Лидия Кобеляцкая
Пасхальный огонёк
Быль
- Мамочка! Как красиво выкрасились яички лоскутками Агашиными! Как радужные!
- Действительно! - залюбовалась Наталья Сергеевна, занятая украшением пасхального стола.
- Мамочка, Агаша говорит, что в старину всегда лоскутками красили. Можно теперь кисточкой написать золотой краской: «X. В.»?
- Конечно, Валя, вот возьми баночку там, только передничек надень...
В полуоткрытую дверь тихо вошла Агафья, неся поднос с яйцами.
- Яички-то понравились? У сельской швеи обрезков я достала. Надо ведь знать, какие обрезки брать; да и уксус должен быть крепкий...
- Да, Агафьюшка, чудесно вышли в этом году, - утешила старушку Наталья Сергеевна, - на удивление.
Агафья кухонной девчонкой попала в дом и в нём выросла, повышаясь в службе, а когда Алексей Александрович ввёл в дом молодую жену, стала Агафья заправлять всем хозяйством в доме, строго следя, чтобы всё было, «как при покойной барыне». Теперь была она почти на покое, сама называя себя, по полноте своей, «неповоротливой», и только по большим праздникам приходила из флигеля присмотреть за порядком.
- Погода разгуливается, - сказал, входя в комнату, муж Натальи Сергеевны. - Вот только, как река, верно, сильно разлилась, как тогда быть!
- Алёша, неужто без Церкви в эту ночь! - огорчённо откликнулась Наталья Сергеевна. - Без освящённого кулича сесть за пасхальный стол! Не нарезать всем освящённого яичка! Не услышать «Христос воскресе» в церкви! Да что ты, Алёша!
- Знаю, знаю, Наташа! Я уж послал Егора узнать, как река и мост...
- Не думаю, чтобы можно было ехать к Заутрене, - говорил чрез несколько минут управляющий. - Егор вернулся - чрез мост проезда нет, пристань размыта. Опасно!
- Карл Карлович, как же мы будем? Из-за ливней жена и у 12 Евангелий не была, и у Плащаницы. Нет, так нельзя. Я ей этого и сказать не могу...
- Тогда рискнуть надо на лодке - на село Красноярово. Я пошлю снова Егора спросить рыбака Степана, всё ли у него исправно, чтобы переправиться на тот берег. Он флотский, половодья не боится.
- Вот и хорошо, пусть Егор скорее... рысью...
Склонялось солнце к западу, когда вернулся Егор. Степан готов, баркас исправлен и даже покрашен. Просит Степан только засветло приехать - грязно спускаться, чтобы праздничных платьев не перепачкать.
Узнав, что мост испорчен и что надо переправляться на лодке, Наталья Сергеевна стала всё для освящения укладывать, с помощью семилетней Вали, в кипарисовый ящик, привезённый с Афона ещё её покойным отцом - куличи, яйца. В отдельную корзинку положили батюшке для пасхального стола... Меньше чем через час вся семья катила по шоссе в ландо. Старая Агафья, в ватной кацавейке и ковровом платке, держала обеими руками поставленный ей на колени кипарисовый ящик.
Влажная, нагретая за день хвоя сосен и елей наполняла благоуханием вечерний воздух. Пахло весенней свежестью, лесным перегноем и молодыми, начинающими набухать почками берёз. От земли клубился лёгкий пар. Ясной была сине-голубая глубина темнеющего уже неба.
Дорога из рощи сворачивала на небольшую поляну и шла к песчаному, довольно высокому обрыву, за которым сверкал простор разлившейся реки. Лошади пошли шагом по вязкой просёлочной дороге, колёса ландо глубоко погружались в глинистую почву. Вскоре экипаж остановился у реки. Степан ждал, предусмотрительно притащив два бревна и положив на них доску: импровизированные мостки вели к баркасу. В «корабле», как в шутку называл свой баркас бывший матрос Степан, сидел уже краснощёкий круглолицый сын его, Митька. Валя, идя впереди и дойдя до конца доски, остановилась в нерешительности: расстояние показалось ей большим. Митька в один миг бросил вёсла, ловко вскочил на брёвна и, как с лёгким пёрышком, оказался с девочкой в лодке.
- Ну, и молодец Митька! Может, и меня с Натальей Сергеевной так перекинешь!
- А нам что! Мы могим. Враз - и в баркас! - весело ответил Митька.
И, действительно, не успела оглянуться Наталья Сергеевна, как и она очутилась в лодке.
Когда Алексей Александрович, без помощи Митьки, оказался в баркасе, Егор осторожно передал ему кипарисовый ящик и корзинку. Агафья одна оставалась стоять, испуганно измеряя взглядом своих подслеповатых глаз пространство между доской и баркасом.
- Не бойся, бабка, не такой груз перекидывали с баржи... В аккурат доставлю... Ножек не промочишь... - балагурил Митька.
Но с располневшей Агафьей дело не обошлось без Егора. Наконец, водворена была и она, и Степан, отвязав цепь от ствола сломанного дерева, стал багром отталкивать «корабль».
Поплыл баркас по ряби волн под сильными и дружными взмахами вёсел к противоположному берегу.
- Только бы к мосту не отнесло, - размышлял вслух Степан, - там из круговорота трудно выбраться... Вишь, Незванка-то наша с Волгой-Матушкой равняться хочет, как надулась. Ты не бойся, матушка, - успокаивал он Наталью Сергеевну, - не с такими водами справлялись. Как на серединку выплывем - значит, одолели реченьку, там мигом на том берегу будем, а пристань-то от села - рукой подать. Нажми-ка, сынок!
Закат бледнел, отражаясь пурпуром в голубых струях реки и стекая расплавленным золотом при взмахе вёсел с их широких лопастей. Ясно возвышались очертания крутых скатов противоположного берега. Медленно спускался вечерний сумрак.
Лишь после долгих усилий удалось Степану и Митьке баркас подвести к полуразрушенной разливом пристани. Одна сторона её была залита водой, и между досками журчало и бурлило быстрое течение реки.
- Враз прибыли! - с удовлетворением заметил Степан. - Ещё немного, и трудненько бы было, в темноте в гору-то лезть! Митька, не раскамашивайся - выгружай!
Благополучно пройдя по скользким и неровным доскам пристани, все вышли на берег. Рады были, что догадливый Степан снабдил их суковатыми палками-дубинками. Подниматься приходилось круто в гору, и ноги скользили и вязли в глинистой красно-бурой слякоти. Рады были путники, когда зашагали уже по ровной шоссейной дороге, ведшей к сельской церкви.
- Точно калики перехожие идём - не устала, Наташа? - спросил жену Алексей Александрович.
- Я так счастлива! Что ты, Алёша! Меня точно крылья несли на гору…
По дороге шли крестьяне и крестьянки с узелками и корзинками в руках, а из окрестных деревень ехали телеги и тарантасы, переполненные празднично одетыми людьми. На церковном дворе парни и подростки расставляли вокруг храма и церковной ограды глиняные плошки с тонкими, свитыми из пакли, поплавками и наливали в них деревянное масло.
Только вошли путники в небольшой палисадник дома священника, как в окне появилась седая голова Матушки, радостно и приветливо им кивавшей.
- Входите, входите, гости дорогие, - говорила она, выйдя на крыльцо, - добро пожаловать! Уже не ждала Вас – как-то Вы чрез реку переправились? Половодье-то какое... А Агафьюшка-то разве не с Вами, аль дома осталась?
- В церковь прямо пошла Агафьюшка... А нас Степан-рыбак перевёз - спасибо ему.
Горница была жарко натоплена. Чисто вымытый пол покрыт был половичками, белыми в синюю полоску. На окнах с кисейными белыми занавесями стояли горшки герани, а пред большим старинным зеркалом, на тумбочке, клетка с канарейкой. Пред Божницей горело пять лампад и стоял аналой с Евангелием. Пред широким турецким диваном стоял круглый стол, и на нём керосиновая лампа...
- Садитесь, отогрейтесь, отдохните, - радостно захлопоталась Матушка, худенькая и старенькая. - Служба-то ещё не так скоро, устали небось... Ящичек-то, корзинку - куда поставить...
- Корзинка, это Вам с батюшкой, разговеться...
- Ах, какие прелести - ну и искусница Вы, Наталья Сергеевна! Какие художества наготовили! Вот у нас какой пасхальный стол будет, - говорила Матушка, вынимая пасхальные яства из корзинки. - А я-то сейчас уж никуда! Правая рука в ревматизме - где тут тесто месить... А яички-то какие - красота!
- Это Валя Вам с батюшкой расписала.
- Вот умница! Обязательно таким яичком с батюшкой похристосуюсь, а потом к иконке привешу - весь год любоваться будем. Пасхальное яичко, если с молитвой похристосуешься - не портится, а только ссохнется, серёдка словно пустая станет. Потом в воду речную такое яичко пускаю...
Вокруг церкви и в притворе празднично одетые, в новых ситцевых юбках и кофтах, с цветными платками на головах, бабы и девки раскладывали куличи, ситные хлебы с изюмом, сырные пасхи, крашеные яйца. Уместился тут и кипарисовый ящик. Церковь была уже полна. Чинно и спокойно, не торопясь, становились в очередь крестьяне и крестьянки пред свечным ящиком.
Пожилой степенный староста, с длинной седой бородой, в чёрном зипуне поверх синей кумачовой рубахи, мерно принимал одной рукой медяки, бросая в тут же стоящую железную коробку, а другой протягивал свечи. Встал в очередь и Алексей Александрович, а Наталья Сергеевна с Валей прошли на правый клирос. Валя старалась прислушиваться и не пропускать слова из того, что читал звонким голосом молодой послушник соседнего монастыря, стоя у плащаницы. Близилась уже служба...
Всё потом слилось для Вали во что-то прекрасное, дивное, невыразимое... Колыхание хоругвей... Иконы на вышитых белых полотенцах в руках крестьян... Крестный ход вокруг храма с зажжёнными свечами, в тёмную ночь... Перезвоны и переливы колоколов в важном весеннем воздухе, наполненном медвяным благоуханием вишнёвых и яблоневых деревьев, растущих в церковной ограде и вокруг дома священника... Тёмно-синий бархат неба, сверкающий бесчисленными звёздами... Переполненная народом паперть... Глаза всех, устремлённые на закрытую дверь храма... Первое батюшкино «Христос воскресе» - и ответное «Воистину воскресе» народа...
Валя подняла глаза на мать и встретилась с её глазами, полными слёз...
- Мамочка, как хорошо, что мы в Церкви! Христос воскресе!
- Воистину воскресе!
Когда отошла служба, и выходили из церкви, к Алексею Александровичу подошел Степан. Похристосовались, а потом он сказал:
- Потёмки сейчас - как-то Вам добираться до реки. Трофим, приятель мой вас в тарантасе довезёт, а то барыня с барышней устамши…
- Вот отлично! А Агафья где - не видать её!
- А она уже в тарантасе сидит, с ящиком-то.
- Ну, вот и хорошо. Теперь в фонарике огонёк засветим - пасхальный огонёк. Валя, прикрой ладонью свечу, чтобы не задуло.
Припасён был большой железный фонарь. Зажгла от всех трёх свечей Наталья Сергеевна в нём восковую свечу. «Слава Богу, - говорила она, крестясь и закрывая дверцу. - Будем и в этом году иметь в доме пасхальный огонёк — радость и благодать для всех живущих в нём...».
Пошли к тарантасу. Едва уместились в нём. Низкорослая лошадёнка Трофима с трудом тащила его по едва начинающей просыхать дороге. Ещё трепетали в весенней тишине переливы колоколов. Сияла ещё церковь огнями, и толпа вокруг неё светилась от свечей в руках верующих. Колыхалось, дымясь и золотя стены храма, пламя плошек. И тут же вились уже гирлянды, мерцающие огоньками, по дорогам от храма.
- Мамочка, как хорошо! - не выдержала опять Валя. - Точно ангелы разносят по свету благую весть о воскресшем Христе, - говорила она, прижимаясь лицом к руке матери.
Вот и пристань. В темноте ночи едва вырисовывается силуэт баркаса.
- Христос воскресе! - раздаётся оттуда сильный молодой голос Митьки, успевшего пешком прийти из церкви.
- Воистину воскресе, - в один голос отвечают ему все из тарантаса.
Степан подтянул с помощью сына «корабль» ближе к доскам пристани, зажёг на носу большой фонарь, и при свете его осторожно стали спускаться к баркасу путники.
- По первой - ящичек с куличами и фонариком, - распоряжался Степан. - Не сумлевайтесь, в порядке доставим.
Ловко, несмотря на то, что баркас колебался под ногами, в полутьме обхватил он обеими руками ящик и осторожно поставил его на корме.
- Теперича барыня с барышней - осторожно, не оступитесь... Ну, и ладно же Вы, барин - словно моряк! Ну, Митюха, теперь Агафье пособи.
Но только тучная и грузная Агафья подошла к баркасу - затрещала под её ногами доска.
- Полегче, бабка! - встревожился Митька. - Эдак в трясину уйдёшь, по глотку ведь здесь - кто тебя вытянет?
- Небось, паренёк, не уйду в пучину, - спокойно отвечала Агафья. - Не толкай, пожди маленько, я сейчас, - кряхтя, говорила Агафья.
- Да ну, бабка! Не рассусоливайся! Вот тебе моя рука - хватай!
Агафья поймала руку Степана, но второпях, сделав неосторожный шаг, ступила не на середину баркаса, а на борт. Зацепившись ногой за уключину, она всей тяжестью упала на Степана. Баркас сильно накренился, едва не зачерпнув воду бортом. Валя вскрикнула от страха и закрыла лицо руками. Наталья Сергеевна с мужем встали, чтобы поддержать Степана и перепугавшуюся теперь на смерть Агафью...
Никто не заметил, как кипарисовый ящик соскользнул с кормы в воду и понёсся по течению реки!
- Глядит-ко! Поплыл, поплыл! – закричал вдруг с пристани Митька.
Его прерывающейся от волнения голос заставил всех вздрогнуть и приподняться с мест. Один Степан остался невозмутим.
- Да что ты, рехнулся, - прикрикнул он на Митьку, не поворачивая головы. - В Светлый праздник зря орёшь, пугаешь…
- Поплыл... Вон куда занесло! - продолжать вопить Митька. - Ящик с фонарём!
Все впились глазами в темноту реки - даже Агафья, ещё едва приходящая в себя после падения. Темнота скрывала очертания ящика, и лишь огонёк, слабо мерцающий, показывал, что ящик, действительно, плыл по реке, уносимый вдаль.
Первый пришёл в себя Степан.
- Не сумлевайтесь, барыня! Мы с Митькой догоним его - выловим. Ладно, что не перевернулся, не утоп, а раз поплыл, мы в раз около будем... Митька, живо, за вёсла!
Агафья, поняв, что она причина того, что ящик соскользнул в воду, схватилась за голову, заохала, застонала.
- Грех какой, - причитала она. - Ни в жисть такого не было. Грешна, видно, стала. Освященные куличи с огоньком пасхальным в воду опрокинула - раззева я, раззева. За грехи-то, за грехи! Господи, смилуйся! Не оставь нас без огонька пасхального! Наталья Сергеевна, простите меня, грешную, виновата, виновата... Ах, ах...
- Бабка, не скули! - сердито оборвал её Степан. - Благодари Бога, что сама не утопла и всех в воду не опрокинула. А вот, чтобы помолиться - помолись, чтобы Господь помог нам с Митькой догнать огонёк. Молчи и молись, бабка - Господь услышит. Митюха - дружней!
Началась погоня. Тяжёлый баркас, нагруженный шестью людьми - и лёгкий кипарисовый ящик, нёсшийся по течению...
- Кажись, трудненько будет... Сваи-то моста близко, - вслух размышлял Степан. - Под него нельзя - затор! И ящик далеко уже! Митюха, бодрей!
Огонёк мелькал всё слабее. Как ни всматривалась в него Наталья Сергеевна - исчезал он из глаз.
- Туман что ли? - продолжал размышлять Степан. - Под какую же сваю его понесло?
- Мама, огонёк погас? Или фонарь в воду упал? - допытывала взволнованная, потрясённая Валя.
- Нет, девочка, фонарь на крючке, не упадёт. Молись Боженьке...
Баркас пошёл быстрее, под дружными и сильными ударами вёсел. Бледнеть стало на востоке небо, и уже видны были вдали очертания полуразрушенного моста.
- Митюха, оглянись, може, ящик к берегу понесло? А то обгоним, всё зря будет...
Митюха стал озираться и внимательно вглядываться, но предрассветный туман заволакивал всё кругом.
- Не видать, батька, - отвечал он отцу.
Валя сидела - ни жива, ни мертва. Глядела и она во все глаза - исчез пасхальный огонёк! Сердечко её болезненно сжалось. Неужели не найдут, не настигнут ящика, и останутся они без огонька, без освящённых яичек и кулича... Неужели они все такие грешные, как сказала Агафья? Как умела - просила она Воскресшего Христа помочь им найти ящик, не наказывать так больно в эту святую ночь...
- Держи весло налево! - раздался приказ Степана. - К берегу повернём!
Внезапно, неожиданно для всех, огонёк стал ясно и отчётливо виден. Пламя его, колеблясь, бросало яркие отблески в воду.
- Что за притча! - изумлялся вслух Степан. - Ящик словно на якорь стал! Не плывёт, словно руки его какие держат... Это не быки свай - вон они ещё где! Невдомёк мне! Что за чудо!
- Мель, может, какая, - высказал предположение Алексей Александрович.
- Сичас обсмотрим, пошукаем. Ладно, что дальше не несёт; а то куда бы мы за ним – мост-то на носу! Чудо, да и только, - недоумевал радостно Степан.
Несколько сильных взмахов вёсел, и баркас был уже у места, где тихо качался на воде кипарисовый ящик.
- Митюха, держи корабль, а я в миг притяну беглеца.
Осторожно, стараясь не раскачивать баркас, стал Степан багром ловить за поручни ящик.
- Только бы не перевернулся теперь ящик, - шептала Наталья Сергеевна. Валя впилась ей в руку, не переводя дыхания. Её сердечко торжествовало, но не смело ещё окончательно поверить в свершившееся чудо.
Степан уверенно продолжал своё дело. Медленно подтягивался ящик к борту баркаса.
- Ну, Митюха - бери багор, а одним веслом тормози. Теперь надоть разом...
И, отдав сыну багор, сильным и быстрым движением он, наклонившись, обеими руками поднял из воды ящик со стоящим на нём фонарём. С торжествующим видом поставил он его на скамейку перед Натальей Сергеевной.
- Вот, барынька, ящичек Ваш плавучий! В целости, в сохранности, и с огоньком пасхальным. Только стёклышко закоптело. Да, смотрите — от свечи-то огарок малый! Ещё бы малость — заглох бы. Заменить скорее надоть...
Наталья Сергеевна, со слезами умиления на глазах, спешила найти запасную свечу, чтобы не дать погаснуть драгоценному, святому огню. Валя сосредоточенно ей помогала. Она ещё не пришла в себя от пережитого, испол-ненная какого-то неведомого ей чувства.
Умиротворённо шептала про себя Агафья:
- Спас меня Господь от греха - в жисть бы себе не простила. И огонёк не погас, и свящёное всё цело. - Широким крестом крестилась старуха. - Не даром на Афоне выделан он - с молитвой, с благословением. Святое и в огне не горит, и в воде не тонет! Господи, милостив буди нам грешным!
- А я должон посмотреть - что это ящик не пускало! - допытывался Степан. - Чтой-то его держало, к сваям не подпускало!
Он осторожно направил баркас к тому месту, откуда только что оттаскивал ящик. Нос «корабля» ударился обо что-то твёрдое.
- Держись, Митюха! Тормози - я с носу пошукаю, може, багром прощупаю...
- Смотрите, люди добрые, - раздался чрез несколько мгновений его голос. - Плот перевёрнутый - и чаво тут нет!
Он стал тыкать в разные нанесённые половодьем предметы.
- И брёвна тут, и деревья, и дребедень всякая - а поверх, глядит-ко - лодка вверх днищем! Вот - история! Вот и Незванка наша! Чего себе не забрала. И смотрите, люди добрые: тут, значит, затор, а рядышком – вертун-то какой! Ведь, если бы ящичек саженью ошибся, в проливчик попал - пропало! Вот уж истинно Бог помог - как бы рукой задержал ящичек: сажень - и пропало! Глядит-ко!
Степан, не на шутку разгорячённый и возбуждённый, схватил доску и бросил её:
- Вот я на пробу!
При розовом свете загоравшейся зари все видели, как «проба», крутясь, понеслась к сваям, какая бы сила могла её сейчас удержать!
- Мамочка! - ласкалась к матери умилённая Валя. - Мамочка, это ведь и есть то, что называется «чудо» - правда? Мы помолились - и Боженька нам помог! Ты тоже молилась, мамочка?
Наталья Сергеевна молча обняла и поцеловала девочку. Прижавшись друг к другу, продолжали они путь.
- Ну, Митюха, гаси фонарь на носу, - переходил в деловой тон Степан. - Божий день наступил. Поворачивай назад. Айда к берегу - домой! Егор наверное вовсю храпит, заждался...
Но Егор не спал. Он стоял на берегу.
- Христос воскресе! - закричали ему все с баркаса.
- Воистину воскресе, - отвечал он. - Наконец то! А я думаю, не беда ли какая, или Степан запамятовал, где Осиновка. Где ты шаландался, взад и вперёд ходил?
- А вот ты эту кралю спроси, - отшучивался довольный Степан, мотнув головой на Агафью. - Она скажет, что и почему. А теперь подсоби-ка сойти на мостки... А Агафью будешь выгружать - осторожнее, ненадёжна она.
По быстро несущей свои полные воды Незванке переливались первые лучи восходящего солнца. Отдалённые перезвоны колоколов сельской церкви трепетали в утреннем воздухе. Капельки росинок, как звёздочки, падали с веток близ растущих деревьев на начинающую зеленеть траву. Ни облачка на бледно-бирюзовом небе...
Медленно, осторожно шла Наталья Сергеевна по шатающимся мосткам, счастливая, радостная. В руках у неё был фонарь, и в нём тихо колебалось бледно-золотое пламя пасхального огонька. Валя не спускала с него глаз. Каким-то «своим» чувствовала она его, и говорил он ей сейчас так много, как никому из взрослых...
("Православная Русь", 1954 г., № 8)