Лидия Кобеляцкая
ПОЖАР В ГОРАХ
Наш открытый автомобиль, словно скользя, бесшумно нёсся в ночь на 26 августа по гладкому асфальту шестьдесят шестой дороги, через огромные, безводные, безлюдные, казавшиеся бесконечными пространства Мохавской пустыни.
На светлом, безоблачном, зеленовато-синем куполе неба сияли, сверкая, яркие звёзды; полная луна, заливая своим серебристым светом глубокие провалы иссохших озёр и выжженную палящими лучами солнца растительность пустыни, превращала её в заснувший заледенелый сад из волшебной сказки.
Застывший, прозрачный, прохладный воздух был напоен пряным ароматом бледно-голубых, похожих на незабудки, мелких цветов, раскрывшихся в ночной свежести на колючих тернистых, без листьев, низкорослых кустарниках.
Откинувшись на мягкие и удобные подушки машины, я отдалась созерцанию пустыни, наблюдая за тенями, отбрасываемыми особой породой кактусов, в изобилии растущих на этой бесплодной, сухой, каменистой почве.
Каждый раз останавливают они моё внимание своими толстыми, точно набитыми войлоком, стволами, напоминающими, особенно издали, старинные дедовские, мягкие, с высокой спинкой, удобные кабинетные кресла, точно расставленные заботливой рукой по огромному амфитеатру пустыни. Те же из них, возраст которых перешёл за пятьдесят лет - величественны как троны и, кажется, ждут не дождутся, когда взойдут на них зачарованные принцы и короли...
- Как безмолвна, мертва и тиха пустыня, - прервала моё созерцание сидевшая около меня дама, первый раз пересекавшая пустыню.
- Эта пустыня мертва?! - возразила я. - Днём она под палящими лучами солнца спит, а ночью просыпается и живёт своей особой жизнью. Её безмолвие и тишина только кажущиеся.
Я попросила мужа замедлить ход автомобиля.
- Прислушайтесь и внимательно смотрите по сторонам дороги... Под каждым пучком колючей сухой травы, под каждым кустом, под каждой его, с пожелтевшими листьями, веткой - живёт, прыгая, двигаясь и летая, «население» пустыни... Смотрите, вот в холодном серебре лунных лучей порхают огромные ночные бабочки. Слышите, как поют свой торжественный гимн ночи цикады? Смотрите, как, стремительно летая, стрекочут иерусалимские крикеты! Как кружатся в воздухе облака разных величин мошек! Эти шорохи, правда, едва слышны, заглушенные ходом машины. А чьи это быстрые движения у края дороги? Это скользят длинные, с лентообразными хвостами, ящерицы... А там шевелятся, лениво передвигая короткими ножками, черепахи. Нашу дорогу то и дело перебегают, с одной стороны на другую, разные мелкие зверьки... Видите!? Один из них сейчас чуть не попал под колёса автомобиля! А там, на «троне» кактуса, что «стоит» - т.е. растёт по левую сторону дороги, расселась меж его колючих, острых игл целая стайка маленьких пичужек, прилетевших, вероятно, из окрестных гор на охоту за насекомыми...
- А там, впереди - на другом высоком кактусе - уже не «пичужки», а большие чёрные птицы... Смотрите, смотрите, как одна из них стремительно слетела вниз... Слышите жалобный писк, будто плач! Это она поймала, верно, земляную крысу или другого какого зверька себе на ужин...
- Вы убедились теперь, что пустыня не мертва? Весь её маленький мирок живёт, волнуется, страдает, поёт, плачет, радуется и развлекается по-своему в этом серебристом очаровании ночи...
- Но лишь только забрезжит лёгкий первый свет утра, всё это скроется - кто куда! Зверьки уйдут в глубоко вырытые под стволами кактусов норки, насекомые находят себе убежище под тенью сочных, прохладных даже в зной, толстых листьев кактусов, а прилетевшие на ночную охоту птицы возвратятся в горы...
Вдруг откуда-то издалека донёсся протяжный жалобный, не то вой, не то лай...
С правой стороны дороги, совсем близко от нас, ответил как эхо другой, ещё более пронзительный.
- Кто это так ужасно воет? - спросила, стараясь быть спокойной, но не без дрожи в голосе, моя спутница.
- Это те, о которых я забыла Вам сказать. Вот они сами и постарались исправить моё невнимание к их пребыванию в пустыне. Это койоты - дикие собаки, местные шакалы.
- Ой, как страшно! - прошептала моя спутница. - Попросите, пожалуйста, Вашего мужа ускорить ход машины. Шакалы... и так близко от нас, а Вы ещё шутите... смеётесь, - с упрёком заметила она.
Автомобиль снова понёсся в серебристую даль ночи...
Через некоторое время на востоке заалели первые полосы зари.
По начинавшему светлеть небу, на фоне ещё продолжавших сверкать звёзд, протянулись нежные лёгкие перистые облака, окрашенные во всевозможные оттенки тонов. Невидимые, находящиеся ещё за горизонтом лучи восходящего солнца, отражали на них всю симфонию небесных красок! Под этим ярким многоцветным куполом неба сразу утратила своё «серебристное», призрачное очарование пустыня, став тусклой, серой, с оголёнными выступами острых камней, щебня и пыли, обильно покрывающей всю её высохшую растительность. Меня всегда поражал, когда, как сегодня, во время полнолуния я пересекала её необозримые пространства, этот контраст! Печальной, неприглядной и неприкрашенной действительностью внезапно становится «феерия ночи», созданная лишь игрою лунных лучей! Это навевает на меня всегда печальные мысли о многом и многом... земном.
С первыми лучами солнца вся живность пустыни стала замолкать, прятаться и скрываться...
Первыми прекратили свои рулады цикады; угомонились иерусалимские крикеты, а ночные бабочки, ослеплённые светом дня, беспомощно и жалко свернув свои яркие крылышки, падали кто куда - на сухую траву, на голые камни, на асфальт дороги, липли к стёклам автомобиля... Вероятно, только немногим, предусмотрительным и не увлекающимся, удалось зацепиться мохнатыми ножками под широкие листья кактусов и тем спасти свою жизнь в их прохладной тени - большинство стало жертвами своего желания веселиться и порхать до зари!
Суетливо перепрыгивая с кустарника на кустарник и чирикая во все свои птичьи голоса, упорхнули, соединяясь в небольшие стаи, пичужки.
Забавно было наблюдать, как, перед тем как улететь в направлении видневшихся вдали силуэтов гор, чёрные птицы, сидя на кактусах, тихо посвистывая, хлопали крыльями, поворачивая головы то в одну сторону, то в другую, словно обсуждая свои текущие дела!
Это, буквально, была конференция птиц! Время от времени какая-нибудь из них, по-видимому, недовольная вынесенной общим собранием «резолюцией», резко крикнув - отлетала на соседний кактус и там, уныло опустив клюв, вероятно, не без горечи, предавалась в одиночестве размышлению о «птичьей» несправедливости!
Но вот взошло на бледно золотом востоке яркое солнце... Чёрные птицы, почти мгновенно прервав свои «дебаты», молчаливо поднялись и полетели одна за другой, медленно махая крыльями. Маленькие зверьки пустыни тоже без промедления скрылись в свои убежища, и лишь длинные ящерицы, не стесняясь, растягивались и разлетались, как купальщицы на пляже океана, на плоских серых камнях, надеясь, вероятно, прогреть свою холодную кровь тёплыми, утренними лучами солнца. Их лежание продолжалось, однако, очень короткое время, и от жары они ускользали в глубокие расщелины камней.
Когда золотое солнце поднялось над пустыней - та была уже действительно безмолвной...
Лучи солнца стали и нас сильно подпекать, несмотря на аппарат для охлаждения воздуха. Пришлось закрыть верх автомобиля, тем более, что свежий бриз утра превратился постепенно в жгуче-раскалённый вихрь пустыни, поднимая облака пыли.
Быстро миновав Викторвилл, город на высоте 2715 фут., центр сельского хозяйства большой равнины зелёного цветущего оазиса пустыни, мы поехали по Кэйон Пасс, любуясь высокими и гибкими стеблями душистых белых цветов Юкка, возвышающихся, как огромные свечи, по крутым и обрывистым склонам его утёсов и скал.
Свернув с шестьдесят шестой дороги на восемнадцатую, то поднимаясь, то опускаясь по извилинам живописной дороги, идущей по хребту высокой горной цепи, доехали мы до озера Арроухэд, около которого находится большой отель Конрад Хилтон, куда мы и везли на отдых нашу спутницу.
Отель очень красиво расположен на высоком лесистом холме, господствующем над озером. Прекрасный горный воздух, живописный ландшафт, изысканная пища и спортивные развлечения делают его идеальным местом для отдыха.
Когда мы, позавтракав на одной из террас отеля и простившись с нашей спутницей, шли через сад к своему автомобилю, чтобы ехать домой, мы неожиданно встретили давно знакомого американца, авиатора.
В восторге от этой встречи, он предложил нам ехать к нему полюбоваться прекрасным видом на горы, леса и озёра с террасы дома, построенного на плато высокого лесного холма - всего в нескольких милях отсюда.
- Там у меня воздух живительный и чистый, напоенный благоуханием хвои смолистых сосен... Вы оба мгновенно наберётесь сил после утомительного переезда пустыни ночью, без сна... Одно только маленькое неудобство - дорога для автомобилей ещё не проложена... Работы начались, но идут медленно, её ведь приходится строить, окружая холм; она будет широкой и не крутой... Так что автомобиль надо будет оставить в гараже маленького кафе - в двух милях от подъёма к нашему дому…
- Две мили подниматься по острым камням, взбираться на скалы, перепрыгивать чрез расщелины – нет, я не альпинистка, - прервала я его. - Нет, большое спасибо, Мистер Текер, за приглашение, но это невозможно... тем более, что с нами две маленькие собачки, одна из которых от старости слепа...
- Вы ошибаетесь... Подниматься будем верхом... Я имею специально для этого четыре лошади - одна из них, на которой спустился я, стоит во дворе кафе... Я сейчас позвоню по телефону жене, и она приедет сама и приведёт остальных. Будем подниматься по «индейской» тропе, маленьким караваном! Согласны?
- И Ваша жена не побоится спуститься с утёса одна? Да ещё ведя на поводу двух лошадей?
- Она у меня храбрая... Родилась в Тексасе... природная ковбойка... С детства привыкла обращаться с лошадьми, а её золотистая Поломино ходит за ней, как собака...
Меньше, чем через час, поставив свой автомобиль в гараж кафе и взобравшись, шутя и смеясь, на «удобные ковбойские сёдла» уже поджидавших нас лошадей, мы, свернув в сторону от большой дороги, поехали мелкой рысью по тенистой лесной прогалине, приведшей нас к подъёму на холм, который оказался довольно высокой скалистой горой.
По крутому откосу лошади шагом стали подниматься, одна за другой - впереди всех ехала «ковбойка» на своей прекрасной Поломино, а моя лошадь была на третьем месте. Если бы я знала заранее, что представляет собою «индейская» тропа, то вряд ли согласилась бы ехать по ней верхом на лошади, да ещё с маленькой собачкой на руках!!
Это было покрытое мелкими камнями и щебнем узкое извилистое русло высохшего ручья - стока дождевой воды с вершины холма - иногда идущее между двух скал, а иногда среди кустарников и высоких сосен, по небольшим выступам утёсов. Взбираться по ней было очень рискованно.
Впрочем, лошади шли уверенным, мерным шагом, так называемой «индейской» цепью, близко одна к другой, медленно, не торопясь, не спотыкаясь о камни, о которых лязгали их хорошо подкованные копыта.
Подъём продолжался около часа. Когда он кончился, я вздохнула свободней - наконец!!
Вершина горы была плоской, точно срезанной огромным ножом, обширной площадкой, окаймлённой густым сосновым лесом. Посредине стоял большой одноэтажный дом, американского стиля, с большими зеркальными, во всю высоту стен фасада, окнами. Крыша, покрытая каким-то белым, сверкавшим на солнце разноцветными искрами составом, производила впечатление искрящегося снега. На ярко-зелёном газоне коротко подстриженных лужаек, между яркими пятнами красной герани, белели цветы белой гвоздики; слева от террасы дома, под тенью сосен, находилась площадка для тенниса, а перед домом синел небольшой бассейн для плаванья.
Узнав от мужа, что мы не спали всю ночь, любезная хозяйка предложила нам пройти в комнату для гостей и отдохнуть до обеда.
*
Красно-огненное солнце медленно опускалось за высокие вершины гор. Дали, удивительно ясные в этот тёплый летний вечер, позволяли разглядеть в бинокль каждую их деталь. Я остановила свое внимание на группе небольших домиков, около которых резвилось много детей...
- Это детский лагерь. Так полезно детям пожить в сосновом лесу, после душного города! - сказала Мрс. Текер.
С террасы дома вид на окрестности был изумителен, в особенности на озеро Арроухед, тихие воды которого, в зелёной рамке лесов, сверкали вдали всеми переливами красок заката!
Лучи заходящего солнца, золотя верхушки сосен и елей, вычерчивали лилово- сиреневые тени на выступах утёсов и скал, окрашивая возвышающиеся над ними вершины в багрово-огненный цвет. Казалось, пылают ярким пламенем их серые громады.
На ель около террасы вспорхнула голубая сорока...
- Чи... и... Чи... и... Чи... и... - резко прокричала она.
- Почему она так кричит? - спросила я. - Верно, пить хочет?
- Я всегда оставляю для неё воду в кране для поливки. Она ловит капли, падающие из него - верно, это напоминает ей водопад, струящийся с утёса, или что-нибудь в этом роде. Удивительно красива окраска перьев у этой птицы! Я её называю «Голубое Пламя», но не люблю, когда она кричит. Её крик часто является предостережением... Она кричит, когда видит охотника, преследующего лань, неосторожно вышедшую на лесную просеку или на водопой к горному ручью... Она кричит, когда замечает в траве, под кустом или под камнем, притаившуюся змею... кошку, подстерегающую птичку. Вообще, когда предчувствует какую-либо беду - ураган, пожар, горный обвал, даже землетрясение. Она - вещая птичка! - тоном глубокого убеждения произнесла Миссис Текер.
- Сегодня вечером её чувствительные «антенны» приняли, вероятно, наши бинокли за ружья, а нас за охотников, следящих за козами, - насмешливо заметил её муж... - Тексасские народные приметы ещё бродят в твоей головке...
Догорели и потухли за горами тёплые лучи солнца, и небо охватила золотисто-алая заря заката. Горные дали потонули в тёмно-лиловых сумерках. Стало сыро и мрачно между стволами деревьев сада. Внезапно подул холодный, почти ледяной ветер, и мы не могли дольше любоваться на открытой террасе панорамой гор, ожидая восхода луны.
- Какая смена впечатлений и ощущений за такой короткий срок! - сказала я, опускаясь в кресло перед камином, где, потрескивая, перебегали по смолистой коре сосновых дров яркие синие огоньки. - Прохладное серебристое сияние луны - и зной огненного солнца пустыни... Быстрая езда автомобиля по раскаленному асфальту пустыни - и звонкое цоканье копыт лошадей, медленно, шаг за шагом, одолевающих крутой подъём... Ледяные порывы ветра гор... - и эта тёплая комната... И всё это меньше, чем за сутки.
- Чего только не случается в жизни, даже в более короткий срок, - задумчиво ответила мне М-рс Текер.
Заметив, что я дрожу от холода, она предложила мне свою белую шерстяную шаль... Разговор у камина, за душистой чашкой горячего кофе, коснулся общих воспоминаний об европейской жизни... Не были забыты и ужасы бомбардировок и разрушений прошлой войны... Как это было всё далеко теперь, в этой уютной гостиной, за мирной дружеской беседой!
Когда мы собрались идти в свою комнату, на небе светила полная луна, но наблюдать игру её света на горных вершинах было поздно, а, главное, холодно.
От усталости ли, от быстрой ли смены впечатлений, или от порывов сильного ветра, с силой, до звона, бившего в зеркальные стёкла окон, я долго не могла заснуть... Мне показалось, будто запах дыма проникает в комнату. Внушив себе, что это воображение, я, наконец, забылась тяжёлым, неспокойным сном - кошмаром...
Мне снилось, что предо мною вставало огромное, во всё небо, раскалённое солнце пустыни... и жгло меня... я шла, в одиночестве, по острым, ранившим ноги, камням... Мне было страшно, и я горячо молилась, я рыдала. Мои губы, иссохшие, как листья кустарников пустыни, едва двигались, шепча слова молитвы... А где-то далеко смеялся вой койота, и жалобно кричала свое бесконечное чи-и-чи-и голубая сорока...
Я очнулась от стука в дверь. Быстро встав с постели, ещё не вполне сознавая, где я нахожусь, я приоткрыла дверь... Предо мной стояла одетая в ковбойский костюм с накинутой на плечи кожаной курткой М-рс Текер.
Её лицо было бледно и взволновано...
- Что случилось?
- Ваш муж спит? - с дрожью в голосе, вместо ответа, произнесла она. - Будите его скорее - одевайтесь... берите багаж, собачек... Мы спешно должны покинуть дом...
- Что же случилось?
- Лесной пожар бушует в горах... Ветер в нашу сторону... Сейчас сообщили по телефону, что наш район объявлен «угрожаемым» и его эвакуируют!..
Через несколько минут мы были в гостиной. В камине догорали не успевшие превратиться в пепел уголья... Бросив на диван плохо завязанные пакеты, хозяева дома укладывали их в перемётные парусиновые сумки.
- Нам сообщили, - сказал с озабоченным видом расстроенный М-р Текер, - что горят леса по 18-ой дороге и около озера Арроухэд - значит, надо, не теряя времени, спускаться к нашим автомобилям.
- Ты готова, Гледис? - спросил он, бросив взгляд на продолжавшую набивать сумки жену.
- О, Томми, ещё пять минут, и всё будет готово...
Мы вышли в сад. То, что представилось нашим глазам, было, действительно, леденящим душу зрелищем!
Почти против нашей горы были объяты пламенем пять возвышающихся над ней лесистых вершин - тех, прозрачными далями которых мы любовались вчера, перед заходом солнца! В клубах чёрного дыма поднимались к небу столбы пламени; на утёсах, скалах, в расщелинах и оврагах, как зажжённые факелы, горели одинокие стволы высоких сосен; горели кустарники, горел валежник, горела сухая трава, хвоя, листья. Пламя, дымясь и искрясь, сползало вниз к подножию гор... Я видела извержения Этны, в Сицилии, и Везувия, около Неаполя, но это было ничто в сравнении с этим океаном огня! Сильный ветер, скорость которого, как мне сказали потом, по временам достигала 65-70 миль в час, поднимая горящие ветви, сучья, хвою, листья на большую высоту и перенося эти массы на значительное расстояние от очагов пожара, зажигал всё новые и новые площади леса.
Ветер гнал искры, как огненную пыль, столбами по дорогам, и деревья, стоявшие по их сторонам, вспыхивали, образуя пылающее коридоры.
Это было, действительно, царство огня - всё пожиравшего и испепелявшего!
Пять минут М-рс Текер, к сожалению, превратились в пятнадцать, и когда М-р Текер и его садовник вывели из конюшни лошадей, то на северном склоне нашей горы стала дымиться, загораясь от искр, крыша сарая, а также большие кучи сухой листвы и хвои.
Жутко завывали сирены пожарных, отзываясь эхом в пылающих далях горного хребта... Слышались громкие голоса и выкрики команд. Подойдя к самому краю горы, мы увидели, как добровольцы-пожарные то поднимаясь на высоты утёсов, то спускаясь в обрывы, цеплялись за ветки кустарников, спотыкались об острые камни, и всё же с трудом, но самоотверженно одолевали крутой подъём горы.
Столбы пламени, поднимавшиеся к небу, свистки полицейских патрулей, отблески зарева на лицах и на металлических касках, огненные облака носящихся по воздуху искр, напомнили мне до ужаса эпизоды бомбардировок последней войны...
Невольно вспомнила я наставление моего духовного отца - священника Михаила: «Живи по воле Божьей и усердно молись, и ты всегда получишь благодать Духа Святого... Всегда твори Ему молитву, и идя ко сну, и восстав от сна, и дома, и в пути. А особенно, когда нагрянет беда! Господь наш небесный спасёт тебя... Молись же, дочь моя, тогда не только о себе, а о всех в беде с тобою сущих!..».
О, как близки были мне сейчас эти, забытые было, слова...
Вскоре команды пожарных добровольцев поднялись на верх плато. Сгруппировавшись в отдельные отряды, они, по знаку шефа, побежали к тому месту горы, где уже по высоким стволам сосен пробегали, искрясь и потрескивая, красные змейки огня...
Шеф пожарных, подойдя к М-р Текеру спросил, где у него находятся краны водопровода. Постройкам, находящимся на восточной части плато, грозила непосредственная опасность, но дом, находившийся на значительном расстоянии от них, он надеялся отстоять.
Из четырёх лошадей М-р Текер только две оказались равнодушными к пламени пожара, две же упрямились и не хотели спускаться с горы - они брыкались, поднимались на дыбы и ржали, грызя удила, вращая испуганными тёмными глазами. М-рс Текер с частью своего багажа села верхом на свою Паломино, которая, показав всю свою храбрость и покорность, первая начала спуск с горы. На другую, спокойную, села я с двумя своими собачками, посаженными в перекинутые по обеим сторонам седла плетёные корзинки, с крышками. На заупрямившихся лошадей был положен остальной багаж, и каждую из них повели под уздцы мой муж и М-р Текер... Замыкал шествие садовник. В одной руке у него была корзинка с отчаянно мяукавшей кошкой, а другой он вел на цепочке ирландского сеттера.
То и дело на нашем пути, под кустарниками и у стволов деревьев, было заметно какое-то движение... слышались неясные шорохи... Какие-то существа тоже спешно покидали гору...
Порывы сильного ветра колыхали верхушки сосен, очищая воздух от удушливого запаха дыма и гари. Я ехала и горячо неустанно молилась - не только за нас, шедших почти навстречу пламени горящего леса, но и за всех тех, кому оно угрожало: за тех детей, которые только вчера ещё так весело бегали и резвились, играя на лужайках лагеря. Мне хотелось молиться даже за всех лесных животных и зверьков, птичек и голубых сорок, которых неумолимое пламя грозило испепелить своим огненным дыханием...
- Успеют ли они убежать, улететь и спастись от ужасной смерти! «За всех» - ведь так наставлял меня когда-то в детстве отец Михаил - «ЗА ВСЕХ, В БЕДЕ с тобою сущих, молись!».
Густые ветви высоких деревьев, растущих по извилинам индейской тропы, закрывали собою красный свет зарева, и потому ехать иногда было очень темно. Но моя лошадь шла уверенным и мерным шагом, не сбиваясь. Лишь изредка сильная дрожь пробегала по её телу. Только один раз, когда где-то внизу раздался резкий свист - она испуганно метнулась в сторону... и остановилась как вкопанная на самом краю крутого обрыва! Лишний шаг... и неминуема была бы гибель. Муж быстро подошёл и, ласково потрепав лошадь по шее, взял её под уздцы и отвёл на тропу. Когда мы почти достигли лесной прогалины, садовник, оглянувшись назад закричал: «Смотрите, смотрите!». Гонимые ветром искры уже зажгли нашу тропу!
На краю обрыва, где только что стояла моя лошадь, пылал кустарник и длинные стебли Юкки.
Надо было спешить!
Мой муж и М-р Текер вскочили на лошадей. Сзади М-р Текера сел садовник, привязав корзинку с кошкой к себе за спину, а умный сеттер, виляя хвостом, побежал рядом с нами. Подгоняя лошадей, мы благополучно добрались до нашего кафе.
И кафе и его двор были полны пожарными добровольцами, а кругом стояли пожарные камионы. Полицейский патруль заявил нам, что дорога к озеру Арроухэд закрыта.
- Я хотела бы заехать в отель Конрад Хильтон, где остановилась моя знакомая.
- Это невозможно. Отель находится в кольце пожара - сосны на его холме горят, как и некоторые постройки и террасы парка, его цветники и деревья на дороге. Добровольцы борются, чтобы спасти отель. Пламя всего в нескольких футах от него!
- Но как же его обитатели? Ведь в отеле сто семьдесят семь комнат, и они были все заняты вчера утром!
- Некоторые покинули отель, но многие остались в надежде, что пожарные локализируют огонь раньше, чем он достигнет главного здания, - ответил мне полицейский. - Прошу Вас не медлить. Ваши автомобили, а, в особенности, лошади будут стеснять нас. К тому же, новый очаг пожара вспыхнул в одной миле отсюда...
- Как же мне быть с моими лошадьми, - сказал в конец расстроенный М-р Текер, - они же не могут бежать так быстро, как машина.
- Конечно, нет. Вам придётся выбирать между Вашей машиной и животными... Повторяю: не медлите - пожар принимает ужасающие размеры - горит больше, чем 4000 акров леса... А сила ветра создаёт всё новые и новые очаги.
М-р Текер поставил с большим сожалением свой новый Линкольн в гараж.
- Садитесь к нам в автомобиль, М-рс Текер, вместе с Вашим сеттером, - предложил мой муж утомлённой и обескураженной «храброй ковбойке», - а корзинку с кошкой поставьте рядом с собой. А муж Ваш и садовник последуют за нами на лошадях...
М-рс Текер, ни слова не говоря, передала поводья своей Паломино мужу и с облегчением опустилась на мягкие подушки автомобиля.
- Так-то будет лучше, - заметила я. - С Богом!
Не успели мы отъехать две мили от кафе, как полицейский патруль остановил наш «кортеж», заявив нам, что дорога закрыта. Мы должны были повернуть обратно и, согласно его указанию, взять другую дорогу «в одной миле отсюда».
Нашли эту дорогу, поехали - снова свисток полицейского на мотоциклете: дорога дальше закрыта!.. «Приказ»: взять снова другую дорогу, которая как раз в этом месте пересекала пашу. Это была просто широкая лесная просека.
- Она приведёт Вас к небольшому, но крутому подъёму. Поезжайте медленно и осторожно. На спуске проходит дорога, направо по ней Вы доберётесь до Ст. Бернардино, - объяснял нам симпатичный, спокойный и вежливый полицейский.
Лесная тропа привела нас довольно скоро к подъёму на вершину горы по очень узкой, крутой и примитивной колее.
С одной стороны - почти отвесная, высокая каменная стена; с другой - низкорослые сосны. Толстые жгуты из корней, извиваясь, неоднократно пересекали эту колею, сильно затрудняя ход машины, которая не шла, а ползла почти вертикально... Наконец, подъём был побеждён, и мы очутились на небольшом плато - пике вершины горы...
Оставив наш «зверинец» в машине, мы вышли на минуту прежде, чем начать спуск.
Картину, представившуюся нашим глазам, вряд ли вновь придётся когда-либо увидеть!
Сильный порывистый ветер, относя чёрные клубы дыма в противоположную от нас сторону, обнажал далеко под нами: слева - в отблеске зарева, тёмные купы сосен, ещё не захваченных пожаром лесов; справа - огромную площадь огня и гигантское пламя, которое, то замирая, то вздымаясь, перекатывалось, подобно гребням разбушевавшихся волн океана, по горящим деревьям…
Мы стояли потрясённые. Даже «храбрая ковбойка» призналась, что у неё «сердце замирает от ужаса».
Мои губы беззвучно шептали слова молитвы: «Господи, Царю Небесный, спаси и помилуй всех, кто в опасности, чьи глаза видят огненную смерть пред собою - но да будет Твоя Святая Воля».
Спуск с плато горы был более пологий. Через короткий промежуток времени наш «кортеж» уже ехал по хорошей, покрытой асфальтом дороге в Ст. Бернардино, откуда мы, расставшись с М-р и М-рс Текер у дома их друзей, отправились к себе домой.
Было уже раннее утро. Лучи восходящего солнца играли на яркой зелени растущих по обеим сторонам дороги апельсиновых деревьев.
Мы молчали. Сердце моё продолжало молиться. То была тихая умилённая молитва. Молитва благодарности.
Мне трудно стало удерживать слёзы...
Да и надо ли было их удерживать?! То были сладостные, лёгкие, светлые, как бы из самого сердца рождающиеся слёзы...
Как близок был Бог! Сама неслась к Нему молитва. Неужели отнимет от меня эту близость жизнь - в её обыденном благополучии?!
О, как много мне дал этот пожар в горах.
(«Православная жизнь», 1953 г.)