Полное название
Предание Покровского монастыря о Софии Суздальской.
В 1364 году волей Суздальского и Нижегородского князя Андрея Константиновича на правом берегу реки Каменки возвели монастырь в честь Покрова Богоматери.
А построил его князь в благодарность за чудесное спасение во время бури на Волге. Князь плыл со своей дружиной на ладье, когда началась сильная буря. Обратившись с молитвой к Богу князь Андрей пообещал, что если спасется, то выстроит «монастырь соградить инокиням».
Миновало два века….И вот уже другой князь и царь всея Руси Василий Васильевич III в 1515 году пожертвует деньги на монастырь и велит построить из белого камня надвратную Благовещенскую церковь, колокольню и храм Происхождения Честных древ Христа. А в 1518 году в небо вознесутся купола Покровского собора.
С той поры белоснежный и величественный Покровский собор красуется на взгорье в центре обширного монастырского подворья. Его глубокую и возвышенную красоту трудно передать словами, только взглядом можно объять, а сердцем прочувствовать то родное и русское, что сокрыто в каждой четко отчерченной линии собора. В те времена мастера зодчие умели сочетать строгую и трогательную прелесть окружающей природы и построенных ими церквей, придавая им гармонию, величие и монументальность.
С каждым следующим десятилетием значение Покровского монастыря в жизни нашего государства всё больше возвеличивалось. А истории царствующих семейных династий всё тесней переплетались и с его историей. И много опальных жен, цариц и княгинь было сослано в этот монастырь.
Но самой первой открыла страницу его волнующей и трагической истории великая московская княгиня Соломония Юрьевна Сабурова, дочь знатного боярина Юрия Константиновича Сабурова, жена князя Василия III. Обвинил её князь в невозможности родить ему наследника и насильственно сослал в Покровский монастырь.
С той поры прошло уже больше шестисот лет. Но до сих пор в стенах Покровского монастыря живо предание о рождении у Соломонии сына Георгия и его смерти во младенчестве.
Вот об этой удивительной и загадочной истории и пойдёт речь в этом сказании.
В ноябре 1526 года через мокрую пургу и заносы по непролазному снегу пробивались в сторону Суздали из Москвы стрелецкого полка капитан и десять стрельцов. Ехали обозом на трех санях. Не знали ни сна, ни покоя: гнали и гнали лошадей. Один раз только и сделали недолгий привал, укрывшись от страшной метели тяжелыми медвежьими тулупами. Но даже из-под тулупа стрелецкий капитан не сводил настороженного взгляда с саней, на которых пряталась под меховым пологом ново постриженная инокиня София, в миру великая московская княгиня Соломония Юрьевна Сабурова.
Любимец её мужа князя Василия, человек, которого она считала и своим другом, думный дворянин Иван Юрьевич Шигон-Поджогин ударом своего кожаного бича заставил её, гордую властную женщину, надеть темное монашеское одеяние. После чего вызвал к себе стрелецкого полка капитана и поручил незамедлительно доставить опальную княгиню в Покровский монастырь, даже не позволив ей проститься с родственниками и близкими подругами.
Так закончилась для княгини замужество за русским царем. Знала она, что царь тяжело переживает, что она не может подарить ему наследника. Знала и то, что его отсутствие грозит междоусобицей между младшими братьями царя: удельными князьями Юрием Дмитровским и Андреем Старицким в борьбе за велико княжий московский престол. Знала и почти смирилась с его решением. Но когда верные люди донесли ей, что муж уже и замену в лице молодой и надменной полячки Елены Глинской присмотрел, сердце её вскипело.
Царь же своим указом учредил розыск, чтобы освидетельствовать её неплодие, и взял в свидетели велико княжьего казначея Юрия Траханиота и её родного брата Ивана Юрьевича Сабурова, чем ещё больше ранил её гордое сердце.
«Как же можно простить их жестокость и предательство…..», – печаль и обида душили её, а душу разъедала жгучая ревность. Все эти годы она нежно и преданно любила князя Василия, заботилась так, как никто и не сможет. «Неужели, грехи мои так велики, Боже….»? – Мысленно вопрошала она, не желая смириться. А за меховым пологом выла и кружила метель. И поникала бедная женская головушка в собольей шапке поверх темного монашеского плата….
Зимний день – короток. Небольшой санный обоз прибыл к монастырскому подворью затемно. Залаяли собаки, распахнулись чугунные ворота. В темном дворе замелькали факелы. Монахини вышли встречать прибывших гостей.
Она помнила, как красив и величественен бывает Покровский собор в погожий солнечный день, как его золотые купола, будто вольные птицы возносятся в синее небо и белоснежные облака. Раньше-то, ведь она и сама вместе с царственным мужем своим приезжала в Суздаль, глядеть, как идет строительство монастырских каменных палат. Знать бы тогда, что эти палаты возводятся и для неё…. А сколько радости, тепла и душевного покоя дарили им обоим те поездки….
С тяжелым сердцем вылезла теперь уже инокиня София из саней и в сопровождении стрельцов, вооруженных бердышами и пищалями, высоко подняв свою гордую голову, величаво направилась к трапезной через молчаливую и тёмную толпу монахинь, с настороженным любопытством глядевших на неё.
Сама матушка настоятельница проводила её до кельи. Сочувственно глядя на растерявшуюся и усталую княгиню, она мягким неторопливым голосом объясняла установленный распорядок в монастыре. А в конце добавила:
–Все будет хорошо, дорогая сестра София. Не позволяй сердцу отчаивайся. И помни, я рядом и готова помочь.
Едва забрезжил рассвет, стрелецкий обоз выехал с монастырского подворья обратно в Москву.
И у инокини Софии началась новая жизнь.
Зима в тот год выдалась очень морозной и метельной. В монашеских кельях по утрам стоял такой холод, что в кувшинах замерзала вода для умывания. Вместе с остальными инокинями София шла по темному и гулкому коридору в малую трапезную и там, на печи грела воду. Потом инокини и настоятельница выходили из жилых палат и переходили по заметенной тропинке в Трапезные палаты. За ночь вырастали большие сугробы, и инокини порой проваливались в снег по пояс. Помолившись и разогрев сначала печь, потом еду, они ели в молчании в огромном стылом помещении. А после матушка настоятельница назначала сестрам уроки. Но Софии, в отличие от остальных монахинь, она долго не давала заданий.
В один из дней София не выдержала и подошла к матушке настоятельнице, сказав:
–Достопочтенная матушка-настоятельница, не жалейте меня. Дайте и мне урок, который я буду выполнять, наравне с остальными…, – в её голосе настоятельница не услышала смирения, а взгляд Софии показывал, что бывшая княгиня всё никак не отвыкнет отдавать властные приказания.
Кивнув, матушка настоятельница сухо ответила:
–Первый урок тебе, дорогая сестра, – научиться смирению воле Божьей.
–А разве выполняя назначенные вами уроки, я не проявлю смирение? Я хочу доказать свою любовь к Богу и хочу быть полезной монастырю, – с негодованием воскликнула София.
Матушка настоятельница скользнула по лицу стоящей перед ней Софии проницательным взглядом и отрицательно покачала головой:
–Я верю, что ты искренне хочешь помочь нашей обители и сестрам. А что же касается Господа…..Ему не нужны такие доказательства любви….. Уверена, что любовь к Нему – гораздо нужнее тебе, – тут она умолкла и, недолго подумав, прибавила, – скоро наступит весна. Набирайся сил, София. Весной у всех нас и у тебя прибавится много работы. А сейчас, ступай, и пусть с тобой пребудет Божье и….. мое благословение, – заключила она и неожиданно тепло улыбнулась инокине Софии. И как будто солнечный луч соскользнул той в сердце и согрел.
Несмотря на то, что она не получала заданий, София каждый день вместе с остальными монахинями выполняла какую-нибудь черновую работу: отмывала до блеска крашенные черной краской каменные полы, стены, стирала в ледяной проруби белье, пряла, шила и вышивала покрывала, ризы и полотенца, готовила еду.
Она много и страстно молилась, порой уединившись в своей маленькой молельне. А когда ложилась спать, мысленно погружалась в воспоминания о своей прежней жизни.
Чтение молитв утешало её сокрушенное обидой любящее сердце, а каждодневная тяжелая работа по хозяйству отвлекали от грустных мыслей. И постепенно её обиды растаяли, затерявшись где-то в зыбкой темноте монастырской кельи и подрагивающем мерцании свечей перед строгими ликами икон.
Конец зимы для простого люда, – обычно голодное время. Заготовленное на зиму продовольствие в ледяных подземных подгребьях почти закончилось. Теперь инокини каждый день с надеждой ловили взглядом любой проскользнувший в их кельи сквозь слюдяные окошки яркий солнечный луч.
Но вот весело зашумели весенние ручьи, и привольно разлились две красавицы реки Каменка и Нерль.
Некоторые инокини, в числе которых оказалась и София, так ослабели от голода, что с трудом поднимались с кроватей в своих кельях.
Но уже они замачивали семена для посева в кадушках, отмывали до блеска окошки, прибирались во дворе, сараях и в подклетьях, выводили пастись отощавших за зиму коров и лошадей на взгорки с первой зеленой травкой, собирали и варили щи из сныти, крапивы.
За весной , будто спелое румяное яблоко, на монастырский двор прикатилось лето. И Софии стало казаться, что жизнь потихоньку налаживается.
Но в один из дней в монастырь пожаловали из Москвы высокие гости с царского двора: боярин Иван Юрьевич Шигон с свитой. Их послала узнать про Софию новая жена князя Василия Елена Глинская.
Приехав на монастырское подворье, боярин сразу же проследовал за матушкой настоятельницей в её келью и долго с ней о чём-то беседовал. А когда боярин вышел, то вместе с ожидавшими и рыскающими по подворью в поисках Софии, дьяками, направился в трапезную. Пока важные гости трапезничали, настоятельница через одну из сестёр вызвала Софию к себе, велев ей прийти к ней незаметно, окольным путём. Как только та вошла, настоятельница сама заперла за ней дверь на засов и, обернувшись, сказала:
–Неспроста приехал боярин. Всё время пытал про тебя. Сообщил по секрету, что жена царя не может забеременеть. Она-то и послала сюда боярина, чтобы узнать про тебя. Чует моё сердце, что затевают они против тебя что-то худое….. Что думаешь, сестра София?– и настоятельница с тревогой вгляделась в побледневшее лицо своей подопечной.
София согласно кивнула головой:
–Хорошо знаю боярина и думаю, что правы вы, матушка. Да, только, что же я могу сделать? Если уж, они задумают худое….. , разве ж это избегнешь? – И София в смиренной печали поникла головой.
–Отбрось глупое смирение. Сейчас не время ему. Я хочу спасти твою жизнь…Только не знаю, согласишься ли…, – она испытующе глядела на неё, как будто и сама, сомневалась, стоит ли продолжать.
София кивнула, и настоятельница предложила ей укрыться и не показываться никому на глаза. А сама она распустит среди приехавших гостей, что та не может к ним выйти, потому что ждёт ребенка.
–Неугодное Богу дело задумано…, – неуверенно пробормотала София, выслушав столь причудливый план своего спасения. В душе она уже простила царя, и хотела только одного: дожить спокойно свой век в стенах приютившего её монастыря.
–Богу угодно, чтобы ты осталась живой, сестра. На меня же Господом и великим московским князем Василием Васильевичем возложена обязанность: по его же царской грамоте принять тебя в монастырь на проживание, под опеку и беречь твою жизнь. Что я и сделаю, – твердо заключила настоятельница.
–Неужели, сам князь Василий и правда, написал такую грамоту, и повелел беречь мою жизнь? – дрогнувшим голосом прошептала София, приложив руку к жарко забившемуся сердцу.
Настоятельница утвердительно кивнула. И София тихо заплакала о своей прошлой жизни и несбывшемся счастье.
На следующий день московские гонцы уехали, так и не повидав инокиню Софию. И жизнь в монастыре потекла, как прежде. Настоятельница, и сама София, конечно же, предполагали, что известие о том, что она ждёт ребенка, переполошит весь царский двор. Так оно и вышло.
После первых гонцов, в Покровский монастырь зачастили гости: приезжал велико княжий казначей Юрий Траханиот, и родственники Елены Глинской, и даже брат самой инокини Софии – Иван Юрьевич Сабуров. Но никому из них под разными предлогами не удавалось повидаться с Софией. Всякий раз они уезжали ни с чем.
Пока в монастыре не было чужих людей, жизнь инокини Софии протекала, как раньше. Вместе с остальными монахинями она бралась за любую работу, которая подворачивалась женщинам под руку по хозяйству. Колодца на монастырском подворье не было, и сестрам приходилось ходить к родникам за водой.
Матушка настоятельница не ограничивала инокинь в передвижении на территории монастыря, предоставляя им полную свободу, гулять в свободное время, где вздумается. Когда у сестер появлялось время, они разбредались по своим излюбленным местам: в лес, в поле, на берег реки.
Любимым местом прогулок Софии стал берег реки Каменки. Она любила вставать вместе с рассветом и, помолившись, уходила на берег. Там усаживалась на траву возле воды и встречала алую зорьку.
Много, ох, как много горючих слез пролила инокиня София в плещущуюся возле её ног чист Бедную женщину мучила совесть: она солгала, чтобы спасти свою жизнь, и отныне чувство вины не покидало её.
А река Каменка серебряной шелковой лентой невозмутимо и величаво протекла мимо неё, как и тысячи лет назад, извиваясь в своих округлых широких берегах с удивительно красивыми суздальскими лугами.
Однажды ночью инокиня София проснулась от звука чьего-то тихого голоса, позвавшего её. Открыв глаза, она с волнением увидела при свете красно-желтой лампадки, как по лику иконы пречистой Богородицы текут слезы.
С волнением и громко бьющимся сердцем, София соскользнула со своих полатей, и босая приблизилась к любимой иконе. Она встала перед ней на колени, на молитву. Закончив, она всмотрелась в её строгий прекрасный лик и увидела, что Пречистая Богородица по-прежнему плачет.
–О чем же ты плачешь, пречистая Божья матерь? – с дрожью в голосе осмелилась спросить София.
Однако, образ ей не ответил. Поклонившись в пол, инокиня София опустила голову, закрыла глаза и услышала в своём сердце такие слова:
–О тебе….. Не хочешь умирить ты гордое сердце и обиду, от того и печалюсь….
–Но я уже смирилась и давно всех простила! – Взволнованно возразила София.
–А разве не ты распространила среди людей слух, что у тебя скоро родится дитя? – услышала она голос.
–Прости меня, Пречистая Богоматерь. Я всю жизнь хотела иметь много детей, но Бог их не дал…, – София не договорила и печально умолкла.
Наступила тишина. Спустя какое-то время, голос снова тихо и ласково произнес:
–Я вижу, что ты смиренно принимаешь на себя вину за содеянную ложь. И это утешает мое сердце. Я прощу тебя, если ты сама найдешь урок, чтобы он пользой для людей покрыл твою ложь.
–А как же мне поступить с тем слухом о не рожденном ребенке? – взволнованно переспросила София у Пречистой Божьей матери.
–Если дитя не родился, – то и не похоронен. Ты распустила слух, и он прижился среди людей. Пусть остаётся, как есть. Знай, что от царя за это тебе ничего худого не будет. Жалеет он тебя. И за жизнь свою ты можешь не опасаться. Предсказываю, что доживешь ты свой век спокойно в монастыре под моим Покровом…
Всё так и случилось, как было предсказано….
Уже на следующий день инокиня София подошла к матушке настоятельнице и попросила:
–Позвольте, матушка настоятельница, я выкопаю колодец для нашего монастыря. Воду с родника сестрам тяжело носить. А без воды в хозяйстве нельзя. Укажи такое место, где удобно это сделать.
Настоятельница указала ей место. И инокиня София принялась за работу. Целыми днями с раннего утра до позднего вечера она терпеливо выкапывала тот колодец. А когда колодец был ею выкопан, он получился глубиной в десять сажен.
С той поры прошло более шестисот лет. Об этих исторических фактах сухим лаконичным языком написано в « Историческом и археологическом описании Покровского девичьего монастыря» И.Ф. Токмакова.
А распространенный монахинями слух о её тайно рожденном младенце прижился и полюбился русскому народу. Выросшему мифическому Георгию приписывали различные легенды, связанные с ещё одним легендарным и удивительным именем разбойника Кудеяра.
Саму же инокиню Софию похоронили в подклете Покровского собора и официально канонизировали. К её святым мощам и до сих пор съезжаются со всех концов России матушки паломники, которые просят Софию Суздальскую о даровании им детей и исцелении от болезней.
В 1944 году директор суздальского музея А.Д. Варганов поднял находившуюся рядом с гробницей Соломонии белокаменную надгробную плиту (официально это надгробие приписывалось малолетней царевне Анастасии Шуйской — дочери царя Василия Шуйского, даты рождения и смерти которой не известны и чье существование удостоверено лишь двумя вкладами в монастырь, относящимися к XVII веку). Согласно протоколу, музейные работники обнаружили «небольшую погребальную колоду, покрытую изнутри толстым слоем извести. В ней оказались остатки детской рубашки и истлевшее тряпье без каких-либо остатков и следов костяка». Кому всё это принадлежит, ученые спорят до сих пор.
Так и хранит за семью засовами свои тайны Покровский монастырь, пленяя и притягивая нас своими загадками.