Аннотация
Йоль - зимний праздник норвежских, шведских, датских приверженцев древних богов Одина, Тора, Фрейра, издревле контролировавших уклад жизни скандинавов. Йоль так же и - зимнее Солнцестояние, господство самой длинной ночи года и бледная тень его самого короткого дня, снежный праздник единения людей с природой и самими богами, поистине самая загадочная природная пора. С тех пор прошли столетия, и на землю Скандии ступила нога христианства, долго и больно стучавшегося в самое её сердце... И, наконец, пришло то время, когда гордый языческий Йоль скандинавские христиане назвали Рождеством. Не вера определяет, когда быть празднику, но природа и люди... О чём мечтали тогда, под сенью Йоля? Какими подарками смертных наделяли боги? Как радовались и грустили те люди, каким был скандинавский обряд посвящения отроков в мужи? Пусть седая тайна, наконец, станет явью! И ведун-целитель Ормульф Тощий поможет вам в этом. Спеши, читатель, ибо Йоль уже у твоих ворот...
Предисловие
Действие повествования развивается в средневековой Норвегии, в лесах на побережье Вестфольда - колыбели конунгов и будущих норвежских королей. Но не вокруг богатой усадьбы-дворца, а в окрестностях самой простой хижины ведуна-целителя Ормульфа Тощего, которого вся округа считает колдуном, на просторах, окружающих лесную деревню Лосиный бор, населённую представителями древнего рода Лесного Ворона, называющими себя потомками древних готов, на самой Божьей скале, обиталище идола Одина. В тот праздничный день в неказистой избушке Ормульфа собрались братья Сигфрёд и Хомрад, сыновья Хардвина Умелого, выздоравливающий после тяжёлой раны Уле Халльбьёрнсон, кузнец из Нордберга. Какой атмосферой обладал праздник, забытый теперь многими, светлый Йоль? Чего ждали от него простые люди? Каким был необходимый и веками повторяющийся, накрепко устоявшийся в сознании скандинавов, обряд посвящения отроков в мужи эпохи язычества, и чего от него ждали все, участвовавшие в древнем священнодействии.
Их разум и воля, вечно скитаясь в прибежище снов...
Льдом духа пропитаны, грубостью звёздных ветров.
В сердца их колотят потоки частиц бытия.
Кровь неземную, ритмом Вселенной по венам гоня...
А в памяти дно неустанно стучится.
Предков забытых неслышимый зов.
Временем стёртые лица...
(В. Паутов)
1. Утро да полдень - время потехи для тела и духа.
Наступила пора, когда всем обитателям Ормульфовой избушки стало заметно, что дни становятся всё светлее и короче. Однако по утрам всё чаще слышен звон сосулек, намерзающих под стрехой. Близился праздник Йоль - середина зимы. Праздник Зимнего Солнцестояния. Зимнее Солнцестояние - господство самой длинной ночи года и бледная тень его самого короткого дня. Но кое-где в Скандии дня как такового и вовсе бывает не видно. Откуда и почему праздник называется Йоль до сих пор (или уже) неизвестно, даже старый и мудрый Ормульф затруднялся определённо ответить на этот вопрос. Он объяснял название так: - Кто-то связывает его с одним из имен Одина - Йольмир, кто-то считает, что слово это связано как с нашим, так и с исландским юль, обозначающим «вертящееся колесо», «круговорот». Или опять же с нашими словами гуль и гульд - желтый и золотой. И все они - правы! Ведь поклонники Одина и Тора склонны отмечать Йоль тринадцать дней с кануна Зимнего Солнцестояния, не слишком задумываясь о смысле его происхождения.
Старый ведун пояснял, что Йоль считается Матерью всех Ночей и праздник посвящается дисам - женским божествам продолжения рода и судьбы. И что, традиции рекомендуют шумно веселиться, особенно молодым и здоровым парням. Он наставительно вещал Сигфрёду и Хомраду: - Йоль - это время буйства молодых страстей и Дикой Охоты, чтобы под этим ни понимали: олицетворение зимней стужи, бесовскую опасность для иноверцев, или короткое возвращение Всеотца, Одина в Мидгард, на землю людей. Вся прибрежная Скандия связывает Йоль с этим асом. Жители же равнин и гор олицетворяют этот праздник с именем другого бога - Тора. В йольские дни он предстаёт перед ними щедрым весельчаком, разделяющим с людьми лакомую козлятину или печёную баранину. Так же это время опасно влиянием разных злобных духов и тварей: йотунов, троллей и подобных им обитателей Утгарда. По всему Северному Пути в дом на праздник приносят ветки вечнозеленых деревьев или цельные деревья. Йольское дерево украшают гроздьями сушёной рябины и разноцветными лентами. Пьётся горячее пиво с мёдом или душистыми травами.
Подарки, подкладываемые под дерево, символизируют с одной стороны подношение от семьи своим предками и эльфам, с другой - это символ подарков семье от всяких иных, но дружелюбных существ. Хотя мало кто об этом догадывается... Ночь, предшествующая дню Солнцестояния, называется Модранехт - материнская ночь, ночь матерей или даже Мать Всех Ночей - и богиня-старуха, Владычица Холодов, рождает молодого солнечного бога-младенца, подтверждая тем самым закон рождения жизни из смерти, или же устоя-порядка, появляющегося из хаоса. В ту же ночь новорожденный Бог светлой части года начинает битву со старым королем, своим отцом, за право остаться в мире живых, и через дюжину дней и ночей побеждает противника, а с этой победы начинается светлая половина года... И ещё это праздник принесения жертв, время молений асам и гаданий на судьбу, а так же введения в род новых людей, пора посвящения отроков в мужи...
Вот так содержательно и интересно ведун Ормульф поведал всё, что знал и слышал о светлом празднике Йоль. А тот уже стучался в двери всех домов округи Заячьего холма, наполняя жизнь Лосиного бора особым содержанием и смыслом.
С самого утра в доме Ормульфа царил переполох. Сигфрёд и Хомрад, собираясь на праздник и в радостном возбуждении перебирая нехитрые пожитки, выбирали одежду, подходящую для праздника, беспрестанно советуясь, что кому больше подходит и производит лучшее впечатление. Выбор же оставался не богатым: не было у парней дорогих выходных нарядов да разнообразных мужских украшений, а то, что имелось приличествующего празднику, осталось в Лосином бору у отца братьев, кузнеца Хардвина Умелого. И глядя на разочарованные и удручённые лица отроков, ведун Ормульф открыл такой же, источенный временем, как и он сам, сундук...
Из-под крышки "деревянного старика" пряно пахнуло травами. Сосредоточенно осмотрев содержимое, Ормульф Тощий выбрал подобающее празднику одеяние и наделил им братьев. - Вот вам подарки на Йоль, отроки, усердные в труде! Пусть наряды и на вырост, но у вас ещё есть время подогнать их по себе! - торжественно провозгласил даритель. И братья с восторгом занялись новым делом. Быстро справившись со своими обновами, Хомрад подступил к старому ведуну с неожиданными вопросами, видимо, именно сейчас, ответы на них стали жизненно необходимыми, как важный и неотъемлемый момент в понимании грядущего торжества, а, может быть непременно теперь ему нужно было услышать толкование того, почти забытого, сна о несбыточном: подъёме на Святую гору, на вершину исполинской Гальдхёпигген, где раскинулся необъятный Иггдрасиль с Асгардом в своих ветвях.
- Мудрый старче Ормульф! Скажи, смогу ли я, когда, наконец, стану могучим и отважным воином, взойти на Святую гору? Это вообще исполнимо для такого обычного, как я, смертного?
- Ну... Это просто, отрок Хомрад! Если хочешь попасть туда, где никто не бывал - начни делать то, чего никогда не делал. И тогда боги сами позовут тебя, указав верный путь к вершине. Одной смелости и отваги здесь мало, нужно возыметь непоколебимую решимость идти на их зов и настолько презреть свою собственную жизнь, что демоны, увидев это в твоих глазах, поймут, даже отняв её - они не победят.
- Почтенный старче, а ты поднимался на Святую гору?
- Нет, отрок. Я до сих пор не слышал зова богов. А незваным туда идти не стоит. Но я надеюсь, что ты когда-нибудь услышишь этот зов и и сам взойдёшь на Святую гору. Ведь в жизни каждого смертного, рано или поздно появляется своя Святая гора, на которую нужно взойти, преодолев все тяготы подъёма.
Было уже за полдень и обитатели Ормульфова жилища с нетерпением поджидали родовичей Сигфрёда и Хомрада, которые, по давно устоявшейся традиции, шествовали на Божью скалу по тропинке рядом с жилищем старого отшельника, привыкнув к постоянному присутствию последнего на таинстве приобщения к грозному и всемогущему Одину. Во время праздника Йоль дети Лосиного Бора наряжались маленькими духами гор, воды и полей, водили хороводы, славили Солнце и звали его поскорее вернуться с весной, теплом и зеленью. Взрослые надевали козлиные и овечьи шкуры, кружились в неистовой пляске, посвященной светилу, вокруг большого костра в центре деревни. Уже с самого утра праздник начался весёлым пиром, в котором участвовали все от мала до велика. Лесные жители веселились до самого полудня, а после его наступления шли по домам односельчан делать подарки и снова громогласно поздравлять с праздником Солнца. И всё то время участники празднества мужского пола томились ожиданием так медленно наступающей темноты.
2. Вечер да ночь - время божественных откровений.
Наконец наступил долгожданный вечер, в ту пору, когда румяные сумерки незаметно растворяются в синеве и над полоской зари загорается первая звезда, из деревни вышла вереница людей во главе со старейшиной Фридхольдом Большеголовым. Возглавляли и замыкали шествие его сыновья Готхольд Охотник и Гантрам Быстрый со смоляными светочами на палках. Под подошвами сапог хрустит наст. Кузнец Хардвин Умелый несет петуха, и петух недовольно квохчет. Шествие направляется в сторону Заячьего холма. Среди идущих нет рабов, нет зависимых людей, нет женщин, здесь только свободные мужи, способные в тяжёлую для селения годину взять оружие и защитить родовичей. Да, и у пахарей, рыбаков и охотников есть своя гордость. Это они откладывают в сторону привычные в труде снасти и берут в руки лук, копьё или топор, чтобы достойно встретить разбойников и грабителей, посягнувших на нажитое добро и кров, на их свободу.
Обитатели Ормульфова жилища уже готовы к встрече колонны мужчин из Лосиного бора, только Уле молча сидит в углу за очагом, с грустью в глазах касаясь своей увечной руки, тоска и обречённость сквозят во взгляде бывшего кузнеца.
- Не кручинься, парень. Мы не бросаем тебя. Ты остаёшься потому, что не в силах дойти до Божьей скалы и вернуться обратно. Ты ещё очень слаб для любых переходов. С тобой останется сынишка рыбака Альтмана Крепкая Сеть, Аделард. Он ещё мал и нуждается в твоём присмотре, накорми и разговори отрока. Вместе вы хорошо скоротаете время. Не рви своё сердце, Уле, и не предавайся унынию, ты ведь знаешь, Всеотец этого не любит, - успокоил и приободрил кузнеца Ормульф Тощий. Поговорив ещё немного с Уле, старик вышел за порог, увлекая за собой Сигфрёда и Хомрада. Живописная троица застыла на спуске с Заячьего холма в лучах закатного зимнего солнца, ожидая гостей из лесной деревни: старый Ормульф в ритуальной одежде, раскрашенный, с начищенным обручем на голове и покрытый козлиной шкурой; Сигфрёд, облачённый в праздничный наряд из беличьего плаща и мохнатой волчьей шапки, подрагивающий от нетерпения; юный Хомрад в накидке из медвежьей шкуры и такой же шапке, растерянный и подавленный, в ожидании долгожданного события, участником которого ему предстоит быть впервые в жизни.
И вот группа людей из деревни достигла жилища Ормульфа Тощего. Вперёд выступил старейшина и громким торжественным голосом спросил:
- Здесь ли находится отрок, прозваньем Сигфрёд, старший сын кузнеца Хардвина Умелого, который должен сегодня предстать пред ликом Всеотца, бога Одина?
- Он здесь и ждёт этой возможности, досточтимый старейшина Фридхольд! - так же приподнято-торжественно ответил старый Ормульф.
- Веди же нас на Божью скалу, служитель Одина, ведун Ормульф! Мы все ждём встречи с Всеотцом, высоким наставником отважных мужей. Наши сердца открыты и жаждут общения с ним.
Не сговариваясь, люди слились в стройную колонну и двинулись через лес в сторону капища Одина. Дошли на удивление быстро - помогли лёгкие лыжи, висевшие за спиной у каждого участника торжества. Достигнув вершины скалы, мужчины заполнили священную поляну и обступили деревянное изваяние Одина. В ушах у него висели большие серьги, усыпанные сверкающими каменьями, на шее блистали несколько золотых гривен, а руки были унизаны запястьями. Узкая полоска зари угасает, и одноглазый Один, освещенный колеблющимся пламенем светочей, кажется грозным и страшным.
Выхваченные огнем из темноты, стволы и сучья сосен похожи на обнаженные человеческие тела, скрюченные судорогой страданий. Глядя на них, собравшиеся невольно вспоминали о человеческих жертвах, приносимых на огромном камне-жертвеннике у подножия идола. Ведун Ормульф разжигает священный огонь и указывают Сигфрёду его место перед лицом Одина, близ камня - жертвенника. Парень единственный, кто стоит с непокрытой головой, сжимая шапку в правой руке. Сына кузнеца обходят четыре отрока с именами, напоминающими названия сторон света, их специально выбрали из жителей деревни перед торжеством - Нордбьёрн, Остлунд, Сёдргельд, Вестгард. Они совсем юные, едва переступившие возраст десяти зим, у каждого в правой руке яркий, только что зажженный факел. Юноши становятся с четырех сторон от Сигфрёда - с полночи, восхода, полудня и заката - и замирают в неподвижности. Воцаряется тишина, которую нарушает лишь потрескивание горящих факелов и квохтанье жертвенного петуха. Собравшиеся терпеливо ждут действий ведуна, его непосредственного участия в ритуале.
И вот Ормульф медленно приближается к Сигфрёду, в руках у старика большие ножницы. Он поднимает с затылка юноши прядь волос и отстригает её. Отрезанные волосы ведун отдаёт отцу Сигфрёда, кузнецу Хардвину Умелому. Эти волосы каждый отец хранит до самой смерти сына. После этого Хардвин подносит ведуну Ормульфу меч собственной работы на широком узорном поясе. Старик отдаёт ножницы Хомраду - ему вскоре тоже придётся пройти обряд посвящения в мужи, принимает меч и собственноручно опоясывает Сигфрёда. Юноша чувствует, как широкий пояс подпирает нижние ребра, от чего он кажется себе выше и стройнее.
У служителя Одина не сразу получается застегнуть большую блестящую пряжку. Сигфрёд хочет ему помочь, но не смеет пошевелиться. Большой и тяжёлый меч упирается в ледяную корку снега и не даёт согнуться. Наконец упрямая пряжка застегнута. Теперь к Сигфрёду подходит старейшина и вручает новый, отливающий серым инеем плащ из волчьих шкур, сверху кладёт серебряную застёжку для него. Вслед за старейшиной выступает его сын, Готхольд Охотник и опускает к ногам Сигфрёда боевой лук и тул со стрелами, а второй сын старейшины, Гантрам Быстрый надевает на обнаженную голову парня старый, но надёжный и начищенный до серебристого блеска, шлем.
Сейчас старшему сыну кузнеца надлежало произнести слова благодарности и обета защиты родовичей, те слова, что он сочинил и выучил с помощью старого Ормульфа еще накануне. В горле молодого норега пересохло от волнения, и отрок чужим и неузнаваемым голосом произнёс:
Я битве за дом наш не струшу, поверьте.
Родных и друзей я не выдам врагу.
Тот, кто родовичам жизнью обязан,
Будет всегда начеку.
Вами теперь я мечом опоясан,
На радость роду всему и на слёзы врагу.
Но и кормильцев своих не забуду.
Сеть рыболовную, охотничий лук и соху.
В Хеле туманном
Не место мужчине.
Буду я сильным, отважным и смелым
В тяжёлом труде и смертельном бою.
В том я Одину, мудрому и справедливому
Самую верную клятву даю.
(В.Паутов)
Сигфрёду подают петуха и большой тяжелый нож. Юноша должен отсечь птице голову и вылить из неё кровь на жертвенник у подножия Одина, а тушку передать старому ведуну для предсказания судьбы вновьпосвящённого. И он исполняет этот ритуал, а в это время звучит высокое и мелодичное пение Ормульфа. Старик молитвой подтверждает клятву Сигфрёда роду и Всеотцу. Люди, стоящие в замерших позах, не чувствуют холода, никто не надевает рукавиц. Закончив первую молитву, Ормульф берёт тушку петуха, кладёт на жертвенник, а затем разрезает вдоль жертвенным ножом. Стекающая кровь дымится на морозе, но печень птицы выделяется чистым, незамерзающим розовым комочком. Ормульф Тощий берёт печень петуха левой рукой, а пальцем правой начинает водить по гладкой поверхности, что-то сосредоточенно бормоча себе под нос.
- Тебя, муж Сигфрёд, в грядущей жизни ждёт суровая судьба, но и особое предназначение - живым и с честью выйти из тяжёлых испытаний для будущего блага многих... Так поведал мне Один! - подвёл итог своих изысканий старый ведун. Затем Ормульф стремительно подошёл к священному огню, который истово пылал, освещая всю замершую в зимней ночи округу и бросил щепоть жёлтого порошка. Мгновенно ожившее пламя скакнуло выше головы старика, обдав лицо жаром и мелкими искрами. Какое-то время усердный служитель Одина стоял с закрытыми глазами, нашёптывая благодарственную молитву, а затем уверенно и громко произнёс:
- Один, господин наш верховный, готов говорить с тобою, муж Сигфрёд! Он хочет передать тебе своё откровение. Прими же дар бога, смертный, избранный им для беседы!
Тут ведун Ормульф властно махнул рукой и четверо мужчин: кузнец Хардвин Умелый, братья Готхольд Охотник и Гантрам Быстрый, а так же рыбак Альтман Крепкая Сеть, обступили вновьпосвящённого со всех сторон, ожидая дальнейших команд ведуна. Ормульф Тощий, сняв с пояса заветную фляжку полную чудодейственного грибного настоя, выпоил Сигфрёду половину её содержимого. Немного времени прошло, а глаза избранного богом, начали слезиться и сонно закрываться.
- Пора! - во второй раз махнул рукой старый ведун. И мужчины, подхватив Сигфрёда на руки, положили на длинную плоскую каменную плиту рядом со священным огнём.
- Теперь, смертный, внемли воле Всеотца! - крикнул служитель бога и красивым звонким голосом затянул старый гимн, посвящённый асам. Улавливая знакомую мелодию, Сигфрёд покорно закрыл глаза и постарался отрешиться от всего окружающего. Сын кузнеца ждал гласа Одина. И, наконец, услышал.
- Слушай, смотри и запоминай, муж Сигфрёд! Тебе решать как поступить, увидев это! Но ты не сможешь миновать своего предназначения, даже если заткнёшь уши и крепко зажмуришь глаза. Это - твоё грядущее и твой рок! Я так решил! - как громом прозвучало в ушах засыпающего Сигфрёда.
И юноша увидел и услышал всё, что до него старался донести мудрый и воинственный бог... Большой иссиня-чёрный Ворон с распростёртыми крыльями и Бескрылый Змей, Линнорм... Они трепещутся на стягах, двигаясь как живые, готовые вот-вот сорваться с них и кинуться в гущу сражающихся людей. Массивный, прямо исполинский, зелёный холм... У подножья которого грудятся высокие горы мёртвых тел - люди в блестящей броне и бездыханные лошади. Земля кругом утыкана бесчисленными стрелами... На вершине холма видится человек на лошади: властный, в красном боевом плаще, оттеняющем его чёрную с проседью бороду и такие же чёрные волосы, его сияющие доспехи слепят глаза. Вот он вынимает меч... И страшный кабаний рык наполняет всё пространство, от земли и до самого неба. Величавый всадник, окружённый блистательной конной дружиной стремительно несётся вниз, сметая на своём пути ряды врагов... В уши врывается и надолго застывает там бесконечный гул военных рогов, лязг железа о железо, крики и стоны неисчислимого количества раненных и умирающих воинов... Вот неистово рубится с врагами видный витязь с ямочкой на подбородке, в посечённых во многих местах доспехах, оставшийся один на один с огромной сворой рвущихся к нему недругов...
Удивительно, но меч в его руке говорит, поёт и смеётся... Рыжеволосый воин, утыканный стрелами, в последнем порыве кидается с копьём на врага... Пронизывает им наглого свея-наёмника и падает замертво рядом с телами мёртвых друзей... Израненный богатырь, лицом похожий на властного исполина, ведущего конную лаву с вершины холма, вооружённый секирой бросается на полсотни осмелевших и выбравшихся из плена врагов, на многих из них ещё болтаются обрывки верёвок... Вот и он сам, Сигфрёд. Его руки, одежда, ноги в потёках свежей крови... И горячая, чужая кровь брызгами стынет на лице сына кузнеца... Вот Хомрад с коротким копьём в руках обороняет палатки с раненными...
Кругом царит смерть, ужас, неразбериха и адская бойня... А вот родные края, знакомый взгорок в окружении леса... На земле, поросшей сочной травой, головой на щите лежит тело величавого воина в старых, но добротных доспехах... Широко раскрытые, но неживые глаза неотрывно смотрят в небо... Как же чист и безмятежен их взгляд... До боли знакомыми кажутся черты лица павшего... И огромные, во всю округу, глаза волка, на которых как утренняя роса, блестят слёзы утраты... Заунывный и протяжный в своей безысходности, страшный и отчаянный в своей обречённости, волчий вой... Потом солнце яркое, горячее и слепящее, падает и осколками бьётся о подтаявший лёд, подёрнутый белыми облаками пара... Конское ржание и человеческий прощальный крик... Крик-послание... А дальше, только холод и тьма...
Сигфрёд проснулся так же внезапно как и уснул. Юноша поспешно открыл глаза, всё ещё находясь под угнетающим впечатлением увиденного, от тяжёлых ощущений восприятия которого, хотелось быстрее избавиться. Сигфрёда споро подняли и поставили на ноги.
- Что ты видел? - напряжённо спросил старый ведун
- Смертельную бойню, гибель и кровь многих. Крики умирающих до сих пор стоят у меня в ушах. Ещё я видел себя и брата. И мы оба были там, в этом кровавом аду. На поле сечи встретилось мне много незнакомых людей, мёртвых и живых... В толк не возьму для чего... И ещё я видел солнце, утонувшее в зимнем озере...
О том, что он видел на Заячьем холме, и про странные волчьи глаза, Сигфрёд умолчал, как-будто одноглазый бог попросил его об этом. И может быть в будущем, он даже пожалеет о своей недосказанности, ведь он узнал погибшего воина. Но лучше ничего не знать о своей смерти и принять её достойно, так решил посвящённый в мужи отрок Сигфрёд, старший сын кузнеца Хардвина Умелого.
- Да... Похоже летом опять будет война. Тяжёлая и страшная. Многие сгинут в ней. Многие вернутся калеками. Выжившие не возрадуются, а павшие уйдут в Вальхаллу. Опустеет земля наша. О том и предупреждает нас Всеотец. Таково его напутственное слово - «мужайтесь и боритесь, ибо судьба ваша в ваших же руках!»
Услышав слова старого ведуна, жители Лосиного бора понурили головы и потупили взоры. Никому не хотелось войны и никто не хотел умирать, безвозвратно потерять нажитое. Обстановку разрядил старейшина, Фридхольд Большеголовый. Он шагнул вперёд и зычным голосом возвестил:
- Юный муж Сигфрёд из рода Ворона, отныне тебя нарекаем прозвищем Лесной Ворон. Не осрами родового имени, всегда и везде помни и чти свои корни. Теперь настало время твоего последнего слова, Сигфрёд Лесной Ворон! Что мыслишь делать в будущем и чем займёшься. Может быть, ты, будешь учится какому-либо ремеслу селянина? У нас много чему можно поучиться, чтобы потом своими руками прокормить себя и семью. Слово теперь за тобой, Сигфрёд! Молви же его!
- Отец мой, Хардвин, которого прозывают Умелым и ты старейшина Лосиного бора, мудрый Фридхольд Большеголовый, не невольте меня, ради Одина и Тора! Да, я дал клятву верности роду, как все вы хотели! Но оставьте меня подле ведуна и лекаря-целителя Ормульфа! Я хочу постичь науку целительства и приготовления лекарских снадобий, умение исцелять недуги людей и скота! За эту зиму я многое понял и решил для себя - мой путь не на пашню и не с рыболовной снастью, меня влекут тайны здоровья, распознавания и исцеления недугов и в этом я не могу ничего с собою поделать! Отпустите!!! - взволнованным голосом взмолился Сигфрёд.
- Будь по твоему, мой старший сын, Сигфрёд Лесной Ворон! - ответил ему кузнец Хардвин Умелый. А старый Ормульф добавил: - Ты не сомневайся, уважаемый Хардвин... Я его научу и мечом владеть, и на охоту ходить, лечить людей и скот. Он станет знаменитым человеком, вот попомни моё слово. А ты ведь знаешь, что я слов на ветер не бросаю. Да и не молод уже, а сундук со знаниями нужно же кому-то передать... И после моей смерти снова в этих краях будет ведун и лекарь-целитель.
На том и порешили. Обряд был закончен и участники действа, такой же стройной колонной отправились по домам. Сердце Сигфрёда пело. Теперь он - мужчина, человек опоясанный мечом, а на плече приятной тяжестью ощущаются подарки от односельчан. Такого их количества он никогда не видел и в руках не держал. И сейчас Сигфрёду кажется, будто он не идет по мерзлому снегу, а плывет по воздуху. Его переполняет гордость, никогда еще это чувство не владело им с такой силой. И его брат, Хомрад шагает рядом радостный, и старый добрый, мудрый Ормульф внял мольбам об обучении, всё складывалось как нельзя лучше... Ну чего ещё можно было желать от жизни?!
Благословенный же Йоль только начал своё шествие по земле Скандии, устремившись далеко за пределы Заячьего холма и Лосиного бора, но буквально всем он нёс ощущение надежды на исполнение самых смелых желаний, самой несбыточной мечты, на откровение и помощь светлых богов, теперь с удовольствием посетивших Мидгард, землю неспокойных и всегда озабоченных людей...