Невзрачный городок где-то между Италией и Францией. Примерно, когда славный восемнадцатый век клонился к концу и революционное бурление сменялось стройными военными колоннами наполеоновской империи.
-Просто прелестно! Дьявольщина! – бранился молодой человек, остановившийся посреди большого поля и вглядываясь в непроглядную темноту вокруг.
Плотная летняя ночь раскинулась царственным пологом, накрыла, спрятала небольшой грязный городок. Последние огоньки в окнах погасли и исчезли в ночи, Франсуа остался совсем один.
Он был молод, высок, одет несколько старомодно, даже широкополая шляпа на его голове не была превращена в модную треуголку. Парень кутался в потертый плащ, высокие ботфорты были готовы попросить каши и весь его наряд видел лучшие времена.
-Обносился как клошар, – презрительно бросил парень самому себе довольно громко, пользуясь тем, что его никто не слышал, – хоть воровать иди. А это идея! – обрадовался он, – имя у меня украли. Беречь больше нечего, а есть хочется страшно. Еще немного и буду нападать как волк и рвать баранов прямо зубами. Ммм… ба-ра-нина, – протянул он мечтательно.
Вздохнул, поправил шляпу и ринулся в ночь. Дороги никакой не было, он ломился наугад через какие-то кусты, сам не зная куда и зачем. Из-под ноги выскользнул камешек и она подвернулась, Франсуа кубарем повалился в овраг. Остановив мерзкое падение, парень уселся на землю, убрал сломанную ветку, повисшую прямо перед глазами и философски подытожил:
-Докатился! В прямом смысле… – горько усмехнулся он, – от придворных балов до грязной канавы. Одно радует, я ещё не потерял головы в прямом смысле. Только если дальше так пойдет я и без палача обойдусь, сам её сверну. Не приучен графский сынок пешком ходить. Ноги заплетаются.
Ветерок донес до него конское ржание.
-Вот, даже лошади надо мной смеются. А совсем недавно были дворцы, приёмы, светское общество, собственное имение с большими доходами. Гордое наследное имя, дорогие наряды, шляпы… революция проклятая! – сокрушался Франсуа, – нужно было как все ложиться под лезвие гильотины. Ррраз и всё! – рубанул ребром ладони воздух парень, но помедлив мгновение, решительно возразил сам себе, – какой «ещё раз и все»?! Натуральное самоубийство – страшный грех. Если уж бог даровал тебе жизнь – береги дорогой подарок. Что ж, придется приспосабливаться… но черт возьми, ходить пешком я больше не намерен!
Сказал, вскочил на ноги, прислушался.
-Где тут кони ржали надо мной? Теперь моя очередь смеяться! – воскликнул он азартно.
Франсуа небрежно отряхнул одежду, прислушался, всмотрелся в темноту и решительно двинулся вперед.
Вскоре вдали показались шатры, повозки и костры цыганского табора. Черные силуэты людей теснились вокруг огней. Кто-то бренчал на гитаре. Неуверенно повторяя и повторяя один кусок мелодии. На некотором удалении паслись, низко склонив головы цыганские, кони. Пузатенькие лошадки, тащившие кибитки, а чуть дальше точеные верховые красавцы, украденные цыганами из дорогих конюшен.
-Украсть у вора, – подмигнул Франсуа, – украсть лошадь у цыгана – вот настоящая дерзость.
Воришка присмотрел самого красивого, изящного, словно выточенного из слоновой кости талантливым мастером, горячего жеребца.
-Неужели настоящий ахалтекинец? – поразился знаток, – они же такие баснословно дорогие. Такие кони были не по карману даже королю, слишком уж порода древняя, да роскошная, а теперь запросто пасется у цыган между чистокровными арабскими скакунами. Интересно кому его продадут? Уже никому не продадут… – лукаво усмехнулся конокрад, – его новым хозяином буду я!
Он подобрался ближе к табуну. Кони смиренно щипали траву и только строптивый ахалтекинец все брыкался, стараясь освободиться от пут. Он то ржал, то подпрыгивал, вскидывал задние ноги, брыкался, пятился, тряс длинной гривой.
-Красавец! – залюбовался его точеным силуэтом Франсуа.
Он смело подошел к скакуну, протянул руку, погладил голову строптивца. Словно признав своего, конь затих, успокоился и даже потянулся к ночному похитителю. Тот наклонился, вытащил из своего высокого сапога нож и лихо перерезал конские путы. Конокрад вскочил на спину жеребца и был таков.
Гордый конь не мог не взбрыкнуть пару раз, пытаясь сбросить забравшегося на его спину нахала, но быстро уступил опытному всаднику и помчал его прочь от табора. Цыгане и понять ничего не успели.
Больше Франсуа не был нищим. Больше он не топал пешком, у него был конь и он мчал его к новым богатствам.
Свежий ветер бил в лицо, ночь близилась к концу. Всадник гнал коня прочь от табора, от городка, туда, где никто не знал ни его, ни его коня.
В Европе все так тесно, так близко. Новый городок показался совсем скоро. Солнышко уже поднялось, осветило узкие запутанные улочки, прикрытые ставни, двери лавочек магазинчиков на первых этажах. Правивший конем без седла и стремян внимательно всматривался в пестрые вывески.
-Ремонт… ремонт… - недовольно перебирал он, – лудильщик, гончар… ювелир… портной!
-Наконец-то! – обрадовался Франсуа решительно остановил ахалтекинца и спрыгнул с коня.
Над лавочкой портного, ставшая последнее время очень модной, висела надпись «Любые мундиры. Пошив и ремонт».
Войны превратились в серую повседневность, что военные мундиры давно стали обычной одеждой. Если портной не шил мундиров, ему нечего было шить. У конокрада уже сложился хитрый план. Он браво выпрямился, выгнул грудь колесом и без деликатного стука, точно, как входят военные, ввалился к портному. Тот угодливо улыбаясь подскочил к своему посетителю.
-Что изволите, мсье?
-С этим дурацким поручением я изрядно поизносился, - брезгливо бросил гость, пренебрежительно покосившись на свой наряд.
-Тайное задание? – понимающе закивал портной - маленький сухонький старичок.
-Очень тайное, - добавил таинственности Франсуа.
Портной проникся серьезностью момента, преданно сжал губы, кивнул понимающе, уставился на гостя влюбленно.
-Какой костюм желаете?
-Мундир полковника кавалерии, – уверенно ответил конокрад и мысленно подмигнул сам себе.
-Нет проблем, – обыденно отозвался портной, – пожалуй, у меня даже найдётся для вас уже готовый. Заказавший его полковник во время примерки изволил втягивать живот, – хихикнул портной, – теперь всю работу переделывать заново. Двигаться-то в таком узком мундире оказалось очень неудобно. А вам, пожалуй, подойдёт, только уберу чуть-чуть. Убирать, не добавлять.
Примерив щегольской мундир, Франсуа встал перед высоким зеркалом, вытянулся во фрунт, отдал честь невидимому командиру, остался доволен.
-Хорош, – отметил он.
Высокий подтянутый – настоящий военный. Глаза чёрные, улыбка открытая…
-Вот только цирюльник срочно нужен, – нахмурился новоиспечённый полковник, – а то моя прическа называется бешеный еж.
Ещё покрутившись перед зеркалом он произнес капризно, как стало принято в столице:
-В парижских лавочках у хороших портных можно сразу купить и сапоги, портупею, и шляпу.
-Так и мы не хуже, – подскочил к нему хозяин, – у меня найдётся всё, что пожелаете. Извольте сапоги примерить и шляпы, у меня и плащи есть.
Портной притащил свеженькую, хрустящую новой кожей портупею и высоченную чёрную шляпу, белые форменные сапоги. Ботфорты оказались впору.
Лжевоенный напустил на себя важности, небрежно осведомился о стоимости всех вещей. Конокрад не подал вида насколько впечатлен суммой, бросил только:
-Денщик занесет.
Франсуа накинул плащ, вышел вон и был таков.
Полностью экипированный конокрад вышел от портного настоящим полковником кавалерии и ничуть не удивился, когда ему сразу же предложили купить отличное кавалерийское седло.
Нескладный неопрятный мужичок буквально ринулся к нему держа перед собой новенькое, но явно не принадлежавшее ему - ворованное офицерское седло.
-Купите мсье! – потребовал он.
Франсуа тот совсем не понравился: башка не чесаная, взгляд бегает, прячет пропитый синюшный свисший нос и грязные руки. Но седло было отменное, остро пахнущее свежей кожей.
-Беру! – порадовал конокрад пройдоху, деньги возьмёшь у моего денщика, когда портному принесет.
Ждать своего денщика новоиспеченный полковник так же отправил и хитрющего брадобрея, пытавшегося с провинциала полковника взять за бритье и стрижку, как за дамскую вычурную праздничную прическу. Вскоре конокрад уже перестал стесняться своих обманных маневров, убедившись, что вокруг буквально каждый старался надуть остальных.
-Ну, и времена, – ужасался бывший обладатель громкого имени, – все всех дурят. Честного человека днем с огнем не найдешь. Революция проклятая, все изломала, изуродовала. Кто есть кто одному богу известно.
Сам Франсуа уже выглядел вполне современно и солидно. Ему блестяще удавалось скрывать свое по-настоящему плачевное положение. В роли кавалерийского полковника он был очень убедителен, но вот зверский голод так и рвался все испортить громким урчанием в животе и тоскливым взглядом. Как нарочно из ближайшего окна одуряюще вкусно запахло. У бедняги даже голова закружилась. Он жадно сглотнул и уперся взглядам в белый листок прибитый к косяку.
-Сдаю комнаты военным, – прочел бездомный конокрад, – постель, стол.
-Обед, – прорычал голодный полковник.
Франсуа решительно вошёл и оказался в аппетитном облаке таких запахов, что всё позабыл…
…вилок и прочих хитрых столовых приборов, привычных бывшему придворному не было.
Не евший уже три дня Франсуа прямо руками хватал крупные куски мяса, скреб большой, грубо выструганной ложкой, блюдо с чем-то из помидор и лука, облизывался, торопился, жадно запивал кислым дрянным вином и не наелся. Поняв это, хозяйка положила перед ним громадный, словно топором отрубленный кусок хлеба, и скрестив крупные жилистые руки с жалостью смотрела «на оголодавшего солдатика». Она определила ему неуютную узкую комнатку на втором этаже и Франсуа повалился на жесткую кровать, едва стянув мундир и ботфорты. Только теперь он осознал, как безумно устал и сразу уснул мертвецким сном.
-Мсье... Месье...
Кто-то тряс его за плечо, тянул, силился разбудить.
Франсуа разодрал глаза, покрутил головой, силясь понять, что происходит. Вокруг было совершенно темно, только желтый круг света от свечки выхватывал из черноты хорошенькое встревоженное девичье личико в мелких кудряшках.
-Полковник, полковник, вас генерал требует.
-Какой еще генерал? – растерялся конокрад.
-Ваш генерал кавалерии. Я разбираюсь! – похвасталась девушка.
-А ты кто? – всматривался парень.
-Констанция. Племянница хозяйки, – пояснила она и принялась рассказывать, – генерал, как узнал, что вы спите, совсем рассвирепел. Давай кричать, ногами топать. «Как он может спать. Война! Война идёт!»
Велел будить вас срочно. Идите быстрее, - взмолилась девушка, – а то я его боюсь.
-Сейчас, – решительно пообещал новоиспечённый полковник.
Она утешилась, пригладила кудряшки, поправила свой белый чепчик, взяла свечу и собралась уйти вместе с ней, оставив гостя в полной темноте, но Франсуа остановил ее.
Как же я буду одеваться без света? – возмутился он.
-Как на поле боя, – пожала плечиками она.
-Там звезды светят, – браво соврал парень.
Она милостиво оставила свечу и удалилась, а новоиспеченный полковник поспешно одевался, натягивал высокие ботфорты и с усмешкой размышлял, зачем настоящим солдатам снимать штаны ночью посреди поля боя. Плут очень живописно представил целую армию, занятую поисками своих чулок и подвязок. Занятый такими мыслями полковник спустился в легкомысленном приподнятом настроении. Это особенно рассердило дородного генерала.
-Вы! – взревел генерал, – где вы должны сейчас быть?! Разве не в расположении своей части?
-А вы? – дерзко отозвался юнец.
Генерал смутился, даже поперхнулся, закашлялся. Видимо, он тоже сейчас был не на своём месте. За эти краткие мгновения конокрад успел собраться с мыслями и выпалил браво:
-Увольнительная! – это был почти единственный военный термин, знакомый Франсуа.
-У-воль-ните-ельная – помягчал генерал как-то слишком доброжелательно.
Молодой лжеполковник беззастенчиво разглядывал его.
Нарядный мундир был расстегнут, не сходился на солидном брюшке. Два подбородка, разложены воротниками. Генерал был необыкновенно важен и горд собой. Голос у него был грубый, рокочущий, настоящий, командный…
-Вы что, не понимаете, что сейчас не подходящий момент для расслабленной благости, – гремел он.
-Какой момент? – наивно уточнил младший по званию.
И генерал принялся подробно объяснять недотёпе:
-Вся Европа, нет весь мир объединились против нас. Франция королям как кость в горле. Австрия прекрасно понимает, что ей Наполеона не остановить. Куда ей. И тогда австрийский император придумал позвать русских. Русский царь послал австрийцам на помощь Суворова. А Суворов - это такая силища! - зашелся генерал, – он все может, он не проиграл ни одного сражения. Он командует богами. Он гений! – все больше кипятился вояка.
Его взгляд горел, толстяк кричал, размахивал руками, сердился, а лжеполковник смотрел на него и не мог избавиться от образа теста вылезшего из своей миски.
-Суворов, - гремел генерал, – уже в швейцарских Альпах. Его ничем не остановить. Ему подсунули непроходимый маршрут, он прошел. На его карте была дорога, а в жизни там только отвесные скалы и снег. Там кони не пройдут, там горных коз нет а он артиллерию провел даже с пушками. И ведь с обмундированием их подвели, и зима началась, а им все не по чём. Через чертов мост нельзя пройти, а Суворов прошел.
-Так это же далеко в Швейцарии, – пытался успокоить толстяка полковник, – это было ещё зимой, а сейчас тепло.
-Да, – снова взвился генерал, – не дай Бог, Суворов повернул бы на Париж.
-Но ведь не повернул…
-А наш победоносный Бонапарт далеко в Африке, в Египте.
-Вернется. Я уверен уже совсем скоро вернется, – примирительно говорил Франсуа, – и страшного русского победит.
-Да-да, конечно… - поддакнул генерал как-то обиженно, – но пока нам остаются только войска генерала Масена, а он далеко не так талантлив и везуч как Бонапарт.
-Здесь, в Италии, мы можем не беспокоиться. Наполеон навел полный порядок. Сопротивление уже всюду подавлено и в строптивых Венецианской и Флорентийской республиках, и даже в надменной папской области, – торопился выложить всё, что слышал по этому поводу Франсуа.
-Из Египта нет никаких известий! – сокрушался толстяк.
-Если до нас не доходят новости, ещё не значит, что они обязательно плохие, – оптимистично рассуждал лжеполковник.
Генерал хотел что-то возразить, но в это время в дверь громко постучали и он осекся. В дверном проеме нарисовалась сонная физиономия генеральского денщика
-Курьер, – объявил он и шарахнулся в сторону, пропуская вперед рослого, запыленного вестового. Тот поправил высокий кивер, сощурился на свету, после ночной тьмы, поискал глазами старшего и обратился к генералу:
-Получен приказ всем свободным офицерам отправляться в Париж. Срочно!
Так Франсуа неожиданно получил ответ на вопрос, что делать дальше. И первой его мыслью было, что теперь не придется платить деньги портному.
Но генерала видимо тревожили совсем другие мысли.
-Париж? Жизнь в столице такая дорогая.
-Приказано всем собраться в Париже, – тупо повторил солдат.
-Значит Бонапарт прибудет туда? – беспомощно переспросил генерал.
-Безусловно, – воодушевился лжеполковник, – нам следует срочно отправляться в столицу. Там всё и узнаем.
-Надеюсь Африка не разочаровала французов, – с напрасной надеждой произнес толстяк, – и нас ждут вести о победах.
-Не могу знать, – браво выкрикнул солдат.
Пухлый генерал забеспокоился, засуетился:
-Надо ехать. Быстрее. Надо собираться и немедленно ехать.
Он принялся поправлять, одергивать мундир, вдруг спохватился:
-Где моя сабля? Констанция, где моя сабля?
Солдатик убежал, на его место примчалась кудрявая девушка. Перед собой на вытянутых руках, как святые дары, она несла тяжелую генеральскую саблю. Толстяк стал пристраивать ее в ножны и пыхтеть самодовольно.
-А где ваша сабля? – неожиданно спросил он полковника.
Миролюбивый конокрад даже смутился на мгновение.
-Сломалась, – нашелся Франсуа, – и принялся сочинять уже вполне уверенно, – отличная совсем новенькая сабля спасла меня от страшного удара в бою, но разлетелась вдребезги
-Так вам уже приходилось воевать? – сочувственно покачал головой толстяк, – ведь вы еще так молоды.
-Д-а. Так я и получил свой чин, – отмахнулся полковник, – но я не люблю вспоминать об этом, – поморщился он.
Дорога до столицы не была ни приятной, ни интересной. Небо затянули серенькие жиденькие облачка. То и дело накрапывал промозглый дождичек. Франсуа бранил неудачное лето, горбился и пришпоривал своего коня.
Сначала он выдвинулся в Париж вместе с генералом, но толстяк для всех передвижений выбрал себе удобный легкий экипаж.
-Я очень понимаю генерала Бонапарта, тоже лошадей побаиваюсь и избегаю. Чем мучатся, лучше ехать в карете, чем верхом.
Он даже приглашал молодого полковника потрястись вместе, поболтать дорогой, но тот дорожил свободой, спешил добраться в столицу. Помчался верхом. Всадник легко обогнал неуклюжий экипаж и пропал за горизонтом.
В Париже дождей не было и он поразил беглеца приятными переменами. Франсуа не видел столицу со времен революции и якобинского террора. Без Робеспьера город как-то посветлел, ожил, бывший аристократ не мог забыть, как гильотины наполнили столицу душным, словно дым пожарищ, страхом. Люди не поднимали глаз. Никто никому не мог доверять. Только придворные могли быть точно уверены, что отправятся за своим королем под нож гильотины, зато остальные мучились в постоянных сомнениях. Арестуют-не арестуют. Казнят - не казнят. Врагом революции прослыть было проще, чем чихнуть. Все оделись в темное, словно готовились к похоронам. Революционно красный воспринимался мрачным и кровавым.
В эти страшные дни отец Франсуа заставил его поклясться, что скроет свое имя и выживет любой ценой, и выгнал парнишку из дома. Сам граф не миновал революционной гильотины, а сын стал называться Франсуа де Соль
(d;sol; - фр. жаль), уж слишком о многом ему пришлось сожалеть.
Только не о том, что кровожадный Робеспьер сам окончил свои дни на гильотине, куда отправил так многих.
Франсуа кружил по улицам, давно знакомым и совсем чужим, обновленным. При Робеспьере город опустел, многие парижане сбежали, уехали, закрылись многие лавочки, булочные, пропали их яркие крикливые вывески и афиши. Вроде бы и театр работал, но пьесы ставили революционные, новые не о любви, а о ненависти и борьбе. Артисты тоже испугались разъехались, а оставшиеся и новые, играли примитивно, грубо. Вообще все горожане как будто разом разучились делать свое дело.
-«Хорошо» теперь значило «по-старорежимному» плохо… – вспоминалось бывшему графу, когда он проезжал мимо здания театра вновь покрывшегося пестрыми афишами, - а теперь Париж ожил.
Но молодой человек не мог не отметить, что сильней всего изменились девушки. Решительно отправились к черту огромные вычурные прически, парики, фижмы и широкие юбки. Не порченные пудрой лица сияли румянцем и свежестью. Мода помолодела лет на пятьдесят. Тяжелую жесткую парчу сменили легкие струящиеся ткани. Женщины превратились в порхающих нимф в тоненьких полупрозрачных платьицах, и закутанных в шелковые нарядные шали. В невесомых, мягких, словно балетных туфельках, без каблуков. Про них даже говорили: «Не хорошо одета, а хорошо задрапирована».
Нимфы нежно улыбались, Франсуа улыбался им и совсем позабыл, что искал гостиницу где-бы поселиться. Ту что предложил генерал, он отверг сразу, ведь ее окна выходили на площадь, на которой когда-то без устали трудилась гильотина. Куда выходили окна квартиры Робеспьера. Тому нравилось смотреть на приговоренных к смерти. Вот, наверное, бросил последний взгляд на свое жилище перед казнью.
Франсуа совсем не хотелось все время вспоминать отца и думать о прошлом. Он уехал подальше и решил поселиться в большой современной гостинице под гордым названием «Народная», возле которой сновали много офицеров и их денщиков.
Лжеполковник спешился у ее дверей, бросил поводья подоспевшему слуге и уверенно вошел внутрь. В помещении царил полумрак, и ещё не успев привыкнуть к нему после солнечного дня, граф нос к носу столкнулся со своим давним приятелем виконтом. Светлоглазый блондин выглядел вполне благополучным и холеным. Мундир адъютанта выгодно подчеркивал его утонченность. Виконт шарахнулся от конокрада, как от привидения. Даже глаза округлил.
-Вы?! – воскликнул он в ужасе.
Мгновенно взял себя в руки и горячо прошептал:
-Не выдавайте меня!
С этими словами адъютант поспешно сунул в руку полковнику тугой кошелек с деньгами. Ошарашенный, ничего не понимающий лжеполковник пропустил очень спешившего адъютанта, взвесил на ладони тяжелый кошель, и подсел к ближайшему столу. Вид у него был озадаченный, но весьма довольный.
-Вот, не успел придумать, где взять денег, чтоб протянуть ближайшие дни в столице. А теперь можно жить весьма сытно, – подумал Франсуа, – интересно чего так испугался виконт? Бывших, конечно, не жалуют, но сейчас ведь все-таки не времена Робеспьера. К тому же мне и самому надо избегать огласки. Что-то он уже успел натворить, – решил конокрад и отвлекся на подошедшего хозяина.
-Обедать желаете? – масляно улыбнулся тот, – у меня в печи отменный рыбный пирог вот-вот будет готов, а пока не желаете ли отведать прекрасного молодого вина?
Полковник кивнул и ободренный трактирщик хитро сощурился, посмотрел на него и продолжал.
-По вашему смуглому цвету кожи я сразу вижу, что вы из Италии. Ох уж это итальянское солнце. Я могу предложить вам чудный сочно-розовый дар итальянского тепла, а после вина вас ожидает роскошный обед.
Только теперь конокрад ощутил с полной силой, как он дико проголодался.
Дорожные грязные трактирчики дружно, как один, вместо сытного обеда предлагали редкие помои, а вместо хорошего вина -мутную кислую жидкость. Столичного вина Франсуа тоже из тяжелого медного стакана отхлебнул с осторожностью. Граф очень удивился, когда ощутил во рту действительно отличное вино. В богатом букете явственно почувствовались золотые солнечные лучи и ласковое тепло средиземноморских берегов. Полковник зажмурился и блаженно улыбнулся, приготовился терпеливо ждать. Ещё несколько глотков и парижские заботы и тревоги мягко отступили, растворились… Неожиданный звук прервал благость. Конокрад встрепенулся, резко открыл глаза. За его стол прямо напротив, не сел, а буквально рухнул, недавно обогативший полковника виконт. Он жадно, словно утопающий за соломинку, схватился за опустевший стакан, налил выпел до дна, словно воду в пустыне. Тяжело опустил стакан, посмотрел на него, как на врага, налил полный, выпил, хлопнул ладонью по столу, громко потребовал:
-Вина. Много вина.
После этого принялся тянуть, выпутываться из портупеи, обратил внимание на соседа.
-Снова вы? – устало поприветствовал он полковника и сокрушенно повел рукой, словно Франсуа все знал и понимал.
Трактирщик принес ещё вина, чистый медный стакан и деликатно исчез. Адъютант выпил ещё, мрачно исподлобья посмотрел на графа и изрёк хрипло:
-Такая жизнь, – выпил ещё, и добавил, – подлая жизнь.
Франсуа молчал. Ну, что на это скажешь? А виконт налил, выпил и продолжил потяжелевшим языком:
-Не нужны мы Франции. Пастухи командуют. Конюхи и свинопасы. Дураки в орденах. Выродилась Галия. Мною - потомком древнейшего рода командует какой-то выскочка.
-Тише, – предостерёг граф, помня недавний страх виконта.
Но тот уже не мог молчать. Накопившиеся за долгие годы обида и раздражение, выпитое вино - подталкивало его и требовало выхода. Виконт спешил выплеснуть все, что накипело за последние революционные годы, уверенный, что бывший вельможа его поймет:
-Я так устал от этих грубых самоуверенных плебеев. Новые хозяева жизни… – адъютант скорчил мерзкую рожу и даже сплюнул в сердцах, – хамы! Неучи. Только свое имя нацарапать могут и туда же - командовать. Ге-не-ралы. Вояки чертовы! Развалили всё, а я у них служу на посылках. Отнеси. Доложи, доставь, – адъютант безнадежно махнул рукой, – тоска! – изрёк тайный враг всего нового, уронил тяжелую голову на руку, спохватился и выпил еще. Теперь его язык совсем стал заплетаться и фразы выходили все короче и загадочней:
-Французы молодцы… но запутались. Поверили, черт знает кому. Республика. Вот австрийцы ничего не меняли, правителей не меняли, но они воевать не умеют. Вот русские умеют… Нельзя воевать с русскими. У них царь. Только русские хитрить не умеют, не шпионят, а австрийцы умеют. И шпионы у них молодцы. Я сам их шпион.
Возмущенный Франсуа выпучил на приятеля глаза.
-А что? – пьяно помахал рукой адъютант, – мне тоже кушать хочется и пить, – добавил он и снова налил себе вина,– они много и регулярно платят, - громко добавил он, выпил, уронил голову и мгновенно заснул.
-Мы же с ними воюем, – отчаянно возмутился полковник, но приятель его уже не услышал.
Так Франсуа и пришлось одному бороться с роскошным рыбным пирогом.
Доедая последний кусок он посмотрел на мирно уснувшего друга детства, и на графа нахлынули старательно спрятанные в самый дальний уголок души воспоминания.
Граф оказался в летнем, золотом от солнца, парке возле отчего дома. Блики играли на круглой поверхности чистого голубого пруда. Ему лет пять, кудрявому пухленькому, как ангелочки, светлоголовому виконту и того меньше. Они сидят на бирюзовом покрывальце, едят большие красные ягоды, марают щеки и оборки рубашонок, смеются неожиданно объевшийся амурчик валится на покрывальце, жует, облизывает пальцы и засыпает, сопит сладко, забыв вынуть палец изо рта. Планируя над водой к нему подлетает голубая прозрачно-крылая стрекоза и опускается на головку уснувшего ребёнка. Франсуа сидел рядом старался не шевелиться и даже не дышать, боясь ее спугнуть.
Граф улыбнулся забытому детскому ощущению абсолютного счастья. Взрослый офицер тряхнул головой, прогнал неуместное видение…
На следующий день адъютант как ни в чем не бывало был весел и беззаботен. От всего что накануне делало его голову тяжелой не осталось и следа. Он был свеж и легкомысленно рассуждал только о развлечениях.
-Как вы намерены провести день? – азартно поинтересовался он, едва поприветствовав полковника.
-А-а, – озадаченно протянул Франсуа, – какие есть варианты?
-Сперва стоит подумать о вечере, – рассуждал виконт, – мы можем отравиться на прием к мадмуазель Валинуа, сплетничать и волочиться за дамами, можем отправиться в оперу.
-Не люблю современных опер, – поспешил откреститься от революционного пафоса граф.
-Решено, – обрадовался адъютант, – идем сплетничать. Честно говоря, я тоже в опере скучаю. Челюсть можно вывихнуть зевая. Храпеть неприлично, но глаза сами закрываются. А пока, – виконт потер руки, – у вас есть деньги. Давайте играть.
Напоминание о шпионских деньгах было Франсуа неприятно. Он-то уже убедил было себя, что весь вчерашний разговор со старым приятелем был пьяным бредом и очень огорчился, поняв, что все абсолютно серьезно. Он готов был руки предателю не подать, но конокрад вовремя припомнил свои собственные приключения и не стал осуждать приятеля. Он просто слушал вдохновенные рассуждения виконта.
-Ведь игра по сути… – подбирал аргументы адъютант, – это очень мужское, очень благородное занятие. Ну, чем, скажите на милость, еще занять себя, бравому офицеру, между боями? Играют теперь, играли мушкетеры, гвардейцы и рыцари, я уверен, тоже играли в кости. Именно в кости. В карты любят играть дамы. Они ещё любят раскладывать пасьянсы и гадать. Другое дело кости.
-Можно ещё поиграть в шахматы или нарды, – попробовал вставить слово лжеполковник.
-Старинные игры для стариков, – парировал адъютант, – молодым офицерам куда больше подходят кости.
-Где думать не надо, – тихо фыркнул конокрад.
Приятель его не услышал и вдохновенно продолжал:
-Можно в одночасье потерять все, а можно сказочно разбогатеть.
-Вы разбогатели?
-Мне не везло, – насупил брови виконт, – но все может измениться в любой момент, – посветлел он, – тем и хороша игра.
Словно по волшебству появился стаканчик с костями. На их призывный стук слетелись еще трое офицеров и игра началась. Франсуа не играл давно и ему как водится везло, зато его азартный приятель играл слишком часто и кости его не любили. Шестерки не выпадали ему вовсе и все смеялись нал тем, как только адъютант умудрялся постоянно уговаривать кости поворачиваться двойками да единицами. Кошелек адъютанта все худел, а у половника поправлялся.
Наконец Франсуа краем глаза заметил, как мало монет жалобно звякнуло у виконта, когда он готовил новую ставку. Удачливый победитель решительно встал из-за стола и заявил:
-Всё. Мы с мсье адъютантом не будем больше играть. С нас довольно, пойдем прогуляемся.
Все, включая самого виконта, горячо заспорили, призывая не обрывать полосу везения, но лжеполковник был хладнокровно непреклонен.
-Всё. Всё.. – повторял он.
Пока его азартный приятель не очнулся, жадно хлебнул воздуха, словно из глубокой воды вынырнул, оставил кости в покое и согласился:
-Да. Мы идем прогуляться, обсудить кое-что.
Как только «бывшие» оказались вдали от остальных, граф сразу спросил встревожено:
-Что-то случилось? Что обсудить?
-Ерунда, – беззаботно рассмеялся шпион, – ничегошеньки не произошло, зато от нас все отстали. Обожаю нагнать жути. Лица сразу трезвеют, серьезнеют только одному так делать несподручно было, а теперь… – мечтательно пропел виконт.
Он повел приятеля пройтись по ставшему модным бульвару.
-Здесь попадаются симпатичные особы, – отрекомендовал адъютант, – теперь в Париже нравы много свободней, чем прежде. Порой в приличном обществе можно встретить людей, которых прежде и на порог бы не пустили. Всюду торговцы да торговки. Сытые, загорелые. У буржуа, знаете ли, свои правила приличия, свои традиции, приметы… До того напоминает высший свет. Я даже не ожидал, – смеялся виконт, – важно не попасть впросак, а то прослывете «неотёсанным провинциалом», – передразнил манерный жест виконт, – стыдитесь. Нынче моду задает Жозефина Богане. Зубы у нее плохие и все принялись улыбаться загадочно, не открывая рта, либо прикрыв его веером. Никогда не понимал желания дам прижимать к лицу перья страусов, – признался граф. Нынешних красоток понять все сложнее, – манерно вздохнул, подняв глаза адъютант.
-Пытаться понять логику хорошеньких женщин невозможно, – весело подытожил Франсуа.
-Что ж, разве с некрасивыми проще?!
-У некрасивых одна мысль. Они ненавидят красивых.
Приятели расхохотались. Виконт указал на важно вышагивавшее впереди большее семейство. Дамочки кидали друг на друга очень выразительные взгляды. Они втроем явно претендовали на внимание одного молодого офицерика.
-Смотри, вон яркая иллюстрация твоих слов, – шепнул он на ухо приятелю.
Конокрад согласно кивнул, но сменил тему:
-В городе столько военных, – произнес он, – такое впечатление, что все штатские просто пропали.
-Чему удивляться. Война. Наполеон мобилизовал всех живых…
-И ну давай делать из них покойников, – поморщился граф.
-Рассуждаешь, как пацифист, – насмешливо фыркнул адъютант, – Наполеон велик. Он прославит Францию, завоюет весь мир. Его не остановят.
-Пока он не встретит кого-нибудь ещё более великого, какого-нибудь своего Суворова, – мрачно рассуждал лжеполковник.
-Ещё не родился полководец талантливей его.
-Поэтому вы служите другим? – презрительно напомнил граф.
-Они хорошо платят. К тому же, там где не победить грубой силой, на помощь всегда приходят мудрость и терпение.
Виконт отмахнулся от посерьезневшего друга.
-О политике говорить вредно. Лучше пойдем в салон болтать о моде. Как раз и время подоспело.
Приятели отправились проводить время к мадам Валинуа.
-Только ты прежние порядки забудь, – посчитал своим долгом предупредить адъютант, – теперь все по-новому. Как незнакомому для местного клуба лучше присматриваться да помалкивать.
-Молчать с важным видом у меня ума хватит, – пообещал граф.
-Держись меня и повторяй мои действия, – наставлял отставшего от Парижской жизни приятеля.
Франсуа кивал, но решился уточнить:
-А кто она такая эта мадам Валинуа, откуда она взялась?
-Это покрыто тайной, – подмигнул адъютант, – но скорее всего выпорхнула прямо из постели какого-нибудь важного и богатого генерала. Сейчас появилось много дам и мсье с фамилиями отчаянно напоминающими старинные. Вот как эта мадам - то ли родственница герцога Валентинуа, то ли вовсе королевской династии Валуа. Главное забыть о своих гордых предках и улыбаться.
Предостережение очень пригодилось, когда, окинув взглядом собравшееся общество презрительно разглядывавших его буржуа, граф готов был вспылить. Но Франсуа вспомнил строгие слова отца: «К черту все! Только живи».
Конокрад подавил вековую гордыню и приветливо улыбнулся злым лавочникам. Адъютант одобрительно похлопал его по плечу, представил хозяйке.
-Мой старинный приятель полковник Француа де Соль.
Граф скрипнул зубами, в голове пронеслась мысль: «Дожился, лавочникам кланяюсь». Но давние наставления, что настоящий дворянин должен уметь ладить со всеми, немного остудили горячую кровь.
Хозяйка протянула руку для поцелуя, широко, радушно улыбнулась. Зубы у нее были ровные и белые, на зависть Жозефине. Взгляд темных глаз лучился лукавством, на пухлых щеках появились ямочки.
Подбородок она задрала, как настоящая великосветская дама, зато руки в белоснежных длинных перчатках у нее были не красивые, крупные, с широкой ладонью и короткими толстыми пальцами - совсем не похожие на крохотные изящные ручки, какие привык целовать граф.
Отличная от прежних жеманниц Валинуа попросту указала гостю на странную скамеечку в греческом стиле, стоявшую рядом.
-Садитесь подле меня, я хочу беседовать с вами. Я приметила, что вы не рветесь танцевать. К счастью, любой вечер хорош не только танцами, но интересными встречами и разговорами, – объяснила она.
-Я совсем одичал, отстал от моды и пока не готов участвовать в танцах, – улыбнулся Франсуа.
-Были с армией в Египте? – тут же предположила хозяйка, – отвыкли от легкого женского общества? – додумала за полковника Валинуа, – какие балы на фронте… Военные люди суровые, ничего лишнего. Мужчины – одно слово. Сразу другие правила и порядки. Война - это так страшно… – вздохнула она и спросила взволнованно: -Что привело вас в армию? Неужели желание убивать?!
-Смерть на войне становится делом привычным и некрасивым.
-А как же романтика?
-Романтика рождается в лихих рассказах, а настоящая война тяжелая и грязная работа, – хмурился полковник.
-Я знаю! я знаю! – развеселилась брюнетка, – Мундир! Всем нравятся мундиры!
-Особенно дамам, – лукаво согласился Франсуа.
-Мужчины всё-всё творят только чтобы нравиться дамам, – легкомысленно подытожила разговор хозяйка и мысль эта так ей понравилась, что Валинуа сама себе зааплодировала и спросила азартно, -Что вы предпримете дальше, мсье полковник?
-Военные всегда выполняют приказы, – уклонился от ответа конокрад.
-Кстати, мсье, поведайте мне, как вы умудрились получить такое высокое звание в столь юные лета? Такие истории всегда очень интересны. Обожаю их слушать.
-Мое звание чистая случайность, – честно признался граф.
Дама заскучала, переключилась на других гостей. Француа встал и отошёл к окну, он смотрел на танцующих и задумался о своем.
И в самом деле лжеполковник понятия не имел, что будет делать дальше. И достойного приказа отдать было некому.
Граф принялся вспоминать свои прежние планы.
Наверняка, внимательно посмотрев на мрачно сосредоточенного полковника, любой бы подумал, что его серьезность просто неуместна среди веселых танцующих гостей. Но рассматривать его было некому. Виконт азартно вертелся в модном танце, смеялся, рассказывал что-то скабрезное своей хорошенькой партнерше. Она смущалась, но не сводила с адъютанта восхищенных глаз. Громко играл оркестрик на своем высоком балкончике. Казалось, танцевальная музыка лилась сразу отовсюду. Франсуа отвернулся от беззаботной суеты смотрел в окно.
Правда окрестности он не разглядывал. Граф снова погрузился в воспоминания. Как давно это было….
Он сидел под раскидистым дубом в богатом родовом имении и строил смелые планы на будущее. Даже и не верится, что это было на самом деле. Помнится, тогда тоже был летний солнечный день и перспективы казались блестящими. А потом, словно грозная чёрная туча надвинулась буря революции. Мир сразу померк, озлобился, отца – казнили, имение отняли и сожгли. Голод и холод стиснули горло. Де Соль передернул плечами, отчаянно прошептал:
-Ни за что больше не буду голодать и ходить в обносках. Я все что угодно для этого сделаю!
А кем я хотел стать тогда, под дубом? – припомнил Франсуа и усмехнулся, – военным, полковником кавалерии. Забавные времена, черти как, но я достиг-таки своей цели, – подумал конокрад, – вот только мне мало нравиться барышням да играть в кости с офицерами. Хватит притворяться. Пора отправляться в настоящую армию.
Конокрад понятия не имел, как свой маскарад превратить в настоящие погоны, но момент был самый подходящий. Армия Наполеона изрядно поредела после Африканского похода. Париж поспешно набирал новых армейцев, а где их было взять?
Так бравое ставшее легендарным воинство наводняли люди новые, не знакомые друг с другом. Пропала придирчивая избирательность. Появились люди случайные, бог знает откуда взявшиеся. Просто грех было не воспользоваться ситуацией и не присоединиться.
Франсуа не стал грешить и органично влился в ряды, вновь зашагавшей по Европе победным маршем, наполеоновской армии.
Все прошло настолько благополучно, что конокрад диву давался, а дослужившись до наград и удивляться перестал.
Но злой рок толкнул непобедимого императора Наполеона воевать с Россией.
Зима последних дней тысяча восемьсот двенадцатого года завывала вьюгами, сыпала снегами, губила морозами. Вскоре после бесславного бегства из пылавшей Москвы и вынужденного возвращения на разоренную Смоленскую дорогу, Наполеон бросил свою армию пропадать среди партизанских лесов и умчался обратно во Францию, прекрасную теплую и сытую.
Бледный, страшно голодный, в порванной никчёмной летней одежонке Франсуа де Соль корчился, под белоствольной березой, от невыносимого холода и бранился про себя:
-Опять! Опять уже несколько дней ничего не ел! Мундир превратился в лохмотья, бреду пешком. Коня давно убили и съели. Я вновь нищий, голодный, забытый. Всё повторяется... От судьбы не уйдешь!