Глава 2. Тина
Тина не так уж далеко отставала от Роберта по своему потенциалу – это, как воодушевляло его, так и печалило. Он, довольно ясно уже осознавал, что разбег её и не такой уж высокий жизненный полет вскорости упрется естественным образом в то, что он называл «долгом и предназначением» женщины на этой грешной земле.
- Ну, сколько ещё лет сможет она уделить восхождению вверх и заполнению той самой пустоты, которая его так восхищала и воодушествляла, одновременно, - примерно так рассуждал он всякий раз, пока, наконец, не решился действовать. И вовсе не оттого, что она могла выбыть из его программы, влюбившись или заинтересовавшись чем-либо страстно. Он этого не боялся совсем – он знал, более того, был твердо уверен, что она ждет его «наступления». И он подспудно осознавал, что это ожидание лишь только увеличивает вероятность того, что она не встретит его в штыки.
Как то, в одном из разговоров с Робертом, зашел разговор о красоте. Мы шли по аллее, наперебой находя и указывая друг другу, то необычное дерево, то тучку причудливой формы, то наперебой составляя, каждый – свой, ряд красавиц из наших старшеклассниц:
- Роби, ты и взаправду считаешь Тину первой красавицей?
- Смешной ты, Ян и смешные вопросы задаешь – у меня, порой, даже ощущение создается, что, разговаривая с тобой, я как будто разговариваю с младшим школьником.
- Что же смешного в моем вопросе?
- Прости, смешон, собственно, не сам вопрос, а его подтекст – понимаешь ли, полагаю, и это всеобщее заблуждение, не только тебя, но и всех ребят класса в отношении девчонок – судить о них, в первую очередь, по их красоте. Но, это же, все равно, как ставить телегу впереди лошади – ну, разве это не понятно. Мне даже пришлось создать по этому поводу свою теорию.
- И о чем же, она?
- Собственно, она является лишь частным случаем всеобщей красоты, и посвящена конкретно – человеку.
Я даже остановился в растерянности – и оттого, что меня сравнили, только что, с младшим школьником, и большей частью оттого, что я, оказывается, так мало знаю о красоте. Роберт, словно угадав причину моего смущения, примирительно произнес, похлопывая меня по плечу:
- Не отчаивайся, дружище! Это, всего лишь, издержки возраста, твоего нежного возраста – понимаешь, в нем все понятие о красоте сводится только к внешней красоте той или иной старшеклассницы, а если более точно – к смазливости её лица. И ты знаешь – некоторым даже удается надолго застрять в этом возрасте, и как ни странно – многие даже радуются тому, что рядом с ним красавица! Но, потом, как правило, разочаровываются, так и не понимая: «откуда прилетело».
- Можно подумать, что мы, с тобой не одного возраста, - недовольно буркнул я, но мое любопытство, все же, оказалось выше амбиций, - давай – повествуй, о своей теории! Кстати, как она называется?
- Очень просто: «Теория красивых», кстати – это, как я уже сказал прежде, всего лишь, частный случай Общей теории красоты. Однако, несмотря на её частность, в ней немало, в свою очередь, выводов и даже парадоксов.
- ???
Да, да! Ну, например: «Парадокс дурнушек»
- Роби, мне кажется, ты уходишь в дебри – давай, мы о дурнушках поговорим потом.
- Ладно, Ладно! Я вижу, ты тоже неравнодушен к Тине, вернее к её смазливости.
- А ты, будто бы видишь в ней нечто совсем иное.
- Разумеется! К твоему сведению, в классе Тина не самая красивая.
- Тогда отчего же ты занят именно ей, одной.
- Уж, не ревнуешь ли ты меня, к ней, брат?! – воскликнул Роберт, застыв в изумленной позе, - так нам, с тобой еще очень рано думать о серьезных отношениях – мы еще сами, как бочки пустые гремим.
Мы присели на скамеечку в тени акации и Роберт взял меня за пуговицу – он всегда делал так. когда надо было кому-то, что-то растолковывать.
- Пойми, Ян, красота внешняя, уж тем более смазливость – последнее, что надо рассматривать в девушке, выбирая.
- Даааааа!? – как бы передразнивая, воскликнул я, - слышал, слышал – «скрасивого лица воду не пить» и все такое прочее.
- Зря смеешься, понимаю, ты еще в шорах набивших оскомину истин, готов ими сыпать, не понимая их суть!
- А что, разве не прав был Достоевский, говоря словами своего героя, что: «Красота спасет мир»
- Так кто произносит сие - Ипполит Терентьев – этому юноше всего 18, почти как и нам. А Достоевский писал о духовной красоте, о красоте души, да и князь говорил о ней, как о сумме нравственных качеств «положительно прекрасного человека»
- И что же, по-твоему - в Тине, это все есть?!
- Увы, мой капрал, в ней этого, я пока не видал! – чуть не хохоча, почти воскликнул Роберт.
- Что же, - почти смирившись, произнес я, - похоже, она из твоей теории – там она «самая-самая». Чем же тогда, в ней тебя привлекло?
- Не поверишь – её пустота.
- Иди, ты! В нашем классе довольно пустых. Нет, брат – ты темнишь.
- Нет, уволь – не темню! Вот ты мне ответь – если женщину мы будем строить как здание, что положим в основу?
- Пустоту!? – и я засмеялся, - на пустоте ничего не стоит!
- Нееееееет, пустота – это то, что нам надо будет заполнить, когда здание выстроим мы.
- Идет – тогда сам говори.
- Легкость, пожалуй, и простота – они всем хороводят.
- Ну, а потом?
- Пожалуй, веселость – она будет в моде при всякой погоде.
- Допустим, до окон дошли, что там будем ставить?
- Ум, и причем – лишь природный. Он, как стекло – свет впустит днем в дом, а в ночи, маяком, будет светить всем прохожим.
- Ну, а крыша?
- А вот крыша, уже – красота!
- Роб, ты запутал меня! Кто же, Тина, чем так прельстила тебя она?
- Недогадлив ты, Ян – Тина – как дом, коль добротно все в нем, его прочна основа, окна, как праздник глядят, и пусть крыша у неких девчонок и более краше, да только не годен их дом – там осядет, или будет жить темно в нем. Да и хлама в них уже нанесли выше крыши. А Тина пуста – ждет, хозяин, что в дом принесет, все разложит, всему ряд подаст, перечить не будет, и умом своим, словно светом, поможет, рассудит.
- Интересная твоя теория, Роб, - после некоторого раздумья только и промолвил я, обращая его внимание на проходящих мимо девушек, - погляди сколько красивых – и как разглядеть в них дом?!
- Вот та – крышу лишь красит, не заботясь ни о чем другом, - промолвил вяло Роб, с упрямым видом знатока, - а та – дурнушка, что в берете, но уверен – у неё муж умён, как слон, да и сама она – умна. Как сыры в масле, катаются, что он, и что она.
С этого дня, половина моего внимания, отдаваемого школе была посвящена только Тине, а вторая половина – Роберту. И он этого заслуживал. Но, Тине я завидовал больше, чем себе, потому что никак не мог решить: «А какой же, тогда, мой дом?»
(продолжение следует)