На новогодний праздник пригласили гостей из пожарной роты. Готовились тщательно. Организовали своими силами концерт.
Артисты волновались. Зрители доброжелательно всех приветствовали, однако более всего реагировали на выступление второго отделения.
Пришлось попотеть и поискать аккомпаниатора. Папаша Петров привёл баяниста. До войны тот учился в музыкальном училище, а теперь служил в прожекторном полку. Парень быстро освоился, и девушки сразу стали звать его «наш Гриша».
Юня, обладавшая мягким задушевным голосом, сорвала шквал аплодисментов, исполнив новые песни: «Бьётся в тесной печурке огонь» и «Синенький скромный платочек».
Нина прочла стихотворение Симонова «Жди меня», причём так проникновенно, что тронула все сердца. Каждой слушательнице казалось, что стихи обращены только к ней. Каждый слушатель был убеждён: лично он только так сказал бы своей любимой перед разлукой: «Жди меня, и я вернусь».
Затем вышел в круг хор народной песни в русских костюмах. Где-то девушки отыскали сарафаны, удлинили по низу, платки на плечи уложили. Одно слово – красавицы. Сочным низким голосом запевала Люба, и ей вторили все бойцы отделения. «Ой, туманы мои, растуманы. Ой, родные леса и луга!» - разливалось по казарме.
Как только закончилась песня, выскочили в центр круга Клава и Сима. Весело и звучно, раззадоривая друг друга, пристукивая каблуками, девчата поочерёдно кидали зрителям частушки: «Ой, ты, милая моя», «Ой, подруженька, не плачь», «Он пришёл, а я сбежала», «Мой милёночек не знает». Исполнительницы заряжались смехом зрителей, распалялись аплодисментами. В какой-то момент Симочка оказалась перед сержантом Петровым, притопнула ногой, взмахнула платочком и звонко запела:
Ой, топну ногой,
Да притопну другой,
Я тебя любить не стану,
Ты побегай-ка за мной.
Все взгляды направились к сержанту, а тот выскочил в круг, расчистив рукой себе простор, и не менее звучно, хоть и с хрипотцой, ответил:
Ты топни ногой
И притопни другой.
К тебе свататься пришёл –
Сердце каменно нашёл.
Вот такой оказался артист – папаша Петров. Его выступление вызвало невообразимый хохот. А Сима вдруг зарделась, глянула на подругу, махнула Грише-баянисту, и снова пропела:
Ох, проклятая война,
Да любовь сильнее.
Я тебя, милёночек,
Сердцем отогрею.
Народ замер. Это что ж получается? И не концерт вовсе, а объяснение. Храбра же девка, никто прежде не замечал за ней такой прыти. И что ответит папаша Петров?
Тот быстро сообразил: надо ответить. Не отступал ещё русский мужик перед бабой. Да что - мужик? Он, перво-наперво, военный начальник, хоть и малого масштаба, да главный для бойцов второго отделения. Прекратить несовместимое со званием бойца буйство и приказать разойтись? Нет, боевой задор должен быть у солдата. Раз решили праздновать, нечего, так он думал, нотации читать. И сержант Петров, самую малость повременив, взорвал веселье новой частушкой, при этом обращаясь не к певунье, а ко всем участникам представленья:
Милка слово мне сказала -
Сердце ранила стрелой.
Всё равно со мною будет,
Хоть и топает ногой.
Аплодисменты не смолкали. Артисты хора кланялись неустанно. Наконец, комсорг роты Таисия Белова, выйдя на всеобщий обзор, объявила:
- А теперь, товарищи бойцы, просим к столу. Чем богаты, тем и рады.
Чем были богаты хозяева в новогоднюю ночь с сорок второго на сорок третий? Солянкой из капусты с редкими кусочками мяса, винегретом, варёным картофелем, макаронами по-флотски, чёрным хлебом, морсом ягодным, квасом холодным. Конечно, нашлись «наркомовские сто грамм», и не только, однако всё в пределах разумного. А что за пределами дозволенного, то пряталось: русский человек башковит, умеет начальство, когда требуется, обойти. Собирали стол, как говорится, с миру по нитке. Главное – не есть, а веселиться.
В столовой, украшенной звёздами и лентами, с невысокой ёлкой в углу, расставили вдоль стен столы, между ними образовалось пространство для танцев. Однако танцующие выходили и за пределы отведённой площадки, поскольку тесновато оказалось.
Кто-то принёс из дома патефон, кто-то подобрал пластинки. У патефона поставили двух дежурных, которым поручили осторожно пластинку ставить на диск и не менее осторожно крутить патефонную ручку. И звучали, совсем как в мирные годы, «Рио-Рита», «В парке Чаир», «Скажите, почему?», «Саша, ты помнишь наши встречи?». Танго, фокстрот, пасодобль, вальс – кружились девушки, вспоминая прежние милые времена. Друг с другом танцевали, а кому повезёт, и с партнёром. Гриша-баянист, как старый знакомый, оказался в большом почёте. И другие были, прозванные «пожарниками» - молодые и весёлые парни, до девушек охочие.
Время от времени Гриша разводил меха баяна, и тогда зазывно звучали «барыня», «гопак» и «цыганочка». Да чтоб «цыганочка» с выходом, да чтоб рука летела, и нога выделывала кренделя, и чтоб качались бёдра, а плечи заходились в неистовстве! Создавались танцевальные пары, а потом разлетались на одиночных танцоров, и снова создавались.
Разве можно справиться с народом, который способен бесшабашно веселиться, самозабвенно плясать, находить в самые тяжкие минуты время для смеха и развлечения? Никогда такого народа не победить! Потому фашисты и отброшены. Сейчас они у стен Сталинграда, да недолго им там стоять. Город держится! Наступают советские войска. Проведены операции «Уран» и «Малый Сатурн». И хотя далеко не все знают об этих операциях доподлинно, всё же не обратиться мыслью и словом к защитникам Сталинграда, а значит и Родины, невозможно. Потому сквозь бурное веселье звучат тосты о победах нашей армии и о будущей великой Победе, вспыхивают разговоры о Сталинграде, мужчины разъясняют неразумным девушкам, что происходит на фронте.
В новогоднем веселье образовались три пары – не танцевальные, а судьбоносные, задумавшие вместе идти по жизненному пути. Идти сквозь военные тяготы к победе, которая нужна стране, сражавшейся за свободу против захватчиков. Идти и к той победе, которая нужна каждому человеку в его вечной борьбе за жизнь и за её продолжение.
В первую пару, и это стало многим ясно в начале праздника, объединились Пётр Никодимыч и Серафима Шелкова. Они ни о чём конкретно не договаривались. Лишь приглядывались, прилаживались. Наверное, единство этих людей возникло раньше. Сегодня же обоим стало ясно: нужны друг другу.
Вторая пара создалась усердием Клавы-медсестры и Гриши-баяниста. Чувство вспыхнуло в тот момент, когда папаша Петров привёл баяниста на репетицию, тогда-то между молодыми людьми пролегла линия связи. Никому та линия не видна, а Клава видит, укрепляет её задорным смехом и зажигательной пляской. Идут в ход и робкие взгляды, и откровенные. И Григорий радостно сдаётся: он давно искал такую неугомонную.
Третья пара зародилась несколько дней назад и сейчас совершала первые робкие шажки. Её созидатели – Нина и Виктор.
Именно он после ночной встречи с девушкой стал инициатором новогоднего праздника. Пришёл к Таисии Беловой и объяснил комсомольскому лидеру, что солдат тогда хорошо воюет, когда хорошо отдыхает. Ещё напомнил, что служат они в одном батальоне, и встречаются лишь на комсомольских собраниях, куда, между прочим, не все бойцы вхожи. Боевой же дух требует единения, а единения нет. Таисия критику выслушала и предложила встретиться, так сказать, в неофициальной дружеской обстановке.
Виктор любовался девушкой, ради которой затеял праздник. Молода очень, лет восемнадцать, а ему двадцать семь. Сложилось так, что семьи нет, родителей не знал, в детском доме рос. Помнит себя четырёхлетним, когда попал в детский дом к Марфуше, и та, одинокая женщина, приняла мальчонку сердцем. Она при детском доме жила, там и померла. На заводе кладовщиком работал, в армии служил. Вернулся – попал в пожарники. В первые дни войны определился в ПВО. Сейчас заканчивает краткосрочные курсы командиров, после которых в звании младшего лейтенанта отправится в действующую часть.
Надо ли связываться с девочкой, когда неизвестно, где будешь завтра и вернёшься ли? А с другой стороны, уходить на войну одиноким нельзя, кто-то должен тебя ждать. Как она читала? «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…». Виктору необходимо, чтобы его ждали, чтобы письма писали, чтобы было, ради кого выживать. Потому он танцевал, слова наговаривал, прижимал, волосы гладил. Однако не спешил выражать силу чувств, поскольку испугать «ребёнка» нельзя. Во всяком случае, не сейчас.
А Нина кружилась в вальсе, прямо скажем, неумело, и руки мужские чувствовала, и отзывалась на них. И глупости говорила, моргая ресницами. Не ради кокетства, а потому что ощущала счастье. Нельзя же всегда быть умной, всегда держать себя в руках. Можно же довериться человеку, который в тебя влюбился? Она уверена, что влюбился. Женщина всегда это чувствует.
В Нинином дневнике появилась новая запись: «2 января 1943 г. Я теперь не одна! Он – замечательный! Сильный и ловкий! И умный! Я счастлива!».