Тёма.
«Синеет над лесом свод неба
И печка дымит не спеша
Оставила сердцу луч света
Обитель, где пела душа
Вздохнув попрощаюсь слезами
Печали и раны сотри
Здесь каждый открыл мне глазами
Чудесный мир Божьей Любви»
Уединенный монастырь в глуши заповедного леса. Теплое солнечное лето. Меня вели в двухэтажное здание с метровой толщиной стенами. Поднявшись по деревянной лестнице, мы зашли в узкий коридор.
- Вот та дверь, налево - указал мне мой провожатый.
Я прошел мимо двух рукомойников, окруженный огромным количеством разнообразной обуви, стоящей на полках шкафа, на ступенях лесенки, и просто лежащей на полу. Все было, конечно, уложено неаккуратно, но ощущение складывалось приятное. Я подошел к деревянной двери, которая встретила меня прыгнувшей в глаза надписью на церковно-славянском языке: «Не скорбите обо мне, братия, мое успение не принесет вреда обители. Главное храните предание и имеете нелицемерную любовь друг с другом.» Я тогда не предал большого значения этим словам. Как оказалось, познать их мне предстояло в ближайшие три недели.
Открыв дверь, я вошел в узкую вытянутую комнату, со свежо-убеленной печкой, одиноким шкафом, гигантскими низкими подоконниками, тумбочками и пятью обычными советскими железными кроватями. На одной из них, в левом углу, с книгой в руках лежал голый по пояс рослый загорелый парень. В глаза мне сразу бросился большой деревянный крест на его крепкой груди, я нигде не видел таких в продаже, это была явно ручная работа, и мне сразу стало интересно, где ему удалось достать такую самобытную вещь. Он выглядел с ним очень впечатляюще, но, мне так и не удалось узнать, откуда этот крест ему достался.
Увидев меня, он как-то по-детски резво перевернулся со спины на живот, ловко положив книгу на журнальный столик и сказал:
- Проходи. Вот эта кровать свободна. Размещайся тут - его голос выдавал радость и радушное расположение. – Меня Тема зовут
- Хорошо - без особого выраженных эмоции ответил я и пошел в направлении кровати.
Зачем уходят в монастырь? Я раньше даже не задумывался над этим вопросом. Не знакомому с верой человеку, наверное, люди, так поступающие, кажутся невеждами или умалишёнными. Но так ли это? Тем более, чаще всего, они, как раз-таки, очень разумные, а часто даже интеллигентные и образованные люди.
Любое человеческое действие так или иначе имеет цель. И нам ведь не кажется странным, когда мы видим на стройке людей, с утра до вечера трудящихся, объединённых общей целью – возвести здание, получив этим средства для жизни. Или людей, собирающихся вместе в ночных заведениях, с желанием повеселится. Так же и в монастырях люди собираются ради одной цели. Цель эта невидима, поэтому многие и не понимают смысла христианства, считая его устаревшей философией с пустыми обрядами. Цель эта – Христос, высокая духовная Любовь. Но, несмотря на то, что она невидима, тем не менее, если жить по-христиански, по заповедям, явно начинаешь ощущать изменение своего духовного внутреннего состояния. В сторону улучшения.
Ориентиром в этом путешествии является книга – «Евангелие». Книга эта бесконечная и, как утверждает один из Отцов церкви – Игнатий Брянчанинов, человек никогда не сможет выполнить всех ее заповедей, но стараясь жить по ней, будет развиваться, приближаясь к образу Христа, то есть к образу подобия Бога в человеке. Этот образ останется с нами после нашей смерти. И люди, уходящие в монастырь – это те христиане, которые решили посвятить этому всю свою жизнь, чтобы как можно лучше «устроится» в будущей жизни, вечной.
Так что, возможно, они, как раз таки, очень разумны, ибо никто еще на памяти человечества смерти избежать не мог.
Одним из путей достижения этой цели для «новобранцев» служит послушание. Смысл послушания в отсечении своей воли – человек делает то, что ему назначает руководство монастыря, а не то, что ему нравится. Поэтому само действие очищенно от эгоизма и может служить путем к жертвенной духовной Любви. Обычно это какие-либо работы. Монастыри нанимают и рабочих, у них достаточно средств, и в обителях есть люди, работающие за деньги, но они, обычно, отделены от «трудников-послушников». То есть, монастыри не нуждаются в бесплатной трудовой рабочей силе, и целью монастыря не стоит построение зданий и башен, цель одна – Христос.
Помимо послушания есть еще доступные добродетели, которые христианин может совершать, находясь в миру – это пост, молитва и милостыня и другие добрые дела. Для меня Церковь – это инструмент построения отношений человека с Богом. Так как Бог Творец, а мы его творения, то вся наша жизнь и все что в ней – это Его дар. И, как каждому родителю приятно, когда его ребенок благодарит его за все, что ему предоставляет родитель, так и Богу приятно, когда мы Его благодарим. А представьте детей, которые и отца то своего не замечают, пользуясь его благами. Каково отцу?
А есть дети, наоборот, любящие отца и желающие выразить ему свою любовь. А как это можно сделать, если мы ничего Богу дать не можем? Не можем дать, зато можем отказаться! Поэтому пост, молитва и милостыня, как и послушания в монастыре – это средства выражения любви к Богу или средство для примирения с ним и умилостивления Его за свои грехи, если мы в жизни «нашкодили». Главное, чтобы действия эти были совершаемы, как говорит Серафим Саровский, ради Христа.
Для этого они должны быть очищены от собственной выгоды – молитва не должна совершаться ради наслаждения от нее, пост не должен быть «для фигуры» или еще чего, милостыня не должна даваться ради того, чтобы нас посчитали хорошими, или потому что нам стыдно «не дать», показаться жадным.
- Да откуда они взяли, что Бог вообще есть? - может возмутиться неверующий читатель.
- Убедились в Его существовании опытно - ответит истинно верующий человек. Лично мне вера пришла сразу – я увидел чудо, бывает вера приходит и таким образом. Кто-то обретает веру путем опыта христианской жизни – явственно чувствует изменение внутреннего состояния после участия в церковных таинствах, видит в обстоятельствах своей жизни «Божий промысел», чувствует в молитве, и тому подобное. Если человек хочет искренно найти Бога – то ему даруется эта возможность.
Надеюсь мы позаботились этими объяснениями доставить даже неверующему человеку спокойно дочитать рассказ, не возмущаясь мыслью – «Зачем им это все? Не могу понять!»
Итак, монастырь полон очень интересными и необычными людьми.И мне хочется рассказать об одном из них.
Тёма.
Трудились мы много, особенно Тема. Его рвение, казалось, не знало границ. Если у него кончалась работа, или она грозилась закончится, то он чувствовал себя очень виноватым, подходил, и говорил: «Парни, если чего вы меня зовите, я вам помогу». Если мы отказывали, то он работу себе находил сам, в крайнем случае шел, мыл в корпусе полы и прибирался.
Помню однажды мы раскидывали песок, я уже выбился из сил, но Тема продолжал, как будто не замечая, что никто уже не работает, орудовать лопатой изо всех сил. Стоял жаркий солнечный день. Вдруг он остановился, воткнул лопату, смахнул капли пота со лба, поправил очки, облокотился предплечьем на черенок посмотрел на меня и произнес:
- Прости, Григорий, что нарушаю твое молчание - он, заметив, что я молчалив, постоянно удерживался от разговора, хотя часто я замечал, как он очень хочет что-то сказать. - А ты какой предмет преподаешь?
- Информатику - ответил я.
- А я ничего в этом не понимаю - констатировал он и принялся как ни в чем не бывало работать дальше.
Такого я не ожидал, молодой красивый парень тридцати двух лет отроду, в очках, а ничего не понимает в технике. Для меня это было удивительно.
Тема вставал каждый день в четыре часа утра, молился, писал записки о здравии и упокоении своих знакомых и шел на службу читать на клиросе Псалтырь.
Вечером любил взять свою сумку через плечо с книгами и уйти гулять по местным глухим окрестностям. Мне очень хорошо запомнился один момент — помню, как однажды темной ночью какие-то звуки заставили меня сквозь дремоту приоткрыть глаза. Я увидел силуэт Темы, который с воодушевлением перекрестился, ловко развернулся и быстро, но тихо скрылся в темноте двери. Я посмотрел, щурясь на часы, они показывали полночь. Я заснул, и только спустя время, уже уехав из монастыря, я понял, что это была ночь пятницы, самое время разгула страстей, и Тема убежал читать Псалтырь. Кто-то усиливает грех, а кто-то молитву... Хотя он и выглядел простым, но похоже, он понимал гораздо больше, чем я мог себе представить...
Время шло, внешняя жизнь в монастыре однообразна, зато внутренняя идет полным ходом. И однажды, одним прекрасным днем проходя по территории монастыря мимо Темы, я вдруг задумался – почему я не могу сказать Теме «брат», хотя так хочу это сделать?
Ведь и он и я тут ради любви, и мы братья по духу.
Дак почему тогда... я не могу... сказать Теме... «брат»? ...
Почему? ...
Я боюсь! ...
Я стесняюсь! ...
Поститься, трудится, молится легче, чем сказать «брат»!
Дак может в первую очередь, подумал я, что мне нужно сделать с собой, это наладить нормальные человеческие отношения, открытые, сердечные, ведь это тоже подвиг! А я не мог, это было сложно, и я решил, что делать этого не буду, но видимо Бог, считавший по-другому, решил мне помочь, и вот как…
В первое воскресение я собрался, как это следует, причащаться. Подготовился, по постился три дня, прочитал все положенные правила и каноны и пошел на литургию. Но вдруг после исповеди внутри начала нарастать тревога. Она была какой-то беспричинной, располагалась в области солнечного сплетения, и с течением времени усиливаясь все больше и больше. Я не понимал, что происходит, стоял всю службу как на иголках, обливаясь холодным потом. В голове метались мысли одна хуже другой. Мне вдруг очень захотелось побеседовать с монахом, у которого я обычно исповедуюсь, его слово всегда разъясняло для меня все спорные ситуации. Я решил сразу после службы ехать к нему за советом. Но сначала нужно было причастится.
И вот я стоял, дожидаясь этого момента. Царские ворота торжественно открылись, священник вынес чашу, люди выстроились в аккуратную очередь, хор заголосил. Я встал в самом конце, потому что тревога не давала покоя. Тёма стоял впереди. Он подошел к чаше, неприятные ощущения тем временем усилились до того, что их уже невозможно было терпеть, и я подумал, что причащаться в таком состоянии может быть очень опасно, и как угорелый выбежав из храма, взлетел по лестнице в корпус, впопыхах скидал все вещи в рюкзак, побежал к стоянке в поисках машины и, по пути встретив Тему, быстро, но искренне и от всего сердца выпалил:
- Тема, брат, все, я поехал, надеюсь еще увидимся, может приеду, может нет, как дела сложатся. Буду скучать! - я решился на это слово, ведь думал, что больше его никогда не увижу.
- Давай, не теряйся - немного ошалело ответил он.
Поймав машину, я уехал в Вологду. Не вдаваясь в долгие описания события того безумного дня, скажу лишь, что вечером я так же пулей вернулся в обратно.
Я приехал в обитель как раз во время вечернего молебна. Пройдя мимо развесистой березы, я зашел в небольшую рубленную часовенку со святыми мощами и только тогда тревога отступила полностью, и я ощутил долгожданный покой. Службу совершал игумен, красиво пела женщина, стояли немногочисленные жители монастыря. Посмотрев на них, я подумал, как дороги они стали моему сердцу всего лишь за одну неделю. Тема обернулся и увидев меня удивился.
- Мы уж думали ты с концами - сказал мне Дима, предводитель трудящихся, после службы, когда мы пошли на ужин.
- Да и я так думал - радостно ответил я…
Святые Отцы говорят, что иногда Бог попускает нам искушения, ради нашей же пользы – и раз я сам не хотел идти на подвиг, Бог заботливо подтолкнул меня к нему. И хоть я и носился как угорелый целый день по городу, зато сказал «брат» Теме и преодолел одну из стен, стоящую между мной и нормальными, открытыми отношениями с людьми.
Помню, как однажды воскресным днем я лежал на своей кровати и читал книгу. Вдруг в келью ворвался Тема, быстро преодолев расстояние от двери до своего места большими шагами с неестественными для него движениями и рухнул на кровать, бросив на стол какую-то книгу. Я очень удивился, ведь ни разу не видел его таким, и уж тем более я не ожидал увидеть в его руках новую книгу. Он был очень основателен в чтении, читал аккуратно и вдумчиво одну и ту же «Тайну Русской Души». Мне нравилась в нем эта черта – он вдумчиво читал одну книгу, основательно и последовательно. Мне даже было стыдно, что я как девушка легкого поведения постоянно бегаю в библиотеку, меняя автора за автором, не дочитывая до конца и читаю впопыхах, пропуская большую часть мыслей.
Я не подал виду, но, когда он вышел, любопытство превозмогло, и я взглянул на столик. На нем лежала богослужебная книга – видимо он унес ее с клироса. «Так» - подумал я – «Что-то явно произошло. Наверно он поругался с певчим монахом».
Так оно и было, на обеде в трапезной сложно было не заметить напряжения между ними. Что именно произошло я не знал. После обеда, думая об этом, я пошел прогуляться по красивому лесу, с большими пушистыми елями, в этот день мне повезло – я увидел пару милых рыжих белок, которые ловко перескакивали с ветку на ветку, бесшумно покачивая их.
День уже подходил к концу, когда я пошел по извилистой монастырской тропинке на вечернюю службу. Заходящее солнышко обогревало мои заросшие за пару недель щеки. Вдруг на скамейке рядом с колокольней я увидел Тему - он сидел с расстроенным видом, опустив голову.
Мне стало обидно за него, ведь он был расстроен как ребенок, и видно, что его нежной душе было очень неприятно состояние ссоры с кем-то. «Плачущего утешь» - промелькнула в голове строка из Евангелия. «Хорошая возможность поступить по заповеди» - подумал я, ведь каждый раз, когда я поступал по заповеди – обстоятельства в дальнейшем складывались благоприятно и на совести было спокойно. Я пошел в сторону скамейки. «Но что же сказать?» - меня одолевали сомнения. «Навязывать нравоучения в такой ситуации как-то неохота» - размышляя таким образом, я сел рядом с ним на скамейке.
- Чего какой грустный? - начал я более мягким чем обычно тоном.
- Да все хорошо - ответил Тема, с ребяческим расстройством, явно не желая озаботить меня своими проблемами.
Я не знал, что сказать дальше, но тут вдруг на помощь пришла одна фраза, которую мне довелось услышать от регента хора, в котором я одно время пел.
- Знаешь, мне одна матушка однажды сказала, что в монастырях лукавый борет сильнее, пытаясь поругать людей - сказал я, возлагая последнюю надежду на это.
И для такого человека как Тема этого было достаточно, хоть его душа была чувственная, но не лишена она была и мужества – он встал и решительно пошел в сторону храма, где на клиросе его ждал монах, с которым у него возник раздор.
В итоге богослужебная книга из нашей кельи вернулась на клирос и вечером на ужине в трапезной я заметил у них более теплые, чем были ранее, отношения между друг другом. И это был результат Теминого подвига ради любви. Он подавал мне пример, я был очень рад, что познакомился с ним.
Прошло еще полторы недели. Мы сидели с Темой на большом, сколоченном из могучих досок и бревен мостике на крыльце разрушенного храма, который ездили расчищать, я довольно покачивал ногой, а Тема, облокачиваясь на руку и согнутое колено задумчиво смотрел в сторону леса. Шли последние дни моего пребывания в монастыре.
- А ты откуда? - спросил я его.
- Из Красноярска - ответил он.
- А как здесь оказался? - заинтересовался я.
- Да, как и все, не видел я там смысла, ездил по монастырям, в Оптиной долго был, но надо уже где-то остановится, вот здесь мне больше всего нравится. - и он начал свой долгий рассказ, про родителей, про брата, как он жил в послушании у старца, который очень долго читал службы, и еще много разных и разных историй. А я сидел и слушал, мне просто было хорошо и спокойно.
Приехав домой все поменялось, после монастырских трудов мне проще и легче стало на своей работе. Я окреп и физически, и духовно. Тему я постоянно вспоминал с теплым чувством и думал, что иногда он молится обо мне, и наверняка пишет меня в записках, и это очень греет мою душу.
Конец ноября. На улице много снега и мороз. Я сижу в гостях у родителей. Много суеты, нерешенных дел, проблем. Вдруг раздаётся телефонный звонок.
- Привет, ты где? - звонит мне Серега, мой четвероюродный брат.
- У родителей - отвечаю я.
- Домой поедешь? Давай довезу, поговорим - предлагает он.
- Слушай, может доедем до монастыря, мне там холодильник обещали отдать.
- Поехали - согласился Серега.
Мы встретились вечером и двинули в сторону обители. По дороге я купил банку, чтобы набрать воды. Было темно и заметал снег, брат волновался, проедем ли мы, но дорога оказалась проезжей. Мы приехали в девятом часу, за стенами монастыря нас ожидало спокойствие, мороз и ровно расчищенные от снега дорожки.
Мы пошли к дому трудников, но тут я вдруг увидел вышедшего игумена монастыря.
- Здравствуйте, батюшка - сказал я, складывая руки под благословения.
- Привет - ответил он, видно, что ему тяжело, мне говорили, что у него давление и немеет левая часть тела.
- Я к Диме приехал, за холодильником.
- К лысому что ли? Вон та лестница, второй этаж, первая дверь направо - отрезал он с присущей ему простотой и пошагал дальше.
- Лысому что ли - с иронией повторил, копируя батюшкину манеру говорить, брат.
Я улыбнулся – это и правда звучало забавно.
Мы пошли с Серегой, поднялись на второй этаж, обе двери в коридор были закрыты – зима.
Постучавшись я вошел в дверь кельи «начальника» трудников. Дима лежал на кровати, увидев меня его лицо расплылось в улыбке, он встал пошел ко мне жать руку. Я успел оглянуться и отметить про себя небывалый уют его кельи.
- Привет! Неожиданно ты, пошли в курилку, поговорим! - сказал он, крепко сжимая мою руку. Мы спустились в курилку.
- Ну чего ты на осенние каникулы не приехал? - сказал Дима.
- Да не смог, дела были, да и работа - ответил я, переминаясь с ноги на ногу от холода.
- На зимние то будешь? - поинтересовался он.
- Если Бог даст - с надеждой сказал я – Холодильник живой?.
- Нет, его разобрали, только дверка осталась - ответил Дима, выпуская дым.
- Ну ладно, хоть воды наберем, да к мощам сходим. Хорошо тут. - ответил я.
Серега пока заинтересованно оглядывался по сторонам.
- Знаешь, что Тему в послушники взяли, в братский корпус пе-пе-перевели - Дима иногда заикался.
- Да, ты мне говорил это осенью, а сейчас он где? - поинтересовался я.
- В больнице, с воспалением легких, и то неделю на ногах перенес, приходит тут ко мне недавно вечером, садится на кровать и говорит: "Дима, если я упаду – вызывай скорую", а я ему: "Ты чего, парень, давай ка не мудри",
вызвали ему скорую и отправили его в больницу, сейчас лечится - невозмутимо сказал он.
Этот факт мне предстояло обдумать позже.
- Ладно, пойдем к мощам, наберем воды и поедем - сказал я.
- Д-д-д-давай, зайдешь еще? - спросил Дима, его голос почему-то согревал душу.
- Нет, в каникулы если приеду, увидимся - я уже хотел в тепло.
- Хорошо, не пропадай - и он пошел вверх по лестнице в свою келию.
Сходив по всем делам, мы с братом сели в машину и поехали в обратном направлении. За всю дорогу я проронил буквально пару слов – мне хотелось просто сидеть молча. Приехав домой я сел за стол и погрузился в переваривание всех ощущений сегодняшнего вечера.
Его поступок уязвлял мне сердце, это так самоотверженно, мужественно и бескорыстно - переносить болезнь на ногах, не жалуясь, а возможно еще и благодаря Бога. Я во всей полноте ощутил свое недостоинство. Вот на что люди готовы ради высшей Любви. А я что? Сижу в тепле и сытости дальше, думая только о себе? Ну хоть смог взглянуть, в сиянии твоего подвига, какой я есть на самом деле. Ты сокрушил часть моей гордости, которую я сам даже не мог сдвинуть с места.
Спасибо, Брат.