В начале второго часа ночи в доме напротив погасло последнее окно. Сгинула неделя, вторгшаяся во владения следующей за ней семидневки. Из подъезда вышли две пары, появилось такси. Двое уехали. Двое ушагали за угол. Друзья или родня обвенчавшихся в пятницу молодожёнов. «Свадьба пела и плясала» дольше двух суток. И теперь, казалось, наконец-то, в дому все спали без задних ног.
Старик наблюдал, опершись руками об оконный переплёт, и соприкасался лбом и носом со стеклом, не отходил. Разглядывал ставшие совершенно тёмными дома на тёмных улицах микрорайона.
Судьба запнула его сюда (уже овдовевшего), как назло, когда года разбушевались и гнули, уничтожали плоть и душу: не было желания и сил спуститься с седьмого этажа посидеть среди ровесников, тем более - пройтись. Не стало многих желаний, многие ослабели. Иногда хотелось есть. Телевизор, книги не интересовали. Изредка включал радио. Изо дня в день из года в год талдычило одно и то же дитя Попова и Маркони. Единственное, что по душе было старику - «Встреча с песней» с бессменным ведущим, Виктором Татарским. Передача навевала воспоминания о горько-сладком былом. Он ждал её, «как ждёт любовник молодой минуту первого свиданья». Слушал с 70-х годов века прошлого, с тех давно ушедших лет, когда думалось, что до пенсии далеко, как до рая пешком. По окончании передачи оставалось спать четыре часа. Тогда, давно, бессонница обходила его за версту, он засыпал мигом. Теперь не то.
В начале третьего часа (ночи или утра - для кого как), старик оставил ненадолго окрестности без присмотра, а, вернувшись, увидел свет в верхнем правом углу девятиэтажки. «Машинист вернулся», отметил он и занял пост. Через трое суток в это же время встанет провожать его в дорогу жена, чтобы, проводив, поспать часик поверхностным сном вперемежку с думками о муже, и самой бежать навскачь в детсад, встречать раздражённых пап и мам, капризных, спящих на ходу детей, спокойных дедов и бабок.
К трём свет погас. Старику представилось, как женщина согревает мужа, утомлённого долгими напряжёнными бдениями на железной дороге.
Железная дорога напоминала старику ленту Мёбиуса. Ему сделалось самому теплее и уютнее. На секунду. Всё равно сон обходил стороной.
И одновременно с мраком, поглотившим их окно, высветилось два соседних.
На балкон вышел мужчина. Посмотрел на градусник, на небо, на восток, определил направление ветра и силу по шевелению листьев тополей невдалеке. Давно стерегут тополя покой давно усопших на двух кладбищах с кое-где пощажёнными временем крестами и, по другую сторону рва, полумесяцами. Некрополь. Город мёртвых в окружении города живых. Пока.
Мужчина на балконе наклонился, поднял и занёс что-то в квартиру.
Это рыбак. Через минут сорок он выйдет из дому. Ему надо знать, как следует сегодня одеться, какие снасти брать. Он пенсионер и на рыбалку ходит ежедневно, как четыре с лишком десятка лет до этого ходил на работу, любимой страсти отдавая выходные и праздничные дни. И всё так же встречает его наигранным ворчанием бабка, ей якобы опостылело чистить, жарить, варить, солить, вялить, консервировать и потом поедать рыбу. На самом деле ей это нравится, и нравилось всегда. Любили они с дедом одаривать соседей, друзей и родню: бабе меньше хлопот, деду больше славы.
Проснётся попозже, а выйдет раньше него кондуктор. Свет она ни зимой, ни летом не зажигает. Но наш наблюдатель знает: двумя этажами ниже рыболова бродит в полумраке среди спящих внуков сказочным двуногим баобабом женщина, превращённая беспощадным колдуном-временем (незаметно для неё) из девочки-тростиночки в ходячее заморское-загорское чудо-дерево. Она могла давно отдыхать. А гонит её из дому ни то привычка, ни то нужда.
Уйдут они. Появится БОМЖ*, человек-тень, тихо, беззвучно проплывёт привидением и испарится, не звякнув собранными бутылками.
За ним нарисуется дворник. Не успеет осесть пыль, поднятая им, чередой потянутся работяги к автобусно – троллейбусно - трамвайным остановкам. Процокают каблучками ножки студенток. Прошкандыбают сеятели разумного, но не вечного, педагоги. Не касаясь земли, мелькнут школьники. Матёрые пенсионеры,не нашедшие себе занятия на старости лет, выйдут, шкрыгая подошвами, и оккупируют лавочки. И станут судачить о встречных-поперечных. Степенно станут прогуливаться мамы с младенцами. Запестрят коляски на зелёной траве и напомнят разноцветьем об осени.
Ночные далеко слышные звуки поглотились утренними шумами города и стали неразличимы в общем гуле-гуде. И мнится старику, всё стихло. И он ложится в постель, всегда расправленную,засыпает. И слышит сквозь сон (и, между прочим, сквозь стены крупнопанельного дома) плач мальчика. Слышит голос мамы: « Да когда ты только выучишься да в армию пойдёшь, там тебя быстро к дисциплине приучат. Ешь яблоко и пошли».
Старик шевелит полубеззубыми челюстями. Он видит себя солдатом-первогодком, видит свою маму (пятилетнюю, с фотографии), она влечёт его за руку в казарму, в другой руке у него надкушенное яблоко. Из казармы стреляют в него, а попадают в маму - мама перемещается на фотографию. Он просыпается. Некоторое время сидит, свесив ноги. Обдумывает увиденное.
Соображает, что «выстрелила» дверь соседки. Успокаивается. "Съеденное" во сне яблоко вызывает аппетит. Идёт есть.
И была ночь. И настало утро. И будет день. Авось не последний.
И это хорошо.
*БОМЖ - без определённого места жительства человек.