4. Паричи и паричане

Валерий Хатовский
               
Тут я бы хотел рассказать о некоторых событиях жизни всей нашей большой семьи. Ведь жизнь еврейского населения России в какой-то степени описана такими талантливыми писателями, как Шолом-Алейхем, Шолом Аш, Перец, Бялик, а также Чеховым, Горьким и другими. Возможно, будь я в своё время пограмотнее, записывал бы виденное и слышанное, мои дневники со временем привлекли бы внимание писателей. Из этих записей могло бы получиться интересное описание быта, традиций (хороших и диких) в жизни тех времён. Жаль.
   Районный (волостной - в царское время) центр Паричи. Жителей предположительно 10 тысяч. Еврейского населения процентов 80, но часть города в районе Мещанской улицы, рядом с нами,  была заселена в основном русскими.
Напротив нас жила Чайкова, очень благородная женщина, муж её был врачом, но я его не знал, он  давно умер.  Дом Чайковой – один из двух каменных домов в местечке. За их домом  пожарная команда, там бессменно дежурил пожарник Хаим-Рувим, он и жил там со своим многочисленным семейством. По совместительству – сапожник. В ту же сторону 2 синагоги, дом лесопромышленника Паеса, , затем – базар со  множеством  торговых рядов, 2 аптеки, чайные и прочее. Напротив Паеса  дом крупного лесопромышленник Горелика , затем большой дом Шкловских. Шкловские имели свой пароход, который курсировал от Бобруйска до Паричей и дальше до впадения Березины в в Днепр. Всего по Березине ходило да 1917 года два парохода. Семья Шкловских была зажиточная, очень интеллигентная, сын его был женат на нашей двоюродной сестре.
      Дорожное покрытие улиц – песчаное, только одна-две улицы имели деревянный настил, и то – частично. Весной и осенью - грязь непролазная. Главное место для гуляния – от базара до дубовой рощи, имения помещика Пущина. С улыбкой вспоминаю ежевечернее развлечение – стар и млад , матери с детьми на руках, другие держатся за юбки матери или бабушки , все спешат к реке встретить пароход. Услышав гудок, бросают невыдоенную корову, козу, оставляют уток, незагнанных кур и т.п.
Все должны встретить пароход. Для чего? – просто так, людей посмотреть, себя показать. Кто какую обновку купил в Бобруйске, кто к кому приехал в гости. Тем паче , если приехал незнакомый – сразу человек 20-30 сопровождают его. Драка из-за того, кто первый ухватится за его ручную кладь, чтобы бесплатно отнести, показать дорогу, отвести куда надо.
   Местные парни, купив новый костюм и даже калоши летом в жару  приоденутся на пароходе и в обновке шагают по палубе, сходят на берег, все имеют возможность посмотреть и, конечно, долго об этом говорить.  Калоши обсуждались как что-то значительное.
Два велосипеда было в Паричах. Новый – у Глитмана, и старый, поломанный у мастера-механика Ионы. Как мы завидовали им!
    Большое удовольствие получали , слушая , как играет сын врача Гольдзикевича и сыновья  Вайнбергов (в том числе Зелик, мой друг). Часами толпа стояла на улице ,  слушали их музыку. Редко из Бобруйска приезжали труппы актёров, и в помещении сарая пожарного депо ставился спектакль. Была и местная любительская труппа. В субботу играли в крокет, лапту и другие игры, это – в семействах лесопромышленников. Богатыми считались шесть семейств, у некоторых, по слухам,   в швейцарских банках было по 600 – 900 тысяч рублей. У них был штат приказчиков. заготовителей, сплавщиков и возчиков (эти работали сезонно). С весны до осени шел сплав, плоты плыли по Березине, потом по Днепру до Екатеринослава (Днепропетровска), то есть до порогов. Нам было диковинно слышать, что там, на Украине дрова продаются на вес (на пуды!) Непонятная сказка.
   В 21-23 года парни женились, девушки выходили замуж. Местные – знакомы были с детства , редко по сватовству. Соблюдались клановые традиции, то есть извозчики роднились с извозчиками, сапожники с сапожниками, портные с портными. Простой торговый люд старался примкнуть к «знати».  Низкие ступени сословной лестницы – извозчики, сапожники, мелкие торговцы стремились подняться выше. И, бывало, извозчики  сватались к более зажиточным, также и сапожники. А породниться с сапожниками – это самое последнее дело. Позорно. В роду у моей мамы были раввины (духовенство). А отец – выходец из горских евреев, выселенных когда-то с Кавказа за участие в восстании Шамиля. Он пахал землю, занимался садоводством. Специальности не имел никакой,  но сколотить 200-300 рублей, чтобы обзавестись стадом в 12 и более коров было, по-видимому,  не так уже сложно. Кредит можно было взять под честное слово.   
   Помню процесс «Дело Бейлиса» в 1912 году, еврея-рабочего кирпичного завода обвинили в ритуальном убийстве христианского мальчика. Был шумный процесс, съехались лучшие защитники со всего мира. Бейлиса оправдали, нашли истинного  убийцу – это была его пьяница-мать. Оправдали всё еврейство. Помню в каком страхе мы жили. Синагоги были полны молящимися, даже дома боялись громко говорить, страх смерти висел над нами. Готовились к обороне, возчики заготовили оглобли, мельники – топоры, сапожники-ножи. Мы приготовили дубовые колья с толстыми концами, каждый думал,  как бы подороже продать свою жизнь.
 Ведь погромщиков поддерживала царская власть. Правда, пристав был человек лояльный, но ведь пристав же! Жители ближайших деревень были закреплены за улицами - кому где грабить, ломать магазины, бить окна, рвать перины… Кто пережил бандитизм во время гражданской войны и еврейскую резню, тот поймёт.
   Вдруг чудо, Бейлиса оправдали, радости нет конца. Кто-то-то из соседей опечален, но многие радуются вместе с нами, поздравляют. И вот является один крестьянин из деревни Козловка,  Аниська его звали, ставит на стол штоф водки и говорит отцу: Брат Гилер, у меня сегодня праздник, давай будем пить!  Отец удивился – он знал, что Аниська – бедняк из бедняков, детей уйма, часто подыхала лошадь. Папа его выручал, давал взаймы 15-20 рублей купить лошадь. Ведь не запашешь во-время – без хлеба будешь, помрёшь с голоду!
   На вопрос, что за праздник? - следует ответ: «Бейлиса оправдали!». Отец ему – ты-то причем, это – мой праздник! Тот как закричит, стукнул по столу, стаканы полетели, только штоф устоял: Как это твой! Я был закреплён на твоей улице грабить, теперь избавлен от этого! Ты же мой лучший друг, сколько раз спасал от голода! Как же это так… Еле успокоили.
   Такие бедняки, в том числе и русские, получали от отца бескорыстную помощь. Меня знали в окрестных деревнях, стоило сказать, что я "Гилерович", как принимали доброжелательно. Часто мне помогали в пути, когда работал в извозе в 1914-1917 годах. Поэтому меня, малыша, приняли в бригаду плотников в 1915-1917 годах, уважали отца, но и мою подвижность, трудолюбие, честность, взаимовыручку.
   Я помню моих бабушку и дедушку из местечка Щедрин, что в 12 верстах от Паричей.
Бабушку, то есть мать моей мамы Рохлы. ПРаздник для меня был большой, когда разрешали мне "сбегать" в гости к ним. Это бывало в летнее время, занятия в хедере до 12-13 часов, работы большой нет - коровы на пвстбище, пьют из реки. Доит коров русская женщина - евреям запрещено по ритуалу работать в субботу.А пригоняют коров из стада поздно вечером.
   Я пускался бежать, думаю, что часа через 2-3 я был у дедушки. Но если я опоздаю, не успею до того, как зажгут свечи - не попадись дедушке на глаза, крепко накажет. Я ухитрялся залезть в сад со стороны улицы, которая называлась Гуменной, и поглядывал во двор, дожидался пока дедушка уйдёт в синагогу на вечернюю молитву. Если бабушка меня заметит, тодаёт знак спрятаться до утра в сарае, принесет покушать. Утром же захожу к ним, говорю, что вечером пришел прямо к тёте Риве Беркович, сестре моей мамы, и теперь пришел к дедушке.В общем, обманывал. А что делать? Зато от дедушки ни на шаг.
   Но бабушка была - душа человек, добрая-добрая! Умерла она в 20-х годах, вернее, вскоре после революции.