Когда он исчез из моей жизни, жизнь, в качестве компенсации щедро сыпанула мне целую горсть именинников на эту неделю. И даже отменив его день Рождения, оставила возможность думать о подарках и празднике весь конец января.
Сам же он свой День Рождения никогда не отмечал. По крайней мере, в те времена, когда мы с ним были знакомы. Поэтому я много лет поздравляла с его Днем Рождения не его, а нашу общую подругу. Потом и ее перестала. А потом и от новой кучи именинников осталась только Милка. Серега Горбачевский – умер. Мишка Викторов – погиб. Танька, ну, в общем, осталась – только Милка. И как там у Бродского: «И я рад, что на свете есть расстояния более немыслимые, чем между тобой и мною»…
…Собственно, и знакомы мы были через эту подругу… Хотя… Мы и раньше были знакомы… Мы сидели на соседних горшках в детском саду. И на одной из детсадовских фотографий навсегда запечатлены плечо к плечу. Впрочем, это единственное наше общее фото. Да и оно потеряно где-то в мамкиных альбомах, за три тысячи километров от меня…, а от него и того дальше.
И когда я праздновала его День Рождения – это всегда был грустный праздник. Потому что реально, ни на одном из его Дней Рождений я не присутствовала, ни в каком виде. Наш роман начался после, а закончился – еще до следующего… Да нет… Он был еще короче. Он начался после моей первой летней сессии, а закончился еще до зимней. Поэтому мне лично праздновать, в общем-то, нечего.
И даже, наверное, признаваться в том, что празднуешь такой праздник, должно быть как-то неловко. Это все равно, что всерьез праздновать день рождения Джони Дэпа. Поэтому я его забыла. Точное число. У меня с этим вообще плохо, с точными числами. Примерно за неделю до Татьянина Дня.
Вообще, удивительно, как мы тогда съехались в этот нелюбимый нами обоими город. Мы с Сашкой вернулись домой, потому что я приехала к маме рожать. А он привез семью из Владика. Оба приехали остепениться. Он – завязать с морем. А я – с Питером. У него только родилась дочь, и он устривался куда-то на работу в «ЭлектроСети». Я была беременная, и мне тоже нужно было срочно устроиться куда-нибудь, пока размер живота мог сойти просто за плохую фигуру. Мы проходили медосмотры, сталкивались в поликлинике, кивали, перекидывались ничего не значащими фразами. И я, кажется, даже написала Оле, что, мол, Русанов приехал.
И в этот год я его не видела больше, и не думала. Оля приезжала летом. И ей совсем не понравилась его жена. Я не помню. Я ее никогда не видела. Издалека не считается, потому что издалека, близорукая я, и тогда ничего не видела. Да и вообще, мне не было дела ни до кого, я ходила такая, как улитка, как дом на ножках. У меня рос животик, и все в жизни было подчинено этому внутреннему процессу.
Потом я родила, счастливо пережила первых полтора года материнства, поступила в университет, и тут началось!
Я закончила первый курс с хвостом по английскому, и выводом, что все мои жизненные решения плохи! Насифачила - непоправимо, жизнь можно сдавать в утиль, ребенок рожден от постороннего, семья трещит по швам, собирать - не хочется, дом - поле битвы, а «зависимость от…» - перманентное состояние.
Через год оказалось, все это – цветочки, и может быть хуже тысячекратно. 1992 год. Но тогда я еще этого не знала, и искала выход. А какой может быть выход в 27? Я изменила мужу.
Нет, не с ним. С ним я столкнулась позже. Именно прям столкнулась. Притом честно попыталась избежать столкновения. А у него сработал рефлекс охотника, мне так кажется.
В общем, в тот знаменательный день мы оба были одиноки, несчастливы и совершенно свободны. Я страдала. И мне казалось,если кого-нибудь утешить, то, может, полегчает?
Он о страданиях не говорил. Говорил, что ему нравится место, куда я его привела. Что в особнячке (у нас это называлось "коттеджи"), в парке которого мы курили – отличный ресторанчик. Что лето не похоже на лето, и что в такой день ничего не хочется делать, а только накуриться и смотреть Сальвадора Дали.
«Ок!» - сказала я. Он, кажется, удивился, и через полчаса мы сидели у него на подоконнике, с видом на желтую степь.
Общага, из которой я не вылезаю последние пятнадцать лет, даже комната, за которую плачу немыслимую ипотеку – точная копия того места, в котором я провела несколько самых счастливых дней своей жизни…
… Дороговато, конечно…
…Мы курили дурь, пили чай с коньяком, потом коньяк с чаем, потом уже просто коньяк. И, как я сейчас понимаю, он меня тупо набухивал. А я тупо не понимала, к чему идет. Как-то я была на другой волне: покаянной, дружеской и доверительной. Тем более, что для меня такие отношения были нормой, я по жизни дружила с чьими-то мужьями. А он-то как раз был чужим мальчиком. Мальчиком лучшей подруги.
Драматургия вечера была замысловата и изломана, то блистала безупречным взаимопониманием, то грешила грубой физической борьбой. В итоге кончилось сексом, который сам стал шедевром взаимопонимания и борьбы. И башню мне снесло на много лет вперед, чего я тогда еще не знала.
А пока мы сидели на широком подоконнике. Курили. Смотрели в степь. В том месте, где сидела я, на стекле был дефект, искажающий пространство, и степь преломлялась в этом месте, как в капле портала. При этом что-то происходило с освещением и со временем. Освещение постоянно менялось, а время стояло на месте.
Когда я спросила, он сказал, что знает и про эту ямочку на стекле, и про свет, и про время. «Это просто вечность» - сказал он. Авторитетно так сказал, подливая мне коньяку в фарфоровую чашку. Временами он упирался своим коленом в мое, и в какой-то момент я поняла, что жду этого прикосновения, и волнуюсь. Нравится он мне, что ли?
Тут-то я, наконец, забеспокоилась. Но поздно. Выпито и выкурено было уже предостаточно. Ноги уже не шли. Руки не поднимались…
Это был самый феерический секс в моей жизни! Уточняю: не самый мощный, не самый техничный, не самый долгий, или изобретательный. Хотя и это все тоже. Это был секс – утоление. Приятие. Прощение и покаяние. Искупление и утешение. Приют. Секс – «форевер». «Это просто вечность».
… Даже не думала, что будет так приятно об этом писать. Много лет все это так болело…
…Потом я сказала, что хотела бы уснуть с ним и проснуться с ним. И бессовестно уснула на белой мраморной груди у прекрасного и совершенно постороннего мужчины. А он сказал, «ты даже не понимаешь, что сказала…»
А потом он проводил меня домой... А потом исчез… Мы же ни о чем не договаривались… Я уехала сдавать английский. Вернулась. Приехала Оля. А его так и не было. Он в это время перевозил бизнес и семью. На Украину… Вернее… Семья была уже там. Бизнес… Все, хватит.
Там так много дорогих сердцу мелочей… Например,
Он лучше всех в городе говорил по-английски. А я ему писала записки помадой на стекле, на своем корявом английском. Он сердился.
Когда мы ссорились, я набирала его номер и молчала в трубку, а он говорил «Але…, Але…, Але…» подолгу, пока я не положу трубку. И это было почти мое имя. И я знала, что он знает, и сердится, и умоляет, и он – тоже, что я. И это было какое-то сладострастное истязание.
И вообще вопрос сладострастия для меня не стоял до него в принципе. Я не знала, что мужчина может быть настолько приятен, чтобы… Все, хватит.
А еще он как-то спрашивал:
«Если бы у тебя была возможность встать на высокую трибуну, и сказать что-нибудь, чтобы услышал весь мир…, что бы ты сказала?»
а мы курили на моем балконе, я растерялась, даже не успела подумать:
«А ты бы че сказал?»
«А я бы всех послал!» - и это было так смешно!
…Но вообще, к тому моменту, когда мы сидели на его подоконнике, он уже уехал. В его жизни уже все изменилось и переехало… Я опоздала… Я хочу думать, что я опоздала… А не что-то другое…
А он исчезал. Каждый раз неожиданно. И это структурировало весь роман. И из отношений с ним запомнились главным образом его исчезновения. Надарил мне кучу всяких безделушек. И исчез.
Но главное, что привнес в мою жизнь этот человек – понимание того, что любовь – это не секс, не семья, не отношения, не бизнес и не договор. Хотя и это все тоже.
Любовь это – утоление, приятие, доверие. Прощение и покаяние. Искупление и утешение. Приют. «Это просто вечность». Такие дела.
Было очень много грустного… Я вообще не знаю, как выжила… Но вот с тех пор я знаю о любви все.
Не покупаюсь на суррогаты. Не вступаю в случайные связи.
Ну, случаются промашки. А иногда и нет. Был даже целый год жизни, когда я вступала только в случайные связи. Этому меня тоже он научил. Разбитое сердце лечат порно. Если с вами такое случится – рекомендую. Помогает.
Но людей, способных на любовь - как вечность, любовь – как божий дар - я угадываю с трех слов. Их мало. Удручающе мало. И они взыскательны, иногда до склочности. Мало контактны. Недоверчивы. Обидчивы. Часто невзрачны внешне. Неуспешны. И не стремятся. Их взгляды все время шарят по собеседнику, как будто ищут что-то важное. Иногда они совсем не смотрят, но тогда слушают.
А еще некоторые из них не знают, что они – из вечной любви. Как я не знала до Андрея Русанова. Не знала своей цены. Теперь знаю. Собственно, всю жизнь знаю. С тех пор я прожила целую жизнь. Уже моему ребенку столько лет, сколько было нам в те времена, когда мы сидели на его подоконнике.
Ничего не изменилось. С тех пор как он меня принял, утешил и приютил. Я просто забыла, в чьей избушке укрывалась от житейских бурь все эти годы.
Наконец-то могу сказать "спасибо", "прости", и "люблю"
С Днем Рождения тебя, Андрюха.
Счастья тебе и твоим близким.
Алена.