Часто я начинаю писать свои рассказки под влиянием снов. “Сон разума...” ну, вы помните. Нет, чудовища мне если и снятся, то я их не помню – видимо, разум не спит во время сна, он показывает эпизоды жизни. Вот и сегодня мне приснилась одна моя картинка, и утром я вспомнил историю её создания. Речь идёт о моём первом творческом портрете, который я до сих пор считаю своим лучшим произведением. Я пытался сделать потом нечто подобное в такой же технике, но результат был обычен. Не интересен…
Началась вся эта история летом, точнее поздней весной, в самом начале Белых ночей. Мне семнадцать лет, я романтически настроенный юноша, который посещает курсы рисования и живописи, и готовится поступать в Мухинское училище. Только что мне, под залог чего-то ценного, дали почитать недавно вышедшую книгу «Мастер и Маргарита», о котором я уже много слышал. Не в силах терпеть до дома я уселся на скамейку около Екатерининского садика, благо стояла хорошая тёплая погода, и открыл вожделенную книжицу. Часа через три я закончил читать, посидел несколько минут в полной прострации, выкурил сигаретку и открыл опять начало романа, начав читать уже более вдумчиво и наслаждаясь деталями. Но через несколько минут меня окликнули и я, подняв глаза от книги, обнаружил перед собой очень интересную девушку. Нет, букета жёлтых цветов в руках у неё не было, но она показалась мне смутно знакомой…
- Андрей, ты меня не помнишь? Нас знакомил два месяца назад мой муж, когда ты был у нас в гостях. Ты ведь даже нас рисовал!
Услышав её голос, довольно характерный, низковатый, я вспомнил и ситуацию нашего знакомства. Я действительно где-то случайно познакомился с её мужем, был у них в гостях, мы прелестно провели вечер и я даже сделал пару карандашных набросков хозяев. Женаты они были всего пару месяцев, было им по восемнадцать лет и молодой муж, (простите, не могу вспомнить его имени), собирался уходить в армию. Кстати, в момент нашей встречи он как раз туда и отправился. А молодая, уже одинокая девушка, гуляя по весеннему Ленинграду, встретила вашего покорного слугу с романом Булгакова в руках. Судьба… Конечно же книга у меня была тут же выпрошена на ночь почитать, на следующий день мы опять встретились, поехали к ней домой… и расстались только утром.
Её звали Лиля. Точнее её имя было Лилиэнна, она была из какой-то Прибалтики, но не любила когда её называли полным именем. Училась в Университете на психолога и была невероятно эффектна. Высокая, почти с меня ростом, без единого изъяна в фигуре, тёмные волосы, всегда распущенные по плечам. И довольно странный тип красоты, когда каждая часть лица может иметь небольшой недостаток, но всё вместе создаёт неповторимое впечатление. Большие, даже скорее длинные, узкие глаза, ярко зелёного цвета, приподнимались к вискам, и создавали чуть ироничное выражение. Нос мог бы быть и поменьше, но к этим глазам был нужен именно такой. Высокие скулы уравновешивались прелестными чувственными губами. Всё это великолепие было нанизано на длиннющую шею, а над глазами, по моде того времени, конечно же была чёлочка, которой она периодически встряхивала. Написал, и она просто встала перед глазами, вот ведь как… С ней невозможно было пройтись по улице – все смотрели на нас, а мужчинки просто голову сворачивали. Если я отходил на десяток метров, то вокруг неё тут же кто-то жужжал, и мне это было даже приятно, потому что когда я появлялся, она тут же переключала внимание на меня. Мы очень любили проводить вечера в баре на крыше гостиницы «Советская», который в народе носил название «Шайба» - там была хорошая весёлая студенческая компания, потом ехали к ней, и говорили, говорили, говорили…
Через неделю после нашего знакомства, реального знакомства, я начал писать её портрет. По памяти её писать было невозможно, поэтому я сделал очень точный рисунок этой вечно меняющейся девушки, а дорабатывал его уже дома, в редкие свободные часы. Писал я акварелью, которой тогда всерьёз занимался, а это очень тонкая техника. Я покрывал свою девушку слоями лессировки, я менял цвет и освещение, менял ракурс и выражение лица. Я переписывал её не менее десяти раз, накладывая следующий слой, поверх предыдущего, но каждый раз мне казалось, что от меня ускользает её истинная натура. Похожа она была в каждом варианте, похожесть для любого художника вообще не проблема, достаточно несколько характерных деталей, но я должен был сделать нечто абсолютное и живое. Возможно я хотел, чтобы она и тут была со мной, жила в моей комнате… Через месяц, когда приходя утром домой я начал здороваться с портретом, появилось осознание факта, что он готов. Скрепя сердце я оформил работу, нашёл подходящую раму и подарил своё творение Лиле. Портрет понравился, мы отметили это событие и я повесил картинку на видное место…
На следующий день, придя к своей подруге, я не обнаружил портрет на старом месте.
- Лилль, он тебе разонравился? Скажи, я заберу, может быть доработаю…
- Нет, что ты, я его перевесила… потому что он смотрит на меня постоянно. И комментирует все мои действия. Иногда смеётся, иногда злится…
Я стал ходить по комнате и внимательно смотреть на портрет. Пока я смотрел на него не отрываясь, он не менялся, но стоило отвести взгляд и посмотреть снова – выражение лица действительно менялось. На нём постоянно происходила какая-то трансформация, он что-то хотел сказать, иногда вдруг улыбался, иногда хмурился… Я понимал, что это от множества наложенных изображений, но эффект был впечатляющий. С одной стороны я был доволен таким необычным положением вещей, но и попахивало какой-то мистикой. Не забывайте, что мне только что исполнилось восемнадцать и я был романтическим юношей, недавно в первый раз прочитавшим «Мастера и Маргариту». Как бы то ни было, но моя работа была жива, а значит не так уж я и плох как художник!
Мы прожили ещё несколько месяцев с Лилей в компании этого портрета. Постепенно привыкли к его изменчивости и он вернулся на законное почётное место. Мы относились к нему как к данности, он был неотъемлемой частью нашей тогдашней жизни – с ним можно было поговорить, и он выслушивал тебя, то благосклонно, то негодуя, то смеясь хорошей шутке. Он был с нами всегда…
Осенью я ушёл в армию, так как не поступил в Муху. Точнее я в неё в тот год и не поступал, но это уже совсем другая история. Два года пролетели быстро, но вернувшись в Ленинград я даже и не подумал искать свою бывшую любимую. В молодости всё кажется таким лёгким и понятным, всё получается само собой и по-другому и быть не может! Ни о каких портретах я, конечно же, не помнил – в армии я их столько написал, что из них можно было составлять новую «Галерею 1812 года». Но с годами я всё чаще вспоминаю тот портрет девушки Лили, который жил своей особой жизнью. Пытался сделать нечто подобное, но, видимо, для достижения должного результата я должен опять стать восемнадцатилетним. Или нужна новая Лиля. Лилиэнна…