Матери безусловно заслуживают того, чтобы их любили больше остальных девушек. Но если бы этим летом у меня спросили: «кто из слабого пола привлекает тебя больше остальных», с моего языка уверенно слетело бы имя инициативной модели, только что закончившей предпоследний год школьной программы обучения. В ином случае зарождения того же самого вопроса – на момент моего пятнадцатилетия, – я бы не придумал ничего лучше, чем рассказать о необыкновенном влечении к роскошной, неунывающей, и самое главное, всегда улыбчивой представительнице подлинной женственности, сидящей за центральной партой первого ряда на большинстве уроков нашего класса.
И только когда минут десятилетия, несдержанность прекратит диктовать свои условия, очередное новое поколение изолирует себя от старого, а ближайшее на сегодня будущее превратиться в абзацы с крайних листов школьных учебников, я с полной уверенностью прокряхчу, что Кристина по праву совместного рождения всегда оставалась первой в состязании за мою самую непритворную любовь.
И не то чтобы я не люблю свою мать, но нельзя со спокойно душой сравнивать человека, подарившего тебе жизнь, с кем-то другим. Тут действует отдельная категория, запертая под замок в обособленном сейфе взаимоотношений. Невозможно противопоставлять родителей остальным, ровно так же, как ум человека не подлежит оценке по тому, к чему у него потеряна всякая склонность. Я спрашиваю себя: «Кто я для родителей?» – возможно, величайшее за всю их жизнь творение. Потом задаю другой вопрос: «Кто я для Кристины?» – какой-то засранец, мешавший ей чувствовать себя свободно внутри матери. И больше уже никогда не возвращаюсь к этой теме.
Мы, вроде как, вместе. Как бы, одной крови и всё такое, но никто никому ничем не обязан. Именно поэтому Кристина в процессе борьбы, а родители – нет. Но это не мешает ей занимать почётное место в моём списке самых достойных людей. Лидируя от остальных с отрывом в девяносто девять процентов, при багаже минусов, который аналогичен её первенству, с одним лишь абсурдным плюсом – она моя родная сестра.
Если и есть в этом мире человек, способный понять тебя лучше остальных, то это невероятное везение. Потому что с рождением брата или сестры может не повезти.
Я ни разу не слышал, чтобы кто-то хвастался тем, как родители дали дельный совет, вклинившийся в решение проблемы, словно деталь пазла из подходящего набора. Как правило, у них припасён элемент двадцатилетней давности, искажающий современность картины.
И тут обычно начинается недовольное нытьё по поводу моих плохих отношений с родителями. Мол, это твоя проблема, что не общаешься с предками; они рекомендуют вполне нормальные вещи, но твоё пренебрежение к их словам заставляет отказываться от помощи. На деле же – ужасно частая смена правящих режимов за последние сто лет немного мешает решению проблемы «отцов и детей» в нашей стране.
Пускай я никогда не буду удостоен звания патриота за такие мысли, но все эти истории про старое поколение, понимающее новое, рождаются за океаном – в рассказах, основанных на их реальности. В которой почти два с половиной века нравы не переживали значительных встрясок. Их непринуждённость столетиями вытекала из целомудрия, а не влетала как член в задницу проститутки за пару лет. Поэтому меня в высшей степени глубочайшей ненависти бесят личности, насмотревшиеся западных сериалов, считающие, что можно сравнивать два настолько разных мира.
Кристина всегда понимала меня. А я в свою очередь отвечал взаимностью, не теряя способности постижения её поступков. Какой бы серьёзной ни была ссора, в плане сочувствия ничего не менялось. Если меня избивали, она не позволяла себе насмешек, до той поры, пока я не смогу ответить в полном объёме. Когда её в очередной раз бросали, я старался менять издевательства на жалкое подобие утешений.
И, вроде как, это не похоже на образец прекрасных отношений, но в мире, где людям плевать на всех, кроме себя – хоть многие и срывают это, а некоторые всё же вполне успешно умудряются побороть свою сущность, – нет другой альтернативы данного идеала. Мы, как бы, закаляем друг друга, прекрасно понимая, что ничего серьёзнее месячного молчания не нарушит нашего взаимопонимания.
Никогда не мог, и до сих не могу, признать, что «ботоксные» семьи – с постоянной улыбкой на лице – победили нашу. Если даже и реально то, что они не ссорятся, или не ссорятся хотя бы серьёзно, то как можно судить об их идеальности, пока не было ни одного инцидента, способного проверить их на стойкость. А может и был – возможно, они действительно прошли через что-то такое, о чём не говорят, и теперь с гордостью признают себя совершенством. Тогда спасибо им конечно за пример, но мне такого не нужно. Предпочитаю быть откровенным человеком, а не прятаться под улыбкой – что честнее, по отношению к тем, с кем я контактирую.
По большей части, максимально искренен я только с Кристиной – другие могут осудить, но не она. В её стиле – посмеяться, пошутить, поиздеваться, но критика не приоритет в отношении меня. Тут всё просто. Я припас отличный способ для измерения человеческой участливости, под названием «я гей». Если мне доведётся стать гомосексуалистом, то, как минимум, я буду скрывать это от Марти; но наверняка сразу же расскажу Кристине. И дело вовсе не в том, что у нас с Марти нет крепкой дружбы – но с какого перепугу он должен менять свои принципы из-за моей глупости?
Не важно – любит ли моя сестра геев или нет, она всегда будет ближе остальных, потому что – а кто поймёт её лучше, чем я. Чем моложе возраст, в котором происходит знакомство, тем больше отзывчивости охота истратить на такого знакомого. А что может быть раньше утробы? И вот эта кровная ерунда, она, кажется, забита где-то глубоко в сознании. Не в чьём-то личном, а в сознании всего человечества.
В конце концов, даже если брат с сестрой ненавидят друг друга, то зависимость от необходимости постоянно быть в одной квартире на протяжении почти двадцати лет делает своё дело. А уж если не делает, то – бывает. Мой же случай – отношения, соответствующие относительному большинству, на уровне необходимости держаться друг за друга, потому что никого более близкого и понимающего одновременно, кроме неё, нет.
***
Насилие привлекает людей. И в плане интереса, проявляемого к нему. И в плане аргумента, используемого для воздействия на ближнего.
Моя мать говорит, что это плохо, а потом орёт за какую-то малость.
Подумаешь – напился в четырнадцать лет.
Она выбирает мелодрамы, где неимущий работяга лет за тридцать отбивает любовь всей своей жизни у обеспеченного сухаря. Чёрствого, в плане отношения к даме. А потом критикует меня за конфликт с трудолюбием.
Тоже мне разочарование – не уведу какую-то старуху под конец жизни, поблистав перед ней скиллом: «мастер не все руки».
Все любят насилие.
Нужно только выбрать подходящий уровень.
Начиная от кишечника, вываленного из свежего мертвеца малобюджетного фильма, с доходом в одиннадцать раз превышающим затраты. Заканчивая криками на детей. С затесавшейся посередине мыслью о том, как твоего злейшего врага плющит дорожный каток.
Смотрю на Толстого. Гляжу на Кристину.
На нём – неуклюжий пиджак с выпускного, вельветовые штаны по моде, кеды по времени.
На ней – мамины парадные брюки. Своих нет. И безвкусная женская рубашка.
Со мною всё нормально.
Мы на торжественном мероприятии элиты нашего округа. Которое разбавлено кучей политических деятелей. В многоэтажном здании, располагающим достаточно большим помещением для собрания из шестидесяти персон.
Четыре недели назад Кристина отлично справляется с задачей обольстить сына одного из местных депутатов. Поэтому мы подсовываем ей договор о неразглашении, и предоставляем место в совете директоров нашего стартапа.
Сорок пять дней назад мы с Марти сидим у меня дома перед венцом всей вычислительной техники. На втором этаже. Просматриваем сайт законодательного собрания необходимой области. Чтобы найти подходящего помощника.
Пока Марти тонет в сообщениях со своего телефона, я говорю:
– Вот. У этого сын.
Он весь во внимании:
– Сколько?
Пытаясь найти информацию по ребёнку одного из председателей одного из комитетов, просматриваю все ссылки по запросу его наименования.
Получив ответ, говорю Марти:
– Двенадцать.
Он возвращается к телефону:
– Похоже, дорожки героина придётся заменить на сахар, а косяк на чупа-чупс.
Кажется, он слишком недооценивает современных шестиклассников. Особенно, вышедших из-под конвейера власть имущих порождений.
Ещё несколько десятков кликов, и я оглашаю новую кандидатуру. Но Марти не готов оценить предложение – он негодует от того самого чата, который помог мне в поиске тем для своих ранних видео.
Поэтому вместо вразумительного ответа я слышу:
– Вот же тупые. Если бы встретил кого на улице, забил бы. Тут столько материала пропадает для того, чтобы заменить эти наши псевдоубийства на настоящие. – Для него это в новинку. Ему ещё предстоит смириться с фактом, который влетает из его рта в данный момент: – Сидят, видите ли, школьники и лижут себе зад. Офигенно понимать, что тебе ничего не будет за такое конченое поведение. – Он цитирует мысли своих собеседников: – Только посмотрите, какой я крутой. Могу написать, что ты тупой, и всё.
Глупо вот так просто орать.
Ненавидеть малолетку за то, что он малолетка.
Не глупо – делать это за деньги.
Поэтому, в отличие от Марти, пару лет назад я запасся достаточным уровнем ума и корысти, чтобы умудриться заработать немало денег на становлении своего принятия этой проблемы.
Его вердикт по поводу современных школьников:
– Высокомерные не по возрасту, личинки. Я своего ребёнка бить лопатой буду.
Если увидит, что он снимает какой-нибудь бесполезный блог или провоцирует на злость людей в интернете.
Решение по поводу нашего проекта:
– Нет, давай следующего.
Из-за такого порывистого, необдуманного решения вспыхивает пожар пререканий. Ведь кандидатура полностью меня устраивает.
А я тут главный, между прочим!
Но Марти теперь попросту не может признать выбранного парня подобающим, потому что боится потерять авторитетность своего слова.
Никогда не признает свою глупость. Особенно, если ляпнул что-то сгоряча.
На эмоциях.
Необдуманно.
Это даже не борьба интересов. Просто ему всегда нужно показать, что он круче.
В связи с тем, что мы тратим время на пустословие, времени на зарабатывание денег остаётся всё меньше.
Если честно, нет.
Мне часто говорят, что я загоняюсь. И редко когда я готов признать стороннюю критику. Но сейчас я действительно преувеличиваю. Так как у нас ещё минимум лет десять впереди. Просто… всё же, в тридцать успех не выглядит столь же эффектно, как в двадцать. Многие тридцатилетние, начинавшие с нуля, легко могут похвастать своей состоятельностью на момент ухода от границ юности. Но только тысячи среди миллиардов готовы явить себя миру в двадцать.
Приходится воспользоваться мнением независимого эксперта.
Толстого.
Благодаря смартфону он слышит:
– У нас тут проблема. Нужна твоя помощь…
Вместо того, чтобы не перебивать, а проявить сосредоточенность, как подобает настоящему другу, его тут же интересует содержание своей роли. В ответ на что я шутливо осведомляюсь о его готовности убить человека.
А потом слышу вполне серьёзный ответ:
– Идиот что ли?
Проблема в том, что никто до сих пор не предупредил его о наших дальнейших планах. И это даже не проблема. Просто меня раздражает его дотошность – в таких ситуация она перерастает в докучливость.
Я хочу закончить разговор как можно скорее:
– Короче. Я тут считаю, что парень, которого мы нашли, он же сын одного депутата, вполне подойдёт нам для дальнейшего развития нашего нового шоу. А Марти со мной не согласен. Вот и с кем согласишься ты?
Ему снова нужно владеть представлением о деталях.
Больше информации, иначе придётся иметь дело с пассивной болтовнёй.
Как же это бесит. Не то чтобы я сам не стремлюсь вникать во что-то. Узнавать тяжесть возможных последствий. Но, когда единственное, о чём меня просят – поддержать кого-то из двоих, опираясь не предыдущий опыт общения с каждым, обособленно от второго, осознавая все допустимые ожидания от решений отдельно взятой кандидатуры, то я выбираю более импонирующего мне представителя спорного момента.
Неужели это требует подготовки?
Будто кто-то заставляет его выбрать, какая из трёх девушек должна умереть.
Раскрываю все подробности:
– В общем, мы решили, что будем специализироваться на ненастоящих убийствах. Сменим ребячество с квартирами на более серьёзные движения.
Сообщаю о причине, приведшей к такому решению.
Натужно ввожу его в курс дела:
– Кристина, как я рассчитываю, должна будет прицепиться к сынку одного из чиновников, чтобы нас как можно скорее протолкнули к нужной персоне в положительном ключе. Так как у нас довольно деликатная ситуация, нам необходимо обсудить всё с министром внутренних дел. Попросить у него разрешение на съёмку, так сказать. А то ведь я не слишком горю желанием записываться к нему на приём самостоятельно, чтобы потом вылететь из его кабинета с претензией на разжигание революционных настроений. Или что-то в этом роде. – Беру секундную паузу. – Короче говоря, они там обязательно найдут, в чём обвинить.
Он интересуется:
– Ты рассчитываешь?
Я полагаю:
– Она не в курсе, но обязательно должна согласиться, когда узнает.
Отнюдь, думается мне, что она откажет. Но, чтобы Толстый не напрягался из-за допустимых проблем, чтобы он не психовал прямо сейчас и не отказывал снимать, потому что мне не под силу справиться с достоверностью отдельных обещаний, я говорю то, что говорю.
Снова лгу.
Но ведь я не говорил главного.
Обещаю.
Если что-то идёт не так, проще переубедить человека в процессе.
Когда влезаешь в авантюру, нет пути назад. Есть, вообще-то, – если имеешь дело с незнакомцами. Но, при работе с давними друзьями, совесть не пускает в отступление. Пускает, вообще-то. Нечасто, но вероятность есть. И хорошо, что в конце всех концов оборону держит социальность. Никому не охота терять хорошие отношения с приевшимися индивидами из-за своей трусости.
Потому убежать от ответственности заранее гораздо проще.
Поэтому сейчас, раз он сам нарвался, я ставлю его перед фактом:
– Ты, как всегда, будешь снимать. И даже не думай отказываться. Неужели тебе хочется упустить возможность прославиться на весь мир?
Чтобы снимать, нам нужна камера. Нам не особо нужен Толстый. Но в его силах поймать красивый кадр и хорошо смонтировать. И не то чтобы мы сами не справимся, но у нас получится хуже, чем у него. Однако, дело даже не в этом. А в том, что я, всё же, каким бы сильным раздражителем для меня он не представлялся, ценю его, как человека.
Как своего лучшего друга.
Насколько бы сильно меня не нервировали люди, с которыми я путаюсь, какими бы опасными они не были, как бы не бесили меня, всё это растворяется, стоит только подумать о том, что никто не придёт на мою могилу после смерти.
На первом этаже хлопает дверь. Ключи летят на тумбочку. В голове пролетает мысль: «это должна быть Кристина».
Прощаюсь с Толстым. Сбрасываю звонок. Спешу вниз.
Через минуту мы с сестрой сидим за кухонным столом. Она пьёт кофе. Это первый раз, когда кофеин используется ею не для того, чтобы продолжить бодрствование после долгих ночных оргазмов, а для того, чтобы продолжить бодрствование после долгих ночных зубрёжек.
В последнее время она слишком увлечена желанием достигнуть цели. Парадокс в том, что её цель не определена. Поэтому на данный момент реальную мечту подменяет стремление к колонке хороших оценок.
Последние пару месяцев я говорю ей, что она слишком категорично отнеслась к сплетням – совсем не обязательно кардинально менять свою жизнь, после того, как тебя назвали шлюхой. И в этот же момент думаю, что, если бы она узнала об этом раньше, то ничего бы не изменилось. Бывает такое – когда думаешь, что, поумней ты в более молодом возрасте, всё бы изменилось, а потом осознаешь, что нет.
Не нужно быть умным в детстве.
В старости не останется времени на загоны.
Молодость для тупости, зрелость – для того, чтобы размышлять о том, какой же ты был идиот.
Напустив на себя вид сосредоточенного слушателя, притворяюсь, что её болтовня крайне занимательна. Мне, правда, очень интересно, когда она делиться со мной частичкой своей жизни. Только не тогда, когда одна тема зацикливается на протяжении нескольких дней.
Так работают понимающие братья:
– Может, тебе стоит отвлечься от всего. От своей учёбы. Она слишком сильно давит на тебя – Хороший брат всегда поможет: – У меня как раз есть одно интересное предложение.
В данный момент мы находимся в квартире её нового кавалера, который сообщает, что юрисдикция его отца не включает в себя дружбу с министром внутренних дел. И, если мы хотели поговорить с тем по душам, нужно было заводить дружбу с сыном какого-нибудь полицейского.
Похоже, у меня никогда не получится сделать что-нибудь не через задницу.