Сегодня мы снова остались спать на чердаке. Конечно, только бабушка думала, что мы спим. На самом деле ночь напролет мы разговаривали и смотрели на звезды в небольшое окно, опершись локтями на подоконник.
Ночевки со звездами были ежегодной традицией. Когда я приезжала к бабушке на каникулы, то в первый же вечер уходила на чердак. Одна. А потом в деревню приезжал Валя, приходил ко мне, и на чердак мы ходили вместе.
Только с ним смотреть на одинаковые день ото дня звёзды было так интересно и немного волшебно. Он рассказывал реальные истории, которые случались с его сначала школьными, а потом институтскими друзьями; играл на гитаре, мы тихонечко пели старые песни, которые обычно поют в детских лагерях, где ни он, ни я не были. Валя мог просто, без объяснений и глупых признаний, обнять меня, положить голову на плечо и уснуть. Потом засыпала я, и – я узнавала утром – он просыпался, укладывал меня на расстеленные на полу пледы, а потом или ложился рядом, или продолжал наблюдение. Он только однажды рассказал мне об этом, нам было шестнадцать.
Валя любил меня, а я любила его, но друг другу об этом мы не говорили. Да и зачем? Зная друг друга с детства, мы легко понимали значение всех полужестов, полувзглядов и полуулыбок; знали, какой скрытый смысл стоит за обычным «м-м-м?», могли закончить незаконченную фразу…
Да, до пятнадцати мы дружили и, кажется, как раз в пятнадцать поняли, что влюбились. Но другого исхода никто не предполагал. Поэтому новое, «взрослое» чувство пришло в жизнь и осталось в ней спокойно, без этих театральных вздохов и ночных рыданий в подушку, пока никто не видит, без громких скандалов на публику и приторно-трогательных примирений. Мы оба быстро смирились с этим и наслаждались спокойной, счастливой жизнью. До сегодняшней ночи.
Я шла на чердак с тяжелым, но часто бьющимся сердцем. Впервые я чувствовала столько эмоций, что хотелось кричать и плакать. И впервые я хотела скрыть то, что чувствую, от Вали.
Сегодня всё было не так, как раньше. Маленькую комнату с низким потолком наполнил привычный запах полевых цветов и трав, но вместо приятной летней духоты в комнате чувствовалась почти осенняя прохлада. Длинный, растянутый свитер от неё не спасал и даже уюта создавал меньше, чем вчера и сотни дней до.
Я села перед распахнутым окном. Валя сел сзади, сразу обнял меня, положив свою голову на мою. Он молчал, и мы сидели в тишине долго. Я слушала: как шелестят листья на растущей под окнами бабушкиной спальни яблони, как гудит в трубах ветер, как блестят звёзды, как ровно и спокойно дышит Валя.
В этом году я окончила школу, а ещё мне исполнилось восемнадцать… а ещё я поступила в институт. Я исполнила и свою мечту, и мечту моей семьи, но беда в том, что институт находится в Москве. Я буду в Москве, а Валя здесь. И никакого выхода из этой ситуации мы не смогли найти даже вместе.
Валя зевнул и взял гитару, которую всегда таскал с собой. Он положил её мне на колени и начал перебирать струны. Я узнала мелодию. Эта песня мне всегда нравилась.
– У ночного огня под огромной луной, – тихо пропела я.
Эту песню я услышала впервые на «шабаше» – так называли деревенские ребята свои сборища у костра с жареной картошкой и песнями под Валькину гитару. Мне тогда было четырнадцать, и я очень хотела попасть на посиделки ребят, но туда пускали только «своих». Валя провел меня, и я, сначала робея, потом осмелев, стала своей в их компании.
– Ты смотрела в глаза, мои шептала слова…
Раньше эта песня значила, что мы снова увидимся – завтра, послезавтра, через неделю, через год. Но сегодня я как никогда понимаю смысл этих стихов. Я уезжаю через три дня. Мысль об этом превратилась в слёзы, которые, как не старалась, сдержать не удалось.
– Почему ты перестала петь?
– Забыла слова.
– Ты знаешь их лучше меня.
Он был прав. Мне не хотелось говорить ему о том, что я чувствую. Он понимал это и сам.
– Вот и зря.
Валя отложил гитару и вздохнул.
– Не накручивай. Ты все-таки едешь в столицу.
– И что?
– Большой город – море возможностей.
– Ты хоть сам в это веришь?
Он пожал плечами и принялся перебирать прядки моих волос. Это была лишь его особая привилегия. Валя любил заплетать мне косички – пришлось научиться, как старшему брату сестры-«Рапунцель», потом фотографировать и сразу их расплетать. Копна пушистых, порой, немного спутанных волос нравилась ему и мне больше.
– Главное же не это.
– А что главное?
– То, что мы будем видеть одно и то же небо, одни и те же звёзды.
Я улыбнулась. Звёзды. Мне так нравилось смотреть на них дома, из окна на пятом этаже. Ещё лучше, если в телефонной трубке будет слышаться дыхание Вали – говорить не обязательно.
Но вот удивительно: даже там, на пятом этаже, звёзды не казались такими близкими, как здесь, на чердаке, рядом с ним.
– Знаешь, ты сегодня такая грустная, будто мы прощаемся навсегда.
– Я не знаю, смогу ли приехать…
– Ты не на другой планете будешь. Есть телефон, в конце концов. Ты скажешь: «Дорого», но мне, если честно, всё равно. Я тоже не хочу с тобой расставаться.
Он поднялся на ноги, подошел к окну, смешно втягивая голову в плечи, когда крыша становилась слишком низкой, и подозвал меня. Мы опустились на колени перед окном, я облокотилась на узкий подоконник.
– Видишь вон там звёздочки? Ты говорила, что они похожи на сердце, когда была маленькая.
– А ты мне не верил.
– А теперь я верю. Может, конечно, всё это фантазии, но мне нравится в это верить. Это похоже на символ. Символ того, что мы будем вместе, пока эти звезды горят. Наш символ.
Я улыбнулась. Звезды не погаснут никогда. Даже если какая-нибудь сорвется с темно-синего полотна, на её месте появится другая. И «сердце» вечно будет «биться» на нашем небосклоне.
– Я люблю тебя.
Последний вечер вместе и первый поцелуй – тоже символ. Символ того, что наша история ещё не закончена.
***
Звонок в дверь в шесть утра стал неожиданностью. Я уже не спала, но и гостей не ждала. Сначала я даже испугалась, но гость был настойчив, и мне ничего не осталось, как открыть дверь.
– Ну, здравствуй! Говорил же: увидимся. Ну как, пустишь?
Валя предусмотрительно купил черничный пирог к чаю. Пирог был невероятно вкусный – моя мама готовила такой, а мне так и не удалось научиться. Но Валя чернику любил и раньше вместо пирога довольствовался приготовленным мною мороженым из этой ягоды. Он говорил, за то, что поет мне мои любимые песни, я должна готовить ему его любимую еду. И мне нравилось это правило.
– Помнишь, в последнюю ночь на чердаке мы говорили про символы?
– Да, конечно.
– Их было два.
– Сердце. А какой ещё?
– Звезда. Падающая звезда. Ты не видела, а я видел, как одна из них упала.
– И ты мне не сказал? Так можно было бы загадать желание.
– Наш поцелуй в тот момент, знаешь ли, был важнее. А вообще я к чему: может, сбывается даже то, о чем ты просто подумаешь? Моё желание сбылось: я приехал. А о чём думала ты?
Я никогда была такой прямолинейной, как Валя, поэтому лишь улыбнулась:
– Моё желание тоже сбылось.
Звёзды ли исполнили моё желание? Не знаю. Да это и не важно…