Никакой не секрет, что во времена Антона Павловича Чехова интернета, а также телефона в нынешнем понимании не было.
Отсюда вытекает, что одной, чуть ли не единственной, отдушиной для общения на расстоянии служили письма.
Эпистолярный жанр в те далёкие времена был весьма и весьма развит. Без всякого преувеличения можно сказать, что это являлось неким живым ответвлением если не литературы, то мемуаристики уж точно.
Многие письма тех лет являются теперь не только живыми свидетельствами быта и нравов тех времён, но также и образцами художественного слова. Люди, пишущие письма друг другу, умели выражать свои мысли точно, живо и с поразительной художественностью.
Письма являлись в то время неким родом искусства. Назовём это «эпистолярным искусством».
Коли уж намёк превратился в обнародованное откровение, то, не раздувая лишнего и не превращая эту простую мысль в научную статью, остаётся лишь привести доказательный пример. Выбор не составил никакого труда. Я лишь открыл тома с перепиской А.П.Чехова и почти наугад ткнул пальцем.
И вот, в качестве иллюстрации сказанного, привожу письмецо брата Антон Палыча самому Антон Палычу, где Антон Палыч обвиняется младшим братцем в некотором, мягко говоря, неаккуратном обращении с эпистолярным жанром. Обратите внимание на художественные достоинства, а также на искромётный и неподдельный юмор с обидой вперемежку.
Ежели это не разновидность высокого литературного искусства, то что же это тогда такое?
«Антоне! Вчера я получил твое желтое письмо от 30-го августа. Путешествовало оно ровно десять дней (восемь у тебя в кармане и два в вагоне). Благодарю тебя за поздравление с ангелом. Теперь скажи на милость, что обозначают твои намеки на дворянство? Написано до такой степени темно, что я ровно ничего понять не могу. По всему видно, что в данном случае ты употребляешь слово дворянин в насмешку; ты, может быть, и прав, но, сколько мне помнится, я не подавал тебе повода относить это ко мне. Пишу я это тебе потому, что в твоем письме много темных мест, которые дают повод думать, что тут есть какое-то недоразумение. Так, напр<имер>, ты пишешь: „В последнем письме Вы, молодой человек, пишете, что в пансионе Вас не отдули только потому, что Вы дворянин“. Во-первых, о каком это пансионе говоришь ты, и, во-вторых, когда, за что и про что меня дуть хотели. Насколько мне помнится, я послал тебе мое последнее письмо из Кром и в нем ни о дворянстве, ни о пансионе речи не было. О Гёте и Гегеле — может быть да;, потому что исключительно занимался ими. Далее ты воспеваешь хвалебную песнь моему дворянству, поздравляешь меня, просишь произвести Николу во дворяне, не забыть и тебя грешного и, наконец, пишешь: „Если уж и в пансионе — в этом захолустье узнали какими-то судьбами, что Вы дворянин, и не били Вас по шеям, то немудрено, что скоро весь свет узнает о Вашем дворянстве...“ Объясни Христа ради, что это за пансион, за захолустье, а главное, где оно, и, главнейшее, сообщи, откуда ты взял всё это? Я готов биться об заклад, что ничего подобного не писал тебе, поелику о дворянстве никогда не думаю, а бить меня никто не покушается. Если бы ты не сказал, что почерпнул этого в моем последнем письме, то я принял бы это за твое, шутейства ради, измышление. Муттер говорит, что, вероятно, кто-нибудь под мою руку написал, и полагает, что это опять какая-нибудь „напа;сть“ на меня... Но так или иначе, я убедительнейше прошу, пришли мне объяснение своего этого письма. Далее ты спрашиваешь о моем завещании. — Правда, я труп свой подарил анатомическому театру; но спешу успокоить тебя. Там нужно только мое мясо, а костей не требуется, поэтому я с охотой отдаю их тебе для продажи на фабрику за 15 к. вместо бараньих. Твоей заветной мечте, как видно, исполниться не суждено, ибо я, как студент, в ополчение не иду, и мое мясосложение здесь не при чем. Напрасно ты поздравляешь фатера с получением места. Он нигде не служит. Втерли было его в какую-то управу благочиния, да через неделю дали отставку за неспособность к составлению бумаг. <...> Относительно иерееподобного мужа сказать тебе нечего. Калуцкую свадьбу опишет ему Николай, потому что я в своем описании не удержусь от ядовитости и поджигательства. <...> Относительно М. М. Чохова ты прав, с ним нужно держать ухо востро и держаться подальше»
Письма Ал. Чехова