Тюльпаны и пули
(рассказ - быль)
Шла поздняя жаркая весна третьего года страшной войны, а мы - мальчишки - радовались, потому что два с половиной месяца назад наши одержали великую победу в окружённом Сталинграде и, потому что два дня назад окончили кто второй, а кто первый класс. Лишь один Сашка, ещё, не учащийся нигде, пристал к этой компании и чувствовал себя совсем взрослым, хотя ему стукнуло лишь две недели назад 6 лет. Совсем кроха, но когда с ним заговаривали даже окончившие второй класс, то все начинали понимать, что он – совсем не кроха и повидал больше того, кто задаёт вопрос.
Все знали, что он и их семья только шесть месяцев назад еле-еле вырвалась из неминуемой оккупации Сталинграда и, что в семье уже в самом начале войны, даже не взлетев, погибли двое родных дядек, которые были командирами эскадрилий истребителей и бомбардировщиков.
Да и сам Сашу был не прост. Когда из его семьи в 38 году ушел отец, даже не повидав Сашку, паренек позволил себе только один раз написать отцу письмо, поздравляя его с получением Сталинской премии.
Они встретятся намного позже, когда Сашке будет читать лекции его отец – профессор Василий Васильевич Саратов, даже не подозревая, что в аудитории сидит его сын Сашка Саратов. Потом они встречались несколько раз на отцовской даче на Николиной Горе, но разговор не клеился: Саша говорил о том, что отца не интересовало, а отец - о слишком тяжелых для понимания парнем вещах. Он подарил Сашке изношенную бобровую шапку, кажется, только для того, чтобы показать, какая большая у него голова. Однако шапка не полезла на голову сына, что неприятно удивило профессора. Знал бы отец, что сын защитит докторскую диссертацию на 2 года раньше, чем это сделал он! Это был человек, который помимо ума обладал изрядной долей эгоизма и самовлюблённости. Одним словом близкие души совсем не понравились друг другу.
А теперь все мальчишки дразнили Сашку профессором, но это было совсем не обидно ему. Мальчик и впрямь был смышлёным. В шесть лет он уже читал, а также отвечал на многие вопросы, которые потом будут проходить, изучая предмет "Естествознание" в пятом классе. Очень много ему дал дедушка – латыш, занесённый революционными событиями в Петроград. Всё остальное сделала Евдокия Ивановна – Сашкина бабушка, отданная насильно за Карла Иоановича Браслиньша. Уж больно крут был Карл, ставший потом Константином Ивановичем Браслиным, но Евдокия быстро обломала его, заставив так же любить всех, кого любила она.
В эвакуации скопилось много двоюродных братьев и сестер, но Евдокия выделяла одного Сашку. Почему, так бывает, что бабушки или даже мамы по особому относится к одному чаду, не забывая, конечно, и других.
Сашка был умненький, послушный, не проказник и рассудительный – мальчик. И на эти бесконечные ПОЧЕМУ надо было отвечать. Позже стало легче – он сам стал находить ответы на свои же вопросы, читая запоем книжки.
- Эй! Сашка, что ты задумался, профессор. Мы же уходим. Ты подстилку, надеюсь, взял - а то жопу отморозишь. Не бойся: я тебя подсажу. Уже 10 минут осталось до прихода...- чуть было не проговорился Толька.
Десять минут оставалось до прихода “трудового” поезда, как называли поезд, курсировавший между большой узловой станцией Лиски и столь большим железнодорожным узлом Поворино. Теперь бомбежки этого узла стали редкими. А четыре месяца назад на этой стации, соединяющей Москву и Сталинград, творился ад. Каждую ночь начинались с бомбежки, и мальчишки станции Калмык выбегали на дворы смотреть, что творится в небе, исполосованном лучами прожекторов, а также пунктирными линиями зенитных снарядов. Когда немцы почувствовали приближение агонии, то их самолёты стали охотиться и за санитарными поездами, что, как мужики говорили, запрещено какой-то конвенцией. Эти поезда, обычно, располагались на незначительных станциях или разъездах, чтобы скрыться в придорожных лесных полосах.
- Ну, быстрей! “Трудовой” подходит. Смотрите на поднятый семафор - истошно закричал Лёшка, а Юрка – последний из квартета - в это время завязывал шнурок на левом ботинке, поставив ногу на рельс, по которому вот-вот проследует “трудовой”. Он стоит в Калмыке не более трех минут. Надо разделиться: кто справа сядет на два буфера, а кто слева.
Толька, мой двоюродный брат, скомандовал: “Лешка и Юрка – направо по ходу поезда, а мы с Сашкой сядем налево. Я должен быть с малышом и подсказывать ему, что надо делать, а вы опытные”. Сашка обиделся на “малыша”, но дальнейшие события погасили обиду.
Сашке стало легче на сердце, а то он совсем сжался в комок. Он не знал: заберется и удержится ли на буфере или соскользнёт с него. За что держаться и как быть с сумкой? Но, так часто подтрунивавший над ним старший брат, как прочитал его мысли, взял сумку и соединил её со своею сумкой. Эта помощь освободила Сашкины руки от ноши. Но главное, Толя объяснил, то за что держаться и на что можно наступать - не подведёт.
Дорога в Новохоперск на поезде – около часа и их надо выдержать.
- На обратном пути сумку понесёшь сам – сказал Толька так уверенно, будто у него и Саши ещё предстоит обратный путь.
- Саша, что ты съёжился весь в комок. Распрямись – сейчас надо легко садиться – скомандовал Анатолий.
Сашка вспрыгнул на буфер, как на коня, но повис, лёжа на холодном металле животом. Анатолий подошёл и подставил свою спину, что дало возможность Сашке сесть верхом на буфер и подвести под задницу крафт-мешок.
- Сашка ты сел задом наперед. Вот так и поедешь – уже нет времени разворачиваться. Тебе удобно? Вот так и в жизни ты будешь делать всё наоборот – сказал Толя.
Анатолий легко и профессионально забралcя на своё место. Лишь он успел произнести эти пророческие слова и усесться, как поезд тронулся и стал быстро набирать скорость, а Сашка подумал: “Как правильно я уселся – можно крепко держаться одной рукой за поверхность вагона, покрытую крупными заклёпками, а другой за гармошку перехода между вагонами”.
Он не видел, что Толя держится за отвороты тарелки буфера. Сашка вообще ничего сначала не видел кроме стенки вагона, набегающей на пространство.
- Тебе нравится вид Криушинских озер – со смехом спросил Толя.
- Нет! Я вижу лишь, как какая-то букашка сползает по стенке вагона. Это - красный пятнистый "солдатик". Засмеялись оба.
- Ты не забыл, что нас интересуют тюльпаны и скорода – спросил оптимист Толька у пессимиста Саньки, поскольку, отвечая на поставленный вопрос Санька всегда пользовался условным оборотом.
- Если доедем – сказал бы Сашка, но он промолчал.
Поезд замедлил ход, но не остановился. Проезжали разъезд, на котором стоял санитарный поезд. Санитарки и искалеченные, но, поднявшиеся на “крыло” солдаты, стали показывать пальцем на Сашку, сидящего, как в сказке о Коньке-Горбунке, младшего братца. Хохот раздался среди санитарок и окружающих их солдат, заигрывающих с санитарками, которые увидели эту картинку, напомнившую им сказку Ершова.
Как хорошо от души посмеяться, не зная, что произойдет через два часа.
А Сашка был вроде клоуна, вызывающий этот приятный всем смех. И ему самому стало приятно, что он невольно рассмешил этих искалеченных людей. Видно было, что те, кто не смог выйти на улицу также выглядывали в опущенные окна, и на многих лицах светилась улыбка. Сашка никогда в своей жизни не сможет забыть эту сцену, сумевшую объединить столь разных людей. Всё это было накануне такого страшного...
- Сашка, ты там смеёшься что ли? Не забудь, когда приедем, рвать скороду – окунул меня в действительность Анатолий.
Скородой местный люд называл дикий чеснок, в обилии росший на лугах Хопра. Он был интересен по своим съедобным свойствам в конце мая – июне месяцах. В это же время распускались ковры тюльпанов: красных, желтых и белых. Красота была необыкновенная.
Надо было добраться до Новохоперска - станции рокадного пути на Лиски-Поворино, городка разделенного на две части: станцию и сам городок – маленькое, но уютное поселение вдали от правого берега Хопра.
Сразу по прибытии на станцию Новохоперск, надо было спуститься с насыпи и откоса к дороге, ведущей к Хопру, который – один из красивейших правых притоков Дона. Вот тут тебя встречали вековые дубы, липы и клены. На Сашку этот вид подействовал завораживающе. Казалось, что он мог бы жить здесь вечно.
Короткий путь к Хопру не обошелся без приключений: лиловая туча, приближавшаяся к нам со стороны Новохопёрска, вылила на каждого из нас ведра по три теплой воды, сделав дальнейшие поиски скороды и тюльпанов занятием, которое проходило по щиколотку в воде. Не поймешь: то ли ты уже вступил в воду Хопра, то ли ты ещё на залитом водой лугу.
Это хлюпанье было не долгим: каждый набрал по охапке разноцветных тюльпанов и по такой же охапке скороды: от нас сильно несло чесноком, так как мы с голодухи, наелись долгожданного чёрного хлеба со скородой и солью. Со времён Пасхи у кого-то остались три яйца, сваренных вкрутую. Эта роскошь была съедена медленнее, чем все остальное.
Когда поглощались последние кусочки хлеба, над нами на бреющем полете пронеслась стая из пяти Мессершмидтов 110. Они летели так низко, над железной дорогой и, следовательно, почти над нами, что были видны лица лётчиков. Один из них улыбался, повернув голову, как нам показалось, в нащу сторону. Мы поняли, куда они летят и, Сашке стало плохо, хотя он не знал, как отреагировали остальные мальчишки. Анатолий обнял брата и прижал к себе, твердя: “Не бойся, не бойся”. Но он и не боялся, а просто почувствовал каждой клеточкой, которая способна чувствовать, что сейчас будет с санитарными вагонами...
Раздались пулеметный треск и разрывы мелких зажигалок. “Вот и конец” – подумал Сашка. Но в это же время быстро-быстро зачавкали зенитки, наши зенитки, и два Мессера задымились и рухнули на землю так, что взрывы далеко были слышны.
- Откуда зенитки? Их я не видел – подумал Сашка.
А Толька, как бы отвечая на Шуркины мысли, сказал: “Хорошо работают. Я их заметил под маскировочной сеткой. Мессеры сделают ещё один круг и удерут”.
Так и было: три самолёта сделали ещё один круг, выпустив значительную часть своего боезапаса. Повернули и полетели по тому маршруту, по которому они прилетели. А один Мессер отвалил в нашу сторону и, заметив нас, снизился настолько, что его фюзеляж почти задевал верхушки деревьев. Подлетая к нам, дал продолжительную очередь. Пули срезали букеты тюльпанов у Анатолия и Юрки, подняв небольшие фонтанчики воды почти в середине Дона.
- Плохо стреляете! – со злостью сказал Толька, велев тут же спрятаться в кустах. Это была профессиональная команда сына погибшего Виктора Пустынникова.
Самолет развернулся и на бреющем полёте попытался разглядеть нас. Но не тут-то было и, разочарованный ас, подался восвояси. А Юрка и Анатолий пошли восполнять свои потери благо, что этого не пришлось долго делать. Вода, хлюпавшая раньше под ногами, теперь впиталась, что облегчало и убыстряло сбор и скороды и тюльпанов. Да, и спешить мы не должны были никуда: до отправления в Поворино “трудового” поезда оставалось более пяти часов.
На вокзале постепенно стал скапливаться народ, обсуждавший утренний налёт Мессершмидтов и всё по-разному: то говорили, что налет был отбит, то был со страшными последствиями. Эта противоречивость указывала на то, что здесь нет истинных свидетелей и, таковыми можем быть мы, т.е. люди, которым доведется проехать мимо санитарного состава. Новые подходившие пассажиры говорили, что мест в больнице Новохоперска не хватило и санитарные машины - прибывали из Лисок, чтобы туда же отвозить раненых, а погибших хоронят в братской могиле вблизи разъезда.
Сашка очень волновался и Толя, чувствуя это, сказал неожиданно ласково: “Братишка – план такой. Я командую на посадку, а ты готовишься. Да, смотри, сядь правильно, для чего ты расположишься лицом по ходу поезда. Запомнил или нет? Если что – я поддержу. Да не бойся держаться свободно за тарелку буфера – она загибается внутрь и ничто не прижмет тебе пальцы”.
Саша кивнул головой в знак согласия и понимания. Но всё же его колотило и подташнивало от предвкушения посадки и от встречи с санитарным составом, который он будет иметь возможность видеть.
Наконец дождались поезда, прибывшего из Лисок. В отличие от Калмыка посадка здесь длились пять минут, что так же было плохо, т.к. не будешь же ты сидеть на буфере, как изваяние, вызывая законный интерес перронных служащих. Придется покрутиться минутки три и взобраться на буфер с помощью Анатолия только при самом отходе поезда.
На пришедший поезд все бросились занимать места, а к нам подошел мужик в железнодорожной форме. Это потом, по количеству звёздочек мы поняли – дежурный по станции.
- Я знаю как вы прибыли сюда и не позволю ехать на “буферах”, как вы их называете. Нам ещё не хватало бы детских жертв! –
Сашка представил страшную картину нашей ночевки в Новохоперске, звонок моему дедушке – начальнику почты. Слёзы бесшумно полились из моих глаз. Этот родник был замечен дежурным.
- Я знаю вашего деда Константина Ивановича. Вас видели в Калмыке, когда вы садились и сообщили Браслину – назвал он нашего дедушку по имени, отчеству и по фамилии.
- Он звонил и просил отправить всю вашу команду в тамбуре. В честь окончания первого и второго классов я не наказываю вас. И, подумав несколько секунд, добавил: “Вас накажет вид из окна тамбура на ближайшем перегоне” – сказал как-то задумчиво и грустно дежурный, держащий в руках жезл для отправления.
Мы были безумно рады, но последние слова дежурного по станции огорчили нас. Значит - санитарный состав сгорел и нам предстоит увидеть грустную картину.
Через пару минут поезд тронулся, набрал скорость, да так, что мы боялись не увидеть печальную картину. По мере приближения к перегону, стало нести гарью со сладковатым запахом горелого мяса.
Вот и то, что было санитарным составом. Из десяти вагонов целыми остались только четыре. Стояли обгорелые каркасы вагонов, угадывались даже полки, на которых лежали раненые – жуткий вид поразил Сашку и всех ребят. Наш поезд специально притормозил, чтобы все лучше разглядели и прочувствовали происшедшее.
Молча, подъезжали к Калмыку и молча расстались. Лишь Анатолий сквозь стиснутые зубы процедил: “Гады! Никаких правил ведения войны не соблюдают. Жаль, что мне всего десять лет”.
В.Т.