1
В царстве богатом, в государстве Русском жили-были царь-государь, царевич с царевною, народ честной, знатный да малый, Василиса Премудрая да Иванушка-дурачок.
Как-то раз опечалилася Василиса Микулишна и промолвила своему ненаглядному:
- Ах, Иванушка, печаль-тоска на меня опустилася. Не любы мне боле ни цветочек аленький, ни скатерть-самобранка, ни золотой петушок, ни золотая рыбка, ни мальчик-с-пальчик, ни сапоги-скороходы, ни печки-лавочки, ни сады-огороды. Вертелася я давеча на ярмарке, балакала с купцами лихими, ибо побывали они далече окрест всей Руси-матушке и за её пределами. Понасмотрелася я ковров златотканых, чашей расписных, вещиц диковинных! А гостинцев-то купчики сколь повыторговали! Эких токмо яств не отведала – до сей поры зубы чешутся! Окромя того поведали мне коробейники, эких див повидали, покамест торговлю вели. Ой, Ваня, ни словцом посказать, ни пером понаписать, эких токмо расчудес нетути! Очи мои порасширилися, ланита подрумянилися, уста яко варежку пораззявила! Говорили хлопцы, приговаривали, да бойко дланями размахивали! Слухала я слухала, однако ж запамятовала многовато. Окромя одного чуда-юда – Будущем прозвали. Похаживает молвь, якобы, знавает оно, так мол и сяк, «чему быти, того не миновати». Однако ж, никтошеньки оного и в глаза не видал. Вота, загогулина экая! Ах, Ваня, Ваня, нетути мне счастия без энтого Будущего! Поди, да добудь мне окаянную энту невидаль!
- Эка тебя понесло-то, сударыня, - схватился за головушку Иванушка, - понаслухалась сказок-небылиц, уши поразвесила! А энти-де сумасброды и рады тебе усладу на душу лить! Чаво от них токмо не понаберешься! Поверия им нетути, да и совести, поди, у них с гулькин нос! Пойдём-ка лучше, девонька, на волке сером покатаемся, аль щуку животворящую поспрошаем нам устроить гулянку экую! Пойдём, а?..
- Нетушки, Ваня, не охота, не охота мне! Надоели ужо энти забавы, иных отрад желаю! – закапризничала Василиса, заупрямилася, завертела кокошником, - Поди, куды глаза глядят, хотя бы и на край света, дабы найти мне Будущее, и покуда не достанешь его – чтоб очи мои тебя не видали!
Пригорюнился Иванушка-дурачок, но делать нечего. Пришлося ему, горемычному, пойти да поразыскивать чудо-юдо, прозванное Будущем, по приказанию его ненаглядной.
Собрал добр молодец свой узелок, да и отправился днём последующим ни свет, ни заря, ни быстро, ни тихо туды, не знаю, куды, хотя бы и на край света, да и того подальше, коли придётся.
Покинул он град родной, понесли ноженьки его чрез леса, да поля, вдоль брегов пологих, да круч могучих, поперёк речушек малых, да озёрец широких, по полянкам мягоньким, да окрест яруг пагубных.
Шёл Ваня шёл, да и подсела ему на рамо муха-цокотуха.
- Куды направляешься, хлопец? – пропищала малявушка.
- Ах, мушка-цокотушка, отправился я за Будущем туды, не знаю куды. Экая ты, маленькая, да удаленькая, далече летаешь, многовато ведаешь. Ась не видала ты энтого диковинного зверя?
- Ой, милок, не-а, не видала! У меня и опричь того забот полон рот! – прожужжала козявка, - Ужо лето красное на исходе, а мне надобно скорехонько яичек-детишек пооткладывать, да и к зимовке поспешать готовиться! Вот болтаюся я тута с тобою, а времечко-то бежит-бежит, яко водица в реченьке! Не подогоняешь!
- Аки угодно, малютка, не буду боле тебя отвлекать! Ступай по своим делам, однако ж, коли Будущее пооткопаю, покажу тебе, обзавидуешься, не ровен час!
Но не дослушала Иванушку муха, улетела восвояси.
Пошёл Ваня дальше.
Шёл-шёл, да и пообогнал его по пригоркам зайчик-побегайчик.
- Эй, ушастый, погодь! – кликнул Иванушка-дурачок.
- Чаво тебе надобно? – насторожился заяц, повытаращил глаза лиловые.
- Эх, трусишка, быстрёхонько ты шастаешь, далеко-далёко побегаешь. Не встречалося аль тебе этакое, разэтакое Будущее? Али зверь дикой, али кудесник-чаровник – не разбери-пойми кто!
- Ч-чего, ч-чего? – затрясся зайка, позастучал зубками, - Не пужай меня, братец, чудищами-страхолюдинами! Мне и помимо того достаётся, держи ушки на макушке! То лиса-краса меня донимает, то волк серый настигает, то мишка косолапый аки зарычит, аж душа в пятки опускается! Али ты знавать не знаваешь, экие на нас, косых, напасти осыпаются? Не хватат нам вдобавок к оному ещё и неведомых Будущих стеречься! Не знаваю эндаких, и знавать не желаю!
- Эх ты, вислоухий бояка! – покачал головушкой Иванушка, - Ну да шут с тобою, хлопец, ступай далеко, да держи ухо востро! А я меж тем, авось диву энту понайду, дам и тебе посмотреть, коли не позапрячешься!..
Не успел договорить Иван, ажно зайки ужо и след простыл. Привиделося ему в кустиках экое существо недоброе, он и бросился наутёк, поминай, аки звали.
Поднялося солнышко высоко-высоко, прошёл Иванушка-дурачок по стёжкам-дорожкам паки несколько вёрст.
Пролетела над ним сорока-белобока и взгромоздилася высоко на берёзу старую. Увидал её Ваня и прокричал, посложив ладони теремком:
- Эге-гей, белобокая, ты округом все сплетни да слухи подбираешь, небось, нетути еще экой небыли, что до ушей твоих не доходила?!
- Ишь, ты, сам-то! Наш прострел везде поспел! Не ранее, якоже после третьего дня видала тебя на печи, поразлёгся, глазёнки прищурил, морда экая довольная! – затараторила хвостатая, - После четвёртого дня оседлал волка серого, негодник, да по горам, по долам на оном бедолаге помотался! Ась щуку-то пучеглазую не замучил после пятого дня? А нонче поглядите-ка – по лесу прогуливается – не ужель по-грибы, по-ягоды?! Авось побираешься, горемыка? Ужо ль невеста тебя прогнала?! И поделом тебе, не пристало ворон считать, да баклуши бить!
- Замолчи, приблудная! – поразозлился добрый молодец, - Я к тебе, забияке, со всей душою, а ты… Ни стыда, ни совести нетути. С панталыку посбивала меня. Ну так вота. Попадалося тебе Будущее, али не слыхивала об энтаком?
- Чаво?! – гаркнула сорока-воровка, - В конец с дуба рухнул, Маша-растеряша недоделанный! Люди добрые дитяток родненьких теряют, хозяйство потрачивают, денежки нажитые утекают! У иных избы погорят, ни кола, ни двора, урожай не родится, так ни с чем и остаются, пропащие! Судьбинушка никого не жалеет, будь она неладна! А энтот гуляка знай себе аки голытьбой неучёной жил на выселках, эдак и живёт, припеваючи, и ничегошеньки его не колышет! День-деньской повыдумывает себе яких-то Будущих, да, треклятый, слоняется без толку! Ищет то, не знаю что! Доколь неразумная Василиса Микулишна тебя терпеть будет, дай бог ей здоровьица…
Не выдержал Иван, плюнул, да и пошёл дальше, не стал слушать сумасбродную птицу. Однако ж, обернулся и похвастал ей напоследок:
- Вота покажу я тебе, суматошной, находку свою небывалую – этак зенки твои и повылупятся, а клюв аки дёгтем поведёт – не раскроешь! Не посмеешь боле на людей праведных поклевещивать по чём зря!..
Так пошёл Ваня дальше, ропща под нос на сороку, а та ещё долгонько слыхивалася ему издали своею стрекотнёю непотребною.
Повстречалася на пути-дороженьке Иванушке лиса-краса. Ажно увидала его, этак принялася курлыкать, под ноги постилаться, хвостом своим пушистым оному в нос лезть.
- Давненько, давненько, братик, не видалася с тобою, - пропела лисонька, ласкаясь, - аки ты поживаешь? Чем порадуешь, али расстроишь, яхонтовый?
- Эх, душа моя, ежели б мог тебя порадовать! Ан нет – неладно у меня на сердце! Обидела меня моя Василисушка, - понурился молодец, да и повыступили у него слезы на ресницах, - Подвизался я, нерадивый, по во воле её на ратное дело, да незнакомое, – Будущее искать. И строго-настрого велела без него и не сметь возвращаться… Авось, лиса-красавица, знакома ли ты с чужеземцем эндаким?
- Ах, Иванушка, звонок да отраден твой голосок, яко гуслей твоих перебор, - сладко помурлыкала лисица хитроумная, - однако ж и я не могу тебя обрадовать! Много я видала, многих встречала, но эндаких незнакомцев припомнить невмочь… Ванечка, да ты не расстраивайся, не печалься! Давай-ка с тобою, родненький, якоже в старые добрые времена, в кои ты еще под столик пешочком похаживал, наведаемся в гости к кочетку-гребешку, да курочкам-рябам, да цыпляткам жёлтеньким! В прятки поиграемся – чур, ты водишь!
- Нет, кумушка, не занимаюся я боле ерундой эндакой! Заботы куда поважнее душеньку мою тревожат! Коль нечего опосля вопрошания моего тебе сказывать – прощай, не поминай лихом!
- Погодь, погодь, милок, не торопись, - вонзилася рыжуха коготками своими востренькими в сапоги Иванушкины, ибо задумал он ужо идти прочь, - Ась не желаешь на базар отправиться, да поторговаться с крестьянами тамошними? Небось, соскучился по ремеслу давнему! Покалякал бы с торговцами, про Будущее энто повопрошал, а я меж тем в карман к кому залезу, али штуковину экую с прилавка стащу! А, Вань? Вестимо, запамятовал, аки мы и с иноземцами невиданными кумекали-кумекали? Ни словечка и сам чёрт лысый не разберёт! Эка изловчались, сколь вещиц да угощений заморских тырили, считай – не сосчитать!
- Ты энто, неблагоразумная, брось! А не то…
- Опомнись, Иванушка! На кой тебе сдалась энта жизнь безрадостная подле энтой девы Премудрой?! То одно ей подай, то иное! Эндак у тебя вся жизнюшка и просвистит – и заприметить-то не успеешь! Побьюся об заклад, не спасут тебя от хандры лютой и забавы твои невиданные – скатерти-самобранки, да рыбки золотые, да шапки-невидимки. У тебя ж нутро всё то же осталося – озорное, да удалое! Айда с тобою обратно в светлый град, да к самому царю-батюшке поклонимся, приластимся покамест – мы мастаки знатные, – а потом изведём его, и поживиться уйма чем будет!..
- Ах, ты, разбойница! – взъерепенился Ваня, не выдержал, замахнулся и хотел было турнуть плутовку ногою в бок, да та вывернулась, яко змея подколодная, и улизнула в миг, только хвост конопатый меж дерев помелькал.
- Не дам тебе и поглазеть на Будущее, коли отыщу оное! Держи карман шире! Украдешь и его, шельма, и усом не поведешь! В конец распоясалася, бесстыдница! – бранился вдогонку рыжей бестии молодец, да ничегошеньки уже не слыхала та.
Долго ли, коротко ли скитался Иванушка-дурачок по пролескам, по холмочкам, по пригоркам ухабистым, по еланям ровненьким, покуда ноченька непроглядная к Руси-матушке не приблизилася. Потрапезничал путник пирогами яблочными да пряниками медовыми, кои Василиса накануне изготовила, испил водицы из фляги, да и отошёл ко сну.
2
Утречком ранним проснулся Иван от копошения несуразного подле себя, да аки увидал, в чём дело-то – ажно и застыл сызнова, яко каменный: медведище косолапый в поклаже его порыскивает, потчуется пирогами да пряниками, почуявши запах мёдно-яблочный. С перепугу почал было карабкаться Ваня на тополь приземистый, токмо увидал энто медведь, да аки хвать оного за шкирку:
- Ты чаво, хлопец, бежать от меня порешил? Али, недоброе чего надумал? Охотник коварный, небось?
- Что ты, что ты, мишаня! Отпусти меня, сиротинушку! – взмолился Иванушка-дурачок, порываясь из объятий крепких, - Негораздый я охотник! И оружья-то у меня нетути!
- Эка, вы все лукавые, отродье человеческое! – приоскалился косолапый, - Знаем мы вас, двухлапых! Вона – повынешь из-за пазухи финку-то, да и попустишь кровушку мою горяченькую!
- Да и в помыслах моих эндакого не бывало, вот те крест святой! – хотел было добрый молодец перекреститься, да руки его лапами медвежьими были затянуты, - Отпусти меня, батюшка, а пироги да пряники забирай на здоровьице – хошь, хотя бы и весь туесок!
- Мы, косолапые, авось, дюже суровые, да не шибко жадные, - подобрел медведь сильномогучий, опуская Иванушку обратно на землюшку хладную, - Не гневайся, добр молодец, коли приобидел. Не надобно мне твоего кулька цельного, налакомился ужо. Не затрону боле запасы твои, дабы не помереть тебе с голоду в краях сих, ибо не из охотников ты – от оных татей запах-то иной исходит.
- Дай бог тебе здоровьица, медведюшка, - отозвался Иван, собирая пожитки свои, - Аль не порасскажешь мне напоследок, экие твари наведываются в сей лесок? Не видывал тута чужака эндакого – Будущем кличут?
- Не, брат, водятся здеся всё одно: птахи да мыши, лисы да волки, олени да лоси, и иже с ними. Ну и мы, племя бурое. Вестимо, шляется местами и нечисть экая лесная, раз на раз не приходится. Мы ж, медведи-то, звери непроворные, покамест присмотримся – анчутки да злыдни эти вертлявенькие ужо и попрячутся, схоронятся где за кочками. А Будущее имя им, ан нет – да само ярило мудрое не поразберётся!
- Ну, что ж, батенька, охоты тебе складной! – пожелал Иванушка-дурачок, сокрываясь меж дерев, - Коли не приручу энтого чудища по прозванью Будущее, позову тебя на подмогу!
- Будь здоров, братец, да похранит тебя царь лесной! Коли охота моя сладится, да повстречаю ненароком тебя изголодавшегося, поделюся с тобою добычею своею!
Однако ж припустился Ваня со всех ног, яко рысь нездешняя, стоило только сокрыться со глазищ медвежьих. Усладил он косолапого речами подхалимными, послухал ответы его ладные, да и не соизволил-таки довериться оному, чай он-де не пигалица немощная, ибо зверь лютый.
Бежал, бежал Иванушка, покуда и не заблудился вовсе. Погляделся он по сторонам, токмо опричь дерев дремучих, кокор корявых, да темени лесной, чернущей, яко смола, ничегошеньки и не заприметил. Покручинился добрый молодец, да и принялся сетовать на судьбинушку неприглядную, на долюшку свою лихую:
- Эх, балда я, балда! Послухался заповедывания девоньки своей неразумной, пошёл, куды глаза глядят, позаплутался в чаще беспросветной, оставил свой дом родненький! Пропаду я тута, пропаду, якоже водица в решете! И ипостась энта неведомая, Будущее, доколь я здеся мыкаюся, эдак мне и не повстречается!
Причитал, причитал Ванечка, проливая слезы солёные, а ноженьки его шли, шли мало-помалу дальше и дальше. Так и загибся бы горемыка промеж ёлок колючих, да сосен коренастых, ежели не расступилися бы ветушки нежданно-негаданно и не увидал бы путник избушку неказистую, покосившуюся, да и паче того - на курьих ножках! Не испужало энто молодца порумянившегося, порадовался оный спасению от гибели неминуемой! Подошёл он к избушке, да и принялся бить-колотить в дверь дубовую. Ан нет – то не дверь оказалась, ибо стена!
- Не ужель никого? – пораскинул Иван дланями, - Экая досада…
- Эгей, простофили!
От возгласа энтого скрипучего встрепенулся гость, яко лань напуганная, и надумал ужо бежать, куды глаза глядят, однако ж послышался оный голос сызнова, и попридержался Иванушка.
- А ну воротитеся! Коли пришли – заходите на поклон! Вы, чего ж, касатики, не знаючи, авось? Подойдите, да скажите: «Избушка, избушка, повернись ко мне передом, а к лесу задом!».
Гость, яко заколдованный, подошёл, да и сказал, идеже повелели. Тот час же избушка и повернулася, и дверь её отворилася. Вошёл Ваня вовнутрь и увидал перед собою старуху носатую, глазастую – волосья длинные всклокоченные, руки костлявые, когти длинные, а зубьев – тех и в помине нет.
- Ну-ка, кого, кого-таки нелёгкая принесла в мой чертог? – принюхалася старуха, улыбку понастроила, покуда не пригляделася и не нахмурилася, - Фу-ты, ну-ты! Ужо слепая сделалася по самый край! Подумала грешным делом – пожаловали ко мне детишки беспризорненькие, будет у меня нонче и обедня, и ужна! А оказалося-то что – рожа да кости! Тебя эк звать-то, горе-богатырь, да и откель пожаловал?
- Иванушка…
- Який ж ты, бестолочь, Иванушка?! Тот был маленький, да удаленький, сладенький такой, пухленький, да и сестрица Алёнушка у него имелася – паче вкуснее на вид!
- А вас-то, боярыня, аки звать-величать?
- Якая я тебе боярыня, пакостник ты эндакий?! – осклабилася старуха с усмешкою злобною, - Полно те дурачиться-то – ажно не знаючи, кто такова буду?! Ходят тута якие-сякие, управы на вас не хватат! Некогда мне судачить с кем ни попади, да журить эндаких невежд пораспущенных! Зелье чаровное, поди, поостыло, небось! Убирайся из юдоли моей со глаз долой, покуда цел, а не то худо придётся!
- Воля ваша, сударыня! – ужо попятился Иванушка, но прибавил, - Не посчитайте за дерзость – дорогу порасскажите обратно из лесу, а? Заблудился я, глупа душа, не отыскать мне вовек тропинушки родненькой. Подскажите, а? Не то загнуся я здеся, якоже скотина голодная во порожнем хлевушке!
- Ах, ты, сонная тетеря, даже в лесочке тороватом прокормиться невмочь, и ума не хватат по лишаям да по чагам на корягах из чащи-де повыйти, коли солнца и звезд нетути! – встряхнула ведьма своими перстами когтистыми, да подобрела опосля, - Наколи-ка мне дровушек для печи – вона, сколь поленьев во дворе! Якоже посправишься, покатишься прочь, ажно сей же миг ветки поукажут путь из лесу обратный, пораздвинутся, – энто будет моя забота.
- Ужо не знаю, экими словесами-то вас отблагодарить, бабушка!
- Не бабушка я тебе, пустомеля, ступай во двор, не распотякивай!
Порубил чурок Иван, намахался, посел на травушку-муравушуку. Старуха скупая его, усмягшего, краюхой хлебушка попотчевала, да и повелела «улепётывать отсюдова».
- Погодите, погодите, бабуся! – спохватился Иван, покамест баба-яга едва не позакрыла дверь, - Ась не видали случаем эндакого неприметного существа – Будущее? Таково его имя.
Вмиг втащила кудесница своего гостя обратно в избу.
- Не смекнула я поперву – ан не балабол ты несусветный, ибо прохиндей непростой! - сощурилась старуха, охотная до всякой нечисти, – Аки, говоришь, зовут энтого смутьяна?
- Будущее.
- Эвона имечко-то несуразное… - пораздумалася колдунья, почесала свой затылок немытый, - Уж я-то, баба-яга, костяная нога, кого токмо не повидала на светушке белом! И лешего, и домового, и соловья-разбойника, и кикимору морскую, и Кощея бессмертного, и Змия Горыныча, мало того – у самого чёрта на куличках бывала! А тута на-те – Будущее! Не ужель новый разбойник промышляет на земле нашенской? А я, карга старая, и не знаваю ничегошеньки!
- Экая беда, бабуся, а я-то ужо понадеялся…
- Не тужи, Ваня! – прохрипела баба-яга и потащила Ваню к котлу своему с наваром, - Вестимо, энто знак особый! Тем паче тебе, родненькому, не ровен час, пора пожаловать к царю-батюшке – пущай гонцов во все концы поснаряжает, дружину повоззывает, воевод храбрых, богатырей дюжих, да идёт с ратью супротив врага лютого! Погодь, погодь! Сей же миг порасскажет нам зельюшко чаровное – что да эдак, и экая нонче явствует участь стороны русской – спасение, али погибель…
Увлеклася в эндаком духе судить-рядить ведьма старая, помешивая чумичкою настойку зелёную кипящую в котле разбухшем. Однако ж, не появлялося в нём ни того, ни другого, ни третьего.
- Эхма, поостыло в конец, окаянное! Да и я с кондачка-то экую непростую загадку, поди, тем паче не порешаю, - молвила бабка-ёжка, повелев Ване подбросить дровишек в огонь, а сама принялася добавлять в отвар пузырями пошедший ножки лягушачьи сушеные, глазки змеиные, хоботки комариные, хвостики крысиные, лапки куриные и прочую гадость кудесническую. Токмо, наотрез отказывалася бурда колдовская ни то, и ни сё показывать.
Так промаялася ведьма аж до захода солнца, насуетилася возле казана своего бурлящего, ажно всё без толку. Выдохлася, старая, и промямлила Иванушке-дурачку, усмягшему дрова таскать:
- Не-а, сынок, нетути силушки боле. И варево моё, ведьминское, измучилося – не поддаётся оному Будущее, хоть тресни! Видать, ипостась энта такова, что всякое колдовство ей ни по чём! Придётся тебе, Ванька, пойти на все четыре стороны, да самому порыскать энту заразу, дабы уберечь свои края родные, отвадить энту тать от стороны кровной! Ой, чую, чую, грядет на Русь ненастье невиданное!.. Тьфу, и скажи на милость, отколь наслухал-то про напасть энту?
Но не отвечал Иванушка, зазевался, яко котяра ленивый, да и залез на печку почивать, а старуха эдак и прикорнула подле поленьев тлеющих, пригревая косточки свои столетние.
Днем последующим распрощался Иван с бабою-ягою, раздосадованный неудачею, обещавшись порасправиться с невиданным Будущем, коли всё ж обнаружит оное. Однако ж, не верилося ему в догадки, россказни ведьмы полоумной, продолжал молодец стоять на том, что Будущее – энто не супостат, а чудо распрекрасное, якоже поверовала Василиса Премудрая. Но где ж разыскивать-то его, куды ж путь держать?.. Порешил путник не искушать боле судьбинушку и повернуться обратно во светлый град по добру, по здорову.
3
Так и сяк поразмысливал Иванушка-дурачок, покамест плёлся меж ветвей рассупонившихся по тропке, наколдованной бабой-ягой. Да и в конец пригорюнился, эка не охота было ему воротиться восвояси ни с чем, опростоволосившемся.
Тута сжалилося надо понурым добрым молодцем солнышко красное, да и заговорило с ним:
- Ваня, Ваня не тама ты Будущее ищешь!
- Экие чудеса! – пораскрыл Иванушка уста, яко завороженный, - Ярило заговорило!
- Надобно тебе на запад путь держать, в тридевятое царство, в тридесятое государство, к царице Шамаханской, авось, знавает оная про Будущее!
- Якоже мне попасть-то туды? Небось, окромя, аки позацепиться за Змия Горыныча и не уразумею ничегошеньки! Ан где ж понайти-то его, василиска огненно-дышащего? Да и возьмёт аль?
В сей же миг окружил его ветер вольный, да и оторвал от землюшки родненькой.
- Так и быть, подмогну тебе, братец! Отвезу я тебя в тридесятое государство, к царице Шамаханской! – сказывал ветер вольный, пронося доброго молодца над древами раскачивающимися.
- Доброго пути, Ванечка! – прошумели деревца, помахивая Иванушке ветвями своими раскидистыми, - Воротися с миром!
- Не позабудь о нас, Иванушка! – прожурчали ему реки широкие, покамест пролетал оный над ними, ветром подхваченный, - Воротайся с добром на родную сторонушку!
Так и пролетел Ваня Русь ненаглядную, да и опосля оказался далече над местами незнакомыми. Быстрёхонько времечко пронеслося, не успел Иванушка-дурачок наглядеться под низ вдоволь, ибо опустило его ветрище на оземь, и да очутился добрый молодец в тридевятом царстве, в тридесятом государстве, подле дворца расписного самой царицы Шамаханской.
Подошёл Ваня, было, к воротам тяжёлым, токмо стражники суровые преградили ему дорогу: «Кто таков будешь?» Не успел Иванушка и словца вякнуть, ажно повыглянула из-за оконца дворцового сама царица Шамаханская, да и приказала привратникам своим: «Пропустить оного немедля!». Оказался добрый молодец во дворце знатном, да так и обмер: сколь добра-то вокруг! Колонны мраморные, ковры османские, лесенки с перильцами, драгоценными каменьями отороченными, изваяния разнообразные из чистого злата! Лепота! Якоже в палаты царские поднялся, так и вовсе дара речи лишился: хоромы-то экие! У входа сводчатого холопы ниц падают! Посерёдке на шкуре зверя невиданного стол серебряный, на нём яства заморские поразложены – не то яблоки, не то груши, окромя того невесть экие ягодки большие и малые! Подле них бутыль пузатая с чарками узорными, да чадило диковинное – дух благой на цельную светлицу порассеивает! А поодаль чуть – подле оконец до полу до самого – шатёр пурпурный, занавесями кисейными поразмахивает! А под ним – поразлеглася на перине бирюзовой, да средь одеял кумачовых сама царица Шамаханская, едва-едва лоскутками тоненькими поприкрытая, да лентами лазоревыми подпоясанная, чай не нагая вовсе! Эдак Иван дланью очи понакрыл: дескать, чего, дева, персями да чреслами-де ворожит!
- А я, Ванечка, тебя тута поджидаю! – замахала царица веером перьевым рьяно-рьяно, аж монисто на ней зашевелилося, - Знаваю, знаваю, чего тебе надобно – я за тобою прослеживаю чрез мой шар ясновидящий. Далеко не каждому дозволено в мои покои наведываться, Ваня, дурачкам везёт…
- Благодарствую покорно, ваше величество, ибо никак в толк не возьму – али сон сия благодать, али явь!..
- Так вот, мой Иванушка, поручаю тебе гостинец для твоей Василисушки, да всему народу твоему на здоровьице! Ужо я-то с Будущем не понаслышке знакома! – расплылася дева улыбкою завидущею, зубками-то засверкала, десницею окольцованною протянула гостю штуковину невиданную, - Сие и есть Будущее!
Просиял Иванушка-дурачок:
- Вота спасибочки-то! Яко зеницу ока поберегать буду!
Схоронил подарочек за пазуху, не глядючи, да и ужо собрался было повыйти вон, ажно тута приостановила его девица:
- Вань, ты куды?! Откушай ягодок, да фруктов сладостных, испей винца гранатового, повыкури кальяна ананасного, да и оставайся у меня почивать! А утрецом, на свежу головушку, воротишься к себе в родные края, зело новенький!
- Благодарствую нижайше, ваше величество, за приют, да кров, однако ж, нетути ужо волюшки ожидаться мне до дня завтрашнего! Охота поскорее свидеться с моею Василисушкою лапушкою, да и повручить ей дар сей светозарный!
Попятился добрый молодец, поглядел искоса на смердов кланяющихся, да и был таков.
Выбежал он из покоев Шамаханских, подхватил свой узелок подле ворот притороченный, да и припустил во весь опор вдоль фонтанов радужных, ажно окружил его ветер вольный сызнова. Почал подниматься Иван над башнями остроконечными, над акведуками белокаменными, покуда до самых до облачков не добрался.
Так и летел странник новоявленный до самой Руси-кровинушки, доколи не хватился и не окликнул своего провожатого:
- Гой, ветрило, не вези ты меня до самого града светлого, приземли меня подле лесочка миленького, в коем пообещался я моим сестрам-братьям показать энто Будущее!
Послушался ветерок Иванушку, да и опустил оного на опушку лесочка.
Поразвернул Иван свёрток – тама шкатулочка экая тоненькая, что и не положишь в оную ничегошеньки, со стёклышком эким гладеньким – пуще самой водицы в пруду! Повертел, повертел он в дланях энту штукенцию, токмо не смог ума приложить, на кой сдалось энто зеркальце темнющее! Одолела добра молодца кручинушка, притулился на пенёк, пораздумался, да меж тем принялся постукивать растерянно перстами по зеркальцу. Тута – раз! Зажглися огоньки на Будущем, замельтешили на нём козявки экие! Заметил энто Иванушка, ажно подскочил: «Чур, меня, чур! Сгинь, нечистая!» Ан нет – не повыскакивали из ларчика неведомого ни чудища, ни демоны лютые. Однако ж, не сподобился Ваня поглядывать на энту штуковину глазастую, дабы не искушать судьбинушку свою. Порешил – придёт во светлый град, и пущай Василиса Премудрая сама, дескать, думает-гадает, эк с энтим своим Будущем поступать.
Поторапливался Иванушка-дурачок до дому, до хаты, доколь не встретилася ему муха-цокотуха. Показал он ей Будущее, повелел посмотреть, чего оное тама выкаблучивает. Поглядела мушка на диковину – да так и застыла! Показало ей зеркальце собратьев её горемычных, на коих накинулися люди презлые, с бутылями эндакими, бегали, да пущали на козявок пар экий вредоносный! Ничегошеньки не сказывала цокотушка, улетела прочь, да и зареклася с тех самых пор с людьми разговаривать, и дитяткам своим, якоже повылуплялются, строго-настрого запретила ни словечком с человеком не молвиться.
Не придал Иван средоточия энтой грубости мушиной, да и пошёл дальше.
Повстречал он опосля зайку-побегайку. Попросил оного в Будущее посмотреться. Тот пригляделся – да и убёг – ни ответа, ни привета! Испужали ушастого напасти, иже его собратьев в Будущем народ окружил: леса вырубает, норки заячьи топчет, выстраивает на оных местах терема небывалые, а меж них егозят телеги экие быстрые, в оных ездоки торчат, да притом задавить зайцев так и норовят! Насмотрелся косой видений лютых, да и дал себе обет ни за якие коврижки боле не толковать с людьми ни о том, ни о сём, молчать вовек, яко рыба, и зайчаткам своим того же повелеть!
Повозмущался Ваня – эка вислоухому боле мухи-цокотухи не приглянулося Будущее! Пожал плечами, да и побрёл дальше.
Села на ветку осины сорока-белобока, прям над самой головушкой Ваниной. Кликнул он белобокую, повертел Будущем, и проныра хвостатая, охотная до разных вещиц поблёскивающих, спустилася поглядеть на диковинку оную. Но сей же миг отпрыгнула в сторону, застрекотав боязно. Покружила, покружила над Иванушкой-дурачком, да и сокрылася за макушками дерев, ничегошеньки не сказавши. А увидала оная в зеркальце заморском сестёр своих родненьких, кои попадалися в пасти ревущие чудищ неведомых летающих, оные раздирали птах на кусочки и выплевывали остаточки. А в головах тварей тех лютых – людища восседают и ворочают оными, аки вздумается. Поклялася сорока-воровка ни в коем разе не тараторить боле с народом человеческим, то бишь, и слухи лесные с оными боле не перемалывать. И птенцам своим тем паче порешила заповедывать – не позволять с людьми переговариваться.
Понахмурился добрый молодец, не понявши птицу глупую, да и пошагал дальше.
Поравнялася с путником на стёжке-дорожке лиса-краса, да и принялася про дела его прознавать. Поведал Ваня оной, так мол и так, экие с ним чудеса творилися. Якоже повытащил он Будущее, да сунул рыжей под нос – ажно оная в морде и поменялася! Залаяла на штуковину, заметалася и кинулася наутёк, махнув хвостом пушистым. Ибо показало ей зеркальце, якоже зайцу, горести злополучные лисовы от зачинов человеческих, от коих раз за разом их, рыжих кумушек, паки меньше и меньше будет. Позакрыла лисонька пасть на засов, да так и осталась верною своему порешению – боле ни под яким предлогом не вести бесед и никоих дел с отродьем человеческим, тем паче и лисяток от него отучать.
Подивился Иван-дурачок звериною блажью, да и посторожился пуще – эк чего-то неладное с энтим Будущем!
С мишкою косолапым, иже Ваня попозжее заприметил подле берлоги, зело таков же курьёз повышел. Воззрился мишаня на козявок в штуковине заморской, зарычал немедвежьим гласом, да и втиснулся в свою землянку сызнова. Видать, не по нраву пришлися ему мишутки в Будущем, опилками, да пухом набитые, то, поди, нарисованные, то из глины авось вылепленные, не свойскими голосами глаголющие, притом, по воле людской. Боле не охота сталося медведюшке опосля эндакого провидения с народом ватажиться, к оному наказал себе и медвежат склонить.
А ужо баба-яга – оная и вовсе себя в брусочке чужеземном не увидала, стоило токмо Иванушке передать оного в длани бабки-ёжкины тощие! Притом, окромя себя была невмочь заприметить в зеркальце и собратьев своих – лешего, домового, соловья-разбойника, кикимору морскую, Кощея бессмертного, Змия Горыныча, да и самого чёрта на куличках! Поразгневалася старуха, повыгнала Ваньку из избушки на курьих ножках, и да скомандовала ей повылететь прочь. Повыросли в миг у избушки крылья агромадные, приподнялася оная над землюшкой, да и улетела вон, не поспел Ваня и очи повытаращить…
В конец позапутался добрый молодец в неразберихе творящейся. Принялся кликать он ярило красное, ветрило вольное, деревьюшки вьющиеся, реки широкие, да саму землюшку Русскую – авось, хотя бы оные разъяснят ему, горемычному, – яка закавыка с энтим Будущем! Однако ж, не глаголили оные ничегошеньки, аки воды в рот набрали, якоже и не поговаривали с ним накануне! Видать, ужо знаючи были, что по чём, да помалкивали.
Присмотрелся Иванушка к поделке загадочной, повертел сызнова в дланях, хотел было поглядеть, чего тама вырисовывается, да и заприметил – на сторонке задней светится абрис яблока понадкусанного:
- Эхма, чай, энти чужестранцы и яблочка цельного пожалели, - поворчал Ваня, - Не надобно нам, русичам, эндакого Будущего!
Огляделся добрый молодец по сторонам, да и, недолго думаючи, позашвырнул шкатулочку надоевшую во топь ближайшую.
Долго ли, коротко ли, подошёл Иванушка-дурачок ко светлому граду родненькому. А у ворот Василиса Премудрая околачивается ни жива, ни мертва. Якоже увидала оная любимца своего, так и повисла у оного на вые, расплакалася.
- Ах, рыбонька ты моя ненаглядненькая! Невмочь мне было донести тебе энто Будущее разэндакое! - покаялся добр молодец, вытирая рукавом рубахи слёзоньки Василисины, - Не по нраву пришлося оное и мне, и обитателям лесным, да и, вестимо, самой Руси-матушке!
- Родненький, ужо запамятовала я начисто об энтом вопрошании моём злополучном! - рыдала Василисушка, - Невмоготу мне сделалося тебя ожидаючи, сподобилася ужо дружину пособирать, да витязей, и скорёхонько на подмогу тебе последовать, – авось экая напасть с тобою приключилася?!
Так порадовалися голубки миленькие, полобзалися, понаглядеться невмочь одна на второго! Зазвучали ихние душеньки, яко свирели да жалейки сладкогласые! И собралися Иван да Василиса свадебку повзыграть! Позакатили пир на весь мир – во дворе окрест стола агромадного скамей понаставили, на стол оный чугунок да ендовы, самовар да блюдечки с голубыми каёмочками поразложили. Позазывали братьев-сестёр со всего града и уселися с оными за братиной, щей поначерпали по самые окоемы, хлебом свежим позакусили, опосля того – чай с баранками откушали, да и бражкою на послед напоилися, покуда животы у них не пораздулися, аки ушаты.
Так и стали они жить-поживать, да добра наживать.
Тута и сказа конец...
Токмо будущее – энто вещица непростая! Поглазеешь в оную, али не поглазеешь, повыкинешь, али не повыкинешь – ажно эким-то днем оная и воротится!