Тихо-тихо, слышно, как за стеной капает вода- кап…кап…кап… Я сижу на полу, прислонясь спиной к сырому кирпичу. Какого хрена меня сюда занесло? Не знаю. По идее, надо бы встать и найти выход, но сил нет. Сижу, слушаю капли. Больше всего хочется лечь на холодный земляной пол и уснуть, спать долго-долго…и чтоб никто не разбудил. Умом понимаю, что это будет последнее, что я сделаю в жизни. Если засну- замёрзну нахрен. Сижу, прижав колени к груди и обхватив их руками. Джинсы промокли насквозь, впрочем, вся одежда уже сырая, волосы тоже мокрые и липнут к лицу. Надо встать… надо встать… надо…
Вдалеке какой-то смутный свет, шаги…люди? Окликнуть, пусть заберут меня с собой! Из горла вырывается только невнятный хрип. Никто меня здесь не услышит, тут и подохну, идиот! Снова пытаюсь закричать, тихо, слишком тихо! Вдруг голоса, свет ближе, чудо, неужели меня услышали?
Свет бьёт мне в лицо, пытаюсь рассмотреть их, ничего не вижу. Заслоняю глаза рукой. Меня тормошат, о чём-то спрашивают, поднимают на ноги. Не могу стоять, ноги не слушаются. Падаю. Меня опять поднимают, трясут…
-Где остальные? Где остальные, сколько вас было? Куда они пошли?
Будто я знаю… не знаю, язык не ворочается, я пытаюсь ответить, не могу. Свет тускнеет, наступает темнота…опять темнота.
Меня что- то колет в руку, комар, наверное, кусает. Вот зараза, больно-то как! Пытаюсь убрать руку, не получается, кажется её чем-то зажало.
-Дёргается…-кто это говорит, а?
-Живой, значит,- ещё кто-то. Голоса незнакомые. Пытаюсь открыть глаза, не получается. По лицу проводят чем-то мокрым, я с трудом разлепляю веки. Небо…тусклое, серое предрассветное небо. Размытый силуэт наклоняется надо мной.
-Эй, слышишь меня?
Слышу, слышу…только вот сказать не получается, мычу в знак согласия.
-Вроде очухался,- кричит он,- идите сюда!
Я прикрываю глаза. Раз я вижу небо, значит, я выжил. Внезапно возвращается боль, левую ногу точно раскалённой спицей прокололи сверху до низу, спину выкручивает со страшной силой. Я ловлю ртом воздух, пытаюсь закричать, но не могу, горло пересохло, я хриплю…
-Блина, быстрее,- кто-то хватает меня, снова колет , я пытаюсь вырваться, но меня держат крепко.
-Тихо, парень, не дёргайся, сейчас отпустит…-кто отпустит? Боль чуть ослабевает. Я хватаю ртом воздух, чувствую, как по лицу текут слёзы.
-Что у него с ногой?- больно же, не надо!- перелом?
-Понятно…- а мне ничего не понятно. Кажется, я сломал ногу.
-Поэтому его и бросили, идти-то не мог. Оставили одного. Может, хотели на обратном пути забрать, а может, думали, сам выберется.
-Думаешь? Скорее всего, бросили умирать. Как бы он выбрался, со сломанной ногой по тем лестницам? А если бы хотели вернуться за ним, то хотя бы воды ему оставили.
Меня бросили? Бросили умирать? Нет, неправда! Не могли они, или могли? Я не помню… ничего не помню… Вода…пить! Я судорожно глотаю, захлёбываюсь, кто-то поддерживает мою голову, я хватаюсь за флягу, пью, кашляю…господи, как хорошо, вода… снова укол, прямо через штанину, я плыву. Кажется, они думают, что я вырубился, но я всё слышу, правда, только открыть глаза не могу, и шевелиться тоже.
-Носилки?
-Зачем, так дотащим, на руках. Тут кожа да кости.
-Возможно, позвоночник повреждён, лучше носилки. Сколько ему лет? И откуда он там взялся? Группа спускалась в другом месте, там они пройти никак не могли.
-Лет четырнадцать - пятнадцать, не больше. Может, заполз сам, выход искал? Мы случайно на него наткнулись, чудом можно сказать. Показалось, что кричит кто-то, решили проверить.
-Так может он и кричал?
-Нет, ты же видишь, он почти уже покойник был, ещё полчаса - час и всё.
-Странно всё это. В той группе не было подростков. Выходит ещё кто-то в катакомбы полез, что ли?
-Выходит, да. Где-то ещё вход есть, неучтённый. Вот очухается, надо расспросить, как следует. Сейчас-то бесполезно, он и имя своё не вспомнит.
Имя… а какое у меня имя? Не помню. Как-то же меня звали? Я постарался вспомнить . Никак…Ничего не помню до того, как оказался сидящим у кирпичной стены подземелья.
Меня снова подняли, положили на что-то твёрдое, понесли. Всё.
Я открыл глаза. Свет, яркий, больно смотреть. Где я? Наконец рассмотрел потолок, белый с сеточкой едва заметных трещинок. Я лежу на жёсткой кровати, под одеялом. Рядом с кроватью какая-то железная палка. Пытаюсь пошевелиться, не могу - рука привязана к кровати. Кто- то идёт, подходит ко мне. Высокий мужик, в зелёной пижаме и шапочке. Врач?
-Проснулся?
Я хочу ответить, но язык не слушается, выходит какое-то мычание. Он довольно улыбается, берёт откуда-то стакан с водой, осторожно даёт мне пить. Ставит пустой стакан куда-то за кровать, снова спрашивает:
-Как тебя зовут?
Я честно пытаюсь вспомнить, как меня зовут. Не получается, и я говорю в ответ:
-Не знаю.
Мне кажется, что я говорю громко, на самом деле получается едва слышный шёпот. Врач явно расстроен, он отвязывает мою руку, вытаскивает иглу капельницы. Я совсем не чувствую руку, точно её нет. Только вижу. Он прижимает вену куском ваты и сгибает мою руку в локте. Внимательно на меня смотрит. Снова спрашивает:
-Что помнишь?
-Стену,- отвечаю я,- кирпичную. И вода капает, только её не видно. А потом меня нашли.
-Отдыхай,- говорит врач,- ничего, вспомнишь.
Он уходит, и я засыпаю.
Мне снится, что я сижу в комнате, переполненной какими-то смутно знакомыми людьми. Я потерял ключи от квартиры и зашёл к двоюродному брату, а у него собралась компания. Брат старше меня на пять лет, студент. Они что-то бурно обсуждают, я не вникаю, просто сижу в углу, на кровати.
-Ребёнок, чай будешь?- спрашивает меня какая-то девушка. Не дожидаясь ответа, суёт мне в руки горячую кружку. Я благодарю, отхлёбываю сладкий чай. Впрочем, девушке явно плевать на мои благодарности, она уже отошла. Насколько я могу понять, им не хватает одного человека, кто-то не пришёл. Один из парней вдруг смотрит на меня. Я просыпаюсь.
Так, значит, у меня есть брат, двоюродный. Значит, есть и семья и дом? Дом, от которого я потерял ключи… Я шёл домой, откуда? Из школы? Или ещё откуда? Нет, я наверно учился в школе. Сколько мне лет? И самое главное, как меня зовут? Не помню. В голове снова и снова звук падающих капель.
Ко мне подходят мужчина и женщина. Женщина смотрит на меня, и на её лицо быстро наползает разочарование. Я всматриваюсь в них. Пытаюсь найти хоть какие-то знакомые черты - напрасно. Женщина качает головой, потом говорит мне:
-Прости, я не могу тебе помочь. Я тебя не знаю.
Голос у неё срывается на плач, и она выбегает прочь. Мужчина садится на край моей кровати.
Он из полиции. Спрашивает меня, что я помню. Я рассказываю ему всё, про свой сон, про брата, про кирпичную стену и капающую воду. Он явно разочарован, не знаю, что он ещё хотел от меня услышать. Он снова и снова спрашивает меня о чём-то, мне уже надоело отвечать, как машина- не помню, не помню, не помню.
Он говорит:
-Нужно тебя сфотографировать, разместить в газетах. Не с неба же ты свалился.
Я соглашаюсь, он достаёт маленький фотик. Делает несколько снимков, потом уходит.
Я думаю о нём и о той женщине. Наверное, у неё пропал ребёнок, и она думала, что это я. Жаль, мне кажется, она была хорошей матерью. Я бы хотел, чтоб она была моей матерью, если бы она была моей матерью, я бы, наверное, вспомнил, как меня зовут. Я пытаюсь вспомнить свою мать, но в голове какая-то пустота. Я лежу на жёсткой кровати и пытаюсь вспомнить лицо своей матери. Напрасно. Я и своё-то лицо не вспомню.
Я спрашиваю медсестру:
-У вас есть зеркало?
-Зачем тебе?- удивляется она, но приносит мне маленькое зеркальце в пластиковой оправе. Я хватаю его, смотрю… Зря я надеялся хоть что-то вспомнить - в зеркале полузнакомая физиономия, серые глаза, тёмно- русые волосы, на носу несколько веснушек. Ничего особенного, таких двенадцать на дюжину.
-Ну, как?- интересуется медсестра. Я возвращаю зеркало.
-Могло быть и хуже,- невесело говорю я. И, правда, могло быть и хуже, например, увидеть в зеркале негра в розовую крапинку.
Она гладит меня по голове.
-Не расстраивайся, ладно?
-Ага,- отвечаю я. Она делает мне укол, вздыхает и уходит. Сегодня нет капельницы, и уколов тоже меньше. Болит нога, болит спина и дышать тоже больно. Я дотрагиваюсь до повязки на груди. Врач вчера сказал, что у меня сломано два ребра. Два ребра, нога, ушиб позвоночника…как меня так угораздило? Я пытаюсь вспомнить ещё хоть что-нибудь, никак. Вдруг в голове возникает картинка, яркая, солнечная. Я еду по улице на велосипеде, на новом велосипеде, и кричу от радости. Мне, наверное, лет пять или шесть…и я только – только научился на нём ездить.
Я лежу, прикрыв глаза, и думаю - что со мной дальше будет? Наверно меня найдут, ведь не может быть, чтоб у человека совсем никого не было на свете? Кому-то же я нужен? Или нет…Я здесь уже второй день, а может и дольше. И в подземелье тоже был не одни сутки, ну, я так думаю. Если бы у меня был сын, и он бы не пришёл домой, хотя бы один день? Я бы наверно весь город перевернул. А может я сирота? И поэтому меня никто не ищет. Хотя нет, у меня же есть брат. Или был брат? Не помню…что с ним стало? Голова разболелась от всех этих вопросов.
Я снова задремал.
Я проснулся от душного, липкого чувства страха. Темно, тихо. Ну, да, я заночевал у брата, ключей-то нет. Сон не шёл. Я протянул руку, нашарил джинсы, одел, пошёл в кухню.
Девушка, поившая меня чаем, осталась ночевать у брата. Моё присутствие её явно раздражало, и я её прекрасно понимал, но деваться мне было некуда. В ответ на её очередное шипенье брат негромко, но внятно сказал:
-Что ему, в подъезде ночевать, что ли? Поспит в родительской спальне, они всё равно на две недели уехали.
Я налил воду в чайник, включил его в розетку. Чайник у брата напоминал миниатюрный космический корабль, в нижней части по периметру вспыхивали ярко-синие огоньки. Корабль готовился к взлёту, прогревал двигатели.
Зашлёпали по полу босые ноги, вошла девушка. Из одежды на ней была только футболка брата.
Она плюхнулась на табуретку напротив меня, зевнула.
-Что, чайку захотелось?
-Прости,- мне стало неудобно,- я вас разбудил?
-Не нас, а меня,- она негромко засмеялась,- твой родственник после кекса дрыхнет так, что пушкой не разбудишь.
Огоньки на чайнике вспыхнули красным - корабль к взлёту готов. Я встал и отвернулся, чтоб достать чашку.
-Я его ушатала,- проинформировала меня девушка. Она смотрела мне в спину, и я чувствовал её взгляд. Было неловко, и я спросил:
-Тебе чаю налить?
-Ага,- я быстро оглянулся, она сидела, вытянув ноги, и заметив, что я на неё смотрю, облизнулась. Я достал вторую чашку, заварку. Руки у меня тряслись, и, кажется, даже уши горели.
-А ты…- начал было я, но она прервала меня.
-Я - кошка,- сообщила она,- если меня хорошо гладят, я мурлыкаю.
-Не понял,- признался я.
Она встала с табуретки, подошла ко мне и обняла. Прижалась к моей голой спине, потёрлась лицом о плечо и полувопросительно произнесла:
-Мур?
Я проснулся. Жесткая больничная койка. Я лежу, с горящим лицом и бешено колотящимся сердцем. Что же дальше-то было? Ну почему я ничего не могу вспомнить, а? Брат, девушка…и ни одного имени!
Где-то капала вода из плохо привёрнутого крана. Кап…кап…кап…надо сказать медсестре, когда придёт делать укол, чтоб закрыли кран. У меня даже кости разболелись, казалось, на мне нет ни одного места, которое бы не болело. Я прикусил губу, чувствуя, как по лицу текут слёзы. Попробовал повернуться, лечь поудобнее. Зря я это сделал, теперь в бок точно горячей кочергой ткнули. Я застонал.
-Ты чего?- вошла медсестра, не та, что с зеркалом, а другая.
-Больно,- пожаловался я. Она только пожала плечами, терпи, мол, и вышла. А я не сказал про кран, не успел. Вода по-прежнему капала. В тот день ко мне никто не пришёл, жалко. Я бы был рад, даже тому мужику из полиции. Он бы задавал свои вопросы, а я бы отвечал, что ничего не помню. Может я бы даже рассказал ему про велосипед, и про девушку. А может и не стал бы. Особенно про девушку, зачем это полицейскому?
Я попытался представить себе её лицо, треугольное, с острым подбородком. Большие карие глаза и копна шоколадных кудряшек. Как же её звали? Ну почему я не помню имён, почему? Я ведь помню, что чашка - это чашка, например. Я попытался вспомнить надпись на бейджике медсестры, той, у которой было зеркальце. Не смог. Я потерял все имена, это было хуже всего. Наверно надо найти своё имя, и тогда, как на ниточке, за ним потянутся все остальные. А я просто смотаю эту ниточку в клубок, и буду держать при себе.
Вошла недавняя медсестра с какой-то книжкой в руках.
-Давай так,- предложила она,- у меня словарь имён, я тебе их буду читать. Вдруг ты своё услышишь и вспомнишь?
Я согласился. Рассмотрел её бейдж- Людмила Анатольевна. Ей было лет сорок, наверное.
Она начала читать, я внимательно слушал. После каждого имени она внимательно на меня смотрела, я так хотел, чтоб она назвала имя, которое я бы сразу узнал. Не получилось. Медсестра тяжело вздохнула.
-Совсем ничего?
Я задумался. По правде, вначале был какой-то отзвук…но слабый. Может, это было не моё имя. Но оно показалось мне знакомым.
-Ну, что?- она смотрела на меня с тревогой.
-Артём,- сказал я,- только не знаю, может это не моё имя. Просто знакомое. Но другие вообще чужие.
-Ну, будешь пока Артём, - она, наконец, улыбнулась,- а то лежишь тут, без имени. Болит? Где?
-Везде,- честно признался я,- я повернуться хотел, так ещё хуже.
-Поменьше вертись,- посоветовала она, - тебе обезболивающее убавили, а то привыкнешь.
-Спасибо,- сказал я. Она покачала головой и ушла.
Я лежу и пытаюсь заснуть. Не получается, наверное, выспался уже. Я опять не сказал про воду, а она всё капает и капает. Я стараюсь вспомнить ещё что-нибудь, нащупать ниточку от клубка с именами. Ничего не получается. Капли тяжело падают, стучат в железо. Как будто чьи-то шаги. Внезапно перед глазами возникает картина - я лежу у кирпичной стены, вдалеке мерцает неясный свет. Мне страшно, так страшно, что я с трудом удерживаюсь от крика. Я отползаю в самый тёмный угол, подтягиваю разрывающуюся от боли ногу к животу. Свет всё ближе, из тьмы возникает какая-то странная процессия, освещаемая плывущим над ними шаром. Непонятные фигуры, в каких-то балахонах, идут не спеша, издавая какое-то гудение. Вот они подходят к тому месту, где я был, останавливаются. Кажется, они озадачены, гудение сменяется свистом и щёлканьем. Кажется они рассержены . Я закрываю глаза и уши руками, точно это поможет мне стать невидимым, пытаюсь уползти туда, где ещё темнее ,и вдруг падаю, проваливаюсь, бок пронзает боль. Я вскрикиваю…
Я в больнице. Это всё морок, не никакого подземелья, только за окном шумит дождь. Как же я оказался под землёй? Почему один, где сломал ногу? Не помню…
Нужно попросить бумажку и записать на ней имя Артём. На всякий случай, чтоб опять не потерять его. Я поднимаю руку и пишу пальцем на стене «Артём». Ничего не видно, но оно там есть. Если я забуду, я просто посмотрю на стену, где я его написал. Я лежу и шепчу: «Артём, Артём». Теперь это моё имя, нормальное имя. Даже если оно чужое, ведь ни от кого не убудет, если я попользуюсь этим именем, правда? Правда, ведь?
Наутро пришли врачи, трое. Долго меня осматривали, расспрашивали. Я чувствовал себя манекеном. Потом они рассматривали какие-то снимки, переговаривались вполголоса. Могли бы и не утруждаться, я хоть и всё слышал, но ничего не понял. На одном снимке я, кажется, рассмотрел свои рёбра. На других тоже были какие-то кости, тоже мои, скорее всего. Я так понял, что кости врачам не нравились. Не знаю, по мне кости и кости, разве что не целые местами.
Пришла медсестра, незнакомая. Я ее ещё не видел. Посмотрел на бейджик, Галина Николаевна. А вчерашнюю как звали? Лариса…нет, не Лариса, но тоже на «Л». А я? Накатила паника, я посмотрел на стену, вспомнил. Артём, меня теперь зовут Артём, полегчало. И имя вчерашней медсестры со справочником тоже сразу вспомнилось - Людмила Анатольевна. Точно, имена на одной нитке привязаны, главное теперь не торопиться, и клубок размотается.
Медсестра делает укол, потом спрашивает:
-Как дела?
-Нормально,- отвечаю я,- всё болит, но жить можно.
-Ну и хорошо, тебя скоро в палату наверно переведут.
-А потом?- спрашиваю я, этот вопрос меня очень занимает,- когда уже вылечат?
Она пожимает плечами, думает, потом осторожно говорит:
-Найдётся родня какая-нибудь, если родителей нет. Или вспомнишь, где жил. На детдомовского ты не похож.
-А если не вспомню, и не найдут?- упорствую я, мне надо быть в курсе самого паршивого развития ситуации.
-Три недели минимум ты здесь, а потом, наверное, какой-нибудь центр временного пребывания…не переживай заранее.
Она уходит, а я думаю, что мне делать, если… Может я приехал из другого города? Например, в гости к кому-нибудь. Тогда понятно, почему меня не могут найти. Я ехал и пропал по дороге. Дома думают, что я в гостях, а в гостях думают, что я дома. А я тут лежу и ничего не помню. Надо сказать полицейскому, вдруг, и правда? И тогда меня ищут совсем в другом месте.
Я прикрываю глаза, от этих уколов жутко хочется спать.
Брат сидит за столом и сосредоточенно режет хлеб. Рядом с ним стоит блюдце с кусками колбасы. Я смотрю на закипающий чайник, мигающий синими огоньками, и мне неловко.
-Что,- усмехается брат,- я знатный кайфоломщик?
Я краснею и утыкаюсь взглядом в свои руки. В голове прокручиваются события ночи. Когда девушка мурлыкнула мне в ухо, я уронил чашку. Девушка провела рукой по моему животу и тут брат громко сказал:
-Засранка!
Она медленно отлипла от моей спины, я повернулся - брат стоял в проёме кухонной двери, завернувшись в одеяло. Девушка хихикнула и просочилась мимо него в темноту коридора. Я стоял, как помоями облитый, мне ещё никогда не было так…стыдно?
-Спать иди,- угрюмо буркнул брат,- только осколки убери. Можешь перед сном душ принять, холодный. Помогает.
-А…- я мотаю головой в сторону двери.
-Не твоя забота,- брат поправляет одеяло,- глупо обижаться на кошку. Она всегда такая.
Он уходит, а я собираю осколки фарфора с пола, и иду принимать душ. Холодный. Только толку от этого - ноль.
- Лопай,- брат придвигает ко мне бутерброд. - Точно решил с нами?
Он ведёт себя так, будто ночью ничего не было.
-Ага,- я киваю.
-Жрёте?- в кухню входит девушка, на ней свитер и джинсы. Садится за стол и берёт бутерброд. Откусывает кусок и по- хулигански мне подмигивает. Колбаса с моего бутерброда падает мне на колени.
Я снова просыпаюсь в больнице. Куда я пошёл с братом? И кто ещё там был? Та девушка, что ли?
Опять болит голова. На ноге гипс, он весит сто килограммов. Ну, мне так кажется. Я даже пошевелить ногой не могу. У меня есть три недели, чтоб вспомнить, кто я такой и откуда я. Пока с этим глухо. Странные сны ничего не проясняют, а только больше всё запутывают.
Входит врач, один. Я говорю:
-Голова болит. Очень.
Он берёт меня за голову, смотрит в глаза. Просит вытянуть руки. Руки трясутся, как у старика. Врач качает головой, уходит. Ну вот, никому я не нравлюсь сегодня. За дверью кто-то спорит. Что ж они так орут, думаю я, может тут человек умирает, а они вопят, как потерпевшие. Я трогаю стену кончиками пальцев, стена прохладная и меня это почему-то успокаивает.
Входит медсестра с капельницей.
-Что, поплохело?
-Ага, голова болит,- жалуюсь я.
Она ставит мне капельницу, потом достаёт из кармана бинт.
-Давай руку привяжу, а то заснёшь, дёрнешься, и иголка вылетит, под кожу надует.
Я соглашаюсь, и она аккуратно привязывает мою руку к кровати. Потом трогает мне лоб. Почему-то я чуть не плачу от этого.
Медсестра уходит, и я опять остаюсь один. Справа от меня занавеска, сейчас она отдёрнута. Там стоит кровать, наверно ,такая же, как и моя. Я смотрю туда, делать больше нечего.
Входят сёстры, застилают бельё. Потом идут ко мне.
-Капельница надолго,- говорит одна.
-Потом сменишь,- отвечает вторая,- Лежи спокойно, - это мне. Да я и не дёргаюсь, себе дороже выходит.
Они задёргивают занавеску. Значит, скоро привезут ещё одного бедолагу, и туда положат. Я его, конечно, не увижу, для этого надо встать и пройти два шага. Задача для меня сейчас непосильная абсолютно. Всё равно, хоть какая, а компания, невесело думаю я.
За дверью снова кричат. На этот раз женщина, она рыдает в голос: «Доченька, доченька!»
Я слышу, как ввозят каталку, разговаривают медсёстры, перекладывают человека с каталки в кровать. Хлопает дверь, кто-то вбегает в палату.
-Выйдите отсюда,- резко говорит медсестра.
Женщина сквозь рыдания пытается объяснить , что никуда не пойдёт, я слышу глухой стук. Она что, на колени бухнулась, что ли?
-Доченька, прости меня,- кричит женщина. Я хочу сказать ей, чтобы она не кричала так громко, но молчу.
-Прекратите концерт и выйдите из палаты,- командует медсестра. Они пытаются вывести женщину, женщина хватается за занавеску, и сдёргивает её.
Секунду она оторопело смотрит на меня, замолкает. Медсестра выхватывает у неё занавеску и выводит женщину из палаты. Та больше не сопротивляется.
Я поворачиваю голову и смотрю на соседнюю кровать, пока вторая медсестра вешает занавеску на место. Там лежит девушка, во всяком случае, мне так кажется. Впрочем, я немного увидел, штатив капельницы и длинную светлую косу, свесившуюся с кровати.
-Ну, всё, - Галина Николаевна (да, я вспомнил! Сам!) подходит ко мне, поправляет флакон в штативе.- Вот артистка, довела девчонку, а теперь представления устраивает.
-Зачем?- не понимаю я.
-Да кто их разберёт,- вздыхает медсестра,- ты спи, докапается, я тебе бельё поменяю.
Она уходит, теперь за занавеску. Я пытаюсь заснуть, и, наконец, мне это удаётся.
Снова подземелье с кирпичными стенами. Мы идём друг за другом по длинному коридору. Идущий впереди останавливается, поднимает руку. Останавливаются все. Он достаёт карту, показывает- на карте жирный красный крест, такой же нарисован на стене. Здесь спуск.
Все спускаются друг за другом по шахте. В стену вбиты скобы, я иду предпоследним, за мной - самый старший, тот, что с картой. Примерно на половине пути он окликает меня:
-Эй, пацан!
Я поднимаю голову, он нависает надо мной.
-Ничего личного, просто так надо,- сообщает он, и бьёт меня по пальцам тяжёлым ботинком. От неожиданности и боли я разжимаю руки и лечу вниз…
-Что с тобой?- медсестра, кажется, я её напугал.
-Я упал, - с трудом говорю я, - высоко…
Меня колотит, аж зубы стучат. За что он меня так, а? Не понимаю.
Медсестра отвязывает мою руку и снимает капельницу.
-Ничего, ничего, это же сон,- успокаивает она меня. Я понимаю, что здесь я в безопасности, но никак не могу прийти в себя. Она отодвигает капельницу, и говорит:
-Попробуй сесть, нужно постель перестелить.
Осторожно обнимает меня, помогает. Меня бьёт дрожь, я никак не успокоюсь. Наконец она снова укладывает меня и укрывает одеялом до подбородка.
-Всё, лежи, всё хорошо будет.
Я лежу, а на улице снова шумит дождь. Хоть бы меня поскорее нашли, что ли! Мне становится тоскливо, хоть волком вой. По лицу ползут слёзы, я тихо всхлипываю, и ругаю себя за это. А ещё я, как дурак, завидую девчонке за занавеской, потому, что у неё есть мать.
Внезапно снова шум, грохот. Сёстры бегают, переговариваются громко. И вой…громкий человеческий вой. Я зажмуриваюсь, что же это такое? Что надо сделать с человеком, чтобы он так выл, а? Я пытаюсь хоть как то отвлечься, не выходит, это звук точно загоняет в голову гвозди. Закрываю уши руками, не помогает.
Наконец вой немного стихает. Входит врач, спрашивает:
-Вспомнил что?
Я рассказываю, как упал и как ночевал у брата. Про девушку я не рассказываю, зачем? Врач качает головой, потом спрашивает:
-А сколько вас было, не помнишь?
Я не помню, немного вроде бы. Наверное, человек семь, или восемь. Хотя я могу и ошибаться.
Врач берёт мою руку, рассматривает. Потом другую. Снова качает головой, сообщает:
-Похоже, так и было, следы ушиба налицо. И почему сразу не заметили?
Он уходит. Наверно, запишет мои сны и расскажет полицейскому.
Вой перешёл в монотонный скулёж, снова укол, и я снова засыпаю.
Я лежу на холодном полу. От боли по лицу текут слёзы. Старший смотрит на меня и говорит:
-Надо идти, этого тут оставим. Будем возвращаться, подберём.
У меня сердце чуть не останавливается, как это оставим? Нет, нет, это шутка, наверно!
-Как это,- говорит брат,- нет, вы идите, а я его вытащу.
-Хренью не страдай,- обрывает его старший,- идти должны все, из-за одного урода малолетнего ты весь план срываешь! Ничего с ним не случится, подумаешь, ножку потянул!
Брат наклоняется ко мне, пытается ощупать ногу, я ору от боли.
-Похоже, перелом,- говорит он. – Раз все должны идти, тогда я его понесу. В конце концов, это я его привёл.
-Я тебе сказал, оставь здесь,- зло говорит старший. – Не подохнет. А подохнет - туда ему и дорога.
Я понимаю, что сейчас останусь один…
-Пожалуйста,- прошу я, голос у меня срывается,- пожалуйста, не бросайте меня здесь…не уходите!
-Ну, быстрее,- торопит старший. Брат смотрит на него с удивлением.
-Ты чего, как я его брошу?
-Я сказал, пошли,- старший злится, что- то гонит его вперёд. – Хватит сопли тут жевать.
Мне кажется, что брат колеблется, и я повторяю, уже без всякой надежды:
-Пожалуйста, не уходи…
-Да блин, звери вы что ли!- кричит девушка. – Как его одного-то оставить! Я тоже дальше не пойду.
Она садится на пол рядом со мной. Брат встаёт около неё.
-Ты мне карту дай глянуть,- просит брат, - и мы наверх пойдём. В следующий раз получится.
Старший усмехается, и говорит:
-Фонарь гони. И рюкзаки, вы всё равно одни не выйдете. А так, хоть добро не пропадёт.
-Иди ты в жопу, урод,- отвечает брат, тут старший неожиданно бьёт его. Брат отлетает к стене, фонарь падает. Один из парней подхватывает наши рюкзаки, старший поднимает фонарь, и они уходят. Мы остаёмся в полной темноте.
Я просыпаюсь. Господи, да что же такое там случилось, а? Почему нашли меня одного? А мой брат, и девушка? Они что, остались там? Где же полицейский, скорее бы он пришёл, я бы рассказал ему, что надо найти ещё двоих. Может ещё не поздно. Надо позвать врача, рассказать ему…
Как назло, никого нет. За стеной всё тот же вой, теперь тихий, но по- прежнему выматывающий.
Я собираюсь с духом, надо позвать кого-нибудь. Это же важно, два человека могут умереть, может они там умирают, пока я тут валяюсь.
-Эй,- кричу я,- кто-нибудь! Подойдите, пожалуйста!
Мой голос звучит как-то жалко. Только вой за стеной, больше никого не слышно.
-Кто- нибудь!- я кричу изо всех сил,- люди!
Раздаются шаги, вбегает медсестра.
-Ты что кричишь? Что случилось?
Я хватаю её за руку. Сбиваясь, рассказываю про то, что внизу остался мой брат и его девушка, прошу сообщить в полицию, может ещё не поздно…
-Конечно, сейчас сообщу,- говорит она. – Сейчас, не переживай.
Мне показалось, или она как-то странно на меня посмотрела? С жалостью, точно она знает что-то, чего не знаю я…
-Эй…- тихий голос из-за занавески.- Эй, ты меня слышишь? Ты там?
-Кто это?- так же вполголоса спрашиваю я. Горло болит, слишком громко кричал, наверно.
-Это что, больница?- спрашивает девчонка из-за занавески.
-Ага,- отвечаю я,- реанимация. Тебя утром привезли.
-А тебя?
-Позавчера,- говорю я,- хотя может и раньше. Я позавчера только очухался.
-А ты встать можешь? Или хоть занавеску отодвинуть, тут же с тоски рехнуться можно!- капризничает девчонка.
-Не могу,- мне и самому уже надоело валяться тут, но альтернативы нет.- У меня нога сломана, и гипс наверно тонну весит. Я если с кровати сползу, то встать точно не сумею.
-Блин,- она явно расстроена,- А у меня рука к кровати привязана!
-Так это чтоб ты капельницу не выдрала ненароком,- информирую я,- капельница кончится, и отвяжут.
-Слушай, а ты видел, когда меня привезли?- в голосе явный интерес.
-Видел,- а чего мне скрывать?
-А эта…ну, мать моя, она была?- осторожно интересуется девчонка.
-Была,- коротко отвечаю я. Почему-то мне неприятно вспоминать кричащую и рыдающую женщину.
-Орала, ревела,- уточняет девчонка,- прощения просила, да?
-Ну, в общем да,- подтверждаю я.
-Так ей и надо! Мало я её поучила,- злорадно говорит девчонка.
-Дура ты что ли,- почему-то злюсь я.- Хорошо поучила, сама чуть не сдохла!
-В следующий раз подумает, как меня дома запирать,- фыркнула девчонка,- я бабкиных таблеток наелась, и упаковку нарочно на видное место положила! Ага, и записку ей написала. Она сама виновата, чего пришла поздно ! Надо вовремя с работы приходить.
Мне становится противно. Идиотка какая-то, а я ей ещё завидовал. Хотя, я и сейчас завидую. У меня-то ничего нет, только имя, и то, наверно чужое.
-Слушай,- девчонка не унимается,- а тебе сколько лет?
-Пятнадцать,- я, конечно, точно не знаю, но ведь спасатели так сказали, верно?
-А…- девчонка явно разочарована, - а мне шестнадцать. Тебя как зовут?
-Артём, - говорю я. Мне определённо нравится, как это звучит.
-А меня - Аня. А ты чего здесь?
-Упал я. Летел высоко, приземлился неудачно,- пытаюсь отшутиться я.- Крылья отвалились, ногу сломал, ну и вообще, поломался.
Она хихикает.
- Ну ты и врать, а! Слушай, а кто тут воет?
-Не знаю,- честно, самому интересно,- я не видел.
Она вздыхает.
-А я такой шанс упустила! Вот если бы меня мать не заперла, я бы сейчас уже клад нашла!
-Какой ещё клад,- недоверчиво говорю я, по ходу тут не я один наголову стукнутый.
-Старинный! У меня парень есть,- она говорит быстро, точно боится, что я её перебью,- он взрослый уже, институт заканчивает. У него есть карта подземелья, под городом, катакомбы!
У меня похолодело внутри. Парень с картой…
-Мы должны были вниз спуститься, он сказал, что клад найдём! А эта дура…ты что, не слушаешь, что ли?
У меня в голове точно шестерёнки закрутились. Один человек не пришёл, и предложили идти мне. И я, дурак такой, согласился! А на моём месте должна была быть вот эта Аня, но зачем? В историю про клад как-то слабо верилось.
-Эй, ты чего, заснул, что ли?- похоже, она обиделась. А у меня опять разболелась голова, хоть ложись да помирай.
-Голова болит,- отвечаю я,- извини…
-Попробуй повернуться немного,- говорит медсестра,- а то у тебя уже сплошной синяк. Надо хоть йодную сеточку нарисовать.
Я пытаюсь повернуться. Получается плохо. Медсестра вздыхает, и колет меня в синяк.
-А кто вчера выл?- интересуюсь я.
-Да женщину с улицы привезли, диабетическая кома,- отвечает она,- мозг отключился…
-Она умерла?- сегодня воя не слышно.
-Нееет,- медсестра довольно улыбается,- мы её откапали! У нас так просто не умрёшь, в себя пришла.
Вот ведь, я эту женщину даже не видел, только слышал. А мне сразу лучше стало.
-Отдыхай,- говорит мне медсестра,- скоро капельницу поставлю. Как голова твоя сегодня?
-Да вроде получше,- и правда, болит, но терпимо.
Я лежу, считаю трещины на потолке. Соседка молчит за занавеской, обиделась что ли? А может спит. Я прикидываю, как бы рассказать ей про парня с картой. Наконец, решаю, что как есть, так и скажу, когда она со мной заговорит. Я, наверное, задремал, потому, что мне опять снится сон.
Я сижу дома, на кухне и пью чай. Мать печёт блины, а я жду - она снимает блин со сковородки, плюхает передо мной на тарелку и мажет маслом. Я сворачиваю блин поудобнее. Шиплю, оттого что он горячий и откусываю. Вкусно-то как!
Входит отец, он чем-то расстроен.
-Вот ведь,- говорит он,- баба Саша умерла! Надо на похороны ехать.
Мать плюхает мне новый блин. Я даже не знаю, кто эта баба Саша, так что ем со спокойной душой.
-Когда?- мать переворачивает блин. Я жду.
-Завтра похороны,- сообщает отец,- сказали, ждут нас с тобой.
Я прикидываю - это дня три в школу не ходить, что не может не радовать. Цапаю блин, везёт же мне сегодня!
-А…- мать растерянно смотрит на меня. Я оглядываюсь. Эй, вы чего, родители? Я с вами! Может я всю жизнь о похоронах мечтал!
-Нет,- говорит отец,- нечего тебе там делать. Ты остаёшься. Три дня вполне один проживёшь, денег мы тебе оставим, если что, вон, к Серёге иди. Он, конечно, ненамного тебя лучше, но хоть как, да присмотрит.
Ну, в общем, нет в жизни счастья…
-Просыпайся,- открываю глаза, снова больница. Медсестра с капельницей, опять. Рука у меня, как у заправского наркомана - от запястья до локтя - сплошной красивый синяк.
Медсестра ставит капельницу, привязывает мне руку и уходит. Я лежу, прикрыв глаза, и соображаю. Значит брат у меня - Серёга. Родители уехали хоронить какую-то неведомую бабу Сашу. Но я третий день только в больнице лежу, и сколько - то ещё по катакомбам лазил. Не сходится, почему они меня не ищут? Ведь приехали домой, ребёнка нет, позвонили брату, его тоже нет. Никого нет, надо же что-то делать! Звонить в полицию, в больницу, в морг, в конце-то концов!
Слышу, как кто-то подходит к кровати, приоткрываю глаза – незнакомый мужик, в зелёной пижаме, вытаскивает шланг капельницы из флакона, и опять его туда втыкает. По прозрачному шлангу ползёт пузырёк воздуха… Эй, что это?!
Мужик оборачивется, я пытаюсь выдернуть иголку, закричать, он зажимает мне рот, а свободной рукой прижимает мою руку к кровати, я отчаянно вырываюсь, пытаюсь выдрать руку из бинтов. Воздуха не хватает, у меня темнеет в глазах, я кусаю мужика за руку. Кажется, иголка вылетела из вены, руку точно сжимает, мужик рычит: «Сдохни уже, тварь!», и душит меня. Я борюсь, царапаю его руки, пытаюсь оторвать их от своего горла, но они точно железные. Перед глазами уже плывут радужные круги, кто - то кричит, зовёт на помощь…я вдруг вижу за плечом мужика светловолосую девушку. Она поднимает штатив капельницы…
Всё, я проваливаюсь в темноту.
-Дыши, дыши,- командует кто-то. Я хватаю ртом воздух, я могу дышать…
-Давай, открывай глаза!- а можно я так полежу, не открываются они…
Нет, меня хлопают по щекам, давят на грудь, во рту какая-то трубка. Я приоткрываю глаза, вижу колышущиеся силуэты. Моргаю, текут слёзы, вид становится чётче. Как шея-то болит…мать моя!
-Живой,- радостно говорит кто-то, – соседку свою благодари, как она только штатив подняла.
Я понимаю, что Аня меня спасла - стукнула железной палкой капельницы того мужика по голове. Пытаюсь спросить, что с ней, но только хриплю, ничего не получается.
-Нужно в полицию сообщить,- говорит врач, это мой врач, я его запомнил, – пусть охрану ставят, что ли!
Меня поят чем-то тёплым, я даже вкуса не чувствую, опять уколы, на руке компресс. Руку разнесло, она тоже болит, но я жив. И умирать не собираюсь, теперь я просто обязан вспомнить, что случилось. Потому, что умирать не пойми за что - обидно.
Врач смотрит на мою ногу, машет руками. Что-то ему не нравится, меня на каталке везут, делают снимки. Я периодически куда-то проваливаюсь, без снов, без видений.
–Придётся ногу переделывать…-зачем? Мою ногу, что ли? Нет, оставьте, как есть!
-Смещение…- чего? Вот гад! Ещё и ногу мне сместил. Найду - гипсом пришибу. Опять меня куда-то тащат…укол - темнота.
Я лежу на холодном полу у кирпичной стенки. Темно, хоть глаз выколи.
-Что делать будем?- спрашивает брат,- без света хрен выйдем. Зачем ты-то осталась, принципиальная, что ли очень?
-Затем,- угрюмо отвечает девушка,- не хотелось следующей быть. Ты на руку его посмотрел?
-На чью?- не понимает брат.
-У пацана, пальцы,- поясняет девушка,- распухшие. А были нормальные, этот гад ему по руке саданул, чтоб он сорвался. Затем и пошёл последним.
-Ё…- ругается брат,- значит, правду говорили. Я ж с ним уже ходил, и всё нормально было!
-Мне подозрительно показалось, когда он прямо озверел, что девка не пришла,- говорит девушка,- его аж затрясло. А потом братишку твоего увидел, и сразу успокоился.
-Надо двигаться,- брат наклоняется ко мне,- ты как? Держаться за меня сможешь?
-Ага,- я обхватываю его за шею, он поднимает меня, взваливает себе на спину.
-Подожди,- девушка вытаскивает что-то, и на стене появляется дрожащее пятнышко голубоватого света. У неё в руке маленький фонарик.
- Молодца!- восхищается брат,- уже легче!
-Веди, Сусанин,- смёётся девушка. Я хочу сказать, что Сусанин плохо кончил, но молчу. И так погано.
-Ну- ка, давай, просыпайся,- опять меня трясут. Приоткрываю глаза, что ж вы все такие злые-то? Оооох, как же всё болит, что только может болеть!
-Не спи, нельзя спать!- медсестра опять хлопает меня по щекам. Да не сплю я, не сплю, зачем человека мучить. Она отходит куда-то, и я начинаю засыпать.
-Не спи,- опять!- Посмотри на меня.
Смотрю, вспоминаю имя- Людмила Анатольевна.
-Вот и молодец,- она проверяет капельницу,- ногу тебе заново сложили. Спицу поставили, теперь должно нормально всё быть. Даже хромать не будешь. Только не засыпай, ладно? Нельзя пока. Кто ж тебя так…
Да вот каб я знал! Его даже рассмотреть не успел, здоровый мужик, в хирургической пижаме и в маске. А может и не здоровый, а мне с перепугу показалось.
Я хочу спросить про соседку Аню, но медсестра сама говорит про неё:
-А девчушка-то боевая оказалась! Сообразила, надо же, и как только смогла, встала, штатив приволокла и этого гада стукнула! Ты теперь ей жизнью обязан.
Я киваю, говорить пока не получается, Людмила Анатольевна это понимает.
-Не разговаривай пока, полежи спокойно. А девочку в палату перевели, зав. отделением говорит - если она со штативом бегает и мужиков колотит, нечего в ПИТе койку занимать.
Она снова уходит, а я изо всех сил стараюсь не спать. Слышу разговоры, настораживаю уши - кажется, про меня.
-Так не помнит же ничего!
-Ну и что, наверно боятся, что вспомнит…
-Сволочи, парнишка же совсем беспомощный, ни встать, ни убежать…
-Теперь всем по башке надают, и охране, и нам, посторонние в ПИТе! Как только прошёл!
-Давно пора эту охрану прижать, им только бабок гонять. А как до дела дошло, так только глазами хлопали. Мужик и удрал, никто его и не разглядел толком.
-А девчонка? Которая его треснула, тоже не видела?
-Нет, только со спины. И он ещё в маске был и в робе. Вот и прохлопали.
Я стараюсь не заснуть. Но глаза сами собой закрываются. Брат говорит мне: «Просыпайся, утро уже. Или передумал?» И я просыпаюсь…
Вопреки ожиданиям, я опять в больнице. Опять я лежу на той же койке, я с ней практически сроднился. Приходит врач.
-Скажите, моего брата нашли?- спрашиваю я в первую очередь. Он делает вид, что не слышит, отворачивается. Типа ногу мою смотрит. Я повторяю, погромче, хоть и больно:
-Моего брата нашли?
-А?- точно только что услышал,- не знаю, не сообщали. Как ты себя чувствуешь? Горло болит?
-Болит,- не отрицаю я,- и голова и вообще всё. А вообще, кроме меня нашли кого-нибудь? Брат с девушкой были, я не помню, как её зовут, но могу описать!
-Не знаю ничего,- он качает головой,- я всё передам в полицию, если что, они придут. Когда тебе получше будет, сюда ведь нельзя приходить. В палату тебя переведём сначала. Ты успокойся, лучше попытайся свою фамилию вспомнить, а то ты у нас пока как Артём Бесфамильный числишься.
Мне кажется, что он мне врёт, но зачем, я не понимаю. Наверное, надо ему сказать об этом, спросить, зачем он так делает, но я, как всегда, торможу, и он уходит.
Неужели нашли брата и девушку, или что? Почему мне- то не сказали? Или нашли слишком поздно? У меня внутри всё похолодело, я вспомнил, как тот спасатель сказал, что я был почти труп, полчаса - час, он так говорил. А если брат и девушка… нет, нельзя об этом думать, они вышли, или их нашли, а они тоже ничего не помнят, господи, пусть будет так! Но где-то внутри меня растёт уверенность в то, что случилось самое худшее.
Медсестра приходит делать очередной укол, а я реву.
-Что с тобой?- кажется, я её напугал. Я никак не могу успокоиться, слёзы текут ручьём, горло сдавило, и я слова сказать не могу.
-Артём, ты что,- она ставит лоток со шприцами на табурет у кровати,- что случилось? Ты что-то вспомнил?
-Скажите,- наконец выдавливаю я,- где мой брат? Их ведь нашли, они умерли да?
Она сразу как-то теряется, трёт переносицу.
-А ты что-то помнишь?- спрашивает она,- почему ты так решил?
-Потому, что мне ничего не говорят,- голос у меня срывается, я всхлипываю,- и врач врёт, тоже, скажите, их ведь нашли?
Я, как дурак, вцепляюсь в её пижаму, докуда могу дотянуться, и повторяю: «Скажите, пожалуйста, скажите!»
Она вздыхает, как перед прыжком с парашютом и неестественным голосом говорит:
-Нет, не нашли. Ищут.
Я выпускаю её подол. Я всё понимаю, её голос и интонация, всё я правильно понял. Надеяться не на что.
Она делает мне укол, что-то говорит, но я уже ничего не слышу, меня точно придавило к кровати. Хочется только, чтоб она ушла и оставила меня одного, я отворачиваюсь к стене, насколько получается.
-Не отчаивайся, слышишь! – говорит она,- их и правда не нашли, но надо до последнего надеяться. У тебя травмы, переохлаждение, обезвоживание, а они-то здоровые! Могут дольше продержаться.
-Вы думаете? – я рад ухватиться за любой, даже самый невероятный шанс.
-Да,- теперь она говорит уверенно, или это я слышу то, что хочу услышать,- конечно.
Она уходит, а я прикидываю так и эдак, выискиваю поводы для надежды.
Брат говорит:
-Что-то устал я , передохнуть надо.
Осторожно опускает меня на пол. Я мычу от боли, блин, как плохо… голова кружится, меня тошнит. Брат садится рядом, девушка тоже.
-Ты как?- спрашивает он, то ли меня, то ли её.
-Живая пока,- я не вижу её лица, но чувствую, что она улыбается.
-А я дохлый,- парирую я.
-Ещё шутить силы есть,- удивляется брат,- значит не сдох.
-А чего ему,- снова смеётся девушка,- он верхом ехал.
Я понимаю, что она пытается поднять нам настроение. Только что-то плохо выходит.
Мы сидим в полной темноте, ничего не видно и не слышно, брат выключил фонарик - экономим батарейки. Брат говорит вполголоса:
-Меня терзают смутные сомненья…
-Ты о чём?- не понимает девушка.
-По моим расчётам, мы давно должны были к лестнице выйти,- говорит брат,- а тут всё коридоры.
-Авдеенко, гад,- злится девушка,- что он придумал!
-Я ведь слышал,- брат расстроен, по голосу заметно,- но не верил, сам пошёл и вас втянул. Ведь говорили мне, дураку, что с ним ходить опасно. Так я ж третий раз с ним иду, и хоть бы что до этого!
-Я тоже слышала,- вздыхает девушка,- про бомжей, да? Что он их в катакомбы увёл, а потом один вышел. Но ведь по нему не скажешь, и опять же, ребята его защищали, кто с ним спускался.
-И убеждать он умеет. Ладно,- брат встаёт,- вот что. Вы тут побудьте, а я вперёд пройду немного, посмотрю. Наверно лестница где-то близко. Катюх, дай фонарик, я метки ставить буду.
-Есть чем ставить-то?- спрашивает девушка.
-Спрашиваешь,- ухмыляется брат,- всегда с собой!
Он уходит, дрожащее пятнышко света исчезает в темноте. Девушка ложится рядом со мной.
-Плохо, да?
-Хреново,- признаюсь я.
-А ты молодец,- хвалит она,- достойно держишься, не ноешь.
-А толку-то от нытья,- я, и правда, не люблю жаловаться,- легче, что ли, станет?
Она трогает мой лоб. Спрашивает, немного погодя:
-Холодно тебе?
-Да, не жарко,- меня знобит, пытаюсь согреться, сунув руки под мышки, но не выходит.
Девушка обнимает меня, прижимается плотнее.
-Температура у тебя поднялась, потерпи.
Её волосы щекочут мне щёку, она дышит мне в шею. Я тоже обнимаю её, слышу, как бьётся у неё сердце.
Вдалеке свет, голоса. Девушка встаёт, говорит:
-Погоди, там люди! Я сейчас, ты только никуда ,ладно?
-Хорошо,- я приподнимаюсь на локте, она бежит к свету, кричит:
-Эй, погодите, эй! Эй…- крик вдруг обрывается, свет пропадает. Я один в полной темноте…
Открываю глаза, больница. Значит старший - Авдеенко, а девушка – Катя. Ещё два имени отмотались от моего клубочка. Только бы не забыть, не потерять их! И хоть бы пришёл полицейский, хотя, врач же сказал, что сюда не пустят. Значит надо в палату. Скорее надо в палату, чтоб пришёл этот мужик! Я ему расскажу всё. Даже про девушку расскажу, только бы их нашли! Только бы живых!
Меня аж заколотило. У двери снова кто-то переругивается, может это кто-то ко мне пришёл? Может мои родители нашлись, а их не пускают? Боятся, влетело же всем, за того мужика. Я осторожно пытаюсь сесть на кровати, чтоб хоть одним глазом посмотреть, кто там. Не получается, поднимаю голову, вижу только стену, дверной проём и умывальник. В проёме видна ещё одна дверь, закрытая.
Входит медсестра, захлопывает дверь. Разговаривает с кем-то, мне из-за стены не видно.
- Кто там пришёл,- кричу я,- это ко мне, да?
Медсестра входит ко мне.
-Нет, с чего ты взял?- она смотрит на меня, вздыхает,- вот бедняга, всё ждёшь…это той девочки мать, которая тут лежала. Не понимаю только, что ей нужно было.
Я падаю на подушку. Опять слёзы потекли, обидно. И вообще, чего это я всё реву в последнее время, а?
Заходит врач, смотрит на меня, что- то говорит медсестре. Она кивает и уходит.
Я рассказываю ему, что вспомнил. Он достаёт из кармана бумажку и ручку, записывает имена.
-Уже что-то,- он явно доволен,- значит брат у тебя Сергей, девушка Катя, а вёл группу Авдеенко.
-Да, и он меня с лестницы сбросил,- добавляю я.
-Хорошо, я сейчас сообщу в полицию, а тебе я успокоительное назначил, чтоб не плакал так. Сейчас Галина Николаевна сделает. А ты не реви, тебе скорее выздороветь нужно и вспомнить, что забыл.
Я киваю, согласен, мол. Сам всё понимаю, не хочется мне ни в какой приют. Врач уходит, медсестра делает мне укол, очередной и внеплановый.
Я лежу и стараюсь мыслить позитивно. Но мысли разбегаются, и ничего в голову не приходит. Вот ведь засада, а?
Лежу в какой-то полудрёме, не то сплю, не то не сплю. Под многострадальную руку подложили подушку, чтоб не затекала, капельница снова со мной. Теперь, выходя и входя медсёстры запирают дверь, я не вижу, но слышу.
Дверь вдруг тихонько скрипнула, странно - замок не отпирался. Неужели забыли запереть? И шагов не слышно, никто не вошёл. Мерещится мне, что ли? Или от лекарств глюки пошли?
К моей кровати деловым шагом подходит большая серая крыса. Я слежу за ней сквозь ресницы. Крыса на редкость противная, мех облезлый, глазки красные и какие-то безумные. Голый чешуйчатый хвост волочится по полу. Крыса залезает на кровать…блина, меня точно парализовало, не могу шевельнуться , жуткая тварь смотрит на меня, точно гипнотизирует!
Пробегает по одеялу, перескакивает на табуретку и примеривается к шлангу капельницы. А мне даже кинуть в неё нечем…
Вдруг дверь хлопает, крыса отворачивается от капельницы - здоровенный полосатый кот несётся прямо на неё, тварь прыгает на пол, пытается проскочить мимо, кот кидается, и по полу катится визжащий и мяукающий клубок, катится прочь, за дверь.
Вбегает медсестра.
-Что шумишь, что случилось?
Я пытаюсь рассказать ей про кота и крысу, она смотрит на меня как-то странно. Сейчас и мне кажется, что я несу бред, но я же своими глазами всё видел! Или это от лекарств? Я смотрю на пол, на полу полузатоптанное пятно крови… медсестра тоже смотрит на пол и меняется в лице.
Быстро выходит прочь, потом возвращается с врачом. Показывает ему пятно. Я снова повторяю про крысу и кота. Он сидит на краю кровати и внимательно на меня смотрит. Потом говорит:
-Что же за хрень с тобой творится, а? Если бы мне кто рассказал, я бы не поверил. Кстати, твоего брата и девушку на самом деле не нашли. Нашли три мужских трупа, примерно недельной давности, и более старые останки. Женских не было.
-А Авдеенко?- спрашиваю я,- его нашли?
-Пока нет,- врач качает головой,- видимо он не студент. Или ещё не все ВУЗы обошли. Думаю, надо тебя в палату переводить, там постоянно кто-то есть, больные. Нельзя тебе одному оставаться. Да в принципе состояние позволяет, может и лучше будет.
Я соглашаюсь, если честно - мне до коликов надоело тут лежать. Хоть какое-то разнообразие.
Врач совещается с медсестрой, потом они уходят. А я лежу и смотрю на пятно на полу. Оно медленно выцветает, и когда медсестра приходит снимать капельницу, пол уже чистый. И правда, что за хрень такая, а?
Я лежу у стены и плачу от бессилия. Потом решаю ползти туда, куда ушла Катя, может, чего там найду. Переворачиваюсь на живот и пытаюсь ползти, не шевеля ногами. Не получается. Вдалеке синеватый свет и шаги, отползаю обратно, прижимаюсь к стене. Это брат, он садиться передо мной на корточки.
-А Катюха где? Ты чего раскис?
Рассказываю ему, как ушла девушка. Он только охает.
-Пойдёшь её искать?- спрашиваю я. Мне совершенно не хочется тут оставаться одному, опять в этой вязкой темноте. Она точно выпивает меня изнутри.
-Сначала тебя поудобнее устрою,- брат взваливает меня себе на спину, я изо всех сил стараюсь молчать, но всё равно вскрикиваю, когда он неловко задевает мою ногу. Брат тихо матерится сквозь зубы и тащит меня куда-то вглубь тёмного коридора.
-Вот тут,- он светит фонариком. В стене неглубокая ниша. Брат осторожно опускает меня на пол рядом с ней, снимает куртку и сворачивает валиком . Потом укладывает меня головой на куртку.
-Вот, лежи тут. Я сейчас разведаю, что с Катькой и за тобой приду. Погоди,- он роется в карманах штанов, и вкладывает мне в руку нож - выкидуху. -Вот тебе, для уверенности, на кнопку нажал - лезвие вылетело. А то мало ли чего. Только зря не чиркай, он как бритва, порежешься ещё.
Я сжимаю нож, бормочу что-то. Он треплет меня по волосам и уходит. Опять темнота. Опять я один. Очень хочется пить, просто нестерпимо. Провожу рукой по стене, стена влажная. Я лижу кирпичи, от этого становится только хуже.
-Ты чего тут делаешь?
Всё, глюк. Передо мной стоят двое детей. Мальчик и девочка. На вид- лет по двенадцать, то есть малость помладше меня. Почему я их вижу, здесь же темно? Я не могу их видеть!
-Пить хочешь?- интересуется пацан. Странный пацан, одет как-то непонятно. Босой, штаны до колен, майка, рубаха. На девчонке платьице какое-то сиротское, тоже босиком. Как им только не холодно, я в свитере и в куртке замерзаю…
-Конечно, хочет,- девчонка пожимает плечами,- все хотят. Только тут воды нет.
-Вы кто?- шепчу я,- почему вы тут?
-А где нам быть-то?- деловым тоном интересуется пацан,- где померли, там и есть. Пока никто нас не найдёт и не похоронит.
-Ты не бойся,- девчонка кивает,- ты тоже скоро помрёшь. Помирать не больно, страшно только.
-Я не хочу…- я и правда не хочу умирать, я по факту и не жил почти ещё!
-Так никто не хочет,- девчонка весело смеётся,- а куда деваться-то!
-Меня брат вытащит ,-я и правда в это верю.
Они переглядываются. Пацан вроде как призадумался. Потом говорит:
- Давай меняться!
-На что?- я не понимаю, как меняться с призраками.
-Очень просто,- он садится на пол, скрестив ноги по-турецки,- мы тебе покажем, где вода, а ты нас за это найдёшь.
-Лучше имя сказать,- девочка опускается на пол рядом,- если получится, то нас найдут и правильно похоронят. А то вдруг напишут «Маня Пупкина»?
Я начинаю смеяться, ситуация абсурдная.
-Вы же умерли,- я трясусь от смеха,- уже умерли, какая разница то! Маня или не Маня!
-Большая,- говорит пацан,- ты не ржи, как конь Будённого! Слушай лучше, и запомни: от центрального прохода третья галерея. Там сливной колодец, у него крышка прогнила. Мы в колодце. Понял?
-Понял,- говорю я.- Центральный проход, третья галерея, сливной колодец.
-Я Артём Чекалин, улица Сталина, дом пять, квартира восемь.
-Артём Чекалин, улица Сталина, дом пять, квартира восемь,- послушно повторяю я.
-Ира Пятакова,- говорит девочка,- улица Сталина, дом пять, квартира десять.
-Ира Пятакова, улица Сталина. Дом пять, квартира десять,- снова повторяю, как попугай.
-Главное, запомни,- пацан вздыхает,- и мамке скажи, моей и Иркиной. Жалко их…
-Я запомню, честно!- говорю я.
-Тебе лет сколько?- спрашивает пацан.
-Пятнадцать.
-Комсомолец? Дай честное комсомольское, что не забудешь!
-Не комсомолец. Нет у нас комсомола…-я развожу руками.
-Как это нет?- возмущается пацан,- ты что, шпион?
-Сам ты шпион,- фыркаю я,- я сказал, запомню - значит запомню.
Девчонка что-то ему шепчет, потом они переглядываются, и исчезают. Надули…обещали воду, а воды нет. Впрочем, я и без воды их запомню. Ещё бы знать, где эта улица Сталина, никогда про такую не слышал.
Снова шаги, а на меня навалилась темнота…такая тяжёлая, не пошевелиться.
-Вот ты где,- радостный голос,- а я ищу-ищу, и куда это вы все подевались!
Авдеенко, гад! Светит мне в лицо, а у меня сил отвернуться нет.
-Пошли-ка со мной, дорогуша,- он прямо счастлив, точно миллион баксов в лотерею выиграл,- чего тебе тут лежать!
Он поднимает меня на руки, как невесту, и куда-то несёт. Блина, я как тряпка, шевельнуться не могу, даже глаза не открываются.
Опять свет, красноватый какой-то. Я лежу на камне. Жестко, и спине больно. Приоткрываю глаза.
Какая-то комната странная, стены кирпичные, у одной стены точно ком тряпья. Здоровый такой. И мужик, стоит спиной ко мне. Знакомый вроде мужик, со спины то. Повернулся- точно, он! Авдеенко. И в руках верёвку держит.
-Сейчас, сейчас, подожди, я быстро, тебе ж много не надо,- так, стоп! Это он мне, что ли? Задушить меня собрался этой верёвочкой? Я, с трудом преодолевая бессилие, сжимаю пальцы, в руке у меня…нож! Точно, братова выкидуха, он говорил что острая, я нажимаю кнопку, выскакивает лезвие, ладонь точно обожгло. Авдеенко наклоняется надо мной, у него лицо какое-то маньячное, глаза так и горят, накидывает верёвку мне на шею, и тут я таки собираю себя в кучку, и бью его ножом, не глядя, куда попаду. Он орёт, отскакивает от меня, сшибает свой фонарь на пол, темнота. Я сваливаюсь с камня и тоже ору, упал неудачно.
-Быстрее, сюда,- перед глазами два мерцающих силуэта, я ползу к ним, они уходят в стену, я пытаюсь схватить их, рука проходит стену насквозь, и я проваливаюсь в пустоту.
-Артём, ты что кричишь? Опять кошмар?- медсестра. Я дышу, точно только что вынырнул из воды, простыня вся мокрая от пота, сердце колотится так, что рёбрам больно под повязкой.
-Позовите кого-нибудь,- прошу я,- я вспомнил, надо записать!
-Улица Сталина, ты уверен?- спрашивает врач.
-На сто процентов,- конечно, я уверен! Я могу перепутать цифры, но не названия. – Они странные были, эти дети. Про комсомол спрашивали.
-Знаешь, улицы Сталина давно нет, переименовали ещё в конце пятидесятых,- задумчиво говорит врач,- теперь это улица Садовая.
-Садовая, дом пять, квартира восемь и десять,- вот тут-то мне и поплохело.
-Ты что побледнел? – врач забеспокоился,- что случилось?
-Это мой адрес,- шепчу я,- улица Садовая, дом пять, квартира восемь…
-Артём Чекалин? – уточняет врач.
-Нет,- я мотаю головой,- имя не моё. Артём, но дальше по- другому.
Я стискиваю голову руками – не помню дальше, никак!
-Ну, зная адрес и остальное легко узнать,- утешает меня врач,- а там и родители найдутся. Не переживай.
Он уходит, я опять лежу. Спина уже разламывается от постоянного лежания, а поворачиваться трудно, нога не даёт. Ничего, врач скажет адрес полицейскому, тот сходит и узнает, где мои родители. И всё-таки, почему они меня не ищут, а?
Вечер. Никто мне не пришёл, а я- то надеялся, думал, что сразу полиция туда приедет, а там родители, обрадуются и ко мне. И весь день, как дурак, прождал, глядя в потолок. Дёргался от каждого шума. А нет, никому я не нужен. От обиды опять в глазах защипало, вот почему так, а?
Пришёл врач, посмотрел на меня, наверно у меня на лице было всё написано, потому, что он сказал:
- Ты вот что, раньше времени не расстраивайся. Съездили по тому адресу, никого там нет. Соседей опросили, сказали, что хозяева на похороны уехали, ещё на прошлой неделе. А фамилия твоя - Савельев. Савельев Артём Андреевич. Сейчас выясняют, куда твои родители поехали и как с ними связаться.
Я выдохнул, слава богу. Ну, правильно, похороны и есть. Я же говорил, какую-то бабу Сашу хоронить поехали.
-А про брата не узнали?- осторожненько спрашиваю я.
-Пока нет, думаешь всё так быстро?- он улыбается,- выяснят.
Я немного успокаиваюсь. Теперь у меня есть и имя, и фамилия, и даже отчество. Только они мне всё равно кажутся чужими и незнакомыми. Кто такой Артём Андреевич Савельев? Не знаю такого. А оказывается, это я и есть. Странно, однако. И ещё вопрос: сколько можно старушку хоронить, а? что-то у них поминки затянулись… ребёнок , значит, который день в реанимации, а они где-то ездят. Опять мне обидно стало, вот что за засада, а?
Потом в голову пришла другая мысль - завтра меня отсюда в палату переведут, а у меня никакой одежды нет. Тут-то все так лежат, а там как я буду? Меня в чём привезли вообще? Надеюсь, хоть майку и трусы мне отдадут. Так, ну отдадут, а дальше? Носить их, пока не сгниют и сами не свалятся, других-то нет! Нет, ну я надеюсь, что эти безответственные родители наконец-то вспомнят, что у них сын есть, и принесут мне запасное бельишко к тому времени! Опять голова разболелась, впрочем, она и не проходила никогда, так, то меньше болит, то больше. Сейчас - больше, надо попытаться уснуть, может, пройдёт немного.
Я ощупываю себя- живой, вроде. Нога так болит, что не притронуться, ещё спина добавилась. Во рту сухо, точно наглотался пыли. Один позитивный момент- Авдеенко меня тут не достанет. Вообще никто не достанет и не найдёт, скоро присоединюсь к двум мелким поганцам. Как их там, Артём и Ира? Вот, будет два Артёма. Ползу по коридору, холодно, сухо, коридор узкий, как крысиный лаз. Ползти трудно, пол точно поднимается вверх, кажется, что я сейчас скачусь обратно. Спрашивается, зачем я это делаю, а? Почему-то в голове всплывает давным-давно прочитанное о пещерных медведях - медвежата часто застревали, забравшись слишком далеко в узкие ходы, и там погибали без воды и еды. Я - пещерный медвежонок…
Коридор сворачивает, расширяется. Снова кирпич, влажный пол. Голова кружится, где-то капает вода. Звук падающих капель сводит меня с ума, кажется, что они – везде, я ложусь ничком на мокрый пол, пытаюсь слизнуть хоть капельку воды. Свет, шорох – ничего хорошего я не жду, отползаю в темноту.
Просыпаюсь, темно, лежу на своей койке. Ночь, за стеной тихо переговариваются медсёстры. Ни слова не разобрать, лежу, прислушиваюсь. Одна из них заглядывает ко мне, я лежу тихо, и она уходит. Разговор возобновляется.
-Спит?
-Вроде спит, сегодня хоть не кричит, спокойный.
-Ладно, хоть имя узнали. А родители –то где?
-Галя сказала, уехали, ищут их сейчас. Вот не дай бог кому, приедут, а с сыном такое.
-А он сегодня весь день прождал, бедняга. Как дверь открывается, так прямо весь, как струна. А брата правда не нашли?
-Правда,- звяканье, шорох,- говорят, что ещё день и свернут поиски, смысла нет. Не выжить там столько времени.
Нет, неправда! Я не верю, мой брат не может там умереть! Наверное я это вслух сказал…
-Ты что, Артём? Спи давай.
-Мой брат не умер, не умер,- я хватаю медсестру за руки,- неправда, скажите, что он не умер, вот увидите, они выйдут, завтра выйдут, или их найдут, они живые, понимаете, живые!
Голос у меня срывается, по лицу текут слёзы. Почему, почему она молчит…
-Успокойся, -да не надо меня успокаивать, просто скажите, что всё будет хорошо!
Укол, почти незаметно, меня колотит, я всхлипываю, горло перехватило, не могу говорить.
-Тише, тише,- медсестра уговаривает меня,- не надо плакать, всё пройдёт…
Я засыпаю, бормоча «Неправда, неправда…»
Двое детей из катакомб входят ко мне. Девочка присаживается на край кровати, мальчик - на табуретку.
-Ты это,- говорит он,- спасибо. Нас нашли, я знаю, это ты сказал.
-А мы спасателей привели,- добавляет девочка,- ты теперь живи, ладно?
-Ладно,- соглашаюсь я,- а вы моего брата не видели? С девушкой? Они ведь живые, да?
-Нет,- мальчик качает головой,- тебя видели, того который тебя унёс, видели. Тех троих, что он убил, тоже видели. Больше никого не видели.
-А людей в балахонах видели?- спрашиваю я.
-Это крысы,- девочка ёжится,- противные, брррр! Раньше они людьми были, а потом стали крысы. А всё равно людьми притворяются. Наверху вроде люди, а внизу- сразу видно, что крысы.
-Пора нам,- говорит пацан,- мы только спасибо сказать зашли. А ты - молоток, хоть и не комсомолец.
-И вам спасибо,- мне почему-то становится грустно, точно они были моими лучшими друзьями. Я только моргнул, а их уже нет.
Интересно, а в школе друзья у меня были? Наверно были. Беспокоятся, наверно. А то - ходил я, ходил, учился, и вдруг- бац и нет меня. А тот полицейский меня фотографировал, и говорил, что фотку в газетах напечатают, чтоб я скорее нашёлся. Это что, никто из моих знакомых газет не читает, что ли? Неправда…учителя-то должны газеты читать!
Опять не сходится. Хоть бы кто-нибудь пришёл ко мне и сказал: «Артём, как здорово, а мы думаем, куда ты пропал! А ты живой, скотина эдакая!» Я бы тогда, наверно, от радости сразу всё и вспомнил.
Утром, после процедур и обхода открываются двери, обе створки. Незнакомая медсестра входит с каталкой. Это за мной. Говорит:
-Ну, поехали. Давай, одеться помогу.
Приходит Людмила Анатольевна, вдвоём меня одевают и перекладывают на каталку. Одежда незнакомая, даже пахнет магазином.
-А моя одежда…- начинаю я.
-Твоя вся в полиции, так что тебе из благотворительного фонда выделили,- смеётся медсестра.
-Откуда?- не понимаю я,- какой фонд?
-Успокойся, никто не обеднел, скинулись мы и купили тебе кое- что. И я ещё сына костюм спортивный принесла, он из него вырос, а тебе как раз будет,- улыбается Людмила Анатольевна. –Так что пользуйся.
У меня аж уши загорелись, я начинаю благодарить, сбиваюсь, путаюсь в словах.
-Поправляйся быстрее, и больше к нам не попадай,- напутствует она меня на прощание.
Да уж, я постараюсь, думаю я про себя.
Лежу в палате, потихоньку оброс имуществом - две майки, трое трусов, три пары носков, спортивный костюм и резиновые тапки. Плюс костыли, стоят, прислоненные к тумбочке, ждут своего часа. В палате, кроме меня ещё трое - пенсионер Андрей Петрович со сломанной рукой, упал, выходя из маршрутки, Валера - мужик, лет тридцати, штукатур, сорвался со строительных лесов, ушиб позвоночника похлеще , чем у меня, и Антон, парень, лет двадцати пяти, с сотрясением мозга и сломанными рёбрами после уличной драки. В общем, компания не злобная и даже весёлая. Я и Валера- лежачие, Андрей Петрович и Антон- ходячие.
Стоило мне только уяснить обстановку, как меня увозят на рентген. Потом приходит врач, и невесело сообщает, что на шею мне полагается воротник, что-то там не так. Валера хихикает, говорит, что скоро я его догоню и перегоню, потому, что у него хоть ноги целы.
В жёстком воротнике жутко неудобно, и к тому же жарко. А что делать? Положено, значит положено. Лежу, помираю с тоски, заняться нечем. В дверь кто-то тихонько стучит. Ходячие ушли курить, Валера спит, я смотрю на дверь. А вдруг? Дверь приоткрывается, и в щель просовывается светловолосая голова.
-Артём, ты тут?
-Аня? – я, честно, не ожидал.
Она оглядывается, и по стеночке, входит в палату. Хорошо, что моя койка стоит у двери, и Ане не надо далеко идти. Она садится на край.
-Привет!
-Привет,- улыбаюсь я, я очень рад её видеть, – а я думал, ты меня забудешь, как страшный сон!
-Ну, нет,- она тоже улыбается,- я тогда знаешь, как перепугалась! Я потом эту хреновину железную поднять хотела, так она такая тяжеленная! А тогда я от страха, ты же посинел уже!
-Спасибо,- серьёзно говорю я,- ты - герой! Я бы кони двинул, если бы не ты.
-Я сама чуть не двинула,- она передёргивает плечами,- лежу тихо, вдруг возня, ты хрипишь, я закричала, а никого, так страшно, ну, я и схватила, что под руку попалось!
-Погоди,- хватаю её за руку,- ответь на вопрос: парень с картой, про которого ты говорила, его фамилия Авдеенко?
-Ну, да, Игорь Авдеенко, а ты откуда знаешь?- она смотрит на меня удивлённо.
-Ты меня выслушай, только не перебивай, ладно,- прошу я,- это очень важно, для тебя и для твоей мамы.
-А мама-то тут каким боком?- она насторожилась, но руку не убирает. Уже хорошо.
Начинаю рассказывать с самого начала, то есть с потерянных ключей. Кое-что я, конечно, умалчиваю, но в основном говорю всё, как есть. Аня слушает внимательно, по её лицу понимаю, что она мне верит.
–Ой…- говорит она, когда я замолкаю,- ой! А я с ним идти хотела! Значит мама…
-Ты у неё прощенья попроси, - советую я,- она тебя спасла тогда.
Аня всхлипывает, по щекам у неё ползут слёзы.
-Спасибо, что рассказал,- она вытирает глаза кулаком,- откуда же мама узнала?
-Я не знаю,- и правда, откуда?- может, почувствовала?
Аня прощается и уходит, обещав ещё зайти. Её, наверно скоро выпишут, уже на человека похожа.
Опять уколы, капельницы…тоска. Валера прикалывается:
-Малой, сгоняй дяде за сигаретами!
-Бегу, и тапочки теряю,- ворчу я. Всем весело.
Санитарка приносит обед, мне и Валере, Андрей Петрович и Антон идут в столовую. Ем кое-как, не хочется, и не вкусно мне. Потом опять уколы, капельница…
Входит незнакомый мужик в сером костюме, направляется прямо к моей кровати. Я оглядываюсь по сторонам, он меня почему-то пугает. Андрей Петрович и Валера спят, Антон вышел.
-Артём Савельев?- мужик садится на стул около меня.
-Да,- а что мне врать, что ли?
Он представляется, но почему-то это имя мгновенно вылетает у меня из головы. Не приматывается к клубочку. Мужик смотрит на меня с сожалением и говорит, точно сваи заколачивает:
-Ты потерял ключи от квартиры и пошёл к двоюродному брату. У него была компания, вы пили спиртное и курили травку.
-Нет, вы чего!- услышанное настолько невероятно, что я даже думаю, что это какой-то розыгрыш.
-Молчи и слушай,- он морщится, точно лимон откусил,- может не травку, а колёса, или как там у вас это называется, не знаю. Потом, под кайфом, ты и твой брат пошли в катакомбы, там ты получил травмы и тебя вытащили спасатели. Твой брат заблудился, и скорее всего, погиб. Понятно?
-Нет, не так всё было!- я готов заорать, но люди спят и это меня останавливает,- мы не вдвоём пошли, там же потом нашли трупы!
-Ничего там не нашли,- он говорит терпеливо, точно с неразумным младенцем.- Ты был в состоянии наркотического опьянения, что тебе мерещилось, мы не знаем. Если ты будешь кому-то рассказывать свои бредни про трупы и прочее, то извини, к тебе примут меры. Это уже шизофренией попахивает, на фоне приёма наркотических средств.
-Неправда,- говорю я,- всё же не так было!
-Правда, правда,- он нехорошо усмехается,- ты же умный мальчик, вот и подумай. Время у тебя есть. Я так считаю, что маму свою ты любишь, и папу тоже, и подставлять их не собираешься, верно? А то так нехорошо получится, мама - учитель, а сын-наркоман в пятнадцать лет.
Всё…он меня сделал. Я неосознанным движением дотрагиваюсь до жёсткого воротника на шее. Он замечает мой жест, усмехается и добавляет:
-В состоянии наркотического и алкогольного опьянения…пиво и наркота не сочетаются, дорогуша!
Он уходит. Я лежу, совершенно раздавленный и опустошённый. Что же это такое? Я ведь точно знаю, что ни я, ни Серёга ничего такого не пили и не курили! Тогда зачем это всё? Кому так нужно, чтобы я молчал про катакомбы? Я со стоном закрываю лицо руками.
-Артём, ты чего?- Антон вернулся,- чего стонешь?
-Ничего,- отвечаю я,- прошло уже.
-Ну, смотри,- он ложится на свою койку, и достаёт телефон.
У меня опять разболелась голова, медсестра дала мне какую-то таблетку и я заснул.
Мне приснилось море. Компания подростков играет в карты, я с ними. Родители сидят в отдалении, мы сами по себе, они - сами по себе. До меня доносятся обрывки разговоров. Я скинул все карты и теперь лежу, греюсь на солнышке. Кто-то спрашивает отца:
-Который ваш-то?
-Да вон, который лежит,- отвечает отец,- захочешь, не перепутаешь. Копия мать. Если бы был девкой, точно бы поверил, что они почкованием размножаются.
Это старая семейная шутка, я давно привык. Я и правда, похож на мать, и лицом и мастью. Такой же, невзрачный тип. Отец напротив, всегда напоминал мне древнего викинга – высокий, синеглазый, светловолосый.
-Так может они и почкуются,- смеётся кто-то,- твоё-то там что?
-Моё - ниже пояса,- отец тоже смеётся,- не поверите, точная копия!
Тепло, лениво, море шумит…
-Тёма, сыночек…- кто- то меня зовёт, тихонько так. Я приоткрываю глаза - у постели сидит женщина и держит меня за руку. Я сразу её узнал, я и не сомневался, что узнаю, как увижу.
-Мама,- говорю я.
Мать смотрит на меня и плачет, тихо, беззвучно. Просто слёзы копятся в глазах, потом им не хватает места, и они выливаются на щёки.
-Мам, не плачь, - я поднимаю руку , чтобы вытереть ей слёзы,- не надо!
-Как же ты, как же ты так,- она гладит меня по голове,- и совсем один, а мы…
-Мам,- я так рад, что она нашлась,- а где вы были так долго?
-Так Сергей Марине позвонил, что они куда-то собираются ехать, а ты ключи потерял, и он тебя с собой берёт. А Марина мне перезвонила, мы и не беспокоились! Я отцу говорю, что надо ехать, А он мне говорит, что ты, Вера, дай парню свободы. Вот и свобода…
-Мам, всё неправда,- я стискиваю её руку,- только я дома расскажу, не здесь, они всё врут!
-Не мог Сергей,- кивает мать,- кто угодно, но не он. А мы приехали, соседка говорит - вас полиция искала. Что-то с Артёмом, и телефон оставили. Я сразу позвонила, приехала, а потом к тебе. И Марине сообщила, они выезжают. И я тебе верю, что бы ни случилось, понимаешь, я же тебя знаю, и Сергея знаю. Не могли вы так!
Она долго сидит со мной. Приносят ужин, и мама меня кормит. Я и не замечаю, как почти всё съел.
-Мам,- прошу я.- забери меня домой, пожалуйста! Мне тут плохо…я дома сразу поправлюсь, вот увидишь!
-Если врач разрешит, - мать качает головой,- я его завтра увижу. И спрошу. Как только скажут, что можно, так сразу домой поедем.
Начинает темнеть, приходит медсестра и мама уходит. Опять начинается больничная жизнь, уколы прочие радости.
-Катюш,- громко говорят в коридоре, - в пятой полы помой!
-Ага!- неведомая Катюша явно не против.
Открывается дверь в палату, входит невысокая девушка с ведром и шваброй. Громко говорит:
-Привет, братья-разбойнички!
-Привет, сестрица,- ухмыляется Антон, остальные здороваются вразнобой, а я смотрю на неё во все глаза и глазам своим не верю. Треугольное личико с острым подбородком, копна кудряшек, карие глаза…девушка незаметно подносит палец ко рту и заговорщически мне подмигивает.
Да что же это творится-то на белом свете, а, я вас спрашиваю?
Ночь, а мне никак не спится. Все уже спят, Антон похрапывает, из коридора в палату – полоска света через неплотно прикрытую дверь. А я всё думаю- как же так, а? Всю голову сломал, и сам не заметил, как заснул. И, кажется, только глаза закрыл, как кто-то мне рот рукой зажал и шепчет на ухо:
- Ты спишь? Только тихо!
Открываю глаза - Катя. Мотаю головой, чтоб руку убрала, понял, мол. Катя оглядывается, вроде все спят. Я спрашиваю, тоже шёпотом:
-А Серёга?
-Всё норм,- шепчет она,- мы вместе вышли, видели, как тебя увозят. Только потом хрень сотворилась, потому Сергей у меня пока. Ты не говори только никому, понял?
-Понял,- ещё бы не понять, очень хорошо я понял!- Ко мне человек приходил непростой, говорит- мы наркоты хватили и под землю полезли под газом. И заблудились вдвоём, а больше никого не было. Авдеенко не было, тех троих не было, никто никого не убивал, и вообще я шизик. А если буду болтать, то психушка - мой дом, а мать моя - безработная. Ну, и отцу тоже, по ходу нагадят капитально. А ты тут как?
-Работаю я тут,- она улыбается,- я в прошлом году в мед на очку баллы недобрала, быстренько сюда устроилась, и на заочный пошла. Так что всё я про тебя знаю, и про то, что тебя чуть не убили, знаю, и про крысу знаю. А я побежала тогда, а у меня земля из-под ног ушла, я и улетела куда-то. Очнулась, лежу, думаю - всё, трындец котёнку! Потом поползла, ход узкий, хорошо, я- мелкая, не застряла. А там - ходят в балахонах, песни поют и скрипят… Ну, я ползком, ползком - и мимо, так и ходила там, пока воду не услышала. Иду, а Серёга - навстречу. Как в кино,- она хихикает.
-А потом?- спрашиваю я,- вы покойников видели?
-Ага,- она серьёзнеет,- Серёга как помешанный был, тебя искал, говорил, что себя проклянёт, если тебя потеряет. Мы с ним на воду пошли, вдруг видим- свет, мы туда, а там выход, и тебя в машину грузят на носилках. Он бежать, а я говорю - подождём, больница то по травме одна, больше тебе деваться некуда. А потом трупы подняли…и у всех троих горло перерезано. И ещё в мешке, я слышала, говорили, что кости человеческие.
Я рассказываю ей про Авдеенко, и про то, как меня спас оставленный братом нож. Потом рассказываю про Аню. Катя снова смотрит по сторонам, говорит:
-Надо её предупредить, чтоб не болтала лишнего. Тебе и с врачом повезло, Николай Ильич чёткий мужик, и не любит, когда его дураком выставляют. А если будут версию с наркотой продавливать, то выходит он лох ушастый некомпетентный. Он же тебя принимал, и анализы твои видел. Главное, чтоб карту никто не трогал. Ладно, ты спи, завтра я ещё чего-нибудь придумаю.
-Кать,- наконец решаюсь я спросить, это меня давно мучает и терзает,- а тогда, ночью, ну…на кухне, зачем ты?
Хорошо, что темно, потому, что у меня так горит лицо, что от меня, наверное, можно прикуривать. Катя наклоняется надо мной и чмокает в нос.
-Просто так,- она улыбается, я по голосу слышу,- просто так. Нравишься ты мне.
И прежде, чем я успеваю хоть что-то сказать, бесшумно уходит, точно и не было её.
Утро…опять всё болит. Да сколько ж можно! Опять уколы, потом завтрак, потом обход. Врач смотрит на меня подозрительно, заставляет крутить головой. Опять ему что-то не нравится.
После обхода двери открываются, въезжает каталка, Катя командует:
-Карета подана, господа! Граф Савельев, на рентген!
Все ржут, я тоже.
-Какой рентген,- ворчит Андрей Петрович,- ему уже столько их сделали, скоро сам засветится.
-Мне велено, я приехала,- Катя улыбается,- таксисту сказали, таксист везёт! А пассажир штаны надевает, ибо без штанов такси не возит!
С трудом и всевозможной помощью натягиваю штаны от костюма. Сегодня мама обещала принести мою одежду и телефон. Оказывается я, растяпа, ещё и телефон тогда дома оставил. Наконец я одет, еду. Катя завозит каталку в лифт, быстро нажимает кнопку.
-Мне правда на рентген?- уточняю я.
-А то! Шейного отдела, в проекциях. Только мне сказали - не рано, а я глухая, думала пораньше! Так что посидим у рентгенкабнета, подождём. И побеседуем заодно, минут двадцать у нас есть.
-Здорово,- восхищаюсь я,- а зачем опять рентген-то?
-Затем, что шея твоя какая-то неправильная,- вздыхает Катя,- ну и свидание у нас там назначено. Ты как, насчёт, сходить на свидание, а? Тем более у тебя личный транспорт и персональный водитель имеются.
Лифт приехал, Катя вывозит меня, и мы едем к рентгенкабинету. Дверь заперта.
-Ну, как и следовало ожидать,- Катя явно довольна,- а теперь ждём остальных действующих лиц.
-Кого?- не понимаю я.
-Ну, как же! Во-первых, девушку, у тебя же свидание! Во-вторых, я тоже скучать не хочу. И в третьих, тут пара серьёзных людей с тобой очень хочет побеседовать, просто горят желанием!
Вот она издевается, или как? Ничего не понимаю. Катя осторожно выглядывает из закутка перед кабинетом, машет кому-то рукой. Блина…Серёга! Живой! У меня аж слёзы полились.
- Тёмка, - он хватает меня, я охаю, больно же рёбрам-то,- извини, брат, живой, скотина, ты живой! Я ж там всё излазил, как же ты ушёл-то оттуда! А я Катюху искать - нету, обратно - заблудился, и ведь метки ставил. И хожено всё перехожено, а вот ведь! А потом смотрю- куртка лежит, а тебя нет!
Я рассказываю ему часть эпопеи с Авдеенко. Сергёй мрачнеет на глазах.
-Так и знал, что этот гад крутит чего-то. Но ведь поверил, идиот. Прости, Тём, вот целиком моя вина, нельзя было вас с Катюхой туда брать.
Я, конечно, его простил, сразу, как увидел, так и простил. Потому что он тоже был живой, а я - то думал, что он там остался, и умер без воды и без еды.
-Ага, остальные идут,- Катя снова высматривает кого-то в коридоре. Подходят Аня, мой врач и полицейский, который меня фотографировал.
-Ну, приступим,- говорит врач. – Времени у нас немного, минут пятнадцать, потом посторонним придётся уйти. А то рентгенологи придут, и всем по шее достанется.
-А зачем…- начинаю было я, но мне не дают договорить.
-А затем, что мы взрослые и неглупые люди,- вполголоса говорит полицейский.- а из нас идиотов делают. Дело спускают на тормозах, трупы с насильственной смертью представляют некриминальными, вас с братом - двумя обкуренными придурками. При этом твои рассказы мало похожи на наркотический бред, слишком уж логичны.
-И следов наркотика нет,- добавляет врач,- я же не дурак. Знаю, как они выводятся из организма-то. А тебя сразу проверили, как привезли, чистый ты был.
-Подождите,- Аня крутит головой,- а ко мне вчера тоже какой-то серый дядька пришёл и говорит - никому про реанимацию не рассказывать, идёт следствие. Даже маме не говорить, сказал, что опасный маньяк тут был, и если узнает, то меня убьёт.
-Вот насчёт опасного маньяка - это в точку,- невесело ухмыляется полицейский,- там останки человеческие. Много. Он их приводил в эту комнатку и убивал, и, судя по всему, не он один. Некоторые кости очень старые. Спасатели мне примерный план нарисовали, как пройти, но я лично туда не сунусь.
-А Авдеенко, он вышел?- спрашивает Серёга,- может он на Тёмку напал? Прошёл в больницу, и вперёд…у вас же тут и охраны нормальной нет, заходи, кто хочешь, бери, что хочешь…
-А вот про господина Авдеенко Игоря Тимуровича нам практически ничего не известно,- развёл руками полицейский,- потому, что как только это имя выплыло, так сразу и началось. Мигом дело прикрыли, и нам сказали, что, мол, два братца - нарика начудили… Хорошо хоть не заявили, что это вы вдвоём всех положили.
-И Колизей развалили.- вполголоса добавляет брат.
-Именно,- поддакивает врач,- под это дело можно на вас двоих таких собак навешать, что мама дорогая!
-А что делать-то теперь?- мой голос кажется мне самому жалким, но я в полном ауте.
-Тебе- лечиться,- безапелляционно заявляет врач,- и не болтать. И тебе - он смотрит на Аню,- тоже.
-А мы потихоньку будем выяснять, что к чему.- говорит полицейский.- и, кстати, молодой человек, вам бы лучше свою подругу не подставлять. Про неё кажется никто не в курсе, так что, не переехать ли вам временно ко мне?
Наконец они уходят, Аня - на гастроскопию, полицейский с Серёгой на выход, а мы ждём рентгенолога.
-А что у меня с шеей-то?- спрашиваю я.- зачем рентген?
-Чтобы был,- веско аргументирует врач,- надеюсь, что с твоей шеей все в порядке. В таком воротничке тебя хрен придушишь.
Юморист, однако…стоп! Так мне эту хрень надели, чтоб никто не покушался, что ли, а? Вот ничего себе!
Врач тоже уходит. Приходят, наконец, рентгенологи, опять фотографируют мою несчастную шею в разных ракурсах. А в палате меня ждёт мама, и мне сразу становится намного легче
-Мам,- спрашиваю я, - а отец когда придёт?
Мамино лицо на секунду мрачнеет. Потом она снова улыбается.
-Вечером, дела у него. Ты вот что, ну,- она мнётся, подбирает слова,- не обижайся на него, хорошо? Ему сейчас непросто, и с тётей Мариной поссорился.
-Почему?- спрашиваю я, и до меня тут же доходит, почему,- из-за меня, да?
Мать кивает, и я всё понимаю. Отец, как всегда, прямолинейный, наверно сразу поверил в версию с наркотой. И, конечно, накинулся на первого попавшегося виноватого - тётю Марину, Серёгу-то он не видел. Так что ждёт меня трудный разговор…
-Мам, пусть он с врачом моим поговорит,- предлагаю я.- врач ему объяснит! И с тётей Мариной помирится.
-Да если бы всё было так просто…- вздыхает мать. И тихо, как бы про себя:- Баран упёртый!
Она принесла мне мой телефон, и я теперь листаю телефонную книгу. Ловлю обрывки воспоминаний - бесполезно. Имена ничего мне не говорят - кто они, я не знаю. Мама смотрит на меня с надеждой, но мне нечем её порадовать, я стараюсь вспомнить школу, одноклассников – пустота, точно я никогда их не видел.
Приходит врач, о чём-то говорит с мамой, я слежу за ними - она явно обеспокоена.
-Мне надо уйти,- говорит мама, она расстроена. – Ты не скучай, я вечером постараюсь…
Я понимаю, она не хочет, чтобы я оставался с отцом один на один, боится.
-Мам, всё в порядке будет,- уверяю её я.- он поймёт, увидишь! Ты не думай.
Мама прощается и уходит. Интересно, куда? На работе ей дали отпуск за свой счет, неделю, чтобы со мной сидеть. И почему она встревожилась? Не понимаю. И я забыл у неё спросить про Артёма Чекалина и Иру Пятакову. Вот бестолковый я…
Катя приносит обед, кормит меня и Валеру. Говорит мне:
-Я скоро сменюсь, ты уж поосторожнее.
Я клятвенно обещаю быть крайне осторожным. Правда в моём положении недвижимого практически тела, что мне ещё остаётся? Катя уходит, забрав пустую посуду.
Приходит из столовой Андрей Петрович, Антон уходит курить. В палате я один не сплю. Приоткрывается дверь, осторожно входит Аня.
-Ты не спишь?
-Неа, - я мотаю головой.
-Страшно,- она кутается в тёплый халат,- вдруг он опять придёт? А если он думает, что я его узнаю?
-Не грузись раньше времени,- советую я,- треснешь его опять, чем потяжелее, и всего делов. Главное - капельницу под рукой держать.
-Засранец,- Аня смеется,- ты мне теперь эту капельницу всю жизнь будешь вспоминать, да?
-А то! – я тоже смеюсь,- не каждый день мне на выручку приходит прекрасная дама с капельницей наперевес!
-Будешь ржать, я тебя по гипсу стукну!- Аня делает вид, что обиделась, но сама не выдерживает.
-Что, завидно, да? – не унимаюсь я. – конечно, у тебя такого гипса нет! Не всем дано! А у меня ещё и воротничок имеется!
-Погоди,- она вытаскивает из кармана халата телефон,- я ж по делу! Давай номерами поменяемся, чтоб потом не потеряться, когда из больницы выпишут.
Я смотрю на неё, и понимаю, что я просто не помню свой номер. Аня тоже смотрит на меня, потом спрашивает:
-Не помнишь? Тогда меня набери, я свой тоже не помню, я его себе в книгу записала.
Она диктует, я набираю. Телефон у неё в руке жужжит.
-Я на вибро поставила, чтоб не мешать никому,- объясняет Аня,- а то в палате одни бабки, чуть что, сразу бурчат. Даже поговорить не с кем нормально, они всё свои болячки обсуждают, кто самый больной - тот всех круче.
Мне смешно, представляю себе это состязание.
-Им ордена надо выдавать,- предлагаю я,- Самая Больная Первой степени, например.
-Ага,- Ане идея нравится,- они бы тогда все орденоносцы были. И звенели! Орден Второго Инфаркта!
-Медаль Почечного Камня!- не отстаю я.
-А тебе тогда звезду переломанного,- комментирует вернувшийся в палату Антон.
-Ой,- Аня вспыхивает как маков цвет, прощается и уходит.
-Ты, как я погляжу, нарасхват,- ворчит Антон,- и сестричка эта вокруг тебя вьётся, и девки хворые ходят.
-Да мы в реанимации через занавеску лежали,- оправдываюсь я,- а Катя моего брата знакомая!
-Видали мы таких знакомых,- Антон ложится на кровать, достаёт газету и читает.
Я закрываю глаза и пытаюсь заснуть. Сон не идёт. Я, наверное, уже на год вперёд тут выспался. Лежу и думаю об отце - почему он так легко поверил, что я был под кайфом? Мама же не поверила, и тётя Марина тоже. Интересно, а она знает, что Серёга живой? Наверно уж как-то он дал знать своим родителям! Например, письмо написал, или позвонил. Не знаю, но мне кажется, что он обязательно должен сообщить им.
Я и не заметил, как заснул. Мне снятся серые люди, много серых людей в большой серой комнате. Я ходу от одного человека к другому, и пытаюсь их о чём-то расспросить, но он молчат как статуи. Под ногами пробегает здоровенная облезлая крыса. Я отскакиваю от неё, налетаю на кого-то, меня толкают, я пытаюсь выбраться из серой толпы, но ничего не получается.
-Ты чего орёшь, спать не дал никому,- Антон меня будит.
-Прости…- мне и правда, неудобно, люди спят, больные, а я со своими кошмарами. А с другой стороны - не узнал, чем же дело кончилось.
- Ты что, часто так орёшь? – подозрительно интересуется Валера,- а то ночью как то спать хочется.
-Не знаю,- честно признаюсь я,- смотря, что снится.
-Вот блин, повезло с соседом,- зло говорит Антон,- теперь ещё и ночью не спать.
-Да перестаньте,- вступается за меня Андрей Петрович,- он же не виноват.
-Так пусть ему врач успокоительное выпишет,- предлагает Антон,- чтоб спал молча.
-Так врачу виднее, что выписывать,- веско говорит Андрей Петрович,- надо, значит выпишет.
Я пытаюсь сесть, получается не очень. Опираюсь на локти, но руки плохо держат, подламываются. Антон наблюдает за моими мучениями, потом подходит и подсовывает мне под спину подушку.
Я благодарю, он отмахивается:
-Сил нет, на тебя глядеть, как ты извиваешься.
Я поворачиваю голову и вижу окно, а в окне - небо и голые ветки деревьев. Небо синее и облака плывут, белые такие, весенние. Наверно на улице классная погода, наверное, тепло. Ребята на роликах катаются, на великах, или сидят компанией на старом стадионе… А может на рампу поехали. Я вспоминаю, как катался на рампе, на скейте. Несколько раз мы выбирались с друзьями в парк, где ролледром и рампа, сначала страшно было, а потом нас оттуда стало не выгнать. Жаль, далеко, а то я бы каждый день там зависал. Так, стоп – значит, друзья у меня тоже были? Почему же я никого не могу вспомнить? Ни лиц, ни имён.
Приходят родственники, Антону звонят и он уходит, к Андрею Петровичу приходит жена, приносит что-то в баночках и в пакетиках, он раскладывает угощения, ворчит, что ничего ему не надо. Они тоже уходят из палаты, на прощание, угостив меня конфетой. К Валере приходит замученный жизнью мужик, по разговору я понимаю, что это его начальник, и ему крепко из-за Валеры досталось, потом появляется Валерина жена, и тихо, яростно с начальником ругается. Тот мигом сбегает.
Я закрываю глаза и так лежу. Пусть думают, что я сплю, не хочу им мешать. Кто-то садится около моей кровати, открываю глаза - отец. Сидит и смотрит на меня, как на урода.
-Привет, пап,- говорю я. Он кивает, привет, мол. Потом тяжко вздыхает, и произносит, точно забивает гвозди в крышку моего гроба:
-Я думал, что у моего сына есть мозги.
Всё, тушите свет.
-Не повезло, да?- зло бросаю я,- у всех дети, как дети, а тебе я, безмозглый, достался.
Отец стискивает челюсти. Под кожей ходят желваки. Да, я знаю, я засранец.
-И чья была идея с наркотой?- деланно - безразлично интересуется отец,- твоя или твоего братца? Матери ты можешь сколько угодно сказок рассказывать, только я тебя насквозь вижу.
-И как оно там, внутри? Кишки на месте?- я тоже злюсь. Почему он с ходу кидается обвинениями, даже не пробуя разобраться? Почему сразу верит во всю гадость, которую слышит?
-Ладно,- он ставит на тумбочку пакет,- тут тебе мать чего-то прислала. Сказала, что завтра придёт.
-Пап,- я делаю над собой усилие, чтобы говорить нормально и не злить его ещё больше, хотя у меня внутри всё кипит,- пап, поговори с врачом, пожалуйста. Логинов Николай Ильич. Он дежурил, когда меня привезли. Просто поговори с ним, мне же ты не веришь!
-Тебе что-то нужно?- резко спрашивает он,- утку подать, или что?
-Ничего,- я скорее помру, чем его о чём-то ещё попрошу.- Только чтоб ты поговорил с врачом.
-Зачем,- он пожимает плечами,- я и так всё вижу. Впрочем, где его искать?
-Завтра он будет дежурить, весь день здесь и ночь - торопливо говорю я, пока он не передумал,- мне больше ничего не надо!
Отец встаёт со стула, большой, высокий. Потом садится опять. Снова спрашивает:
-Нужно что, или будешь характер проявлять?
Я решаю, что это шаг к примирению, и озвучиваю - таки свои физиологические потребности.
После ухода отца лежу и вспоминаю. В голову лезут разные мысли. И в основном - недоумение. Отец всегда, ну или почти всегда был мной недоволен. Наверное, всё дело в том, что я совсем не похож на него, а больше детей у них с мамой нет. Если бы у них были ещё дети, наверно бы они были похожи на отца, и тогда он бы любил их и гордился ими, а меня оставил бы в покое. А так, я частенько его разочаровывал. Например, когда заканчивал четверть практически на одни тройки, или когда сидел в интернете, вместо того, чтобы идти гулять. По моему, его разочаровало даже то, что когда мои одноклассники попались за школой с пивом и сигаретами, меня среди них не было. Не то, чтобы он мне это сказал, но его интонации были довольно красноречивы. Я так и чувствовал себя стоящим на площади у позорного столба. С табличкой на груди: «Не оправдал надежд».
Входит мама.
-Мам,- я так рад, что она всё- таки пришла! Хоть ненадолго.
-Отец был?- она тревожно вглядывается в меня, - как ты с ним?
-Ну, оба живы,- успокаиваю я её,- никого инфаркт не хватил. Мам, ну почему он всегда так!
-На работе у него неприятности из-за тебя,- вздыхает мама,- хоть и обещали, что без последствий, но всё равно неприятно.
Понятно теперь, чего он на меня взъелся. Отец всегда стремился к безупречности, и плевать, чего это стоило остальным. А тут я…
-Мам,- вдруг вспоминаю я.- мам, а ты всегда в этой квартире жила, где сейчас?
-Нет,- мама явно удивлена.- а что? Это моей тётки квартира, она умерла давно. У неё дочка в другом городе живёт, она эту квартиру нам продала подешевле, когда ты родился. А до этого сдавала, только деньги понадобились, они у себя дом покупать решили, а что?
-Мам, может, ты знаешь, кто такой Артём Чекалин? Он в этой квартире жил, давно. И Ира Пятакова ещё. Из десятой квартиры.
-Знаю,- мама грустнеет,- он той бабы Саши, что мы хоронили, младший брат. Он и девочка-соседка пропали тогда, и их не нашли. В катакомбы пошли, и сгинули, то ли заблудились, то ли что… их долго искали, мне мама рассказывала. Она их хорошо помнила. Квартира коммунальная была, на три семьи, Чекалины, Дроздовы и мы, Кашины. Потом Чекалины уехали, Дроздовым квартиру дали, вот только Кашины и остались. А Чекалины нам родня были, по матери.
-Я его видел, и Иру тоже,- говорю я, - они были в сливном колодце, я потом сказал.
-Ты что,- мама смотрит на меня с испугом,- тебе, наверное, померещилось. Может, слышал про них. Вот в бреду и привиделось.
Я не спорю с ней, не хочу.
Мама покормила меня ужином, на дне пакета я обнаружил свою любимую чурчхелу.
-Отец положил,- мама улыбается,- помнит, значит, что ты любишь.
Мне приятно, что отец таки подумал о своём непутёвом сыне.
Приходит медсестра, и просит маму уйти. Мне жалко, что она уходит, но делать нечего, приходится прощаться.
Ночь, я сплю. Сквозь сон слышу, как кто-то подходит к моей кровати. Странно, у меня нет сил даже открыть глаза.
-Ну, здравствуй, дорогой мой,- какой знакомый голос!- Теперь ты от меня никуда не денешься.
Что? Авдеенко? Нет, неправда. Мне всё снится!
Слышу треск, он заклеивает мне рот пластырем. Потом этим же пластырем связывает руки. Я с трудом открываю глаза, мычу, трясу головой. Все спят, тишина.
-Не старайся,- говорит он,- все крепко спят. Никто тебя не услышит. Сейчас мы с тобой поедем в одно очень интересное место, тебе понравится.
Я пытаюсь вырваться, он взваливает меня на плечо, как мешок и выносит из палаты. В коридоре тоже пусто, я дёргаюсь, Авдеенко шипит, но не отпускает меня. Тащит к лифту, в лифте сваливает меня на пол, прижимает коленом к полу.
-Достал, сука,- говорит он, вытаскивает какую-то ампулу с иголкой и колет мне в ногу. Перед глазами у меня всё кружится, и я проваливаюсь в темноту.
Точно во сне, я чувствую, как меня снова куда-то тащат, улица, холодно. На мне только майка и трусы, ноги мёрзнут. Авдеенко сваливает меня в машину, устраивает на сиденье, прикрывает чем-то, пристёгивает ремень.
-Вот так, если что, так и скажу. Перебрал братишка, домой везу, мамке сдать.
Он хихикает, явно довольный своей остротой, отлепляет пластырь с моего лица. Поднимает мою голову за подбородок, и говорит:
-Что, не нравится? А я сейчас могу всё, что захочу с тобой сделать. Всё, понял? А ты можешь только терпеть. Жаль, что ты не девка. Я бы оторвался.
Гад… а я ему даже в рожу плюнуть не могу. Или могу? И я таки плюнул. И попал. Авдеенко медленно вытер лицо салфеткой и смачно, с оттяжкой отвесил мне пощёчину. Аж голова о подголовник треснулась с маху. Потом вторую. Говорит:
-Ничего, скоро я отыграюсь. Будет больно и медленно, обещаю.
Он садится за руль и заводит машину. Я изо всех сил стараюсь не заплакать, неужели я так и сдохну, от этого маньяка? Мама, кто-нибудь, помогите! Спасите меня, пожалуйста!
Машина останавливается в лесу. Авдеенко достаёт рулончик широкого пластыря и опять заклеивает мне рот, вытаскивает меня из машины и тащит к провалу в земле. Опять катакомбы? Нет! Нет, я не хочу!
Он стаскивает меня по узкому коридору, потом по переходам, я уже не понимаю, где я, страха тоже нет, осталось какое-то безразличие, думаю - скорее бы уже всё закончилось. Пусть уже убивает, мне пофиг.
Он скидывает меня на холодный пол. Я мычу от боли, опять спина. Авдеенко опускается рядом со мной на колени, проводит рукой по моему лицу.
-Придётся подождать, дорогуша. Рановато пока. Ты только никуда не уходи, и не плачь, а то сопли нос забьют и задохнёшься.- он мерзко хихикает.
Я лежу в полной темноте и даже пошевелиться не могу. Даже позвать на помощь. Авдеенко куда-то ушёл, а я стараюсь не плакать. Нельзя плакать. Я отчаянно кручу головой, трусь щекой об пол. Наконец мне удаётся отклеить от лица уголок пластыря. Продолжаю, получается, ура! Я могу дышать…Пытаюсь проделать тот же фокус с руками, не выходит. Он мне ещё и ноги связал, я изгибаюсь, чтобы достать пальцами до ног, но от боли теряю сознание.
Темно…холодно. Я уже почти ничего не чувствую, так замёрз. Наверно Авдеенко меня тут специально оставил, чтоб я здесь сдох. Пить хочется нестерпимо. Вдалеке шаги, пытаюсь закричать, выходит только тихий хрип. Не на что надеяться.
Свет, входит Авдеенко и с ним какая-то тётка. Он светит мне в лицо, я отодвигаюсь, пытаюсь спрятаться от света. Тётка говорит:
-Ты что, это же ребёнок! Нет, я так не могу!
-Можешь,- он давит на неё, по голосу слышно,- это тебе нужно, в первую очередь, не мне! Твоей дочери нужен отец!
-Да…- блин, она соглашается, что ли!- Но я не могу сама, я думала, ты всё сделаешь…
-Нет,- он усмехается,- нет, не бойся. Он не может сопротивляться, я ему такую дозу вкатил, что он сейчас как растение. Всё равно ничего не понимает, ну!
-Я не могу,- снова стонет тётка,- он смотрит…
Конечно, я смотрю! Мне вот интересно, это ты что, убить меня должна, что ли?
-Да наплюй,- продолжает Авдеенко,- это же как манекен ткнуть ножом, ну, ты же тренировалась! Давай, соберись, время есть. Вот нож, сначала горло, потом вены на руках и ногах. В первый раз всегда страшно, потом привыкнешь.
-Нет, нет, я не могу,- она закрывает лицо руками и хнычет.
Авдеенко вкладывает ей в руку нож и говорит спокойно:
-Я сейчас уйду, а ты соберись и сделай то, что должна. У девочки должен быть отец, ты сама это понимаешь, а пока он жив, твой любовник из семьи не уйдёт, он слишком благородный. Один удар и всё, ты его освободишь от этой обузы. Думай. Или ты и твоя дочь и ваше счастье или это,- он показывает на меня.
Женщина остаётся со мной один на один. Руки у неё ходят ходуном, острие ножа описывает какие-то немыслимые фигуры.
-Ничего, я быстро,- шепчет она,- я быстро, это манекен, это не человек…
-Не надо,- собрав все свои силы, выдавливаю я слова,- пожалуйста, не надо!
Она со всхлипом бьёт ножом, я уворачиваюсь, впрочем, она бы и так не попала, лезвие чиркает по камню, нож отлетает в сторону, в темноту.
Женщина сидит на полу и тихо подвывает. У меня от страха тоже слёзы ручьём текут, и я пытаюсь вытереть лицо об майку на плече.
Женщина встаёт, поднимает нож, снова садится рядом со мной.
-Я не могу тебя убить,- всхлипывает она,- не могу. Никого не могу.
Из темноты выбегает большая крыса, женщина вскрикивает и бросает нож- крыса пищит, нож пригвоздил её к земляному полу.
-Что же делать, что же мне с тобой делать,- женщина вскакивает и ходит взад и вперёд. Потом наклоняется ко мне и разматывает пластырь на руках. Развязывает ноги.
-Вставай.- командует она,- пошли отсюда.
-Куда?- спрашиваю я, она вряд ли помнит дорогу.
-Чтоб он не нашёл,- женщина оглядывается,- не знаю.
Она пытается меня поднять, держа в одной руке фонарик. Я стараюсь ей помочь, как могу, выходит плохо, тело меня ещё не слушается. К тому же я окоченел от холода. Женщина опускает меня на пол и стаскивает с себя куртку, закутывает меня в неё. Потом закидывает мою руку себе на шею и тащит меня прочь как медсестра раненого с поля боя.
Раздаётся мяуканье и перед нами возникает чёрная кошка. Она точно приглашает идти за собой. Других вариантов нет, значит за кошкой.
Женщина говорит мне:
-Не могу больше тебя тащить. Ты подожди, я сейчас, разведаю, кажется, свежим воздухом тянет откуда то.
Она плюхается на пол, и я вместе с ней.
-Сейчас, отдышусь только,- она тяжело дышит. Кошки рядом нет, куда-то исчезла.
Вдруг слышится топоток маленьких лапок, крысы! Много крыс, они выбегают отовсюду, женщина кричит, крысы лезут прямо на нас, всё…я тоже кричу…
-Эй, просыпайся, давай, не спи!- щёку точно обожгло. Открываю глаза, свет, Антон примеривается отвесить мне ещё одну пощёчину.
-Блин, поспали, орёт как потерпевший!- он отпускает меня, и я падаю на кровать. Мне хреново, всё болит, сердце колотится, как сумасшедшее, я хватаю ртом воздух, и никак не могу отдышаться.
-Урод,- бросает Антон,- тебе голову надо лечить! Психушка по тебе плачет.
-Перестань,- одёргивает его Андрей Петрович. Он подходит ко мне и смотрит в лицо, а я даже слова сказать не могу, горло сдавило.
-Видишь же, пацану совсем худо, сходи за сестрой.
-Ща,- Антон натягивает штаны,- пусть ему снотворного вколют, чтоб спал уже. Задолбал орать по ночам.
-Ты чего плачешь-то?- спрашивает меня Андрей Петрович. А я реву от счастья - что этот кошмар был сном, мерзким и очень похожим на реальность, но сном.
-Ну, чего?- недовольно говорит медсестра,- что случилось?
-Так я говорю,- Антон входит следом,- орёт, перебудил всех, еле растолкали! Может ему чего вколоть? Чтоб спал по ночам нормально!
-Что с тобой?- она внимательно смотрит на меня, потом уходит, приносит градусник.
Я пытаюсь рассказать о кошмарном сне, но язык плохо слушается, в горле пересохло. Медсестра пытается меня напоить ,но меня трясёт и зубы стучат о край стакана.
-Да что ж такое-то,- ворчит Валера,- и так всё болит, ещё и спать не дают.
Медсестра смотрит на градусник, меняется в лице и выбегает из палаты. А мне холодно, так холодно, точно я всё ещё лежу на ледяном полу в катакомбах и никак не могу согреться.
Андрей Петрович трогает мой лоб, качает головой:
-Плохо дело, мужики, температура высоченная. А чего это у нас в палате такой холод?
-Бл., кто-то фрамугу открыл,- ахает Антон,- как эту дуру теперь закрыть-то? Хрен достанешь ведь!
-Палкой?- предлагает Валера,- или вон, костыль возьми.
Вбегает медсестра, с ней сонный врач. Как меня увидел, так весь сон с него слетел. А мне пофиг, я плыву по морю на льдине. Всё хорошо, только очень холодно. И комар кусает, вот откуда в Арктике комары? Наверное, специальные, северные, больно кусается, зараза.
Вдалеке кто-то разговаривает, это, наверное, на других льдинах плывут. И не трясите меня, что вам надо?
-Артём, посмотри на меня,- раскомандовались … моя льдина, и я ей управляю!
-Артём, ты меня слышишь? Открой глаза!- с трудом разлепляю веки, люди…где моя льдина…
-Какая льдина, что ты!- и правда, какая льдина? Лежу на кровати, больница, никаких полярных льдов. Примерещится же! Теперь мне жарко, пот льёт ручьём, постель вся сырая.
Входит медсестра, снова пихает градусник. Уходит, возвращается с чистым бельём. На этот раз градусник её не пугает, переодевает меня, перестилает постель.
-Всё, спите. А ты не пугай больше народ.
-Помирай тихо,- ржёт Антон. Похоже, я его достал.
Я засыпаю, стоит мне только закрыть глаза, и я вижу парк. Ролледром, рампа, солнце, ветер, лето.
-Тёмыч, давай,- кричит мне кто-то. Я примериваюсь, но никак не решусь.
-Ну, давай, чего ты!
Наконец я собираюсь с духом, вдыхаю поглубже, и скатываюсь на скейте с рампы, разгоняюсь в жёлобе, и успеваю вспрыгнуть на противоположную площадку, подхватив скейт. Получилось! Ребята орут восторженно, до меня никто из нас на это не решался. Мы только смотрели на взрослых парней, выполняющих трюки на рампе.
Я прикидываю про себя, да, я смогу. Я уверен, сейчас получится! Я разгоняюсь, прыгаю, и приземляюсь на скейте снова в жёлоб, выпрыгиваю на площадку. Вся моя компания в экстазе, я и сам от себя такого не ожидал. Вообще-то я по жизни трус, а тут прямо озарение снизошло.
-Ну, ты совсем безбашенный,- говорит мне кто-то. Я оборачиваюсь, сзади стоит парень, на пару лет меня постарше. Он хлопает меня по плечу.
-Вообще-то без защиты нельзя, башку запросто проломишь. Но молоток, первый раз?
-Ага,- я киваю, а сердце готово выскочить. До меня только сейчас дошло, что я проделал.
-Теперь страшно стало?- смеётся парень,- ты приходи, всё получится. Только защиту купи.
Утро. Все мрачные, не выспавшиеся, это я виноват со своими дурацкими снами.
-Спите, мученики,- смеётся медсестра,- до обхода можете дрыхнуть. Главное, завтрак не проспите.
-Разбудить надо,- говорит Антон. Его скоро выпишут, ждут последних результатов.
Обход, все дружно жалуются на меня. Врач присаживается ко мне.
-Что случилось, можешь рассказать?
-Сон,- признаюсь я,- опять подземелье. Меня там убили. Крысы.
Он смотрит встревоженно, говорит тихо:
-Потом расскажешь, я попозже зайду. После конференции. А пока назначу тебе успокоительное, лёгкое, не бойся. На ночь укол сделают, чтоб спал спокойно.
-Давно бы так,- кивает Антон. Он собирает вещи на выписку, звонит кому-то, чтоб подъехали его забрать.
-Хоть высплюсь по человечески, никто вопить не будет,- довольно говорит он. Приходит санитарка, снимает бельё с его кровати. Антон ждёт выписку, сидит на стуле. Потом уходит курить.
Приходит мама, вид у неё какой-то усталый.
-Мам, что с тобой?
-Да что-то устала,- мама гладит меня по голове,- и желудок что-то шалит. Ничего, пройдёт. Ты сам то как сегодня?
-Нормально, температура только ночью поднималась, а так нормально.
Я не хочу рассказывать ей про свой кошмар, зачем? Ей будет неприятно, и она будет переживать из-за меня ещё больше. Да и сейчас я и правда, чувствую себя относительно сносно.
-Мам,- спрашиваю я,- а на улице тепло?
-Тепло,- улыбается мама,- солнышко так и греет, только ветрено.
-В парке, наверно, хорошо,- мечтательно говорю я,- катаются…
Мама тихонько смеётся.
-Соскучился?
-Ага,- я трусь щекой о её руку,- я теперь буду теоретиком. Консультантом по вопросам безопасности.
-Йогурт хочешь?
-Я домой хочу, - вздыхаю я, - мам, забери меня, а? Ну, пожалуйста…
-Как только можно будет, так и заберём,- мама достаёт йогурт,- ты поешь. Я читала, что тебе надо больше творога есть и вообще молочного. Для костей полезно.
-А ещё желе и студень,- подсказываю я,- тоже хорошо. Только я студень не люблю.
-Ну, я тебе вкусный сварю, домашний,- успокаивает меня мама.
-Всё равно не люблю,- бурчу я, но тихо.
Врач зовёт маму в коридор.. Они о чём- то долго разговаривают, я, как ни прислушиваюсь, не разбираю ни слова.
Мама приходит, ещё больше погрустневшая.
-Что же ты не сказал, что тебе ночью совсем плохо было?- с упрёком говорит она.
-Так прошло же,- оправдываюсь я,- ничего страшного!
Мама только вздыхает.
Приходит весёлый Антон, помахивает голубым листком больничного. Счастливый, выписали. Я завидую чёрной завистью, он пойдёт на улицу, там солнце греет и ветер холодный. А мне ещё неделю минимум тут кантоваться, так маме врач сказал. Потом, если всё будет хорошо, меня выпишут домой, а ещё через две недели вынут спицу из ноги и буду я в полном порядке. Ну, теоретически в полном.
Антон прощается со всеми и уходит. Процедуры, обед…мама тоже уходит.
-Мам, ты отдохни,- прошу я,- я уж как нибудь…
- Я вечером приеду,- говорит мама,- мне так спокойнее будет.
Она целует меня и уходит. Я лежу и кошусь на костыли у кровати. Надо потихоньку их осваивать, правда как, не очень понятно. Ничего, будет Катино дежурство, попрошу её помочь. С тем я и засыпаю.
-Эй, ты спишь? – ну, вот, размечтался…а вообще - я рад. Аня входит, присаживается ко мне на кровать.
-Привет! – у меня сама собой получается улыбка до ушей.
-А я вспомнила, где тебя видела,- говорит она,- вы в парке на скейтах катались. А мы туда ходили купаться летом. У тебя рубашка была в клетку, красная с чёрным.
-Точно,- вот я удивился,- была! И сейчас есть. Только с покатушками пока завязать придётся. Может, к лету, и встану опять на доску.
-А я всю голову сломала,- смеётся Аня.- вот видела тебя и всё! А где - ну никак не вспомню! А сегодня девчонки звонили, стали лето вспоминать, и меня прямо как торкнет, ну точно, в парке!
-Скорей бы лето,- вздыхаю я,- надоело тут!
-А меня выпишут после выходных,- хвастает Аня.
-А меня через неделю, не раньше,- мне становится грустно.
-Я тебя навещать приду.- торопливо говорит она,- а то скучно одному-то!
-Приходи, я рад буду,- мне приятно, что она хочет меня навестить,- и звони тоже. А то у меня такое впечатление, что я в пустоте живу - никто не позвонит.
-Конечно,- она, по-моему, даже удивилась,- и мне интересно, чем всё закончится, ну. С тобой и с твоим братом! Ой, слушай. А что делать, если Игорь опять ко мне придёт?
Она даже рот ладошкой прикрывает при этой мысли, и глаз у неё становятся круглыми, как блюдца.
-Дверь не открывать?- предлагаю я,- он постоит-постоит и отвалит.
-А если на улице?
-Орать и убегать,- блина, вот я советчик,- лучше быть чокнутым живым неадекватом, чем мёртвой умницей.
Ну, в принципе, да,- как бы нехотя соглашается она,- только стрёмно как-то…
Я прошу:
-Помоги мне, а? Я сейчас встать попробую, подстрахуй. Чтоб не свалился.
-Давай,- Аня обхватывает меня под мышки, и я пытаюсь встать. Нога подгибается, и мы оба падаем на кровать.
-Ну, молодёжь, совсем страх потеряли,- комментирует Валера, оказывается, он проснулся. Блина…вот неудобняк-то! Аня вскакивает, вся красная, я тоже кой-как поднимаюсь, от меня, наверное, прикуривать можно.
-Попытка не засчитана,- ржёт Валера. Гад, смешно ему. Мы смотрим друг на друга и тоже начинаем смеяться, цепная реакция какая-то…
-Чего это так веселитесь,- спрашивает Андрей Петрович,- хоть бы рассказали, что ли, раз уж перебудили всех.
-Это я ходить учился,- выдавливаю из себя я,- неудачно.
-Сказочник, ходить!- не унимается Валера,- ходить не так учатся!
-Ну вас,- Аня вытирает глаза,- я только помочь хотела!
-Спасибо,- говорю я,- извини, не вышло.
У меня от смеха даже рёбра разболелись.
-Рано тебе ещё ходить,- авторитетно заявляет Андрей Петрович,- ночью всех перепугал, думали опять в ПИТ загремишь.
-Только я размечтался ночь поспать,- сообщает Валера,- а нет! И днём опять!
-Что случилось?- Аня уже не смеётся, она встревожена.
-Да ничего, температура подскочила,- мне совершенно не хочется про свои кошмары рассказывать,- сбили и всё.
-И орал, как потерпевший,- добавляет Валера.
-Кошмар?- спрашивает Аня.
-Ну, как обычно,- я пожимаю плечами,- Ань, да ерунда, сон же просто. Прошло и прошло.
-Авдеенко?- произносит она одними губами. Я киваю. Аня стискивает руки в рукавах халата, потом шепчет мне на ухо:
-Надо поговорить, только наедине. Ты скажи врачу нашему. Или этой сестре, Кате. И я скажу, очень надо, пока меня не выписали.
Я снова киваю. Конечно, скажу. Аня чмокает меня на прощание в щёку и уходит.
-Всё,- говорит Валера,- ещё раз меня разбудишь, я тебя твоим же костылём и прибью. Ради такого дела ползком доползу. Понял?
-Понял, понял,- вздыхаю я. Устраиваюсь поудобнее, чтоб окно было видно. Слежу за облаками, ветки дрожат на ветру, а я тут лежу. Тоска смертная! Телефон вай-фай не ловит, заняться нечем.
Входит врач, приносит мне десять листов офисной бумаги, справочник и ручку.
-Записывай свои сны, помогает.
Я передаю ему Анину просьбу, он кивает. Что-нибудь придумаем. Я рассказываю, как хотел встать, врач ругается, потом , подумав говорит:
-Завтра с утра рентген сделаем, посмотрим, вдруг опять сместил. И кто тебя дёргает?
-Так тоска же,- жалуюсь я,- а так хоть до туалета дойти по коридору! Не могу я уже больше лежать! Выпишите меня домой, пожалуйста, я тут только мешаю всем.
-А дома лежать лучше что ли?- сомневается врач,- тут хоть компания. Неделю потерпи уж, там и выпишем. Тут ты хоть под наблюдением постоянно, и то вон…
Я молчу, понимаю, про что он.
Записываю свой кошмар. На бумаге всё как-то даже смешно получается, не так жутко. И сразу лезет в глаза нелепость происходящего: например – абсолютно пустой больничный коридор. Пустой лифт. Как будто во всей больнице только я и Авдеенко были. Так же не бывает, верно?
-Вот, вот, пиши,- удовлетворённо замечает Валера,- прям Лев Толстой! Больше пишешь - меньше кричишь, хоть поспал малёх.
-Кому война, а кому мать родна,- бурчу я про себя. Я почти дописал, осталось немного - про кошку и крыс. Бумага ещё остаётся и я ,от делать нечего, пытаюсь нарисовать крысу. Рисовальщик я ещё тот, вместо крысы получается упоротый хомяк. Самому смешно.
-Ну, и чем ты занят?
Отец пришёл. А я чего- то увлёкся рисованием и не заметил.
-Крысу рисую,- честно признаюсь я. Отец берёт мой рисунок, хмыкает. Да я знаю, на крысу мало похоже. Ну, не художник я, не художник!
- Не похоже, ты хоть раз крысу видел?
Нагляделся на всю оставшуюся жизнь, хочу ответить я, но молчу и мотаю головой. Нафиг мне лишние расспросы.
А отец уже берёт остальные листы, читает…
-Пап, не читай,- прошу я,- это я свой кошмар записывал. Мне врач велел.
-Что? – отец быстро дочитывает, бросает листы на стул. Они разлетаются веером, я нагибаюсь, подбираю те, до которых могу дотянуться.
-Что это ты тут насочинял?- зло спрашивает отец.
-Это мой сон,- повторяю я,- мне кошмары снятся. Врач велел записать.
Отец чем-то очень недоволен, ну вот какое его дело? Мой кошмар, что хочу, то с ним и делаю. Хочу- запишу, хочу- забуду.
-Выброси эту дрянь из головы, - советует отец,- лучше бы учебники попросил принести, как год заканчивать будешь?
-Как – нибудь,- отвечаю я. Он весь из себя такой правильный, что это бесит.
-Я поговорил с твоим врачом,- информирует отец,- он уверяет, что никаких наркотиков не было. Значит ещё хуже, ума нет. Ни у тебя, ни у брата твоего. Мать тебе сказала, что он объявился? Отсиживался у какой-то девки.
-Угу,- всё, даже говорить с ним не хочу. Он уже приговор вынес. Окончательный и обжалованию не подлежащий.
-Так,- отец выкладывает что-то на тумбочку,- тут мать тебе велела отвезти, творог, ещё что-то…сказала сама попозже приедет, сейчас к Марине поехала. В общем, берись уже за ум, хватит дурака валять.
Он смотрит на мои художества, на исписанные листы и хмыкает:
-Тоже мне, придумали. Ты чего-нибудь хочешь?
-Домой хочу,- угрюмо говорю я,- задолбала эта больница. На улицу хочу, в парк хочу, на скейте кататься. Только никто не пустит.
Отец смотрит на меня, точно в первый раз видит, с некоторым удивлением. Я решаю снова попробовать, и прошу:
-Пап, помоги встать.
Он берёт меня под руку, я опираюсь на него, и он меня поднимает. Я вцепляюсь в спинку кровати, стою на одной ноге. Всё, я это сделал! Сердце колотится о рёбра, меня аж в дрожь бросило.
Ну? – спрашивает отец. По его голосу непонятно, рад он или нет. Да мне плевать, зато я вижу в окне улицу! Не только небо и ветки, а ещё дорогу, и дома напротив.
-Клади меня обратно,- я вздыхаю, чувствую, что ещё немного и сам рухну. Отец помогает мне лечь, укрывает одеялом. Смотрит как-то странно, потом прощается и уходит. Такое впечатление, что какую-то повинность отбывает.
На вечернем обходе отдаю врачу свою писанину. Он смотрит на рисунок, смеётся.
-Крыса, - поясняю я, - не получилась. Я рисовать не умею.
Врач забирает и крысу. Я не возражаю, раз человеку упоротые хомяки нравятся, чего сквалыжничать?
В коридоре шум, кто-то кричит, кто-то рыдает… приходит Катя, началась её смена, застилает пустую кровать чистым бельём.
-Что, Катюш,- спрашивает Андрей Петрович,- ещё кого привезли?
-Ага,- Катя кивает,- сейчас положат.
Я опять завидую, Андрея Петровича обещали на выходные домой отпустить, а потом он только на обход и процедуры ходить будет. Завтра за ним приедет зять… Вот надо завязывать с этим делом, чего я всем завидую? Домой хочется. Мама вечером не приехала, я ей позвонил, говорю:
-Мам, ты отдохни, ладно? Завтра приедешь.
-Хорошо,- соглашается мама,- я тебе студня сварю, у Марины рецепт взяла. У неё вкусно получается.
А теперь жалею, что попросил её не приходить, так мне тоскливо.
Распахивается дверь, Валера смотрит в коридор, сообщает:
- Ещё одного везут. С табором.
-Цыгане, что ли? – недоумевает Андрей Петрович. Он встаёт с кровати. Я тоже кой-как усаживаюсь. Интересно же!
Входит Катя, следом за ней мужчина и женщина ведут под руки парня , немного постарше меня. Парень подвывает, вокруг глаз у него синяки, и похож он, поэтому, на панду. Катя прикусывает губу и подмигивает мне. Мне тоже смешно – носятся, как с младенцем. Женщина приговаривает:
-Осторожненько, Алёша, вот, ложись,- суетится, помогает мужчине уложить парня, укрывает его одеялом. Потом поворачивается к Кате:
-Девушка, что дальше?
-Сейчас укол сделаем,- бодро рапортует Катя,- а вы можете идти. Завтра приедете.
-А как же?- женщина растерянно смотрит на нас, на мужчину. Он берёт её под локоть, мол, надо -так надо.
-Маааам, я чего тут один буду?- жалобно спрашивает парень.
-Нет, ну что ты, Алёша,- женщина уговаривает его,- тут вон, люди есть. -Она точно только сейчас нас заметила, -вот, мальчик тебе всё покажет…
Это она про меня, что ли? Чего я покажу, я кроме этой палаты да ПИТа тут ничего и не видел.
-Мальчик Артём у нас лежачий,- информирует Катя,- и мальчик Валера тоже. Разве что Андрей Петрович, но он завтра домой уедет. Не бойтесь, не потеряется ваш Алексей, завтра приедете. Всё завтра,- она выпроваживает родителей прочь.
Парень продолжает скулить. Валера не выдерживает:
-Чего ты разнылся? Не мужик, что ли! Петрович, что за хрень - мало нам по ночам орут, так теперь ещё и этот воет.
-Больно,- хнычет парень,- больно же!
-А кому тут хорошо? – философствует Валера,- всем хреново. Артём вон, вообще весь переломанный, и на голову стукнутый, и то не жалуется, только по ночам вопит. У меня позвоночник отбит, у Андрея Петровича рука в трёх местах и сотряс. И не ноем.
Приходит Катя, командует:
-На уколы всем готовиться!
-Мне больно,- жалуется парень.
-Пройдёт,- радостно заявляет Катя,- сейчас укол сделаю и пройдёт.
Мне достаётся лишний укол, наконец, все уколоты, Катя выключает свет и громко говорит:
-Отбой, братья-разбойнички! Всем спать!
-Поспишь тут,- ворчит Валера,- малой, тебе снотворное вкололи? Или опять спать не дашь никому?
-Вкололи,- отвечаю я,- спи спокойно. Меня, думаешь, эти кошмары не достали?
Наконец все угомонились, и я засыпаю.
Кто-то тихонько стучит в дверь.
-Артём, ты не спишь? – Аня.
-Нет пока,- приподнимаюсь в кровати,- ты чего?
-Боюсь,- она входит, присаживается ко мне. – Я тут тихо посижу, с тобой не так страшно.
-А чего случилось-то? – не понимаю я.
-Он пришёл,- Аня сидит, съёжившись, точно нахохленный воробей,- он под окном стоит.
-Авдеенко? – у меня аж кровь свернулась . Аня кивает, стискивает мою руку.
-Он сюда не зайдёт,- успокаиваю её я.- Двери же на ночь закрывают! Ты не бойся.
-Можно я тут прилягу?- Аня зевает,- спать очень хочется…
Я отодвигаюсь к стене, она ложится рядом, прижимается ко мне и через минуту уже спит. Я обнимаю её, она утыкается носом мне в ключицу. Тишина, слышно только как моё сердце колотится, точно сумасшедшее.
Дверь открывается, входят люди. Темно, я не вижу кто это.
-Все спят,- говорит кто-то,- берём обоих?
-Да, чтоб два раза не бегать.
Эй, я не сплю! Я всё слышу! Но ни рукой ни ногой пошевелить не могу. Стараюсь скинуть оцепенение, да хоть закричать…не выходит! Аню поднимают, меня -за ней. Несут прочь, кладут на каталку. Накрывают простынёй с головой.
-Покойники,- смеётся кто-то.
-Скоро будут,- отвечают ему не менее весёлым тоном.
Я стараюсь хоть как-то себя обозначить, не выходит, да что же это такое! Меня стаскивают с каталки и швыряют на твёрдый пол, я не выдерживаю и вскрикиваю от боли…
-Артём, не спи!- меня трясут… Катя? С трудом разлепляю веки.
-Да ёпрст! – выдаёт Валера, - я его точно прибью! Опять орёт! Мало что ли вкололи?
-Артём, посмотри на меня, не спи, слышишь?
-Не сплю… - глаза у меня так и закрываются. Стараюсь не спать.
-Не спи, он до тебя во сне добирается.- тихо говорит Катя,- хорошо, что ты проснулся.
Медленно соображаю - я проснулся…а Аня?
-Аня где?- спрашиваю я.- она у меня во сне была…
-Не спи, я сейчас.- Катя выбегает из палаты.
-Это всегда так весело?- капризно спрашивает новенький, как его там? Алёша.
-Всегда,- спешит обрадовать его Валера.- Думали хоть сегодня поспать, а хренушки! Не берёт его снотворное!
Заходит врач, начинает меня расспрашивать. Отвечаю, как могу, кажется невпопад, спать хочется неимоверно.
Катя сообщает, что с Аней всё в порядке.
-Тебя, видно, легче достать. Ты там отметился, а она не спускалась.
-Думаю, второго кошмара не будет,- успокаивает меня врач,- теперь спи.
-Да уж, нам и одного лишку,- вздыхает Андрей Петрович.
Я сплю…мне снится парк, лето, солнце. Мы идём к реке, на берегу компания девчонок в купальниках, загорают. Хочется окунуться, мы потные, накатались, но мне почему-то жутко неудобно, плавки не взял. Сижу и стерегу одежду и доски. Девчонки переглядываются, перешёптываются, но дальше этого дело не идёт. Да и мне как-то стрёмно к ним подойти. Дурак я, да?
Просыпаюсь, утро совсем раннее, ещё сумеречно. На ногах лежит что-то тёплое и тяжёлое. Со страху мерещится крыса…дёргаюсь, на меня смотрит кошачья морда. Фух…отлегло. У меня в ногах пристроился полосатый кот, он смачно зевает, щурится и укладывается поудобнее, подгребая под себя и одеяло и мою ногу. Кот кажется знакомым, я осторожно сажусь и протягиваю к нему руку:
-Кис-кис!
Кот глядит на меня, как на идиота, нюхает руку и трётся головой о ладонь. Я его глажу, кот вполне реальный, тёплый, мохнатый. Он мурлычет, как будто внутри у него работает моторчик. Я снова засыпаю, теперь крысы до меня не доберутся.
-Доброе утро, братья - разбойнички! – Катя с уколами. Я смотрю на кровать - кота уже нет, ушёл. Жаль, я бы его угостил йогуртом, у меня много.
-Как ты сегодня? – спрашивает Катя.
-Ко мне ночью кот пришёл,- говорю я,- полосатый. Я проснулся, а он на моих ногах спит.
Катя кивает. Кажется, она совсем не удивлена.
-Это Васисуалий, он местный,- поясняет она.- Сторожил тебя, я попросила присмотреть,- шепчет она мне на ухо.
У меня, наверное, совсем глупый вид, она тихонько смеётся и вдруг говорит одними губами:
-Мур?
Я вспыхиваю, потому, что в голове мигом всплывает кухня и чайник, похожий на космический корабль.
Андрей Петрович уезжает, к соседу приходят родители. У него беспокойная мать, всё время гоняет своего мужа куда-то узнать, принести, достать.
Валера разговаривает с женой по телефону, смеётся. Потом сообщает, довольный:
-Сын у меня пошёл сегодня!
-Куда?- спрашиваю я.
-Никуда, сам пошёл! А ему год через две недели только! А он уже ходит!
Валера почти счастлив. Ему обещали гипсовый корсет и возможность вставать. Скоро он будет учиться ходить вместе со своим сыном.
Ко мне приходит мама. У неё странное, опрокинутое лицо.
-Мам, что с тобой?
-Ничего,- она смеётся каким-то нервным смехом,- я не знаю.
-Мам, ты чего? – я не понимаю, что творится. Мама на себя не похожа.
-Так глупо,- говорит она, точно ни к кому не обращаясь,- вчера сидела у Марины, ты позвонил. Чай пили, потом мне как-то нехорошо стало. А Марина с чего-то решила, что я в положении.
-В каком?- туплю я, потом до меня доходит. – Мам, серьёзно?
-Не знаю,- мама подносит руки к щекам,- ничего не понимаю. Я пошла домой. Купила мяса на студень, а там - она…
-Кто?- блина, что сон в руку, что ли?
-Она,- мама стискивает лицо руками и качает головой, - с твоим отцом…они думали я у тебя. А я пришла. А она там…
Ох, ё…
-Мам, а может это, ну, по делу…- я сам понимаю, что это глупо выглядит, но цепляюсь за соломинку.
-Нет,- мама качает головой,- нет, я же говорю - они меня не ждали…как в анекдоте всё, господи, как в дурацком анекдоте! А я поздоровалась и пошла студень варить. А она приходит на кухню, и говорит - давайте знакомится.
Мама снова смеётся, мне это совсем не нравится. Я готов убить отца, вот скотина, заварил кашу!
-И как? – спрашиваю я,- познакомились?
Мама кивает.
-Её Даша зовут, так странно, она мне даже понравилась. Знаешь, в другой ситуации мы могли бы даже дружить. У неё дочке двенадцать лет, представляешь, то есть они давно…
Она закрывает лицо руками, но не плачет. Убирает руки, достаёт пластиковый контейнер с крышкой.
-Вот, я студень сварила, ты поешь. Я знаю, что ты не любишь…
Я хватаю контейнер и начинаю есть. Я и правда, не люблю студень, но сейчас ем, даже не чувствуя вкуса, глотаю скользкие куски. Мама смотрит на меня и вдруг начинает плакать, шмыгает носом, вытирает лицо.
-Мам, не плачь, - я не представляю, что говорить, бормочу беспомощно, - мам, ну не надо, не плачь, пожалуйста!
Она мотает головой, нет, нет. Вытирает слёзы.
-Прости меня, я как ненормальная сегодня. Совершенно не знаю, что делать.
-Мам, а давай кота заведём?- вдруг предлагаю я,- полосатого.
-Кота? – мама улыбается неуверенной, дрожащей улыбкой,- а давай! Вот тебя выпишут, и заведём!
Мы разговариваем о том, как нам будет хорошо, когда мы заведём кота.
-Да.- вдруг спохватывается мама,- сегодня утром пришла та странная девочка из вашего класса, которая всегда в чёрном ходит.
-Зачем?- удивляюсь я. Я не помню странную девочку. Да и вообще одноклассников не помню.
-Спрашивала про тебя. Я сказала, что ты в больнице, ногу сломал. Она и ушла. Ты совсем её не помнишь?
-Неа, не помню,- вот правда, не помню!
-Ну и ладно, увидишь - вспомнишь, она такая, ну,- мама никак не подберёт слово,- маленько ненормальная как будто.
Я смеюсь, почему-то мне смешно. Мама вдруг съёживается и тихо говорит сама себе:
-Что же делать, что же нам делать теперь?
-Мам, ты на работу иди в понедельник,- советую я,- там тебя мигом загрузят. И думать некогда будет.
-Это да,- соглашается мама,- у меня же четвёртый класс. Выпускной. Ох, завалят бумагами, и родители ещё! Ни до чего будет.
У меня даже отлегло, когда про работу вспомнил, мама сразу в себя пришла.
-Да, отец сказал, что тебя куда-то свозит на обследование. Вроде бы с каким-то очень известным врачом договорился.
-Зачем? – я пожимаю плечами, вот правда, не понимаю,- вроде мне и тут неплохо.
-Ну, ты же его знаешь,- мама беспомощно улыбается.- У него должно быть всё по высшему разряду.
-Ага,- я начинаю злиться,- только я не удался. Не соответствую высоким стандартам.
-Перестань,- мама гладит меня по голове, - он же старается.
-Мам, он уже настарался, - я завожусь,- наверное у него и любовница идеальная, и дочка там идеальная! Что ему от меня-то неидеального надо! Пусть валит к своей Даше! А мы и без него проживём, мам, ну ты чего!
Я дурак, мама опять плачет. И чего я начал… я обнимаю её, мне хочется, чтобы она меня пожалела, как в детстве. Мама тоже обнимает меня, всхлипывает. Звонит телефон.
-Да, Марин,- отвечает мама.
Она разговаривает с тётей Мариной, потом поворачивается ко мне.
-Тебе привет от Сергея, Марина меня к себе зовут. Андрей им всё рассказал, она говорит - зачем тебе сейчас домой. Только хуже будет.
-Правильно. Мам, ты сходи к тёте Марине, пообедай. И отдохнуть тебе надо, ты наверное ночь не спала.
Мама кивает, спрашивает:
-У тебя всё нормально будет? Если отец придет, ты…
-Я его не убью,- обещаю я, - честное слово! Даже если очень захочу. Посадят ведь, как за человека!
-Не надо так,- мягко говорит мама,- его тоже можно понять.
-Да не хочу я его понимать,- опять срываюсь я,- не хочу! Свинство это, вот и всё! Я ему скажу…
-Не надо,- снова говорит мама,- мы сами разберёмся. И спасибо тебе.
-За что? – я не понимаю, за что она меня благодарит, я же сплошное несчастье…
-За всё,- мама целует меня и уходит.
Я лежу, отвернувшись к стене. На душе погано.
-Артём, что случилось? – Катя, пришла с уколами.
-У меня родители разводятся,- говорю я. – Оказалось, у отца другая семья есть, давно уже.
-Ох, ты,- Катя гладит меня по голове, как маленького, - ну, может и к лучшему.
-Не знаю,- я и правда, не знаю, лучше это или нет.
В голове какая-то пустота, думаю - как же мы с мамой одни будем? Да проживём, наверное. Нога срастётся, и я опять буду в школу ходить, в парке кататься. А на лето попробую работать устроиться, хоть листовки раздавать. Справимся. А он пусть уходит, предатель.
Входит отец, садится на стул. Я слышу, что это он, но не поворачиваюсь, видеть его не хочу.
-Мать тебе рассказала,- он не спрашивает, он утверждает. Я молчу.
-Ты пойми, это жизнь, ну не так всё просто,- отец говорит медленно, каждое слово точно с трудом из себя выталкивает, - я ведь и вас люблю, и их тоже.
-Да что ты,- не выдерживаю я, - и что я понять должен? Что ты такой, зашибись, хороший? Подумаешь, налево сходил, с кем не бывает! А теперь мы что, должны радоваться? Зажить дружной шведской семьёй? Да пошёл ты,- голос срывается, я всё-таки не выдерживаю, слёзы текут, опять отворачиваюсь. Не хочу, чтобы он видел, как я реву.
-Артём, сынок,- он осторожно трогает меня за плечо, я дёргаюсь, чтобы он убрал руку,- ну, пойми ты, я же мужик, я что, их должен бросить был? Ну, вот получилось так…
-Уйди,- говорю я,- уйди! Что ты от меня-то хочешь?
-Прости меня,- просит отец,- ну, прости!
-Уходи, - он что, тупой? Ага, сейчас - я что должен сказать: «Да всё нормально, пап»? Типа мы же мужики, нам налево сходить - раз плюнуть? Я хочу ему всё высказать, но почему-то не могу. Только снова повторяю:
-Уходи, видеть тебя не хочу. Предатель.
-Я понял,- говорит отец, встаёт со стула, - зря ты так со мной. Вырастешь - поймёшь. Ладно, я тут тебе принёс кое-что, ты поешь. А в понедельник я договорился, чтоб тебя другой врач посмотрел, получше. Ну, я пошёл. Ничего мне сказать не хочешь?
-Забери всё, мне от тебя ничего не надо,- говорю я в подушку,- обойдусь. И без твоего супер-пупер врача тоже.
Он уходит, а я молча реву в подушку. Одним махом рухнуло всё, что было раньше. Мне мерзко и противно, как он мог? За что…
-Эй…эй,- меня трогают за плечо,- ты чего?
Аня. Я поворачиваюсь к ней. Видок у меня, наверное, тот ещё, она испуганно смотрит на меня.
-Извини, Ань,- вытираю лицо рукой,- у меня отец от матери ушёл.
-Ой, - она садится на кровать, вытаскивает из кармана носовой платок и даёт мне. Я вытираю глаза и сморкаюсь. Спохватываюсь, но Аня сжимает мою руку.
-Оставь себе, - я сую платок под подушку.
-Представь, он ко мне пришёл прощенья просить,- зло говорю я,- типа все хорошие, надо помириться и жить дружно. Гад.
-Вот урод,- соглашается Аня,- а ты?
-Послал я его,- я шмыгаю носом,- маму жалко, она сама не своя утром была. Ничего, проживём, мне бы только выздороветь. Пусть катится к этим своим. Видеть их не хочу.
-Ну и правильно,- Аня гладит меня по руке,- ненавижу предателей.
Мы сидим, разговариваем. В палату заглядывает Катя:
-Аня, Пятакова, иди, к тебе пришли. Мать тебя ищет.
Аня быстро прощается, чмокает меня и уходит. Я сижу, озадаченный - Пятакова…знакомая какая фамилия! Тут меня точно током ударило - Ира Пятакова, девочка в катакомбах! Блин, я готов вскочить и бежать за Аней, да только вот встать сам не могу. И Катя ушла уже…
-Ну, нифигасе, пристроился! – восхищённо говорит Алёша,- и девки сами лезут!
-Что, поменяться хочешь?- я злюсь почему-то,- давай, сломай ногу, шею, блин, сломай, ещё чего-нибудь, глядишь, тоже отбоя не будет! Только с кровати встать не сможешь, а девки тебе только утку подносить будут! Меняюсь не глядя!
-Ты чего завелся-то? – он явно ошарашен, не ждал от меня такого. Да я и сам от себя не ожидал, разорался, как на трибуне.
-Иди ты,- я ложусь, и замечаю пакет около тумбочки. Отец не забрал, а я не заметил. Заглядываю внутрь- творог, йогурты. Пакетик орехов, как я люблю – смесь. Ставлю пакет на тумбочку, оглядываюсь, спрашиваю:
-Никто йогурт не хочет?
У всех своего полно, дружно отказываются. Ладно, может, придёт кот Васисуалий. Я его угощу.
Приходит мама, она кажется ещё больше потерянной. Смотрит на меня, точно хочет что-то сказать, но никак не решится.
-Мам, ты чего?
-А? Нет, ничего. Отец приходил?
-Ага. Я его послал. Мам, мы же справимся, да?
-Да, конечно,- она как будто не здесь.
-Мам, а мам, что ещё случилось, чего я не знаю?
-Ох, - мама трёт пальцами виски, - я даже не знаю, что делать! Не знаю.
-Да что такое, а?
-Я к Марине пришла,- говорит мама, - пришла обедать, она же позвала. Да, позвала. И мы едим, а она говорит- Вера, я тебе тест купила.
-Какой тест?- я ничего не понимаю. Зачем тётя Марина покупает маме какие-то тесты?
Мама вздыхает, на секунду закрывает лицо, потом встряхивает головой. Набирает воздуха, точно собирается прыгнуть с вышки .
-На беременность тест,- оба-на…- и да.
-Что да?- я опять туплю. Потом доходит.- Мам, у тебя ребёнок будет?
Она кивает, потом ещё и ещё раз. Блина… я никак себя не соберу, вот ведь известия!
-А отец, он знает?- спрашиваю я.
Мама мотает головой, нет, нет.
-Если только Марина скажет, я не скажу. И ты не говори, понял! Не надо.
-Да я и не собираюсь,- вообще с ним говорить не собираюсь, ни о чём!
-Вот и хорошо,- мама, кажется, немного успокоилась.
-А это его, ну…- осторожно начинаю я.
-Ты что! – мама смотрит на меня, как на идиота,- конечно! Ты же не думаешь, что я…
-Нет, мам, ни разу не думаю!- горячо уверю я,- просто столько всего разом, прости меня, твой сын - дурак!
-Ничего ты и не дурак,- мама начинает смеяться,- на твоём месте любой свихнётся! Я тебе тут принесла,- она лезет в сумку.
-Мам, да у меня полно всего, вон, отец оставил, - я показываю на пакет,- ты возьми, тебе надо тоже! А я это есть не буду, всё равно.
Мама отказывается, я уговариваю, в итоге делим пополам. А что? С паршивой овцы хоть шерсти клок.
После ужина мама уходит. А мне почему-то становится немного полегче, ну что - один ушёл, другой пришёл. Смешно, да?
Уже стемнело, а я боюсь засыпать. Кот не пришёл, и мне страшно. Если бы я мог ходить, я бы ушёл в коридор из палаты. А потом мне в голову приходит мысль - почему я всё время бегаю от проблемы? Нужно с этим как-то справиться. Самому справиться, без помощи!
Теперь, если я засну, я должен справиться с Авдеенко сам. Я смогу, я же смог один раз, и не во сне, а в реальности! А то этот гад так и будет мне жизнь портить, пока совсем не доконает.
Дверь приоткрывается, входит кот Васисуалий. Прыгает ко мне на кровать. Я вытаскиваю баночку йогурта и предлагаю коту. Он ест, потом потешно умывается, сидя у меня в ногах. Ложится, сворачивается уютным клубком, громко мурлычет.
-Вот,- замечает Валера,- учись, студент! Кого кошки любят, к тому и девки липнут! А ты, небось, кошек гоняешь…
-Кыс-кыс-кыс! – громко зовёт Алексей. Кот презрительно щурится в его сторону, и вытягивает лапу вдоль моей ноги. Валера смеётся.
Наконец все угомонились. Я лежу и внушаю себе, что должен сам решить свою проблему и справиться с Авдеенко и всей подземной шоблой. Как я это буду делать, сам не знаю, но обязательно справлюсь! И я, наконец, засыпаю.
-Уколы, просыпаемся !- это я что, всю ночь проспал и никаких кошмаров?
-Что это у тебя?- медсестра отдёргивает одеяло. Я, оказывается, всю ночь с котом в обнимку проспал. Кот тянется, зевает и спрыгивает на пол.
-Это кот,- информирую я.
-Господи, совсем сдурели,- медсестра делает мне укол, - ещё и прикормил наверно. Развели антисанитарию, он вам притащит грязи!
-Ничего и не притащит,- оправдываюсь я.- он чистый.
Медсестра наклоняется и видит пустую банку из-под йогурта.
-Зачем в палате-то кормишь? Прикормишь, тебя выпишут, а потом что?
-С собой заберу,- угрюмо говорю я,- домой.
Она только фыркает и уходит. Злая какая-то сегодня, и колет больно. Кот Васисуалий выходит из-под кровати, тычется мордочкой мне в руку. Достаю ему йогурт, он ест, умывается и уходит по своим кошачьим делам.
-Ты правда что ли, кота с собой забрать хочешь?- удивляется Алексей.
-Правда,- а я и правда, хочу чтоб кот у меня жил. Хороший кот, умный. Полосатый.
-Вот чудила,- Алексей ржёт,- мамка-то тебе разрешит?
-Уже договорились.- И чего он до меня с утра прикапывается? Ещё даже день не начался, а он меня уже бесит. Буду дальше спать .
-Ты его не трогай,- советует Валера,- вон, с котом-то всю ночь тихо дрых! А без кота опять бы спать никому не дал. Так что, Артём, забирай кота, а то и в психушку загреметь недолго. А так – никто и не догадается, что ты на всю голову больной.
-Да идите вы все,- ворчу я, устраиваюсь поудобнее, и дремлю вполглаза. Вроде сплю, а вроде и нет.
-Савельев,- медсестра опять пришла. Чего ей надо? - Повернись, я тебе сетку йодную хоть нарисую. Одни синяки ведь, колоть некуда.
А не злая, это она просто слишком правильная местами. Рисует мне сетку, уходит. А я решаюсь на подвиг. Ну, как подвиг – встать хочу и хоть до двери, а доковылять с костылями. Вот после завтрака и начну.
Позавтракали, цепляюсь за кровать, спускаю ноги на пол. Сажусь. Полдела есть, отдыхаю, привалившись к спинке. Алексей смотрит на меня, хмыкает. Я держусь за кровать, встаю. Стою на одной ноге, как цапля, смотрю в окно. Видно ночью дождь был сильный, асфальт сырой. По дороге машины едут, красота! Беру один костыль, пристраиваю подмышкой, стою - а так даже удобнее! Так, теперь надо оторвать руку от кровати и взять второй костыль. А если упаду? Страшно же! Наконец решаюсь , и … и опять хватаюсь за кровать. Не успел.
-Тебе чего, костыль дать? – лениво интересуется Алексей. Он за мной наблюдает, сегодня я у него вместо шоу.
-Дай, - отвечаю я,- чего любуешься-то?
Он встаёт и помогает мне пристроить второй костыль. Так, теперь сообразить, как передвигаться.
-Лёх, ты его подстрахуй,- просит Валера, - а то у него ещё не всё переломано. А ты куда собрался, в самоволку?
-По нужде,- огрызаюсь я,- уединиться хочу, тошнит уже от вас обоих.
Кое-как умудряюсь двигаться к двери. Хорошо, что недалеко. Алексей дверь открывает, и я выползаю в коридор. Белый, пустой, вдоль стен -кушетки.
-Вон туалет,- Алексей тычет пальцем в дверь с перевёрнутым треугольником. Я ковыляю туда. Руки болят с непривычки, но я упрямый, я дойду.
Плетусь обратно, в голове одна мысль - только бы дойти.
-Привет! – Аня,- ой, ты уже ходишь?
-Ага, - у меня поневоле улыбка до ушей,- решил, что хватит лежать.
-Здорово! – она оглядывается и предлагает- давай тут посидим? А то у вас и не поговоришь, слушают.
Мы пристраиваемся на кушетку около моей палаты. Алексей выглядывает , хмыкает и уходит.
-Ань, скажи,- спрашиваю я,- у тебя какие – нибудь родственники на Садовой улице жили? Дом пять, квартира десять? Раньше улица Сталина называлась.
-Не знаю, - она озадачена,- а что? Надо маму спросить, может она знает.
Я рассказываю ей про Артёма Чекалина и Иру Пятакову. Потом говорю :
-А я как раз в этом доме живу, квартира восемь. И Чекалины нам какой-то вроде роднёй приходились.
-Я маму обязательно спрошу, - Аня кивает.- она скоро придёт. А меня завтра выписывают, хочешь, я тебя навестить приду?
-Спрашиваешь! Конечно, приходи, а то я тут скоро свихнусь.
Приходит кот, трётся об мои ноги.
-Киса,- Аня протягивает руку, кот нюхает её пальцы и благосклонно подставляет голову - чеши.
-Это Васисуалий,- говорю я,- он тут живёт. Я его йогуртом кормлю. Если захочет, то с собой заберу, домой. Пусть у меня живёт. Хороший, да?
-Хороший,- соглашается Аня,- а дома не против?
-Неа,- кот прыгает ко мне на колени, топчется, устраивается поудобнее. – Смотри какой няшка!
Аня смеётся. Так и сидим.
По коридору идёт женщина.
-Ой, мама,- спохватывается Аня,- я сейчас!
Потом оглядывается на меня.
-Тебе помочь встать?
-Я сам,- отказываюсь я, опираюсь на костыль, какое сам… чуть не падаю. Аня подаёт мне второй костыль.
-Спасибо,- громко говорю я и в сопровождении кота ковыляю в палату.
-Нагулялся,- констатирует Валера,- приполз наш Казанова!
-Иди ты,- привычно бурчу я и падаю на кровать. Устал, точно не до туалета дошёл, а на гору Джомолунгму влез. Кот усаживается мне на живот и тихонько мурлычет.
Входит мама. Сегодня она выглядит малость получше, не такой растерянной, как вчера.
-Привет, мам, ты как сегодня?
-Да ничего,- она улыбается, - я у Марины ночевала, она меня чаем с мятой напоила и с мёдом, спала как убитая. Ох, какой котище! – она гладит кота, тот не сопротивляется, жмурится, подставляет голову.
-Мам, это Васисуалий, давай его домой возьмём? Мы же всё равно кота хотели завести.
-А можно? – сомневается мама,- вдруг ему у нас плохо будет? Или не разрешат.
- Кто не разрешит? - не понимаю я, - он же вроде как ничейный, просто в больнице живёт. Смотри, какой хороший, умный! И йогурт ест!
Мама смеётся, мне тоже смешно, нашёл аргумент, называется!
-Надо домой зайти,- говорит мама, и лицо у неё мрачнеет. Я понимаю, она не хочет видеть отца. А если он там со своей? – Тебе что-нибудь из дома принести?
-Да вроде нет, мам, если ты из-за меня, то не ходи!
-Да нет, мне хоть переодеться,- мама разводит руками,- а то всё в одном хожу. И тебе учебники принесу. Завтра возьму тебе задания домашние, поучишь, вроде ты сегодня получше.
-Я сегодня ходил,- хвастаю я,- сам.
-А не рано? - пугается мама,- вдруг чего не так?
-Да нет, нормально,- успокаиваю я её. – Всё хорошо! Тут главное, чтоб не залеживаться.
Кот сидит у меня на коленях, потом перебирается к маме, прижимается к животу и поёт кошачью песенку.
-Такой уютный,- улыбается мама.- Васенька, пойдём к нам жить?
Кот явно согласен.
Мама вздыхает и говорит:
-Надо домой ехать. Потом опять к тебе приду, тебе что вкусного купить?
-Да ничего не надо, мам, у меня вон, полно ещё. Ты главное сама приходи!
-Да приду, куда я денусь,- мама гладит меня по голове,- надо идти…
Она повторяет эту фразу несколько раз, точно убеждает себя, но со стула не встаёт. Потом всё-таки решается.
Мам, приходи скорее,- я хватаю её за руку,- я тебя жду!
Мама обнимает меня, целует и уходит.
Я думаю – отец сегодня явится или нет? Потом решаю, что скорее нет, чем да, открываю коту очередной йогурт и грызу орехи из пакетика. До полного счастья мне только ноута не хватает, кинишко посмотреть. Развлечений нет, и я решаю поговорить с котом.
-Вась, понимаешь, какое дело- мне надо сон увидеть. Я сегодня должен проблемы решить сам. Ты уж мне не мешай, хорошо? Ну, если уж дело совсем швах будет, то можно вмешаться, а так- я сам справлюсь. Договорились?
Я наверное рехнулся, но кот мне кивнул… Кажется он одобряет моё решение.
После обеда и уколов лежу, засыпаю. Кот пристроился рядышком, мурлычет. Совсем осмелел, лапы по - хозяйски вытянул, большой кот, красивый. Только уши подранные - боевой, значит.
Входит отец, и настроение у меня портится. Зачем он явился? Отец здоровается, садится на стул.
-Я понимаю, что видеть ты меня не хочешь,- говорит он, - но ситуация такая…Марина мне рассказала.
-Без тебя справимся,- бросаю я. - Обойдёмся.
-Артём, - просит отец, - ну пойми же ты меня! Ну, не знаю я, что мне делать теперь, и вас оставить не могу, и их никак не бросить! Ну, не я первый, не я последний, живут же как-то люди! Не могу я Веру в таком положении оставить…
-А от меня-то ты чего хочешь?- взвиваюсь я,- я тебе что, поп? Ты значит, везде успел, а ко мне что, плакать прибежал? Вали к своей, как её там, ей плачь в жилетку, пусть пожалеет! Ей не привыкать, наверно, спец по утешениям!
-Да ты…- отец аж задохнулся, -ты…- он замахивается на меня, наверно хочет дать мне пощёчину, но кот прыгает и вцепляется в его руку, отец вскакивает со стула и отшвыривает кота. Тот ударяется о стену и как тряпка падает на пол…
Я секунду не могу понять, что случилось, кидаюсь к коту, боль выстреливает молнией, падаю на пол, отец поднимает меня, я отбиваюсь, кричу:
-Гад, ты его убил, отпусти меня! Ненавижу тебя, убийца!
Отец пытается положить меня на кровать, но я ничего не вижу, кроме кошачьего тельца, лежащего на полу, я вырываюсь, ору, как ненормальный.
На мой крик прибегают медики. Дежурный врач что-то говорит медсестре, отца от меня оттаскивают, наконец, меня укладывают, колют что-то, что-то заставляют выпить, последнее, что я помню перед тем, как провалиться в беспамятство, мой отец стоит с котом на руках, кот обвис, как тряпичная игрушка. Отец повторяет растерянно:
-Что же я наделал, господи, что же я наделал…
Сквозь сон я слышу, как ходят какие-то люди, разговаривают. Кто-то плачет, сидя у моей кровати.
Я открываю глаза – мама.
-Мам, не плачь,- прошу я, - не надо тебе .
-Как же ты так, - она качает головой, - зачем?
Я погружаюсь в какое-то серое ватное безразличие. Всё, нет у меня больше кота, и ничего не исправить уже. Сам виноват, кто меня за язык тянул - промолчал бы, и все бы нормально было. От этого становится только хуже.
-Тёмка, Тёмка,- мама гладит меня по голове,- и что же мы с тобой такие невезучие-то!
-Мам, зачем тётя Марина отцу рассказала? Мы бы и без него обошлись.
-Ну, она же ему сестра,- мама вздыхает,- решила, что должен знать. Я её отругала уже, теперь она мне велит справку брать и на развод подавать и на алименты.
-Ну и правильно, пусть валит к этим,- я опять начинаю злиться,- они, небось, рады будут. Дождались.
У мамы звонит телефон, она отвечает, слушает. Отец, говорит громко, и мне всё тоже слышно.
-Передай Артёму, жив его кот. Пять тысяч в ветеринарке заплатил, человека дешевле лечить! Завтра сказали забирать, сегодня капельницы ему поделают, и наблюдать будут.
Жив! У меня опять слёзы градом текут, больше ничего не слышу, реву уже не стесняясь. Мама обнимает меня, я утыкаюсь ей в плечо, как маленький.
-Ну, вот видишь,- говорит мама,- всё обошлось, отец Васю сразу в больницу повёз. Там всё сделали, теперь все в порядке будет. Я его завтра домой заберу, только надо переноску купить и кроватку ему. И миску, и туалет наверно… и еду, спросить какую нужно.
-Ты тогда пораньше иди, мам, а то магазины закроются! А тебе на работу завтра.
-Ладно, ладно,- мама смотрит на меня серьёзно,- и пожалуйста, ну не ругайся ты с отцом. Ему сейчас и так тяжело.
-Мам, ты что, возмущаюсь я,- ему тяжело? Раньше надо было головой думать, вот. Чего ему от меня надо? Пусть идёт куда подальше.
-Оба одинаковые,- грустно говорит мама,- упёртые. Он вещи собрал и ушёл, спрашивал, может, я передумаю. Нет уж, умерла, так умерла.
-Ну и правильно, нам предатели не нужны. Мам, я летом работать пойду, нога срастётся, и пойду, мы проживём.
-Конечно, проживём,- мама целует меня в макушку,- куда мы денемся.
Мама , посидев ещё не немного, уходит, ей ещё в магазины надо успеть. Приходит незнакомая медсестра, делает мне очередной укол. Снова наваливается апатия, надо сказать, что всё в порядке, не надо мне эту дрянь колоть.
Открывается дверь, та же медсестра ввозит каталку. Говорит мне:
-Давай-ка , поехали. На рентгене врач посмотрит, что у тебя с переломами, не пришлось бы опять всё сначала… если что, на ночь в ПИТ спустим, полежишь там, под наблюдением.
Она пытается переложить меня на каталку, а я как варёный, тело не слушается. Отец Алексея ей помогает. Она укрывает меня одеялом и везёт по белому коридору к лифту.
Лифт скрипит, трясётся, Наконец, приехали. Я смотрю, но что-то не похоже, что меня на рентген везут! Это подвал, темно, грязно. Хочу спросить, куда это меня, но язык не ворочается.
Медсестра что-то напевает, смотрит на меня и говорит:
-Что, страшно? Правильно, в морг так в морг.
Смеётся своей дурацкой шутке. Какой ещё морг? Я живой!
-Ну, что? – блина…Авдеенко! Тут как тут, а я, как назло, ни рукой, ни ногой.
-Получай своё сокровище,- медсестра смеётся.- И чего говорили- сложно, сложно! Как два пальца!
-Держи,- что-то шуршит, деньги? – Ты со мной?
-Конечно, я с тобой. Сейчас, переоденусь. Его раньше утра не хватятся, я сказала, что в ПИТ переводят, вероятно. А там чехарда, аварию привезли большую, все заняты. Я назначения сделала и вписала, до пересменки никто не тюхнется.
-Ну, ты крута,- Авдеенко восхищён. А я чего-то нет! Люди, положите меня, где взяли, не хочу я с вами!
Авдеенко берёт меня на руки и несёт к железной двери. Да что ж за наказание-то, я же хотел с ними бороться, а опять ничего не могу. Женщина открывает дверь, говорит:
-Заверни его, холодно.
Авдеенко ржёт:
-Какая разница? Ему пара часов от силы осталась.
Подходят к машине, женщина спрашивает:
-Куда?
-В багажник, открывай, ключи у меня в кармане,- говорит Авдеенко. – Брось там тряпку из салона, что ли. С заднего сиденья.
Меня сгружают в багажник. Закрывают крышку. Всё. Как всё? Мама, кто-нибудь! Вытащите меня отсюда, я не хочу умирать! Я ещё и не жил почти! Помогите! Я пытаюсь закричать, пошевелиться, не получается…только слёзы текут по лицу.
Машина трогается, куда-то едет. Я молюсь богу, чтобы их тормознули, обыскали…плохо наверно молюсь, машина останавливается.
-Приехали? – спрашивает женщина,- выгружаемся?
-Время ещё есть, - отвечает Авдеенко,- погоди.
-Время, говоришь, - у неё томный, мурлыкающий голос.- Ну, тогда…
Блин, уроды, я же всё слышу! Машина аж раскачивается. Сволочи!
Открывается багажник. Меня выволакивают наружу.
-Как думаешь, он слышал? – спрашивает женщина. Конечно, слышал! А ты как думаешь, курица тупая!
-Да какая разница, если и слышал, уже никому ничего не расскажет,- равнодушно пожимает плечами Авдеенко. – Ему сейчас всё пофиг, так что сдохнет спокойно.
Да сейчас, не хочу я сдохнуть! Надо срочно что-то сделать, но что? Я по- прежнему, пошевелиться не могу.
Авдеенко поддевает ножом край гипсового воротника на моей шее, гипс крошится, воротник отлетает в сторону. Шея горит.
-Поцарапал,- недовольно замечает женщина, потом вдруг встаёт рядом со мной на колени и слизывает кровь с шеи.
-Успеешь ещё,- Авдеенко явно недоволен, взваливает меня на плечо и несёт. Опять катакомбы…я отключаюсь.
Я лежу на шершавом холодном камне. Они стоят вокруг, их немного. Или много? Я не понимаю. Зато точно знаю, что если я сейчас же ничего не сделаю, то тупо сдохну. Надо пересилить себя, собраться и…и что? Не знаю.
Шум, шевеление. Кто-то швыряет на пол кошку. Небольшая кошка, чёрная с рыжими пятнами, зубы оскалены, морда в крови. Кажется мёртвая, во всяком случае, она дорого продала свою жизнь. Я тоже просто так не сдамся, хоть одному горло перегрызу! Я кажется, чувствую свою руку, счастье какое, чувствую руку! Шарю пальцами по камню, вдруг нащупываю что-то, хватаю, кнопка, нажимаю – ладонь точно огнём обожгло, выскочило лезвие! Да это Серёгина выкидуха!
Ну, всё. Теперь я хоть одного, но с собой заберу…
Они стоят и разговаривают. Я не могу понять ни слова, кто-то смеётся странным, щёлкающим смехом. Женщина подходит ко мне, проводит рукой по лицу, по груди. Улыбается, говорит:
-Скоро закончим с тобой.
Я стискиваю нож, он, кажется, тонну весит. Только бы не заметили…это мой единственный шанс.
-Отойди,- говорит Авдеенко, женщина нехотя отступает в сторону.
Он подходит ко мне, берёт меня за подбородок, говорит с сожалением:
-Извини, больно и медленно, как я тебе обещал, не получится. Придётся побыстрее, слишком долго ты бегал. Время на исходе.
Страх накрывает меня волной, и, наверное, от страха я начинаю - таки чувствовать своё тело. Авдеенко резко поднимает мою голову, и я бью его ножом, зажатым в руке, не глядя, куда попаду. Он кричит, на меня льётся кровь. Его кровь. Остальные в панике, не понимают, что случилось. Авдеенко падает на меня. Я пытаюсь спихнуть его с себя, он хрипит, блина, я весь в крови! Меня тошнит от запаха. Вдруг возникает какое-то движение, тело с меня стаскивают. Серёга…
Брат хватает меня, кричит:
-Тёмка, быстрее, пока они не очухались!
Я цепляюсь за него, вдруг меня пронзает мысль: кошка! Кошачье тельце лежит чуть в стороне, я с трудом говорю:
-Кошка, может живая.
Серёга смотрит на меня, потом на кошку. Подхватывает её, суёт за пазуху, потом выволакивает меня в коридор. Взваливает меня на плечо и тащит прочь.
Брат наконец, останавливается, сваливает меня на пол. Тяжело дыша, плюхается рядом.
-Братишка, выкидуху-то отдай,- говорит он. Я с удивлением понимаю, что всё ещё сжимаю нож. С трудом разгибаю пальцы, нож падает на пол. А мне становится холодно. Я ведь почти раздет- только майка и трусы. Серёга снимает куртку и набрасывает на меня. Осторожно кладёт на колени маленькую кошку, дует ей в мордочку. Кошка не шевелится, но, кажется, дышит. Я сворачиваюсь клубком, подтягиваю колени к подбородку, чтоб уместиться под курткой.
-Вроде тёплая,- Серёга качает головой, пихает кошку ко мне. –Тёмыч, а ты как свинья, весь в кровище. Надо бы тебя малость поотмыть.
Я согласен, но мне становится пофиг. Каким-то шестым чувством я понимаю, что убил Авдеенко. Я убил человека, но почему-то у меня нет абсолютно никаких эмоций. Мне всё равно, будто я тоже там умер.
Серёга щупает меня, охает:
-Да ты горишь весь, надо скорее выбираться отсюда.
Я хочу сказать, что мне пофиг, но не могу, снова навалилась слабость. Даже глаза открыть тяжко. Вдалеке слышатся шаги, брат матерится. Хватает меня, снова куда-то тащит. Я прижимаю к себе кошку, кошка тёплая, значит пока живая. В голове одна мысль - кошка живая, значит и я тоже.
Серёга снова останавливается, кажется, оторвались, шагов не слышно.
-Так,- говорит он,- потерпи, немного осталось. Катька только где, велел же ей тут сидеть и ждать. Вот же, знает, что время против работает.
Кошка у меня в руках тихо мяукает. Сил держать её больше нет, и я выпускаю зверюшку. Она встряхивается, вылизывается.
О,- восторженно говорит Серёга,- живая! Быстро очухалась! Тебе бы так же.
Кошка, хромая, уходит в темноту.
-Катька,- бормочет брат,- где же ты, стервоза такая! Я ж малого больше одного не оставлю тут! Он же плохой совсем!
Я вижу, как он разрывается между мной и непутёвой Катькой, которую куда-то унесло.
Из прохода выбегает девушка. Она заметно хромает, встрёпанная и грязная, как чушка.
-Катюха, мать твою, где тебя носит!- радостно орёт брат.
-Валим скорее,- командует она,- бери братишку, и ходу! Они рядом уже, злые! Догонят - всем кирдык!
Я смотрю на неё, и вижу…кошку? Ту самую, чёрную с рыжими пятнами. Бред какой.
Брат взваливает меня на плечо, мы уходим из этого места. Всё, проваливаюсь в темноту.
Снова холод. Я лежу на камне, да что же это такое? Брат сидит рядом, стиснув руками голову. Девушки Кати рядом нет.
-Где же выход,- бормочет брат,- почему нет выхода? Я же тут сто раз ходил!
-А ты что, не понял? – говорит Авдеенко. Он подходит к брату и покровительственно кладёт ему руку на плечо, - ты же уже покойник! Тебе дороги назад нет, всё!
-Отпусти малого, - просит брат,- я ж за него отвечаю!
-Ну, нет,- Авдеенко смеётся,- как это отпустить? Он тут останется, мне его отдали! Отдали, потому, что не нужен больше, он мой теперь!
Как это отдали? Кто? Я что вещь, чтоб меня кому-то отдать?
-Нет,- Серёга встаёт,- врёшь ты всё, сволочь. Или ты нас отсюда выводишь, или…
-Или что? – веселится Авдеенко,- что ты мне сделаешь? Думаешь, этот сопляк меня убил? Меня нельзя убить, что не помнишь, как сам помер? Думаешь, кошка твоя тебе поможет? Так она тоже подохла! Ей одного пинка хватило, таким много не надо, и братик твой драгоценный тоже скоро откинется, он уже на последнем издыхании! А так от него хоть прок будет.
-Нет,- повторяет Серёга,- плевать, что я умер. Брата я тебе не отдам, я его вытащу, как обещал!
-Тупой,- Авдеенко начинает злиться, - он уже мой, понял? Его мать взамен другого получила, отец тоже! Этот урод никому не нужен, что ты в него вцепился!
Я всматриваюсь в него – на шее полоса запёкшейся крови, там, куда я его ножом ткнул. Он кривляется, ёрничает. Брат стоит между ним и мной, а за спиной Авдеенко тихо крадётся маленькая хромая кошка. Или не кошка? Катя поднимает камень и изо всех сил бьёт Авдеенко по затылку. Он падает, девушка кричит:
-Быстрее, я вас сейчас выведу! Да не стой ты столбом, я одна его не вытащу! Ты что, этому уроду поверил, что ли?
Серёга точно очнувшись, подхватывает меня, выбегает за Катей. Потом говорит:
-Погодьте минутку.
Возвращается, и через пару минут выскакивает обратно с криком:
-Ходу отсюда!
Они волокут меня по коридору, сзади грохот, что-то обваливается, Серёга с Катей несутся вперёд, тащат меня. Впереди какое-то светлое пятно, выход… я снова выпадаю из реальности.
Я сижу один. В класс входит директор, ведёт странную девчонку, бледная, вся в чёрном.
Объявляет, что это новенькая, Мелания Чернова, будет учиться в нашем классе и бла-бла-бла…
Я смотрю в окно, мне неинтересно. Скоро потеплеет, и я пойду в парк со скейтом.
Неожиданно новенькая садится со мной. Блина, что больше некуда, что ли? Смотрю на неё – придурочная какая-то. Волосы, неестественно чёрные, точно месяц не мытые, висят сосульками. Ногти обгрызенные, полуоблезлые, с остатками чёрного лака. Да ещё запах, резкий запах пота и какой-то травы, от которого меня чуть не выворачивает наизнанку. Я ж так до конца урока не доживу!
Дожил…и выжил. Каждый день она приветствует меня одной фразой:
-Ты ещё не умер? Ничего, недолго осталось.
Я отвечаю обычно:
-Не дождёшься.
Она только хмыкает. На уроках она обычно рисует странные картинки, скелеты, черепа, кресты. Честно - терпеть её не могу. Планирую к концу года сделать ей подарок - шампунь, мыло и дезодорант. Может, ещё и жидкость для снятия лака добавлю. И стиральный порошок, если жаба не задавит.
-Артём, ты где? Артём, мать твою! – меня бьют по щекам. – Очнись, Артём!
Приоткрываю глаза- резкий белый свет. Опять больница?
-Очнулся,- медсестра, знакомая, это она меня за кота ругала. – Господи, как напугал!
Резкий запах каких-то лекарств, болит грудь, всё болит. Врач заглядывает мне в лицо, что-то говорит, не понимаю ни слова. Люди, я живой! Я живой же! Я смог!
-Я живой…- шепчу я,- я живой.
-Живой, живой,- смеётся врач,- ты скорее всё отделение доведёшь, чем сам помрёшь.
Я жив…пока это главное
Мне нужно что-то спросить, что-то очень важное, но я не успеваю. Падаю в очередной сон – воспоминание, мимолётно удивившись тому факту, что моя правая ладонь аккуратно перевязана.
Моя тошнотворная соседка роняет дневник. Он падает, открывшись на первой странице, машинально скольжу глазами, читаю. Дурацкая привычка - читать любой текст, попадающийся на глаза. Оказывается у неё завтра день рождения! Вот и повод облегчить свою участь - точно, сделаю ей подарок! Пусть радуется и употребляет по прямому назначению.
Покупаю шампунь, дезодорант и гель для душа. В последний момент пихаю в пакет открытку с чёрным котёнком. Внутри открытки какие-то стишки про счастье и дружбу, ничего, сойдёт.
Утром сижу, жду. Идёт красавица…сальные волосы скручены в пучок, сверху красная роза. Блузка не чёрная с белыми кругами под мышками, а бордовая, с пятном на рукаве. Наверно праздничная. Лицо, как обычно, намазано белым, вокруг глаз - чёрным, отчего она похожа на панду. Садится, спрашивает , как обычно:
-Ты ещё не умер?
-Не собираюсь,- фыркаю я, сегодня кроме пота и травы от неё разит какими-то дешёвыми духами так, что аж слёзы на глаза наворачиваются. За глаза её зовут Милка - вонючка, и, похоже, терплю её только я.
Вытаскиваю свой пакетик, говорю:
-С днём рождения, я тебе подарок принёс. Держи, желаю счастья!
Она смотрит на меня, точно в первый раз видит. Протягивает руку, осторожно берёт пакет, заглядывает внутрь. Я жду, сейчас она мне, наверное, по башке этим пакетом треснет. Она вытаскивает открытку, открывает, читает стишок. Снова смотрит в пакет. Потом на меня. Вдруг лицо у неё сморщивается, она всхлипывает и начинает реветь, размазывая по лицу краску. Мне аж страшно становится- чего это она, а?
-Ты чего?- спрашиваю я,- не нравится, что ли?
-Ты…мне…- она шмыгает носом, на рукаве белая и чёрная краска пятнами,- мне подарок, мне…
-Тебе, а что? – честно, мне уже страшно! Я-то думал, она разорётся, обидится…отсядет в другой конец класса!
-Спасибо,- она с трудом выдавливает из себя это слово,- спасибо! Ты хороший. Не как все…
-Да ладно,- мне неудобно, надо же! Теперь мне её жалко. Я достаю пачку одноразовых платков и даю ей,- на, морду лица вытри, а то ты как медведь китайский.
Она кивает, берёт платки. Ещё раз заглядывает в пакет, точно не верит своему счастью, и убегает. Надеюсь, она знает, как пользоваться тем, что я ей подарил. Ну, или инструкцию на этикетке прочитает.
Возвращается, умытая и сияющая. На мой взгляд, выглядит намного лучше, чем раньше. Говорит мне:
-Я тебе тоже подарок сделаю, потом поймёшь. Ты болеть будешь долго, но не умрёшь.
-Спасибо,- мне смешно. Вот тоже, ясновидящая нашлась!
Я просыпаюсь. Блина…точно ведь! Болею, и пришибить меня пытаются, а я живу. Неужели потому, что я этой придурочной подарок подарил? Совсем всё запуталось в моей больной голове, и рассказать это я никому не могу. Или попробовать? Но кому…
Утро. Всё, как обычно в больнице. Народ на меня косится, опять я спать никому не дал. Приходит Андрей Петрович, спрашивает, как дела. Я лежу молча, слабость такая, что глаза открыть - и то тяжкий труд. Все, наверно, думают, что я сплю- разговаривают почти шёпотом. На меня жалуются, не выспались.
После обхода приходит Аня, попрощаться. Я делаю над собой усилие, и стараюсь сесть. Получается плохо, Аня помогает мне. В палате, кроме нас – никого, Валеру увезли гипс накладывать, Алексей ушёл на какое-то обследование, Андрей Петрович- покурить.
-Ань,- говорю я,- ты можешь меня выслушать? Просто мне надо кому-нибудь рассказать, понимаешь?
Аня кивает, и я рассказываю ей всё, что случилось с того момента, как в наш класс пришла новенькая. Рассказываю про всё, и про сны, и про воспоминания. С воспоминаниями , правда, напряжёнка – маловато их, но уж что есть. Аня внимательно слушает, кивает. Потом спрашивает:
-Хочешь, я эту Меланью найду? И расспрошу. Ты в какой школе учишься?
Я называю школу и класс.
-А не опасно? Ты смотри, мало ли чего.
-Да чего,- Аня смеётся,- я же не одна пойду. Девчонок позову, вместе сходим. А потом тебе позвоню, расскажу.
Ну, так и договорились.
-Кстати,- вдруг вспоминает Аня,- я же маму спросила, ну, ты говорил про Пятаковых, которые на Садовой жили.
-Она их знает?
-Мама говорит, какая-то отцова родня там вроде жила, только давно. А папа умер, когда я ещё маленькая была. Я даже и не помню его почти.
-Жалко,- вздыхаю я. Хотя … интересно, а от чего он умер? Но я не спрашиваю, может потом, как-нибудь и спрошу.
Привезли Валеру, довольный как слон. Говорит – я в латах, ходить собирается. Все собрались. Андрей Петрович к выписке готовится, Алексей в интернете с телефона сидит. Я лежу, сплю вполглаза. Думаю, как там мой кот? Забрала его мама или нет ещё? Может позвонить, спросить? Нет, лучше пока не буду, у мамы если урок, она звук на телефоне отключает, чтоб не мешал.
Ещё раз заходит Аня. Уже не в халате, в джинсах и в свитере, значит выписали. Прощаемся, обещает вечером позвонить. Серьёзная такая, прямо профессиональный детектив. Чмокает меня в щёку, убегает.
После обеда все спят. Я не сплю, выспался утром наверно. В палату входит серый человек, садится рядом со мной. Мне отчего-то жутко, аж мурашки побежали целым стадом. Он смотрит на меня, молчит. Потом произносит тихо, но у меня в голове точно набат звенит:
-Ты никогда не слышал об Игоре Тимуровиче Авдеенко. Никогда.
-Но..- пытаюсь возразить я, он снова веско произносит:
-Ни-ког-да. Такого человека нет. И никогда не было.
Немного помолчав, добавляет:
-Думаю, ты меня понял. Поменьше говори. А лучше молчи. Иначе можешь снова оказаться там, откуда нет выхода, а помочь будет некому. Всё понял?
Он наклоняется ко мне , смотрит в глаза. Потом выпрямляется и добивает:
-А твой брат вместе со своей подружкой уехал на заработки в столицу. Думаю, вы с ним нескоро увидитесь. Возможно никогда.
Я молчу. Он встаёт и уходит, точно и не было его. Что же с Серёгой и Катей? Где они? Ну почему я такой идиот, ничего не могу сделать!
Спрашиваю пришедшую медсестру:
-А Катя когда дежурит?
-Какая Катя? Валитова что ли? Так она уволилась, даже трудовую не забрала. Подставила всех, даже две недели не отработала.
Оп-па…как так то? Уволилась… документы не забрала. Мне вдруг становится страшно. Так страшно, что желудок сжимается в комок , а сердце уходит куда-то в пятки. Ребята, пожалуйста, не умирайте! Пожалуйста…
Приходит мама. Как-то странно она сегодня выглядит, растерянная какая-то.
-Мам, что с тобой? Ты кота забрала?
-Кота? А, да, конечно. Забрала, – мама кивает, улыбается как-то вымученно,- ты представляешь, такой умный кот, сразу понял, где лоток. У него лапа сломана, в гипсе, хромает.
-Как я,- у меня аж немного отлегло, - будем с котом два хромых. Мам, а пусть Серёга ко мне придёт, а? Ну, или хоть позвонит, где он вообще?
-Он …он не сможет,- мама ссутуливается, сидит на стуле, как нахохленный воробей,- он, ну, уехал он. С девушкой своей уехал.
-Мам,- я осторожно беру маму за руку,- мам, скажи всё как есть, а? Я же вижу, что неправда.
-Нет, правда,- торопливо уверяет меня мама, - недавно совсем уехали, я Марине говорю, чтоб Сергей тебя хоть зашёл проведать, а она мне говорит, они уехали, вот прямо вчера! Да. Собрались разом и уехали. Ну, что ты, ну бывает так. Жизнь она такая, непредсказуемая!
Я молчу. Не хочу я маму расстраивать, я вижу, что она мне чего-то не говорит, и ей от этого плохо, очень плохо. Потому я и не спрашиваю больше. Говорим про кота и мама точно на глазах оживает.
-Отец спрашивал, как ты,- ей явно неудобно, но она, наверное, обещала отцу, потому и спрашивает виноватым тоном.
-Скажи, что не помер,- ворчу я,- не дождётся. Мам, он что, назад просится?
-Нет,- мама качает головой, - это было бы слишком. Просит не подавать на развод пока. Подумать просит, говорит, мне одной трудно будет.
-Мам, мы справимся,- уверяю я,- пусть катится. Не слушай ты его. Я же с тобой!
Мама улыбается, целует меня в нос. Я фыркаю, ну что я, маленький, что ли!
После ужина звонит Аня.
-Нашла я твою Меланью,- сообщает она,- она вообще какая-то убогая!
-Она хоть мытая? – мне и правда интересно, зря я что ли тратился?
-Ага, -Аня смеётся,- голова чистая, платье вроде тоже. И дезиком пахнет. Но понимаешь, она, как бы сказать…жалкая, что ли, как собака бездомная. Потрёпанная какая-то и боится всех.
-Как это? – не понимаю я.
-Ну, мы с девчонками пошли в твою школу, у них последнего урока не было. А я сегодня не училась ещё. Стоим, ждём, все выходят. Я только спросить думала у кого-нибудь, а вижу- идёт. Я сразу поняла, что она.
-Как ты поняла? Она опять в жуткой кофте?
-Нет, в платье чёрном и в пиджаке. И одна, все её обходят, ну, как брезгуют, что ли. Я подошла и спрашиваю- ты Меланья? А она аж затряслась, и все стоят и смотрят, что будет. Нас четверо, и эта одна. И все стоят, ждут, может, думали, мы её бить будем или чего, аж противно стало. Ну, я говорю- пошли отсюда, разговор есть. Она только на всех смотрит, а все, как сволочи, только что не аплодируют. Ну, я её за руку взяла и повела, а она идёт, и оглядывается. И все ржут. Чего у вас за народ такой?
-Да, стадо,- говорю я,- меня тоже не особо любят, я ж училкин сын. Только меня травить - себе дороже, я и в рыло дать могу, не особо разбираясь.
-Короче, поговорили мы с ней. Я как сказала, что ты меня прислал, так она аж заревела. Сказала, что ты один к ней как к человеку относился, а как тебя нет, так ей и жить не хочется. Слушай, она в тебя втрескалась, точно!
-Да ну,- не верю я,- ещё чего!
-Ладно,- Аня хихикнула,- это твои дела. В общем, немного я с неё вытянула, она только говорит, что от тебя смертью пахло сильно. Вроде она какой-то запах особенный чувствует. Ну, а потом она что-то сделала, я не поняла, чтобы вместо тебя кто-то другой умер. Только ошиблась, и вроде не один умер, или один не умер, или кто-то умер, а кто-то нет. В общем, больная она какая-то. Ну, мы её почти до дома проводили и мороженое ей купили, чтоб не плакала.
-Спасибо, Ань. А ты ко мне придёшь?
-Приду, в выходные точно! Может, и пораньше приду, если мама отпустит. Я теперь самая послушная дочка,- Аня снова хихикает,- честное слово!
Я тоже смеюсь. Мне нравится её слушать, и я буду ждать, когда она придёт. Кажется, я и правда влюбился…в Аню. А может и нет, не знаю.
Опять мне какой-то внеплановый укол вкололи. А я уже спать боюсь, но всё равно отрубаюсь. Мне снится какой-то тягомотный сон, будто я блуждаю по лабиринту, а там ни входа, ни выхода. Проснулся утром, голова болит.
Врач на обходе спрашивает:
-Чего невесёлый?
-Голова болит,- жалуюсь,- не надо мне на ночь ничего колоть, пожалуйста!
-Посмотрим, - он качает головой и уходит.
Приходит медсестра, меряет мне температуру, приносит таблетку. Я лежу, то ли сплю, то ли нет. Слышу, в коридоре разговаривают.
-И что, так и не нашли?
-Нет, домой к ней ездили, никого. Заявление на столе у главного, говорят, как само собой появилось – он вышел, ничего на столе, а обратно пришёл- оно лежит.
-А дома что? Тоже ничего не знают?
-Так она у какой-то бабки комнату снимала, сама-то нездешняя. Думали, может, уехала, к своим, а бабка сказала, что с парнем куда-то подалась, и вещи почти все оставила, и за комнату не заплатила.
-Ой…а парня не нашли?
-А кто его искать будет? И ведь ей же надо обходной подписать, чтоб уволиться, сдать всё… зав говорит, что в полицию пойдёт, пусть ищут.
Я прямо почувствовал, как у меня уши локаторами стали. Это же про Катю, зуб даю! А парень-Серёга! Но что же с ними случилось-то? Куда они пропали? В то, что они вот так, ни с того ни с сего куда-то на заработки подались, я ни секунды не верил. Не может этого быть, Серёга на третьем курсе, Катя тоже учится и работает, и что- вот так всё бросить? Чушь собачья! Надо с врачом поговорить, и плевал я на всяких там серых!
Надо домой проситься…хватит тут уже лежать без дела.
После обеда приходит мама. Вид у неё замученный.
-Мам, что опять?
-Да ничего,- мама пожимает плечами,- выпускной, родители… потом, первый класс заставляют брать. Я говорю- я возьму, а потом в декрет, года не поучу их. Так смеются, директор прямым текстом, какой декрет, в вашем-то возрасте. Говорит, не майтесь дурью, Вера Алексеевна, эти вопросы очень быстро решаются.
-Сволочь она,- зло говорю я,- своей дочке пусть решает вопросы так! Мам, не слушай ты её, она тебе нарочно нервы портит.
-Я сегодня в больницу ходила,- мама шмыгает носом,- врач то же самое говорит, только потом добавила- не думайте, я вас не отговариваю… вон, анализов кучу выписала сдавать. И на УЗИ послала.
-Мам, да всё хорошо будет, даже не думай,- уверяю я,- я домой проситься буду, нам вместе легче будет.
Мама тихо смеётся. Мы ещё разговариваем, про кота и вообще, про жизнь.
Мама уходит, а я строю планы, как скорее попасть домой. Дверь открывается, точно ветром. Никого. Андрей Петрович пошёл проводить жену, завтра он выписывается. Валера пытался встать, его жена ему помогала, но ничего пока не выходит. Алексея тоже скоро выпишут, на днях. К нему пришли какие-то друзья, и он утопал к ним. Валера разговаривает с женой и в сотый раз рассматривает фото сына у неё в телефоне. Мне звонит Аня, поболтать. В открытую дверь кто-то заглядывает. Потом ещё раз. Кажется, у меня глюки, но я точно видел Милку. Или кого-то, очень на неё похожего.
Она боком входит в палату. Мать моя женщина, точно она! Только голова вымыта, волосы заделаны в два хвоста, один выше другого. И одета в потрёпанное чёрное платьице выше колен.
-Привет,- говорю я,- тебя как пропустили?
-Привет,- она оглядывается, смотрит на стул, спрашивает:- можно я тут?
-Садись,- сказать, что я удивился, значит, ничего не сказать.
-Я за кошкой пришла,- шёпотом сообщает она,- я просто тут гуляла, а потом кошка. Она меня позвала, я и пошла. Тётенька, которая всех пускает, ушла, я и зашла. Вот, бахилы взяла из мусорки, они чистые совсем. И за кошкой, а она сюда.
-Какая кошка? – кажется, Милка рехнулась. Впрочем, она никогда нормальной и не была.
-Маленькая такая, чёрная с рыжим. У неё одна лапка хромая. Я думала, может у неё котята, или что, а она меня сюда привела.
-Нифигасе…- у меня челюсть отвисла,- кажется, я эту кошку знаю. Лично знаю.
-Я так рада,- говорит Милка,- мне вчера девочка про тебя рассказала. Она тоже хорошая, и подружки у неё тоже. Даже мороженое мне купили. Спасибо, что ты её попросил меня найти.
-Да ладно,- фыркаю я,- ты расскажи, чего ты сделала-то? И как теперь всё разрулить?
-Ой,- она опускает глаза и начинает теребить подол,- меня бабушка убьёт. Я же без спросу у неё всё взяла, и ещё перепутала чего то. Я же не умею, думала просто по книжке, а не вышло.
-Чего не вышло? Говори уже нормально,- не выдерживаю я.
Она всхлипывает, вытирает нос кулаком. Я вижу у неё на запястье, под задравшимся рукавом синяки, как следы от пальцев. Присматриваюсь, на виске- ссадина, и под волосами тоже.
-Тебя что, били?
Она кивает. Вытирает слёзы, шепчет, едва слышно:
-Бабушка, она твою открытку нашла сегодня, я спрятала, а она нашла, и сказала, что я…я..шлюха. Что у меня жених есть, а я…
-Что за нах? – возмущаюсь я,- ты вообще откуда? Из какого глухого аула? Какой жених?
-Мой дядя,- она по - прежнему шепчет,- когда мне шестнадцать будет, меня за него замуж хотят выдать. Я его боюсь, он…- она краснеет, стискивает пальцы.
-Что он?- я уже злой, как чёрт.
-Он мне говорит, чего ждать, можно уже сейчас,- я едва разбираю её слова,- и он меня…ну…а я вырвалась и в ванной закрылась. А потом решила, ну, чтоб ему противно было… а бабушка меня всё равно била. А ему сказала, что рано, он просто приходил и сидел, а я загадала, чтобы он умер, а не ты! А потом он пропал, не ходит больше.
Она плачет, закрыв лицо руками. Бляха муха…вот почему она не мылась. И что делать?
-Не реви, - говорю я,- сейчас…
Думаю, кому бы позвонить. Набираю маму, больше никто на ум не пришёл.
-Мам, ты можешь ко мне сейчас приехать?
-Что случилось? Я еду,- ну вот, маму напугал…
-Мам, ты не бойся, со мной всё в порядке,- спешу её успокоить,- тут у человека проблема…
-Я сейчас такси вызову, я быстро,- мама отключается.
-Зачем, не надо,- всхлипывает Милка.
-А куда ты пойдёшь?- интересуюсь я,- минут через двадцать всех выгонят. Родители у тебя где?
-Нету,- она хлюпает носом,- у меня только бабушка…
-И дядюшка,- подытоживаю я,- который жениться хочет. Старый козёл.
-Он не старый,- Милка хлопает глазами,- он вроде молодой. Только страшный.
-Всё равно козёл. Пусть себе нормальную бабу ищет.
-Он говорит, что у него есть, только всё равно женится на мне. Я плакала, просила, чтобы бабушка меня не заставляла, а она меня била всегда. И говорит- не твоё дело выбирать. Как скажу, так и будет, главное говорит, чтоб ты от Игоря родила, а потом хоть подохни.
-Финиш…- говорю я, такой дичи я ещё не слыхал. – Ты часом не из горного кавказского аула?
-Нет,- она крутит головой, аж хвосты взлетают,- просто бабушка, она…ну…
-Ужас какой,- вмешивается Валерина жена,- тебе, девочка, бежать надо! В полицию, в опеку!
-Я боюсь,- Милка горестно поднимает брови домиком,- мне никто не поверит, и обратно отведут.
Вбегает мама.
-Мам, смотри!- я показываю на несчастную Милку,- её бабка отколошматила, чего делать-то?
Мама смотрит на Милку, потом на меня. Думает, говорит решительно:
-Замечательно. Сейчас побои снимем, я директору сообщу и в полицию.
-Не надо,- Милка опять шепчет,- я боюсь.
-Нечего бояться,- мама включает режим танка, всё, я теперь спокоен. Когда дело касается подобных случаев, моя добрая и мягкая мамочка становится самой настоящей железной леди.
Она уводит Милку, я вздыхаю с облегчением.
-Ну ни… себе!- восклицает Валера,- бывает же такое!
-Блина, я и сам в шоке,- я не вру, так и есть. – Я с ней месяц с лишним просидел вместе и ничего не знал. Поздравил соседку с днём рождения, называется…
Так, стоп, стоп…дядюшку-козла Игорем зовут? А не тот ли это тип, про которого мне забыть велено?
В палату , стуча палкой входит старуха. Грузная, в чёрном платье и разношенных тапках. Садится около меня.
-Ты куда влез? – строго говорит она, - не твоё это дело.
-Вы чего, бабушка? – не понимаю я ,- какое дело?
Старуха наклоняется, смотрит мне в лицо. Потом усаживается поосновательнее, стул под ней скрипит.
-Зачем лезешь, куда не просят, с подарками своими? Чего добился-то, а? Теперь вокруг тебя только покойники будут.
-Не надо!- у меня аж всё похолодело внутри,- какие покойники! Не надо никого убивать!
-А я никого не убиваю,- усмехнулась старуха,- это ты, ты сам их на смерть отправил. Что, не понял ещё? Внучка моя дура набитая, спасти тебя решила, а как – не додумалась. Теперь, чтоб ты жил, кто-то умирать должен, вот и умирают.
-Нет, - кричу я.- нет, прекратите! Я не хочу, чтоб они умирали! Сделайте что-нибудь!
-А платить как будешь? – спрашивает старуха, - я задаром ничего не делаю.
-Что вы хотите,- я готов отдать всё, что у меня есть. Честно, готов.
Старуха смотрит на меня, усмехается.
-Внучка моя мне нужна. Дурь из неё выбить, и выучить, раз уж замуж выдать не судьба.
Я вспомнил несчастную Милку, как она сводила брови и говорила, что ей никто не поверит, и обратно к бабке отведут. Сколько же раз её предавали…
-Нет,- я мотаю головой,- она же не моя. Она своя собственная, чего это я ей командовать буду?
-Так, так,- старуха складывает руки на набалдашнике палки,- ну, я тебе подарок сделаю. Не благодари, назад не возьму, а внучку свою я задорого купила, так что всё равно получу назад, -и она с усмешкой тает в воздухе.
-Тёмка, подъём! - открываю один глаз, солнце светит в окно.
- Ну мам, пять минуточек!
-Вставай, лень преподобная,- смеётся мама,- все блины проспишь!
Я тянусь, выползаю из-под одеяла. Ага, типа я поверил, оставят они любимого сына голодным! Умываюсь, бегу на кухню. Мама печёт блины, а я жду - она снимает блин со сковородки, плюхает передо мной на тарелку и мажет маслом. Я сворачиваю блин поудобнее. Шиплю, оттого что он горячий и откусываю. Вкусно-то как!
Входит отец, он чем-то расстроен.
-Вот ведь,- говорит он,- баба Саша умерла! Надо на похороны ехать.
Мама плюхает мне новый блин. Я даже не знаю, кто эта баба Саша, так что ем со спокойной душой.
-Когда?- мама переворачивает блин. Я жду.
-Завтра похороны,- сообщает отец,- сказали, ждут нас с тобой.
Я прикидываю - это дня три в школу не ходить, что не может не радовать. Цапаю блин, везёт же мне сегодня!
-А…- мама растерянно смотрит на меня. Я оглядываюсь. Эй, вы чего, родители? Я с вами! Может я всю жизнь о похоронах мечтал!
-Ну, вместе поедем,- предлагает отец.
-Нечего ему там делать,- строго говорит мама,- опять троек нахватал, пусть исправляет.
-Да чего он исправит,- ворчит отец,- Вер, он же один ничего учить не будет, в кого только такой бездельник!
Я ем блины, и делаю вид, что разговор меня не касается. В кого, в кого- сам такой уродился. И вообще- я гуманитарий, отстаньте с вашей алгеброй!
-Я сегодня напишу три дня за свой счёт, и вечером поедем,- говорит мама.
-Лучше в обед, там дорога не очень, как помнится,- советует отец,- и на Тёмку напиши, лучше с нами, хоть под присмотром будет. А то мы уедем, так он всё время в интернете и просидит.
Ой, ну и ладно, съезжу я с вами, а то тут контрольная как раз намечается завтра-послезавтра. А бабушку надо проводить, хоть и не видал я её никогда!
Я собираюсь в школу, быстренько швыряю в рюкзак учебники, тетради. О, чуть не забыл, подарочек соседке! Сейчас, открыточку подпишу…чего там писать-то? «С днём рождения, Меланья, от Артёма», вот.
- Пошли скорее,- торопит отец,- сейчас вас до школы подкину и тоже поеду дела улаживать, чтоб народ за три дня ничего не напортачил.
У него звонит телефон, отец машет рукой и уходит на улицу. Наверно с работы звонят в последнее время стали названивать и днём и ночью…
Мы с мамой спускаемся к подъезду. Отец подгоняет машину, продолжая говорит по телефону.
-Ну, никак, на похороны ехать надо, извини, не могу.
Мы садимся, едем. Я рассеянно смотрю в окно, дорога знакомая. Рядом с нами здоровенный лесовоз, брёвна скреплены цепями. Я наблюдаю, он идёт на обгон, вдруг цепь лопается, последнее, что я вижу - летящий прямо в меня конец бревна…всё, темнота.
Я слышу крики, кто это кричит?
-Помогите, там мой сын, помогите! –мама? Я с трудом открываю глаза, я на заднем сиденье машины, не могу пошевелиться, темно, ничего не вижу! Пытаюсь вытащить ногу, боль такая, что я ору в голос.
-Быстрее, а то вдруг рванёт,- кричит кто-то,- дверь отжимайте!
-Да какая дверь, тут придавило бревном-то, бревно скатить надо!
-Мужика сначала вытаскивайте, потом бревно,- люди стараются помочь, но, блин, как мне больно!
-Тёма, сынок,- мама, она плачет,- потерпи, сейчас, немного потерпи…
-Поднимайте, поднимайте быстрее,- кажется, полегче стало…
Дверь кажется выламывают, и меня выволакивают на улицу. Мама кричит…почему она так кричит? Мне уже почти не больно, только очень холодно. Я хочу сказать маме, что всё в порядке, но меня накрывает тьма. Последнее, что я слышу:
-Господи, парнишке то ноги совсем раздавило…
Я сижу на неудобном жёстком стуле. Напротив меня- старуха, опирается на палку. Тёмное платье, серые чулки, растоптанные тапки.
-Нравится? – спрашивает она,- зато все живы. Ну, ты без ног остался. И внучка при мне, согласен? Я беру твои ноги.
-Нет,- я так не согласен! – Про внучку не договаривались.
-Вот как,- усмехается старуха,- ладно, тогда вот тебе ещё…
Я сижу в комнате, переполненной какими-то смутно знакомыми людьми. Я потерял ключи от квартиры и зашёл к двоюродному брату, а у него собралась компания. Брат старше меня на пять лет, студент. Они что-то бурно обсуждают, я не вникаю, просто сижу в углу, на кровати.
-Ребёнок, чай будешь?- спрашивает меня какая-то девушка. Не дожидаясь ответа, суёт мне в руки горячую кружку. Я благодарю, отхлёбываю сладкий чай. Впрочем, девушке явно плевать на мои благодарности, она уже отошла. Насколько я могу понять, им не хватает одного человека, кто-то не пришёл. Один из парней вдруг смотрит на меня.
-Не,- я мотаю головой,- на меня не рассчитывайте!
-Да ладно,- смеётся парень,- чего перетрухал? Сходишь разок, потом сам ещё проситься будешь!
-Не, не уговаривайте, не пойду,- у меня какое-то нехорошее предчувствие.
Они уходят, брат с сожалением говорит:
-Трус ты, Тёмка, чего испугался?- брат кажется, разочарован. Девушка сидит рядом с ним на диване, трётся по-кошачьи щекой о его свитер.
-Вон, и Катька согласна,- брат гладит её по голове, она мурлычет.
-Нет,- я почему-то проявляю упрямство, я вообще-то человек сговорчивый, меня уговорить легко, не сейчас.
-Маааленький,- девушка одним движением перетекает от брата ко мне, обнимает и прикусывает мне мочку уха. Я стою, как дурак, лицо горит.
-Отстань от него,- зло бросает брат,- не хочет, не надо. А ты чего встал столбом? Иди отсюда, вон в другой комнате себе постилай и спи.
Я ухожу, постилаю себе , и лежу в темноте, стараясь не прислушиваться к вздохам и стонам через стену…
Наутро брат находит запасные ключи, и я плетусь домой, как побитая собака. Почему-то я чувствую себя виноватым.
Иду через парк, на скамейке сидит светловолосая девушка с длинной косой. К ней подходит какой-то парень, они целуются так, точно в мире никого больше нет. Почему же у меня такое чувство, точно я потерял что-то очень важное?
А вечером приходит человек из полиции. Мои родители поехали на похороны, но на мокрой дороге водитель лесовоза не справился с управлением, и нашу машину просто раздавило огромными брёвнами…
-Нет,- снова кричу я.- нет, никто не должен умирать!
-Легко отделаться хочешь…- снова та же старуха.- Нет уж, сам видишь, или ты или кто-то другой. Или отдаёшь мне внучку, тогда, может, и жить будешь.
-Нет, нет, я не могу так,- я реву, - я не хочу, чтобы кто- то умирал, не надо!
-Думай сам,- говорит старуха,- сроку тебе три дня. И учти, я своё возьму.
Я просыпаюсь, по лицу текут слёзы. Неужели обязательно кто-то должен умереть? Почему? Я не знаю, что мне делать, не знаю…
-Ну, теперь хнычет,- недовольно говорит Валера. – Чего рассопливился?
-Ничего,- я отворачиваюсь к стене, - отстаньте все.
По уму понимаю, что надо кому-то всё рассказать, но кто мне поверит? Да никто, кроме тех, кто в теме. А в теме не так много народу. Милке рассказывать ничего нельзя, эта дурочка мигом ринется к бабке, только чтоб меня спасти. И тогда всё насмарку, не знаю почему, но этот вариант самый проигрышный. Аня? Может быть, но опять же зачем? Сделать она ничего не сможет, только переживать будет. Маме тоже ничего не скажу, ей и так досталось.
Отец? Смешно, он махровый реалист, не поверит ни одному слову, только хуже сделаю. Да и видеть его не хочу, не то что с ним разговаривать. Серёга, брат, как же ты мне нужен! Ты бы понял, и посоветовал…Что же делать? Надо выбирать, надо! Но, стоп! Мне же только два варианта показали, а может их больше? Должно быть больше, и у меня три дня, чтобы найти и выбрать самый лучший. Так, тогда мне нужна Милка, главное придумать, как и что ей рассказать.
Лежу, лицом к стене. Думаю, соображаю. Сам не заметил, как уснул опять.
-Вставай,- не надо меня будить, а? – дрыхнет…конечно, всю ночь спать никому не даёт, а сам спит полдня!
С трудом открываю один глаз – Алексей. И чего все такие злобные?
-Будешь тут злобным,- я чего, вслух высказался? – ночь не спали из-за тебя, то орёшь, то рыдаешь. Так ещё и будить тебя не дают.
-Кто? – удивляюсь я. Кажется, я всех достал, кто меня тут жалеет?
-Я,- Андрей Петрович подходит ко мне, садится на кровать,- я тут заметил кое-что. Если тебя не будить, то ты сон досмотришь, а потом спокойно спишь. А если будим, то на следующую ночь опять начинай сначала. Кошмары?
-Да,- я прикидываю- человек пожилой, вроде умный, может рассказать ему? Может чего посоветует?
-Кошмары,- фыркает Валера, - это у меня уже от него кошмары! Только засну- начинается концерт. Оратория для ора с оркестром.
-Перестань,- Андрей Петрович , похоже на моей стороне, это радует,- а ты что, что-то совсем плохое видишь?
-Ага,- сознаюсь я,- или я умираю, или мои родители. Или так, или эдак. И надо выбрать, кто умрёт.
-Нифигасе! – Алексей, похоже, в восторге,- круть! Прямо как фильм.
-Зашибись, какая круть,- злюсь я,- что, попробовать хочешь? Так мне не жалко такого счастья!
-Вот идиот,- Алексей тоже злится,- ничего сказать нельзя. Башкой стукнутый, точно, мозги отшибло.
Он уходит на свою кровать, обиженно сопит.
-Не хочешь умирать?- спрашивает Андрей Петрович,- и родителей терять не хочешь, да?
-Не хочу, никого не хочу терять,- я пытаюсь удержаться, но слёзы где-то близко, глаза щиплет.
-Тогда осторожно выбирай,- вполголоса говорит Андрей Петрович,- не спеши. Всегда есть выход, запомни.
-А..- начинаю я, но он встаёт, качает головой и уходит. Медленно собирает вещи, сегодня его выписывают, а я думаю - почему он мне это сказал? Он что-то знает, но молчит. Или он тоже выбирал? А если так, то что выбрал, а? Сплошные непонятности.
Медсестра входит, командует:
-Так, с тумбочек всё убрать, и всем по кроватям. Сейчас профессорский обход будет. Кому куда надо - идите сейчас.
-Вон чего, - Андрей Петрович запихивает пакет с вещами под кровать.- Ребята, кто лежачий, вам чего нужно?
Я сажусь в кровати. Сгребаю в пакет пустые баночки из-под йогурта, ещё какую-то лабуду. Потом решаюсь, вцепляюсь в спинку кровати, встаю.
-Опять в самоволку подался,- констатирует Валера. – Лежал бы уже тихо, а то навернёшься ещё.
-Не хочу,- я цепляю костыль, тянусь за вторым. Сегодня мне удаётся самому ухватить второй костыль. Беру пакет с мусором и ковыляю к двери.
-Волю почуял,- ржёт Валера.
-Завидуй молча, - парирую я. Выползаю в коридор и направляюсь к туалету, медленно, но верно.
Блина, обратно идти втрое труднее. Руки болят, надо бы присесть передохнуть, но боюсь, сам встать не смогу. Еле доковылял до палаты, рухнул на кровать.
-Ну, успел,- хмыкает Алексей,- мы уж думали, что за тобой идти придётся.
Я заползаю под одеяло, вытягиваю здоровую ногу. Всё…устал, будто не до туалета дошёл, а машину кирпичей разгрузил.
В палату входит толпа. Ну, или не совсем толпа, много народу в белых халатах и зелёных пижамах. Наш врач что-то говорит высокому старику в белом халате. Сначала подходят к Валере, смотрят снимки, обсуждают. Беседуют с ним. Потом к Алексею. Старик говорит «На выписку». Вот, блина… и его выписывают. На улицу пойдёт, я чуть не заплакал от обиды. Надо попросить старика, пусть меня отпустят уже отсюда. А старик разговаривает с Андреем Петровичем, довольно кивает. Потом подходит ко мне. Сначала разговаривают, точно меня тут нет, тоже снимки смотрят. Ну, и я посмотрел, ничего не понял. На одном вроде рёбра, на другом череп. На остальных - какие-то прочие кости. Ну, кости у меня как кости, разве что поломанные местами. Так срастутся же!
Старик присаживается на стул, смотрит на меня. Спрашивает:
-Голова часто болит?
-Ну…- мне не хочется сознаваться, что болит постоянно,- болит…
-Часто? – снова повторяет старик. Он прямо просвечивает меня насквозь своими глазами, и я, против воли говорю правду.
-Всё время, только не сильно.
-Ходишь? – он заметил костыли.
-Немного, руки болят,- признаюсь я.
-Хорошо,- он кивает.- Надо потихоньку расхаживаться. Привыкнешь, меньше болеть будет. Так, гипс с шеи можно снять. И через час жду тебя в ординаторской.
-Меня? – у меня аж челюсть отвисла.
-Тебя, тебя,- старик улыбается,- и идти самому, не на каталке. В конце коридора дверь.
Он встаёт и уходит. А я домой не попросился… ну, не всё ещё потеряно, через час приду и скажу - отпустите меня домой, не могу я тут больше. Прямо так и скажу.
-Ты это,- советует Алексей,- сейчас выходи, как раз через час и доберёшься.
-Иди ты,- огрызаюсь я,- советчик хренов.
Через час я таки добираюсь до ординаторской и скребусь в дверь. Дверь открывается, к моей радости вовнутрь, и я вхожу. Старик сидит за столом, перед ним бумаги, стопки историй болезни, какие-то листки. Подбираюсь поближе, опознаю свои рукописи. Блина, и крысохомяк тоже тут…
-Садись,- приглашает старик,- не стесняйся. Прочитал я всё, что ты написал.
Я пристраиваюсь на краешке стула, приставляю костыли. Сижу, весь красный- ну, да…я всё написал, до мелочей. И про девушку тоже. Стыдобища, у меня даже уши горят.
-Ты ведь не все свои сны записал, верно? – спрашивает старик. Я киваю, сегодняшний, про старуху, не успел. Он смотрит на меня как-то странно, потом протягивает руку, гладит меня по голове и говорит :
-Что, не повезло тебе?
И тут меня прорвало… Наверно мне просто надо было, чтоб кто-то вот так, по-человечески мне посочувствовал. Я и сам не замечаю, как выкладываю ему всё, с самого начала и до конца. Он слушает, не перебивая, потом, когда я замолкаю, протягивает мне носовой платок. Правильно, я уже весь в слезах и в соплях, не могу я спокойно обо всём этом говорить. Я вытираю лицо и сморкаюсь, платок большой, белый в голубую клеточку. Старик терпеливо ждёт. Потом кивает головой:
-Ты всё правильно понял. Нужно найти верное решение, и вот тут тебе никто не поможет, выбирать ты должен сам. Я так понимаю, вариант с ногами тебя не устраивает, верно?
-Да,- соглашаюсь я,- я бы согласился, если бы не Милка,- я не могу ему объяснить, но перед глазами у меня стоит Милка, с её взглядом бездомной собаки. Смотрит так, точно ждёт пинка. – Не могу я её предать, понимаете!
-Понимаю,- старик шумно вздыхает, я комкаю платок. Надо отдать ему. Но мне неудобно, платок сырой и сопливый ещё.
–Оставь,- он машет рукой,- невелика ценность. Значит, предателем быть не хочешь, так?
-Не хочу. Не хочу, чтоб умирали из-за меня, – я смотрю в пол.
-Тогда думай сам, своей головой,- строго произносит старик,- тут тебе никто не поможет и советов не даст. Могу одно сказать - не хватайся второпях за первое попавшееся, думай, и сразу ни на что не соглашайся. Понял?
-Понял,- киваю я,- думать надо, да?
-Именно, думать своей головой. Что-то всё равно придётся отдать, и это должно быть что-то тебе очень дорогое. Поэтому думай, десять раз подумай, прежде чем выбрать!
Я сижу, ошарашенный. Вот тебе и профессор! Откуда он знает, а? Или он тоже когда-то… Он смотрит мне в глаза .
-Думаешь, ты один такой? Все выбирают, просто у тебя крайний случай. Иди, отдыхай пока.
-А можно меня домой, а? – тихо спрашиваю я,- выпишите меня, пожалуйста…
Старик качает головой.
-Рано пока. Понаблюдаем ещё немного, а то у тебя температура скачет, мало ли.
Я встаю, прощаюсь и ковыляю обратно. Безумно долго ковыляю, кажется, коридор просто бесконечный.
В палате почти пусто. Остался я, и Валера тоже остался. Лежит, ждёт жену. Санитарка принесла ему костыли, пора ходить начинать.
Я думаю, что мне делать? Нужно как-то хитро извернуться, чтоб успеть подарить Милке подарок и не попасть под то бревно. Прикидываю - надо немного задержать выход из дома, например закинуть ключи куда-нибудь. Мама их часто теряет и приходится искать всем кагалом. Я спрячу ключи, мы выедем позже минут на десять и разминёмся с лесовозом. Я подаю подарок, а дальше…ну, посмотрим. Но тогда я не познакомлюсь с Аней. Мне становится тоскливо, я вспоминаю, как в парке она целовалась с каким-то парнем. А я…а я ей буду никто, и звать никак. Но, возможно, тогда все будут живы. Все? Получается и Авдеенко тоже? Тогда надо Милку спасать опять от него, что ли? Ну, сначала надо всё- таки попробовать. Вытаскиваю телефон, звоню Ане.
-Привет! Можешь поговорить?
-Конечно,- я по голосу слышу, что она улыбается. Объясняю ей вкратце, в чём дело, и прошу прийти ко мне и , если сможет, найти Милку.
-Хорошо, я приду и позвоню,- соглашается Аня,- только как к тебе пройти?
-Я сам спущусь, до лифта дошкандыбаю а там от лифта тоже . Мне профессор ходить велел,- хвастаю я.
Звонит мама, рассказывает. У Милки, оказывается, родители есть, только живут в другом городе, и на дочку, похоже давно наплевали. Поэтому Милку попытались пристроить в центр реабилитации, то бишь в приют, но она закатила там натуральную истерику, падала на пол, хватала маму за ноги и умоляла её не оставлять. В итоге Милка оказалась у нас дома.
-Мам,- говорю я,- мне с ней очень надо повидаться. Дело важное. Ты скажи, что за ней Аня зайдёт, ладно? Я тебе про неё рассказывал, и Милка её знает.
-Аня? Которая с капельницей? – уточняет мама,- хорошо, скажу. Я ей так обязана за тебя, надо же, какая смелая девочка!
-Мам, она классная!
-Да, к тебе отец хотел заехать,- скороговоркой выпаливает мама. Она вот так быстро говорит, когда должна сообщить что-то неприятное.
-Зачем? – у меня сразу настроение портится,- не хочу я его видеть.
-Он говорит, очень нужно,- вздыхает мама,- Тёма, это же твой отец, нельзя так…
-А ему значит можно,- злюсь я,- мам, ну его! Приедет, я сам ему всё выскажу.
Перезваниваю Ане, сообщаю наш адрес. Она соглашается заехать за Милкой, а потом ко мне. Лежу. Снова и снова прокручиваю в голове ситуацию . Главное- ключи, задержать отъезд. Потом подарок, а потом - как карта ляжет. Но как же не хочется терять Аню! Хоть вой…Никогда не думал, что так к человеку привяжусь, как подумаю о том, что видел в парке, так внутри точно зуб болит . Ну и пусть, пусть мне будет плохо, зато все живые. А я перекантуюсь.
Аня звонит. Я опять долго поднимаюсь, плетусь к лифту. Лифт старый, едет, скрипит. Лифтёрша, полная старуха в белом халате открывает двери.
-Куда собрался?
-Я это, ну, пришли ко мне,- почему-то мне неудобно, точно я что-то нехорошее делаю.
-Пусть в посещение приходят,- ворчит лифтёрша,- рано ещё.
Наверное, у меня делается совсем печальное лицо, потому, что она вздыхает и говорит:
-Ладно, поехали.
-Спасибо!- у меня прямо камень с души упал.
Аня и Милка сидят на железных стульчиках . Я подхожу, Аня вскакивает, говорит радостно:
-Ой, привет, здорово, ты ходишь!
-Да где здорово,- смеюсь я,- ползаю помаленьку.
-Привет,- тихо почти шёпотом, Милка. Сегодня у неё волосы заплетены в аккуратные косички, мамину руку я сразу узнал. Она своих учениц частенько заплетала, как загляну к ней на переменке, так обязательно к ней очередь - пара тройка растрёпанных девчушек с расчёсками и резинками.
Я сажусь на стул, и прикидываю, как лучше начать. Вздыхаю, как перед прыжком с вышки…блина, легче на рампе сальто прокрутить без защиты! Наконец решаюсь и рассказываю. Версия сокращённая и отредактированная лично мной.
-Так и надо так сделать,- кивает Аня,- тогда всем хорошо.
Милка сидит, прикусив губу, наверное просчитывает варианты.
-Ты чего , как похоронил кого-то?- недоумевает Аня, а я смотрю на неё, как в последний раз. Хотя, почему как? Если всё получится, то этот раз и будет последний…
-Ань, понимаешь,- а может ей всё равно? Может она просто так, от скуки пришла ко мне,- понимаешь, если всё получится, то я же никогда тебя не встречу…
-Как это никогда?- потом она понимает, охает. Я беру её за руку.
-Ань, тот старик, он сказал, что надо что-то отдать, я думал, отдам свои ноги, и без ног люди живут, а получается, надо больше…
-И по- другому никак?- она сжимает мою руку,- может, есть другой выход?
-Я не знаю…- смотрю на Милку, она опускает глаза.
-Знаешь что,- вдруг говорит Аня,- я тебя запомню! И найду в любом случае.
Милка встаёт .
-Вы это, я отойду, не смотрите на меня, ладно?
Аня кивает, потом поворачивается ко мне.
-Ты меня запомнишь?
-Да,- я уверен,- конечно, запомню!
Она кладёт руки мне на плечи, смотрит в глаза. Я обнимаю её, притягиваю к себе. Мир вокруг исчезает, мы целуемся, точно никого нет больше на белом свете.
На секунду отрываемся друг от друга, и я вдруг вспоминаю…
-Ань, девушка в голубом, это ведь ты была, да? В голубой ветровке?
-Да,- она улыбается,- я всегда приходила на тебя смотреть. Так глупо, а девчонки смеялись, что я познакомиться стеснялась. К любому парню могу подойти, а к тебе почему-то страшно было.
-Вот я дурак,- я тоже улыбаюсь,- меня тоже все подкалывали, говорят - иди, поздоровайся с поклонницей… а мне стрёмно.
Она приходила почти всегда, когда мы катались, светловолосая девушка в голубой ветровке. Стояла у ограждения рампы, с подружками или одна, я прямо кожей чувствовал, как она на меня смотрит. Но стоило мне, подхватив доску, направиться к выходу, как она исчезала. Да я мог её подловить, но почему-то мне было жуть как неудобно. Подойдёшь так, а тебя пошлют подальше.
-Дурак,- соглашается Аня,- ты мне так нравился…
И мир опять уходит в сторону…
-Фу!- громко произносит кто-то рядом. Деликатно отвернувшаяся Милка громко кашляет, и по всему видать давно. А мы ничего и не заметили. На нас с явным отвращением смотрит девчонка лет двенадцати-тринадцати. Её мать фыркает и с презрением подаёт реплику в сторону:
-Совсем стыд потеряли.
-Завидуйте молча, тётенька,- огрызаюсь я. Аня заливается краской, Милка стоит с несчастным видом, теребит подол платья. У Ани звонит телефон, она хватается за трубку. У меня тоже звонок- отец. Сбрасываю. Только его мне и не хватало. Женщина злится, такое впечатление, что сейчас взорвётся.
-Мама ждёт,- говорит Аня,- надо идти.
-Хорошо,- я держу её, и не хочу отпускать. А вдруг мы больше никогда не увидимся?
Аня всхлипывает, целует меня, я обнимаю её, не хочу, чтобы она уходила. Телефон у меня в кармане надрывается.
-Тебе звонят,- шепчет Аня,- ответь.
-Перебьются,- не хочу я ни с кем говорить. Наконец мы прощаемся. Аня с Милкой уходят. Я стою, опираясь на костыли, опять у меня глаза на мокром месте. Женщина что-то говорит дочери, громко, явно, чтоб я слышал. Мне плевать, пусть хоть оборётся. Вытаскиваю телефон, отец звонит опять.
-Чего тебе?- шмыгаю носом.
-Ты можешь спуститься? Или к тебе лучше подняться?
-Лучше оставить меня в покое,- отвечаю я,- непонятно, что ли?
-Артём, прекрати,- отец включает прокурорский тон,- я не один.
-Да мне плевать,- кричу я в телефон,- я же сказал, видеть тебя не хочу!
-Не ори,- отец входит в дверь,- а, ты тут.
-Я ухожу,- я разворачиваюсь и ковыляю к лифту.
-Стой,- отец хватает меня за руку,- я хочу тебя познакомить с твоей сестрой.
-Отстань,- я вырываю руку, - ты что, не понял? Оставь меня в покое!
-Артём, я тебя прошу,- он не теряет надежду,- пожалуйста.
Я поворачиваюсь. Здесь никого нет, кроме той мамаши с дочкой. Понятно…
-Вот, это Настя, твоя сестра, а это Даша…
-Твоя любовница,- продолжаю я. Я её узнал теперь, точно - она. Женщина вспыхивает, отшатывается, будто от пощёчины.
-Аудиенция закончена? – спрашиваю я,- я могу быть свободен?
Отец краснеет, кажется, я его таки достал.
-Нельзя же так! – женщина пытается воззвать ко мне, зря…
-Нельзя, конечно,- соглашаюсь я,- а вы бы рады были, если бы я тут загнулся, верно? Как хорошо, и рук марать не надо!
-Что?- она бледнеет, только что была красная от злости, а теперь белая, как простыня.
-Прекрати,- отец хватает меня, встряхивает. Костыли падают с грохотом. Он выпускает меня, я не удерживаюсь на ногах и с размаху сажусь на пол.
-Замечательно,- тихо говорю я,- давай, добивай! Тебе не привыкать.
-Перестань,- кричит девчонка,- папа, пойдём отсюда, папочка, пожалуйста, мама!
Я смотрю на неё, она плачет, по лицу текут слёзы.
-Уходите,- я опираюсь о стул, пытаюсь подняться,- я тебе не поп, грехи не отпускаю. Уходи.
Отец хочет мне помочь, я отталкиваю его. Взбираюсь на стул, подтаскиваю костыли, встаю и иду к лифту.
-Артём, подожди,- отец снова меня догоняет,- Артём…
-Чего ещё?- оборачиваюсь я,- иди к своему новому семейству. Надеюсь, они оправдают твои надежды. Это я не удался. Переживу.
Я ухожу. Ну их совсем, только бы с мамой не столкнулись. А я выживу. Как- нибудь, да выживу. Мне теперь главное не оплошать, Милка обещала помочь нужный сон увидеть, только бы всё получилось…
Вечером приходит мама. Она больше не выглядит потерянной, наоборот- собранная и деловая. Правильно, теперь у неё ещё одной заботой больше, некогда думать. Вот и хорошо, так она меньше переживать будет. Мы разговариваем, мама сидит долго, пока медсестра не приходит с уколами. Я прошу маму подождать, хочу проводить её, хотя бы до лифта. У лифта мама целует меня, говорит:
-Ничего, скоро наверно , тебя домой выпишут. А дома и стены помогают.
-Скорее бы, -вздыхаю я,- надоела больница эта…
Мама уходит, я возвращаюсь в палату. Ложусь, и начинаю так и эдак прикидывать, что мне делать. Вдруг меня осеняет гениальная идея! Точно, я - гений. Если всё сделать правильно, то практически все проблемы решу одним махом. Я хватаю телефон и набираю нужный номер. Какой? Свой, домашний, мне срочно Милка нужна.
Излагаю Милке свою гениальную идею. Она думает, потом соглашается, да, это самый лучший вариант. Всё…теперь только бы заснуть поскорее!
Как назло, ночь, а ни в одном глазу. Лежу, ворочаюсь, никак не могу уснуть. Наконец вырубаюсь.
Подземелье с кирпичными стенами. Мы идём друг за другом по длинному коридору. Идущий впереди останавливается, поднимает руку. Останавливаются все. Он достаёт карту, показывает- на карте жирный красный крест, такой же нарисован на стене. Здесь спуск.
Все спускаются друг за другом по шахте. В стену вбиты скобы, я иду предпоследним, за мной - самый старший, тот, что с картой. Примерно на половине пути он окликает меня:
-Эй, пацан!
Я поднимаю голову, он нависает надо мной.
-Ничего личного, просто так надо,- сообщает он, и бьёт меня по пальцам тяжёлым ботинком. Вернее пытается, я хватаю его за щиколотку, и изо всех сил дёргаю вниз. Он с воплем срывается вниз, но и я не удерживаюсь, пальцы скользят по скобе, я падаю следом. Блина…боль такая, что дышать не могу. Все кричат, суетятся. Брат хватает меня в охапку, я ору от боли.
Катя щупает мою ногу, сообщает:
-Похоже перелом.
-А с Игоряном чего? Катюх, глянь быстрее!
-Ой, .ля…- так, там явно не перелом. –Ребята, надо скорее в больницу, у него весь затылок разбит.
-Это он на камень упал башкой,- сокрушается кто-то,- надо же, ходил-ходил и вот…
-Сам сорвался, и пацана сшиб видать,- это Серёга, правильно, так и было. – Пошли, я выход знаю со спуском. Я Тёмку понесу, а вы Игоря.
-Погоди, я перевяжу,- Катя возится с Авдеенко. Мне больно, но я доволен- я всё сделал правильно.
Серёга взваливает меня на спину, и шагает к выходу. Всё…
Скоро лето. На улице солнце вовсю жарит, красота. Хочется смыться в парк, покататься. А вот фигу мне, я пока только на костылях передвигаюсь. Перелом оказался каким-то особенно хитрым, плюс ещё я умудрился и позвоночник отбить, потому и ковыляю еле-еле. Брат мой перевёлся на заочное и устроился на работу в другом городе, уехал, вместе с Катей. Перед отъездом они заходят ко мне, я ещё в больнице лежу.
Мы сидим в коридорчике, разговариваем. Потом Серёга вдруг подмигивает мне и говорит:
-Ну, я пойду, перекурю, посидите пока.
Катя смотрит ему вслед, потом на меня и спрашивает:
-Ты помнишь? Помнишь ведь, да?
-Да,- я аж рот открыл от удивления,- помню… а как это?
Катя качает головой, вздыхает.
-Вот ведь, бедняга… я-то надеялась, что ты тоже всё забудешь. Тебе бы намного легче тогда было.
Я сижу, опустив голову. Да, мне бы конечно было намного легче, но с другой стороны забывать всё не хочется, особенно Аню. Хоть она обо мне и не вспомнит, скорее всего.
Катя гладит меня по голове.
-Ничего, ребёнок, всё образуется. Ты всё правильно сделал, молодец. А я не справилась. И вот что…ты тогда спрашивал, почему я к тебе…помнишь?
-Ага,- я не поднимаю головы,- помню.
-Я думала, если получится, то ты в жертву уже не годный будешь. У тебя ведь ни с кем не было, верно?
-Ага,- снова повторяю я.
-Не вышло,- Катя разводит руками,- извини…
-Ничего,- я беру костыли, встаю. Катя тоже встаёт, ростом она ниже меня, смотрит снизу вверх.
-Прости, Артём, - она поднимается на носочки и звонко чмокает меня в нос,- прости! Нельзя было всё на тебя взваливать, но ты справился. И в следующий раз тоже справишься, если он будет.
-Ты иди,- говорю я,- я в палату. Ты тоже сделала всё, что могла, да?
Катя кивает, потом обнимает меня, прижимается на секунду, отпускает. Прощаемся, она уходит.
Через неделю меня выписывают домой. А ещё через три дня Милка уезжает к матери.
Отец, хоть и не живёт больше с нами, не оставляет попыток меня облагодетельствовать. Вот и сегодня он добился какого то консилиума, повезёт меня демонстрировать очередным светилам. Меня, наверное, все врачи города видели. И соседних городов тоже. Хоть бы он уже отвязался от нас совсем. Его дочь похожа на него, как я на мать. Он ею очень гордится, постоянно говорит мне, что мы родные. Хоть и от разных матерей, но должны дружить, и бла-бла-бла… А я не могу себя пересилить, я помню, как её мать была готова меня убить, только чужими руками. Но я ему никогда этого не расскажу, зачем?
Я сижу под дверью кабинета. За дверью разговаривают, дверь немного приоткрылась и мне всё слышно. Ну, не всё, так, некоторые моменты.
-Бесполезно!
-Позвоночник…
-Будет только хуже, ждать нечего…
Это они обо мне? Точно, больше не о ком. Ждать мне нечего. В перспективе инвалидное кресло. Медленно встаю, ковыляю прочь. Нечего мне тут делать, отец там сидит, слушает, ну пусть послушает. Выхожу на улицу, перед воротами стоят машины. Сую руку в карман джинсов- вытаскиваю несколько скомканных купюр- хорошо, деньги есть. Солнце жарит вовсю. А мне холодно, несмотря на то, что надел любимую рубашку, фланелевую, в красно-чёрную клетку. Замечаю такси, подхожу.
-Сколько до городского парка?
Таксист называет сумму, мне хватит. Сажусь в машину, достаю деньги. Едем в парк.
У ворот парка вылезаю из машины, таксист смотрит с жалостью, спрашивает:
-Тебя подождать? Обратно скоро поедешь?
-Не надо, - я мотаю головой.- я не скоро.
Плетусь к рампе, ребята катаются. И зачем я сюда приехал? Увидят меня, начнут сочувствовать, а в душе будут рады, что с ними всё в порядке. У ограждения- кучка девушек, на одной ярко-голубая ветровка. Я пробираюсь в кусты, там есть скамейка, если про неё не знать, то её не видно. Сажусь, отсюда просматривается рампа. Кто-то крутит сальто…а я больше никогда не смогу. И больше никогда сюда не приеду, хватит.
Ребята закончили кататься, болтают с девушками. Девчонка в голубой ветровке тоже там. Весело смеётся. У меня в горле ком, глаза щиплет. Я знал, что придётся платить, и заплатил. Но, блина, почему мне так больно! Сижу, закрыв лицо руками. Всё, вот и всё кончилось. Жизнь кончилась, моя дурацкая, никому не нужная жизнь.
-Держи,- рядом с мной кто-то плюхается на скамейку. – Ну, ты чего, я тебе мороженку принесла!
Поднимаю голову- рядом со мной сидит светловолосая девушка в голубой ветровке. В руках у неё два мороженых, и одно она протягивает мне.
-А я хожу, а тебя нет!- радостно сообщает она,- а сегодня спросила, говорят- был, да поломался! А я гляжу, а ты тут! Ну, ты чего, ешь, растает же!
-Зачем ты…- я никак не могу поверить в своё счастье.
- Просто,- она вдруг краснеет,- ну, надо же было как-то начать. А мороженку все любят!
-Меня Артём зовут,- я улыбаюсь, вдруг куда-то пропала чугунная гиря с сердца.
-А меня…
-Аня,- говорю я,- я угадал?
-Ага,- она улыбается в ответ. И я, наконец, откусываю большой кусок мороженого…
-Легко жить хочешь,- усмехается старуха.
И я открываю глаза… Кап...кап...кап...