…Сейчас, когда ее образ растворился уже в холодном осеннем небе, давящем своей свинцовой тяжестью и предчувствием угасания всего яркого и животворящего в природе, я иногда все-таки отрываюсь от будничных дел, включаю ее любимую классическую мелодию и смотрю на ее случайно сохранившееся фото…
Так получилось, что ушедшее лето, наполненное праздной суетой и ничего не значащими обычными событиями, подарило один очень яркий сюжет, тронувший меня, холодного прагматика и реалиста, до глубины души.
На момент нашей встречи она была очень юной, находясь еще в волшебном возрасте созерцательности и активного познания мира. Который, вероятно, так манил ее тогда многообразием впечатлений, волшебными красками и таинственностью…
Судьба свела нас случайно и самым неожиданным образом. Я нашел ее в …желтых цветах. Да, я так и называл ее потом - «Желтые Цветы», так как не мог придумать какого-то другого образно-романтичного и ласкового имени для нее. «Желтые Цветы» к тому же очень подходило ее образу, наполненному хрупкой женственностью, чарующей красотой и природной естественностью.
И иногда я, шутя, называл ее своей Музой, ведь она появилась в моей жизни именно тогда, когда мне необходим был свежий глоток положительных эмоций, любви, тепла и вдохновения…
Наверное, первое, что поразило меня в ней с первой секунды, это ее серые глаза, сияющие маленькими солнышками. На фоне волос соломенного цвета и в багряных лучах заходящего летнего солнца они были еще более выразительными и как–будто говорили, играючи и с легкой иронией: «а ну-ка, попробуй, поймай меня!»
Я, однако, не делал даже никаких попыток «поймать» ее.
А просто, по-доброму и немного играючи, как если бы я говорил с маленьким ребенком, который случайно оказался где-то в незнакомом месте один и оглядывался по сторонам своими чистыми детскими глазами, сказал: «Привет, малыш. Ну и что мы здесь ищем? В такое время, в этом месте и к тому же в одиночестве?»
И, как ни странно, она не испугалась так неожиданно прозвучавшего вопроса. Блеск глаз, приближающихся ко мне в наступающем уже мраке июльской ночи, и ее немного робкий отклик, говорил о том, что я, как минимум, вызвал ее доверие и неподдельный интерес. Что было тому причиной: тон моего голоса, надвигающаяся и слегка пугающая темнота, наше взаимное одиночество или ее острое природное любопытство,- сейчас это уже не так важно. Интересно то, что тогда она, к моему удивлению, пошла за мной, причем со смелостью, которой нельзя было предположить в таком юном создании, и которая одновременно рождала трепетное чувство нежности и уважения к ней.
…До конца лета она была со мной…
Надо сказать, это было необычное и весьма оригинальное общение.
Я говорил ей про все, что считал интересным. Затрагивая даже глобальные темы современного мира, искусства, литературы и кино. Все темы она воспринимала с одинаково восторженным выражением своих умных лучистых глаз, и я постоянно читал в них живой интерес и любопытство.
Правда, я не уверен до конца, что все, о чем я говорил ей тогда, ей на самом деле было так интересно. Ведь, слушая меня, она постоянно находилась в своем собственном маленьком мире, доступном только для ее понимания и ее ощущения. Этот мир, как мне казалось, был более естественным и самодостаточным, чем, например, тот, который я пытался создать сам себе.
Она, в отличие от меня, не хотела ничего достигать ценой неимоверных усилий, за что-то бороться, что-то преодолевать, что-то улучшать в себе или в окружающем мире. Все природное совершенство итак уже было в ней самой, и ей, как я иногда замечал, это жутко нравилось. Это было очевидно, когда она любовалась своим отражением в зеркале, плавно и практически бесшумно прохаживалась по комнате, чувствуя свою женственность и грациозность в каждом движении.
А иногда, когда я смотрел новости по ТВ с очередными обзорами катастроф, войн и других жестоких нелепостей в мире, я читал в ее глазах неподдельный испуг и ужас. Тогда она просто уходила и дожидалась, когда я переключу ТВ на ее любимый канал «Культура» (почему-то именно он нравился ей больше всех) или поставлю ее любимую классическую музыку.
Сама природа, создав эту гармонию в ней, подарила ей необыкновенное и искреннее приятие всего происходящего, начиная с собственной тени на полу, отражения в зеркале, и заканчивая спокойным отношением к моему холодному равнодушию к ней в то время, когда я, отвернувшись от нее, погружался в свои важные дела.
И даже в то время, когда она была рядом со мной, и я смотрел на нее, чувствовал ее тепло, я ловил себя на скверной мысли, что мне никогда не понять ее до конца, не понять ее мира, ее ощущений, ее мыслей обо мне и всем происходящем в моем мире.
И в то же время, я видел в ее красивых глазах и чувствовал в той обезоруживающей нежности, которую она иногда проявляла ко мне в минуты наибольшей расположенности, что я небезразличен ей и что мой мир для нее гораздо более понятен, чем ее мир для меня.
Что она знает обо мне абсолютно все. Вернее, чувствует меня полностью. Была в ней какая-то удивительная природная проницательность, от которой нельзя было утаить ничего: ни плохого настроения, ни гнева, ни радости, ни огорчений от неудач на работе. Все она распознавала во мне, едва увидев, за доли секунды, и всегда принимала самое верное решение, подходящее к ситуации: или подойти ко мне, сесть рядом, прижаться всем своим гибким телом и согреть теплом, от которого оживало сердце и становилось очень уютно на душе; или предусмотрительно остаться в другой комнате и взирать на меня оттуда сквозь полуприкрытые глаза равнодушно, иронично, завораживающе…
Сейчас я с горечью сознаю, что я редко проявлял к ней искреннюю нежность и любовь. Часто я был с ней откровенно холоден. Даже когда она мягко подходила ко мне и пыталась смягчить мое сердце, слегка касаясь меня и напевая мне своим сладким бархатистым голосом что-то на понятном лишь ей языке, я только чуть дотрагивался рукой до ее стройной спины, гладил ее чудесные волосы и задавал какой-нибудь умный, как мне казалось, вопрос о погоде, о ее настроении, о ее желании сходить на прогулку на улицу или в сад…Как всегда, в одиночестве…
Мне казалось, что я был добр к ней. Как нелепо все-таки: искренняя доброта в холодном умственном понимании мужчины, может быть грубой жестокостью в ощущении чуткого и мягкого женского сердца…
Оно не могло долго выдержать такого испытания. Я был слишком самонадеян, думая, что ей и так уже хорошо со мной и что ей вряд ли захочется взять и уйти от меня той холодной темной ночью на исходе лета…
Ее женская гордость, природная самодостаточность, взрослый и мудрый уже взгляд на мир и людей не позволили ей остаться со мной…
*****
…И вот сейчас, глядя в окно на октябрьские тучи и чувствуя щемящую тоску в сердце по чему-то безвозвратно ушедшему, я думаю о том, что я был недостоин ее.
Даже если я – человек, а она - просто маленькая кошка….
Моя Муза- «Желтые Цветы»…
В.Жизненный.