в отгуле за сверхурочную работу. И она, поспешая в Рязань, в конверте талоны передала через меня, дополнительно приложив ещё и талон на мотоцикл «Урал» и  для меня лично. Я был тронут. Но вынужден отказаться.
           - Очень благодарен. Но я не рассчитывал на такую необычную  покупку и не накопил нудные ресурсы.
           - Я бы могла, конечно, для помощи привлечь ещё Егорову, главного  бухгалтера, однако операция усложнится, да и вам сознание не позволит. Потому сами решите, кто достоин того и ему отдайте для реализации  .
               
                Глава  -  23  –

           А я свой талон решил передать Виктору – техническому – нашему субподрядчику по сантехническим работам – моему соседу.
         -  Ну, удружил! теперь и ты, считай, при колёсах! Куда нужно – только скажи мне: по нужде там, или на прогулку – предупреди только заблаговременно.
         Я конечно к нему по этому поводу так и не обращался. Всё недосуг – дел было по горло. Не пришлось как-то.  Но уже к осени, в выходной Виктор сам подкатил ко мне:
          -   Мне к отцу нужно съездить,  давно не был у него.  Да и медку нам с тобой налить. Не хочешь ли на прогулку  вёрст на тридцать по Ряжской дороге?
           -    А сына можно с собой?
           -    А почему бы и нет – в коляску?  Зови!
 Я малую дочку кликнул из соседнего двора.
           -    А Серёжа где, дочка?
           -     На пустыре в футбол играет.
           -     Позови, пожалуйста…Он нужен очень.
Они примчались вместе вдвоём. Как на перегонки.
           -    Сынок!  Давай-ка  съездим с дядей Витей к его отцу – покатаемся и медку купим заодно.
   Он с готовностью в момент прибежал с банкой в сумке, заранее заготовленной.
   А дочка, гляжу, отвернулась от нас. и плечики задрожали, губки, надулись,   как у лягушонка, только  «к- в –а» не слышно.
           -    Ну, что ты, маленькая?  Мы сейчас по-мужски втроём. А тебя с Ленной дядя Витя потом покатает отдельно.
           -       А мы с Серёжей вдвоём, в коляске…  И смотрят вдвоём на меня.
           -   Нет, ребята. Милиционер дядю Витю оштрафует на дороге. И придётся нам  ещё и пешком потопать. 
           Слёзки вытерли, улыбнулись сдержано и… мы поехали…
            Дорога до выезда на Ряжский тракт была пустынной, недавно отсыпанной ещё лажным песком  и вся тонула в зелени и разноцветьи.
             На подъезде к повороту к одинокому дому отца Виктора мимо нас промчался чёрный блестящий лимузин с затененными стёклами.
            -   Должно  клиенты к родителю приезжали на приём.
             -  А он у тебя что лечит?  - спросил я, зная, что он лекарит по  родовому наследству.
            -   Да почитай от всего. Но спрос больше всего на всё, что пчёлы ему помогают. Вон, пасека какая!  -  И действительно – за домом в кустах 
            Нам навстречу вышла женщина в годах  в светло-голубеньком медицинском халатике.
            -  Одна из медицинских сестричек, бате для помощи. -  Отметил Виктор. Недобрый знак! Занят старик!
            И  действительно. Она виноватым голосом зачастила:
            -  Ох, не вовремя, ребята!  Сам-то занятой! Гости приехали из самой Москвы. Три дня  в ожидании.  Всё скребли и чистили. А он прилёг с дороги и вставать не хочет. Говорит:  «голова кружится». А и-то!  Хоть машина и хороша, но ведь триста вёрст и здоровому не по силам! Так что ты уж   не обижайся!
             -   Ну. Что ты? Я уж не маленький.
              А , когда отъехали версты три, тогда только проговорил:
             -    Хоть поздороваться можно было бы? Как-то не так ты, батя! Ну всё! Проехали. Назад не  вернешь!
             -   А зачем, назад?   - Не понял я.
              - А для вас. Хотел мешок спросить у сестрички. Твоим кроликам надёргать клеверу. Гляди – какое раздолье кругом!
             -   Ты что, Вить? А встретит кто?  Ещё тебя подведём! Да и я в районе не последний человек.
             -   Да кто тут встретит? Пусто…
              -   А, как назло.
 Да, действительно. Такая мысль не уходила у меня из головы, как только въехали в это пахучее разноцветье. Мои бедные колики и не знают, не ведают, что такая элитная пища для них, кроме веток от клёна из нашего двора.  Мне показалось, что и сын повернул свою голову и посмотрел пытливо на меня….   
              Нет… Показалось… Ему и не обидно даже было, что банка в сумке у нас для мёда так и осталась пустой.  У детей психология не с такими запасными карманами, как у взрослых.  И самых разных взрослых. Что подумал бы, например директор совхоза, если бы увидел, как мы рвём его клевер? Сделал бы вид, что не заметил? Потребовал бы выкуп?  Стыдил бы нас?  Постой-постой! А тут ведь директором – Женщина  работает!!! Вопрос усложняется… Тем более, что мы с ней хорошо знакомы. И она – Клавдия Степановна, как помнится,  Герой социалистического труда времён Хрущёва.  Но звёздочку не носит. Почему?
             --  Виктор!  А почему  здешняя директорша не носит звёздочку? Не знаешь?
              --  Знаю, Только  не скажу!
               -  Ну и правильно! Замолчим для ясности. А Серёже всё это до Фени. Вырастёт – узнает. 
              Навстречу нам по узкой дороге почти вплотную проехал самосвал, со свежим песком.   -    Откуда дровишки? – Спросил я вдогонку машине.
               - Из песчаного карьера -  дорогу отсыпают.  Хорошо, что  -  шофёр трезвый. Как это опасно! Здесь место тихое - милиция не дежурит – и шофера никого не боятся. 
               Только рот успел он закрыть, как впереди, нам напротив, показался ещё самосвал с песком.
               Виктор просигналил, предупреждая его о нас, но звук мотоцикла   при тяжёлом рокоте грузовика был совсем слабым.,
               Серёжа тревожно голову поднял, на меня глянуть…   – Встретились глазами и   успокоились …  Но вдруг он резко вжался в коляску, руками что есть силы опираясь о бортики. А я внезапно ощутил внезапно ощутил себя  в полёте, где-то внизу оставив спину Виктора за которую держался. И пролетел, будто не сам собой, а  с чьей-то помощью, и, ни за что даже не зацепившись, и распластался на асфальте, только козырьком фуражки прокопав след по свеженасыпанному песку.
    Секунды отщёлкивало моё растерянное сознание. Я не сразу мог сориентироваться:  Где это я? Почему? Как сын? Как Виктор? С трудом столкнув фуражку с головы, но поворот шеи,  вызвал, будто укол в шее, острую боль и заставил себя принять прежнее положение.
    Попробовал пошевелить пальцами рук, локтями, ногами в коленях…
     -  Филиппыч? Живой? Что, и где болит?  -  Это Виктор согнулся надо мной с тревогой.
     -   Ну почему «живой»? Зачем ему, чему-то болеть?  А как там сын? Как ты сам?
     -  Ну, если у тебя ничего не болит, то всё в полном порядке . Без царапин даже!
     -    Погодь, капитан! Давай  рассудим, пока не отъезжая от этого места!  Ну и что это было?  Не показалось, ребята, вам всё это очень даже странным.  Попробуйте повторить наш прыжок! И что бы вы рассказали своим друзьям?  Удача это или дурное происшествие? Если вы мне скажете, что кто-то нам помог со стороны, я спорить особенно не буду. А кто?  И как? И можно сказать, что это просто было нормальное ДТП. Но!  По мне - больше похоже на какое-то маленькое чудо. Поглядите - голова моя в песке, а плечо на асфальте, даже ухо  присыпано.  Как кто примерил.
       -  Ну, и команда у меня крепкая!  Это одно, что можно сказать. Т Давай грузиться, да скорее с этого места. Земля тут видно не простая с норовом!
      -  Не простая. Это – часть породы из террикона, что с шахты добывали. Кто может знать, что за земля здесь, что здесь раньше было лет так тысячу. А земля ведь по сути своей, она живая, она только прикидывается бесчувственной, а она всё понимает и помнит. Шофера, много раз я слыхал, жалповались – со страхом проезжают вот этот отрезок новой дороги. Говорят,  часто многим казалось,  будто кто-то рядом с ним ещё в кабине сидел чужой и сопит. 
   Ну да ладно причудилось многим. Поехали.
      -   Сергей!  -  Спросил он сына.  А ты: как пережил приключение? Не очень испугался?
       -   Я – нет! Мне- то что? Я на своём месте, как сидел, так и сижу!
       -    А, если бы сестру взяли с собой?
        -    А я бы и её удержал.
       -  Ну вот и молодец! Мужик, он и есть мужик!  Ребята, а знаете, я хочу просить вас: Давайте не будем никому рассказывать об этом нашем приключении? А то добавят ещё, и другой раз мамы да бабушки не пустят в «мужскую прогулку». Договорились?
         -   Да. А мне-то что? Договорились…
          -   Пускай это будет нашей мужской тайной!
   Сын действительно рассказал о «нашей мужской тайне» нашим женщинам только по моей подсказке, и то только через много лет, когда мы жили уже в Рязани, а он уже закончил техникум. «Ах-ов и Ухов»от мамы было уж очень много. Но ему уже не нужно было у мамы отпрашиваться на «мужские прогулки». И дочка - Любушка уже не обижалась, что её с собой куда-то не брали.
           Годы промчались так быстро, дети росли незаметно, им казалось уже, что мы всегда жили тут в этом городе При этом детском садике,, в той школе, с этими друзьями.
       Дома, после  школы, приходилось Любе, или уходить в  гости к подругам, или (до прихода с  работы  жены) , поступать под команду старшей сестры, изобретательницы и выдумщицы, ещё кого- то из её подруг, а иногда даже трое 
Для меня с женой в этом была огромная опасность.

                Глава  - 24  -
               
      А в Рязань меня перевели с повышением по службе в 1973 году – через 10 лет моего « побега»  из томской ссылки. Всё таки, жаль было оставлять тот гостеприимный  посёлок, что городом стал  только – только перед нашим туда прибытием .  А кто-то любопытный нашёл и копию того приказа.  Оказалось: что посёлок, как город, родился: когда бы вы думали?  А  первого  апреля, как и я. Только через 25 лет. Я В  1924 году,  а он  в    1949!    Тогда, 1 апреля 1974 года, только я пришёл на работу, на часок раньше положенного времени, меня уже встретил звонок секретаря управляющего:
   - Юрий Филиппович!  Юрий Сергеевич (управляющий трестом Филин Ю.С.) вас уже ожидает.  И командировочное удостоверение мы уже заготовили.  Вместе с Иваном Антоновичем.
   -    Вот незадача! Но ведь  он же знал, что я сегодня только родился?
    -    То и есть, что он знает. Кстати, и я поздравляю вас!  Но и вашей родине тоже строители тоже празднуют свой день рождения. Они его с вами и пригласили  к себе на праздник.   Его-то  вызвали в обком партии. Так он с вами посылает кадровика, как секретаря партбюро – Ивана Антоновича. И машину свою вам отдаёт для поездки.
      -  Вот как. А больше никого?  Значит, в машине ещё одно место есть? Тогда я жену свою с собой заберу. А то дома будет скандал - обида – в такой день и меня увозить – не отпустит!
     -  Ну, это уже  ваше дело! А я ему доложу, когда вернётся. Да, пожалуй, это будет уже завтра. Он и сказал, что его сегодня нет ни для кого.
      Жену тоже уговаривать не пришлось – она на работе отпросилась и приготовилась к встрече с друзьями, в  родном для нас  городе.
       Всё поучилось прекрасно. В Кораблино, уже при въезде, меня с женой перехватил «Дед»  (Так все знакомые и друзья называли Валентина Рычёва – партизана КГБ в прошлую войну, а в ту пору, одгного из самых моих преданных друзей.)
        -   Ко мне!  Ко мне, пожалуйста!  Обед уже на столе. Рюмки налиты. А-то в клубе народу очень много. Они все сыты.  А вы с дороги – кишки марш играют! А парторг вас прикроет пока.    
        Было, правда не очень тактично, товарища подводить, но не мог же я рисковать здоровьем, чувствуя, что и голова уже кружится. Тем более: Какие тут рюмки?   Да и Иван Антонович, садясь в машину, уже жевал что-то.  Это я надеялся на то, что меня отпустят  домой ещё  перекусить, до официальных поздравлений.
        Я проглотил у приветливой Лиды наспех что-то уж очень съедобное и вкуснячное, жена тоже, и мы двинулись в сторону клуба строителей, с надеждой на продолжение «перекуса».
        -   Я вам оставлю,  Юрий Филиппович.  Или с собой передам в дорогу!  - Это Лида Рычёва заметила мой плотоядный взгляд, когда я вставал из-за стола.
     В коридоре  перед клубом было пусто, дверь в зал  закрыта.  Но энергетика большого скопления народа вынудила  сжаться и завибрировать  в ожидании сердце.  Рычёв  резко открыл дверь и энергично втолкнул меня в зал.  На какое-то мгновение  зал вздрогнул,  набирая в сотни лёгких предельную порцию воздуха.  И без команды сразу раздалось громкое:
      - «У-р-р-а!!!, И не «Ура» даже, а просто дружный возглас, как то бывает на стадионе, когда гол забьют, что невозможно воспроизводимый в письменной форме.   
Сотни ладоней протянулись мне навстречу. Десятки готовы к дружеским поцелуям и были разочарованы присутствием моей жены.
      -    Да пропустите же их на сцену!  -   Пытался навести порядок в зале председательствующий парторг. Ну, хоть его одного! -  Но путь мне был прегражден наглухо сияющей массой народа.
         -    Ну. Хоть одного только Юрия Филипповича!  -  Просил парторг.
          -    Нет!   -   Звучал категорический ответ.  -  Он нам самим нужен!!! Отняли его «насовсем», так хоть здесь в клубе его с нами оставьте!!!
          Уже в средине зала освободили почти целый ряд для всех со мной, а  «Дед» предупредительно прикрывал меня от любопытных взглядов, чтобы не рассмотрели моих слёз.  Я не мог ни рассмотреть, ни узнать среди толпящихся  рабочих,  одетых в праздничные костюмы, нарядные платья.
        -  Здравствуйте, родные мои!  -   Поздоровался я, хотел громко, но получилось  хриплым голосом.
        И опять слова мои утонули в новом, дружном хоре, голосов.
         Я  всё присматривался к женщинам, но не мог среди разодетых по праздничному женщин найти мою зама – Раю Круглову .
         Я подспудно всё время чувствовал свою вину, потому что уехал  неожиданно по вызову в Рязань и оставил должность её без хоть какой-то передачи дел. Это было уж очень «по свойски», но очень рискованно,  даже не решив вопрос о назначении  официального мне преёмника или официального заместителя.
        А Раю (Круглову Лахью Эйновну). Это её так своевременно предложил мне по дружбе сосед – милиционер. Её муж – племяш Семёна, привёз  (финку, кстати) с двумя сыновьями из Карелии. И почти сразу, только оформившись  к нам мастером, получив комнату в общежитии, уехал в командировку, зная что без возврата.  Семён Максимович остался заложником своей новой для него родни, потому что,  как оказалось, пригласил их в наш город. 
    А я  тоже тогда выручил соседа - друга, а ещё больше самого себя, принял  её в штат на работу (хоть и с испытательным сроком).
     Испытание она выдержала, выполняя техническую работу при должности рядового бухгалтера, оказалась ценным и очень скромным работником, но мои подчиненные мне женщины неожиданно взбунтовались.
     Пришлось «хош – не хош» - мне брать под свою защиту помощницу. На повышение по службе, после того, как уехал наш для всех дорогой Владимир Александрович, надеялась давно уже тут работающая (тем более уже старшим бухгалтером!) и с дипломом специалиста!  Клавдия Ивановна Ермакова.   Потому я просто не мог, да и не имел права своим заместителем назначить нового, даже очень способного, работника! Но главной причиной всех этих конфликтов стало новое обстоятельство:
    Она была «разведёнкой!», а это в глазах большинства женщин в нашем обществе было самым позорным пятном – опасностью в лазах любой замужней женщины. В этот круг сплетен включая и МОЮ ЖЕНУ !!!
    Хоть она, эта Лахья Эйновна, и майору милиции, соседу Шибкову, и мне.  обещала, при оформлении на работу тогда, (и держала своё обещание!) Понимая непростую для нас обстановку, вести себя очень скромно и быть такой в действительности .  Но. Однажды подруга Раи в конце рабочего дня зашла за ней на работу. Я ещё оставался обдумать обстановку, Рая видя это,  задержалась у выхода: как я буду реагировать? Но я отпустил её с подругой.
- Юрий Филиппович! Вы добрый начальник! А почему бы вам не пользоваться случаем? Один раз ко мне бы забежать, второй – к Рае? -  и так невинно уставилась мне в глаза, придержав за руку  подругу.
      -   Ну, уж это провокация! Так  ведь нечестно! Да  вы же  перессорились сразу, как все женщины!
      Рая приостановилась, прислушиваясь к нашему диалогу, но опустила голову и выскочила в дверь.
      «А ты уж и готова нарушать наши условия!» - Упрёк так и завис между нами.
       Ох, и сложно было с этими женщинами. Нигде так не было! Ведь правду  бывалые  люди говорят, что, если при разговоре женщина с мужчиной придерживаются какой-то темы, то  подспудно между ними пристраивается и вторая, подчас и самая главная. А там был город особенный город «текстильщиков»  !!!
     Начальник не вмешивался в дела бухгалтерии, хотя иногда напоминал:
      -  Отвечать, если что случиться всё рано нам обоим придётся.
      - Ох дорогой мой, самый близкий, самый преданный в этой жизни  друг, Владимир Александрович, вертелось наслоений  условностей в  моей  голове.   что же ты тогда со мной и со всеми нами наделал!! Как мне мне тебя не хватало.
        Я помнил обо всех этих обстоятельствах! И о том, что со мной они портить отношения не хотели, но мою жену, по - женски, так умело подтравили, что она очень мудрая женщина, приходила ко мне на работу и требовала «выгнать ЭТУ!» из моего кабинета (там было и её рабочее место). Я  уводил жену из конторы и переносил «разборки» к себе домой в свою семью.  Если бы оставался у нас наш Марус, может я тоже не уехал из этого города, и жизнь была короче и сложилась как-то  иначе. 
 
                Глава     -  28  -

        Мы тогда на том торжестве постепенно расселись, одновременно здороваясь с новой группой рабочих. И, наконец,  выступавший новый для меня  Председатель Райисполкома, воспользовавшись минутным перерывом смог продолжить свою речь:
        -   Я и не придавал значения тому,  что район наш потерял очень ценного работника, которого мы должны были более рентабельно использовать и у нас. Очень хотелось вас послушать со сцены,  но примем во внимание неожиданность такой просьбы для вас, уважаемый Юрий Филиппович! Я прошу вас, как начальника кадров треста, Иван Антонович!  Возвратите нам нашего главного бухгалтера!
        -    Верните!  Отдайте!  -  Зал стоя разразился хором.   
        -  Но скажите нам сегодня, рассейте наши сомнения -  ведь вы с удовольствием вернулись бы, если бы представилась возможность? Только скажите, а потом мы все скажем своё веское слово.
        Отвечая, я постепенно двигался по ступеням к сцене. И жена, а за ней и Дед – Рычёв, шаг за шагом прикрывая мой тыл, чтобы слышал весь зал.
        -  Нет, мои милые!  Не всё сейчас от нас с вами зависит. Приказ на должность в трест подписан Министром, ожидают моей помощи почти тридцать строительных и промышленных организаций в области и городе. Жизнь не стоит на месте! Вы и представить себе не можете, Сколько добра и светлых чувств подарили вы все мне! Как я вырос рядом с вами. Так, что отпустите вы меня, наша связь не прервётся, я приеду, как только буду вам нужен.
        Меня ещё многие выступавшие благодарили за готовность вместе с коллективом  праздновать день создания города, одновременно и мой день пятидесятилетия.
         Оставаться на «главную» часть нашей встречи никак нельзя было оставаться.  Так получилось в жизни, что тот день так и остался в памяти  моей самым счастливым, но и памятным торжественно отмеченным в моей жизни. Кто-то в тот вечер, когда за столом в ресторане сидели, говорили потом, отметил  с рюмкой чистого, ключанского, спирта,  дрожащей от волнения руке:
        -  А вы знаете товарищи и друзья, что именно ему,  Юрию Филипповичу.  Досталась почётная роль в нашем городе - быть  антиподом того самого «Швили», что признан  был  олицетворением  организатора приписок.
        -   Ну, это уж слишком сложно для нас, не совсем понятливых. Да и кто знал, кто ещё помнит того хитрого грузина. Но и он, и  Юрий Филиппович,   оставили свои глубокие противоположного значения следы в истории нашего небольшого, но родного для каждого из нас города….    
          
        Мне пришлось  ещё, несмотря на занятость в тресте ещё несколько раз «возвращаться домой» не только для защиты обиженных, неожиданно посещать «свою вторую родину». Но ещё и отдавать долг участием в похоронах лучших друзей – сослуживцев. И начальника – Илью Ефимовича Куликова, главного инженера  Николая Ивановича  Стенина и соседа – бывшего председателя Профкома, потом майора милиции Шибкова Семёна Максимовича.  По пути на Север, над районом, оросив  радиоактивным дождиком, как видно там прошла  туча из моей родной Украины.   
      Но мы со Стениными:  Николаем Ивановичем, Ксенией Андреевеой  и с Сашей (его сыном) успели всё же в добрую пору в Молдавию в гости к моим родителям. Отдохнули, поглазели на будущую Приднепровскую  отдельную республику и даже приценились к должностям:  его и моей.
     -   Приезжайте, сказали нам. Всем обеспечим!
      -  Нет - нет. Это мы так пошутковали!  У вас так речка есть, а у нас корабли!!!
     Но жизнь пошла бы совсем по иному  пути.
  И вдруг:  тревожные знаки!!! Во-время поездки в Трускавце по путёвке в санаторий для лечения почек  я принимал гостей – свою двоюродную сестру Татьяну Кишковскую с дочкой Ольгой. Они тогда жили в городе Стрый. Потом, после смерти мужа поменяли квартиру в Казахстан город в ту пору Целиноград, ставший столицей Казахстана городом Астана.
     Так вот от неё, от Татьяны из Казахстана в 1991 году я неожиданно получил телеграмму о том, что её брат Юра, из Австралии уже находится в Москве, как делегат встречи «Конгресса Соотечественников»  с Президентом Ельциным.   
Я уже на второй день, всё и на работе и дома отложив на потом, у входа в гостиницу  «Москва», успел встретиться с Юрой. А ещё  - с Соней – вдовой брата Александра (Шуры), крестника моей мамы и новым мужем Сони (старшей, как её звали потому, что её внучку тоже назвали её именем) – корреспондентом американской газеты, аккредитованной  в Москве. Квартиру и этой двоюродной своей внучки я разыскал в надежде на организацию отправки в США при помощи священника отца Леонида (сына брата Шуры) для излечения там больной острым белокровием первой нашей внучки (доченьки Серёжи). Но мы опоздали тогда -  маленькую мученицу Дашеньку похоронили в Рязани.
     Мир менялся в чём-то каждый день в самых неожиданных местах.  появлялись новые родственники в Москве. И в Рязани пополнялся круг знакомых: то и дело неожиданно встречались «земляки» - оставившие Кораблино прежние потенциальные знакомые.  Бывшие знатные там люди, может быть и  не знавшие меня в Кораблино, радостно  приветствовали  «земляка», как равного.  Так неожиданно, с посредничеством нашего парторга – кадровика, как доброго старого друга  начальник милиции полковник.
      А бывший там «на родине» зам директора горторга – «тут» директор областной базы любезно пригласил в гости, к себе службу и при его помощи  мне удалось заменить в конторе нашего треста больше половины канцелярской мебели.      

    Как листочки бумажного календаря, крепко скреплённые клеем, порывом сильного неожиданного ветра носило нас из одной эпохи в другую, не связывая, всё перепутав.
    В прошлом, будто из другой планеты мелькали лица, сложная информация     соотношения и вес каждого из них  в обществе.
     Не более, чем просто строчки записи в автобиографии, при трудовой книжке  все мои страхи от совсем недавнего 1960 года.
     Я чувствуя возраст, стал готовить уже и документы для выхода на пенсию с должности пике моей служебной карьеры -  главного бухгалтера Объединения «Рязаньгражданстрой» Министерства Жилищно-Гражданского Строительства РСФСР. при ухудшающихся отношениях с руководством, да само настроение было соответствующим
В Рязани то и дело встречались «земляки», перебиравшиеся из Кораблино знатные в прошлом работники: в основном на пенсии.  Начальник районной милиции полковник  председатель  Райпотребсоюза, председатель райисполкома. Среди называемых знатных в прошлом элиты жителей Кораблинского района не забывали они вспоминать и меня. Становилось, будто в прямой зависимости, почая 

                Глава      -   29  -   

       Проходила очередная эпоха жизни,  начатая побегом из сибирской ссылки.
    1991 год  отметился ликвидацией СССР, никак  не схожая с прошлым. Встречающиеся «земляки» больше напоминали  мне героев моих же книг в другой обстановке, при других отношениях.
    При прежней «нормальной» при них обстановке каждый, у кого была власть и какое-то влияние эту «норму» считали естественной и обоснованной, для других – относительной. Начиная с 91 го нужно было примыкать к более принятой и выдавать и за свою. И не только в политике, в  быту и отношениях. Со стороны похожим было общение прежних знакомых разного уровня гражданского статуса (и мужчин, и женщин при них в роли приложения)  на общественные игры. 
    То и дело значение того или иного «земляка»  в новом областном обществе расцветало новыми качествами из-за подробности поведения в прошлом, скромности его (её ли)  или наглости. Это был тот или иной накат пены сплетен, то и дело меняющийся при притоке новой информации, дезинформации ли,   женской ли зависимости, или мужской.
   Я помню, был одно время достоянием обеденных перерывов общественности  всё новые подробности  поведения Солженицына во время его жизни в Рязани. И несколько из обедающих, в те отдалённые времена продолжали обедать в том ресторане. А кто-то вспомнил подробности укрытия  опального писателя от выборов  должно  в Верховный Совет. Вот это был обед! А активность обедающих,  большая встреча!
    А уж  общёние прежней элиты общества разных районов в театрах, концертах.
     Да. Рязань  -   не  Михайлов! Но прибавлялась парадность с ущербностью
для простоты общения и утерей не всей  культуры человека? Это от личности, человека.. Но уж духовности – это  уж безусловно!
   Отложилась в Душе встреча с апршоым:   
               
                Глава    -  30  -
 
   Было утро  уже 19 ноября (как помнится) 1992 года. Праздника Водосвятия Крещения.  Погода была чудесной. Мы с женой отправились в сторону  площади Свободы. Она отправилась за творогом и молоком от раннего  привоза, а я с синим  бидончиком за святой водой. По дороге зашли на крытый рынок, ничего не купив, вышли на оживлённую улицу Свободы.
    Она направилась – в сторону Торгового Городка, я – в сторону площади и пути к храмам на горе, где шло  освящение воды.
 - Ты глянь кто там идёт!  -   Вдруг вдогонку вскрикнула мне жена.
 -  Да нет! Не там! Через дорогу!
    А там - с противоположной стороны улицы - не обращая внимания на движение транспорта пробиралась нарядная по моде пожилая женщина, одной рукой будто загораживаясь от надоедливых машин, другой - подавая сигналы  кому-то на нашей стороне.
     Я вдруг узнал её несмотря на разительную перемену!  Это была и она и не она ! Зинаида Андреевна!  А на той стороне, с места, откуда она отошла, только пару шагов сойдя с тротуара,  защищённый придорожным столбом, стоял её муж и пытался руководить транспортом.
     И как ни странно, шофера   послушно тормозили, пропуская странного нарушителя. Она уже ступила на наш тротуар, когда   муж помахал рукой всем нам, двинулся не спеша в сторону площади.
     -   Зинаида Андреевна! Вы ли это?  Можно ли так рисковать?
      Она, обнялась с моейженой, одновременно подавая мне руку.
     -   Здравствуйте, Люда! Здравствуйте, Юрий Филиппович!    Я так рада вас видеть, что мне было не до законов, а тем более меня же охранял сам Закон! Правда «Закон» ои уже в прошлом времени!  Но пускай бы попробовали задавить!
     А вас я  пробовала уже разыскивать пару раз, но  неудачно. И решила: не судьба, значит нельзя! Это он, мой прокурор обещал мне сюрприз!
     Жена, выслушав краткую сводку о пред пенсионных мытарствах мужа, извинилась, лукаво улыбнувшись :
      -  А ваш муж не ревновал вас?
       -  Что вы? Он их очень уважал. И Владимира Александровича бывало, а тем более нашего самого главного.
       Она ушла по делам торговым, а мы замолкли, растерявшись неожиданно неподготовленными к встрече.
     -   Вы знаете, что я вас очень хотела видеть. И главное… для чего: хотела сказать, чтобы вы себя  не мучили… тем поступком…с тётей «кочкастой», как её ваша дочь обозвала. Вы же подумали тогда… могли же подумать… что я приревновала её к вам! Там же ещё «на Родине» второй, и что мир и люди все очень простодушны. А тут совсем иной мир, и люди с овсем иные. Здесь кто может понять, как это пожилая женщина может долго ухаживать за цветком на окне только для того, чтобы в срок подарить букетик человеку в знак особенного уважения? По их мнению. Чего уж проще:  закажи букет роз и подари! Так нет же! И поймёт ли Он?  А эта «Кочкастая»  … Ещё вышла подразнилась! Как девочка!!!
     -   Ох уж эти женщины!!!   Сколько лет  и помнить все детали  «большого» происшествия!!!  У вас ничего не случалось? Никто не болел?  Как вы можете тратить своё  время так бездарно?
     -    Ну, слава Богу! А я-то боялась, что вы придумали
себе такую заботу и с ней жили всё это время.   
     -    Могло бы даже и так быть, если бы кто-то из нас к кому-то был неравнодушен!  Но нет же, мы оба понимали прекрасно, этого не было! И не могло быть! Это были отношения, способность к которым награждаются только некоторые. Чтобы где -то в подсознании ощущать чью-то боль, чью-то радость, глубоко даже от себя  скрытую симпатию .
      -    Всё, дорогой мой, уважаемый Юрий Филиппович! Мне нужно бежать. Он же где-то ждёт меня. Терпит.   Больной ещё. после недавнего инфаркта. Спасибо вам, что встретились. И что вы есть в этом мире, что мы вообще встречались. Побежала!!!
      -    Спасибо и вам за такой «сюрприз»!
      Убежала, ещё оглянувшись.
А я  облокотился на стол у дороги и долго смотрел в ту сторону, где  она была.  И было тоскливо от того, что ушло что – то очень доброе и хорошее.
       А потом  с наполненной священной влагой контейнером, потом,  я сходил к памятному знаку, месту в храме захоронения святого Василия Рязанского, подождал, пока был там очередной посетитель, помолился, как умел ему, и двинулся в обратный путь. В дороге ясно предчувствуя новую эпоху в своей жизни.    
     Я забыл Ей сказать, что был уже записан на очередь в Министерстве весной поехать на ревизию  в Краснодар.  Для меня с расчётом - специально для встречи попутно там с Владимиром Александровичем.
               
                Глава   -  31  -

     А я таки был летом в Краснодаре. Провёл от имени Министерства ревизию, а  дорогой мой Марус, устроил мне такой приём, что я считаю то лето самым счастливым в моей жизни. Были и вечерние беседы (я жил у него на квартире).  Была и та очень странная экскурсия в Сочи и Новороссийск. И много - много ещё светлого и такого загадочного от последней встречи с другом. Я тогда даже сделал попытку утонуть в Чёрном море:  перегрелся на солнце и попал на течение, каких говорят много по побережью. И,  главное, люди кругом на расстоянии вытянутой руки… Но… стыдно просить о помощи…плыть - негде развернуться, а по дну пропригап на кончиках пальцев, захлёбываясь водой с соплями до берега. Отлежался немного и пошёл к своим… Потом Володе рассказал одному. В дополнение к ночному предупреждению:  отец будто  зашёл в мою комнату почти перед подъёмом, а я поднял голову и спросил:  «Что? Пора уже?». Он только головой подтведип.
      А я  , нырнул в подушку… и с ужасом подумал:
      А отца – то не было уже несколько лет в живых! Вот из головы эта история и не выходила.  Да к тому же Сочи – сам по себе город, будто переполненный вызывающими одеждами, толкающими к грани с грешниками, произвольно появляющимися, будто в дрожжевом растворе мыслей. Там трудно жить скромникам северных регионов.
     С Зинаидой Андреевной мне больше не пришлось встречаться, и не смог передать ей привет с пожеланиями от Марусов… 
      И вообще в жизни и в Мире наступила новая длинная, всё убыстряющаяся революционная с непонятная полоса, полная смертельных воспоминаний и самых неожиданных,  от себя независимых решений .
 
                .