Лидия Кобеляцкая
Свет на пути
Быль
Начало апреля... Раннее утро... Страстная суббота... Окружённый красивым, тенистым садом, белый одноэтажный дом, на окраине небольшого городка у подножья Лос-Анжелевских гор...
Прекрасная южно-калифорнийская весна... Тёплый прозрачный воздух, напоенный ароматом цветущих роз...
Лёгкий, свежий горный ветерок тихо колыхал стройные высокие ели, по которым с ветви на ветвь перепрыгивали быстроногие белочки. Над белыми душистыми цветами кустов жасмина и ярко-розовых олеандр летали, кружась, большие жёлтые, точно золотые, бабочки... Весело и задорно чирикали на садовых скамейках воробьи... Звонко кричали на сикоморе голубые сороки... Над вьющимися розами изгороди трепетали, как маленькие пропеллеры, крылья порхающих колибри... По дорожкам и по газону сада, тихо воркуя, прогуливались серые голуби...
Серёжа, окончив подметать ступеньки входной парадной лестницы, пошёл с метлой в руках к скамейке, стоящей в глубине сада, между двух раскидистых елей. К своему большому изумлению, он заметил, что, прислонившись спиной к стволу одной из них, с опущенной на грудь головой полулежал какой-то человек...
- Кто это? Зачем он забрался в наш сад? Может быть, это бандит? - с некоторой боязнью подумал мальчик. - Надо бежать к маме и сказать ей.
Через мгновение мысль, что он мужчина, а мужчина ничего, как говорит ему его «даду», не должен бояться, победила в нём страх. Он, отбросив в сторону метлу, храбро подошёл к лежащему на земле человеку.
Это был старик, одетый в кожаную поношенную, потёртую куртку и рабочие брюки, в запылённых, стоптанных ботинках на ногах. Худое изнеможенное лицо было бледно до синевы. Из отодвинутой на затылок кепи выбивались пряди седых волос, слегка прикрывая большой шрам у правого виска его головы. Из полуоткрытого рта вырывалось неровное, прерывистое дыхание.
«Нет - это не бандит и не вор, - решил Серёжа. - Но отчего он спит на земле?! Разве у него нет дома? Может быть, он болен? Или ослабел от голода - он так худ и бледен?».
Мальчику стало очень жаль незнакомца. —
«Я попрошу маму дать ему кофе и сандвич, когда он проснётся».
- Где ты, Серёжа? Иди домой. Нам скоро ехать в церковь!
- Сейчас... сейчас иду. Бегу!
- Мамочка, знаешь, в нашем саду, - вбегая на кухню, взволнованным голосом говорил мальчик, - лежит старик... Я не знаю, что с ним... Не то он спит... не то умирает... Там - у елей!
Встревоженная словами сына, Нина Владимировна, отставив краску для яиц, быстро вышла в сад.
- Не беспокойся, Серёжа, он крепко спит, - сказала она, наклоняясь над лежавшим на земле человеком. - Его надо разбудить. Мистер... мистер, проснитесь... проснитесь... вставайте...
Старик полуоткрыл мутные глаза. Увидя над собою женщину и мальчика, он сделал усилие подняться, но не смог и со стоном откинулся на землю.
- Я помогу Вам сесть на скамейку, дайте мне руку, - сказала Нина Владимировна. - Вы больной... и ослабели...
- Нет, нет, я сам... я сам, - неразборчиво и плохо выговаривая английские слова, произнёс старик. Держась одной рукой за ствол ели, а другой за скамью, он с трудом поднялся.
- Садитесь, вот сюда, скажите, что с Вами случилось? Сережа, принеси мистеру кружку горячего кофе... Ему холодно... Его бьёт лихорадка.
- Спасибо... спасибо... thank you...
- Как, Вы русский? - изумлённо воскликнула Нина Владимировна. - Я тоже русская - эмигрантка - замужем за американцем... А этот мальчик - мой сын Серёжа.
- Да, я русский, бывший военный... участник двух войн.
- Очень рада с Вами познакомиться... Как Ваше имя и отечество?
- Вадим Иванович...
- Сможете ли Вы, Вадим Иванович, с моей помощью пройти в дом... Вы так дрожите... Выпьете чашку кофе, согреетесь...
- О, как Вы добры, миссис...
- Нина Владимировна, - поправила старика мать Серёжи... - Чувствуете, как здесь тепло, - говорила она неожиданному гостю, вводя его в кухню, пропитанную ароматным запахом ванили, кардамона и мускатного opеха. - Садитесь за этот столик, а я заварю свежий кофе и сделаю бутерброды.
За чашкой горячего, душистого кофе, поначалу ещё продолжая дрожать, старик рассказал Нине Владимировне свою жизнь...
- Я участвовал в войне четырнадцатого года, только что окончив Николаевское Кавалерийское училище... Был два раза ранен... в правое плечо шрапнелью в Восточной Пруссии... и довольно тяжело в голову под Ригой... Лежал в госпитале Императрицы Марии Феодоровны в Петербурге, где и застала меня февральская революция... Не буду рассказывать Вам о ужасных испытаниях, пережитых нами, офицерами, в те чёрные дни... Вы, наверное, знаете о них... Чудом избегая смерти, пробрался на Дон и примкнул к Белым...
На Перекопе, где наш полк задерживал натиск на Крым красных, я был так сильно контужен, что остался калекой-инвалидом на всю жизнь... А жив только потому, что был вынесен из боя моими солдатами и эвакуирован в тяжёлом, почти бессознательном состоянии, в Севастополь... Стал немного поправляться, когда нам пришлось покинуть Крым... В Константинополе лежал в Болгарской больнице... А после - Галиполи... Франция... Париж... Заводы Рено... Пришлось тяжело работать... Это всё ничего. Но работа прерывалась странными заболеваниями, которые, по определению врачей, являются следствием ранения в голову и контузии... Припадок начинается сильной головной болью, сопровождается потерей памяти и временным поражением зрения, почти полной слепотой, я вижу всё как сквозь завесу густого молочного тумана... Случается это внезапно, и тогда я вынужден сесть и ждать, пока припадок пройдёт... До чего это мучительно! Мой мозг точно варится в кипятке... И этим я страдаю 36 лет! На вид я не инвалид, лишь слегка прихрамываю на правую ногу - от ушиба на заводе Рено. А вот в голове, в голове, - почти со стоном произнёс старик, - сидит, как ужасный ворон, эта болезнь... и время от времени, расправляя свои чёрные страшные крылья, уносит меня во мрак и темноту ночи... Из-за этих припадков я не женился, не хотел, чтобы жена мучилась с таким человеческим осколком... остался холостяком. Очень любил одну девушку - но предпочёл одиночество. И так бреду один... один во всём мире… Работаю теперь в Стандард, на газовой станции. Вчера, когда я возвращался вечером с работы, со мной произошёл очередной припадок. Я наткнулся на ствол ели и сел на землю. После - не помню, что было со мной. Очнулся я от Ваших ласковых слов. Но в голове всё ещё не совсем ясно, и вижу не очень хорошо... в лёгком тумане. Но это пройдёт... Плохо, что с годами припадки стали повторяться чаще... Боюсь, что буду не в состоянии работать...
- Пройдём в гостиную, - сказала глубоко тронутая рассказом Нина Владимировна. - Вы сядете в кресло и отдохнёте... Мы с Серёжей должны ехать в церковь. Муж вернётся к 12 часам. Я оставлю записку, он с Вами рад будет познакомиться. Он любит русских...
- Вы едете в церковь? В русскую? Православную?
- Да.
- Боже, как это хорошо... Я так давно не был в церкви... Так давно не приобщался Св. Таин... Я так бы хотел! Я люблю службу, в особенности в Великий пост... Но один ехать в Лос-Анжелес на автобусе не решаюсь, а русских в нашем городке не встречал. У меня в каморке висит в правом углу Икона Казанской Божией Матери, а на столике около кровати лежит Святое Евангелие... Я каждый день перед сном читаю его. Я так хотел бы поисповедоваться и приобщиться Св. Таин...
- Вадим Иванович, не хотите ли ехать с нами, сейчас?.. Не смущайтесь, что на Вас рабочий костюм - я Вам дам одежду моего мужа. Вы почти такого же роста, как он...
- Боже, какая Вы добрая и отзывчивая - я не знаю, как и благодарить Вас...
Полный сил от неожиданной радости быть в церкви, Вадим Иванович бодро выстоял долгую обедню страстной субботы, не ощущая физической немощи.
Муж Нины Владимировны, американец Мак-Клейн (перешедший из католичества в православие в год рождения сына Серёжи), принял большое участие в старике. Он пригласил его разговляться у них после Светлой заутрени и сам отвёз в церковь до начала Пасхальной службы, для исповеди.
В вечернем полумраке храма, в мерцании теплящихся у икон лампад и возжигаемых уже восковых свечей, счастливый, охваченный внутренним трепетом, Вадим Иванович подошёл к аналою священника...
А за светлой Пасхальной Обедней, переживая необыкновенный молитвенный подъём, он с глубоким благоговением причастился Св. Таин...
Слёзы благодарности лились из его глаз, когда он, христосуясь с Ниной Владимировной и её мужем, на их возглас «Христос Воскресе» отвечал «Воистину Воскресе!».
- Своей отзывчивостью, - шептал он, - ко мне, незнакомому больному старику, Вы зажгли свет на моём печальном и одиноком жизненном пути.
("Православная жизнь", 1957 г.)