На том озере, во время первой охоты с моим первым ружьем произошел случай, которого я стыжусь, и буду стыдиться. В кусте рядом со мной возилась, чиликала какая-то пичуга. Крохотная. А мне было скучно, утки что-то перестали летать. И захотелось испытать ружье, а вернее сказать – перейти ту грань, которую переходить опасно. Убить. Убить абсолютно безнаказанно. Вот эту пичугу. Вот она прыгает с ветки на ветку, жизни радуется, а я нажму на спусковой крючок, и ее не станет. Думал я эти опасные мысли, а палец мой лежал на спуске. И вдруг, мне даже никакого усилия нравственного не понадобилось сделать – грянул выстрел. И пичуги не стало. Ничего не осталось от нее ни на ветке, ни в пространстве жизни.
Прошел миллион лет. Я лежал посреди огромного леса. Мне стало худо, видно подскочило давление, ломил затылок, бухало в грудную клетку сердце. Не помогали ни валидол, ни нитроглицерин. Мобильник не работал, не было приема. Я представил себе, какую мороку доставлю жене, детям, другу. Как они будут меня искать, прочесывать лес. Впрочем, вороны подскажут, горько усмехнулся я. Будет что поклевать. И тут рядом со мной, буквально сантиметрах в двадцати в ветках ели весело зачиликала какая-то птаха. Она посматривала мне в глаза, поймала и съела какого-то жучка. Господи, она была точной копией той, которую я убил тогда в кусте вербы. В прошлом веке, в прошлой жизни. Прости меня…. А кто прости?
Я поднялся, взял корзину, и, перемогая боль в груди, зашагал домой.