О чем говорят в развеселой мужской компании под немудрящею закуску, принявшие на грудь грамм по пятьсот мужики? Правильно! О политики и бабах. Но есть компании мужиков. Где говорят об ином. Об охоте в первую очередь а потом о бабах, ценах на пушнину и о многом другом понемногу. Вот такие компании возникали в нашем поселке постоянно из года в год под разными приветливыми крышами к середине марта месяца.
Последние года три мы собирались у Сереги Добрычева. Мужик он холостой, а самое главное , через дорогу был магазин, прямо напротив его избы. Мы это охотники- промысловики Тугурского промхоза. Давайте чтоб вам не гадать что такое ,, промхоз,, я вам растолкую. Промхоз- это промысловое хозяйство, отсюда и охотник- промысловик. Промысловик имеет закрепленные за ним по договору с промхозом территории на которых осуществляет индивидуальную охотничью деятельность. Промысловая охота осуществляется по полученному от охотоведа наряд- заданию в срок от 1-ноября по 15-марта. Короче охотник более полугода находится в дебрях горной тайги на своем участке. Ведь к охоте на пушного зверя надо еще успеть и подготовиться. Срубить или отремонтировать зимовьё а может и два. Заготовить дров на зиму, завести продукты и капканы, наладить ловушки, прорубить путики или очистить старые от поваленных деревьев и кустарников. Заготовить приманку для соболей и лис. Заготовить корм для собак. Короче дел непочатый край. Лодыри которые идут в тайгу за охотничьим фартом. В профессионалах долго не задерживаются или пропадают в тайге полностью без остатка и следа или бегут из промхоза куда глаза глядят. Остаются только те кто не просто может выжить в зимней тайге но и комфортно работать. Ведь соболевать это очень трудная и опасная работа. Вот об опасностях которые в тайге подстерегают охотников я и попробую рассказать. Итак собрались мы у Сереги Добрычева где-то еще по утру.А что! Имеем право. Добытые шкурки пушных зверей, сданы нашему любимому государству, любимое государство расплатилось с нами советскими деревянными рублями, шел если мне не изменяет память год 1989. Четвертый год проклятой многими перестройки, в том числе и мной. Свобод суки захотели? Колбасы 40- сортов, хамона? Выезда за бугор за шмотками? А потом и не заметили как свою великую страну просрали. Все в раз стали нищими, но зато свободными. Да на хрен мне ваша свобода по разрешению сверху! Я итак был свободен! И мои друзья себя рабами не считали. Ладно проехали, это так просто всхлип души, по хорошему прошлому, по молодости и свободе, азарьте жизни и о прошлых охотах. Промхоз с нами за сданную пушнину рассчитался, душу приятно грели пачки червонцев и четвертаков. Даже Ленин напечатанный на денежках лукаво улыбался и просил выпить. Вот мы и собрались выпить и потрепаться о жизни, охоте и конечно о бабах. Сидели у Сереги и ждали определенного часа когда магазин начнет торговать пойлом. И разговор кат-то сам по себе зашел о медведях шатунах. Ребята в тот раз собрались тертые, тайгой испытанные и закаленные, у всех с шатунами были встречи у многих неоднократные, у меня в том числе. Но почему-то рассказ Сереги Добрычева меня зацепил и запомнился в мельчайших подробностях. Вот его рассказ в моем пересказе. Рассказывать я его буду от первого лица как- бы от себя. Почему? Да потому - что мне так будет легче представить себя на его месте и понять все его переживания и действия. Ведь все что произошло с ним в какой-то степени происходило и с каждым из нас на медвежьих
охотах.
Ниже рассказ Сереги Добрычева. Закинулся я в тайгу в тот год на вертаке. Пилоты высадили меня на береговой косе со всем шмутьем и собаками не далеко от базового зимовья. Потом, свистя лопостями вертолет улетел, а я остался один со своими собаками Серым и Волчком, один посреди огромной тайги. В переди нас ждала охота. Волчок достался мне от Насими. Так -что с ним у меня еще особой дружбы не возникло, видно было что он еще тоскует по старому хозяину. Ну вот, стаскал я все шмотки с косы в зимовьё, а тут и ночь накатила. С утра работы навалило непочатый край. Надо было зимовейку заново проконопатить, за прошедшее лето мышки да птички- синички сухой мох из пазов меж брёвен сруба повытаскивали, использовали его для утепления своих гнезд да норок. Но с утра я решил заняться рыбалкой, отложив всё другое на потом. Столкнул на воду спрятанную в тайге лодку, поставил по речным уловам сетки. Рыба нужна была на юколу для собак на устройство аргызов для соболей, да и мне на пропитание. Крутился я вертелся целый день, спать упал как убитый. Так прошло несколько дней. А потом стал я как- бы замечать на себе чей- то пристальный взгляд. То затылок то спину кто-то буравит, аж озноб по коже. Да и собаки стали вести себя странно. Стали друг к другу ближе жаться и от меня далёко не отходят. Воздух долго нюхают, взглатывают и в тайгу всматриваются. Бывает сядут рядом, воздух нюхают, тайгу слушают, всматриваются в деревья и кусты на той стороне горной реки. А надо сказать что была у меня при себе только мелкокалиберка однозарядка. Карабин от греха подальше я прятал подале от своего зимовья, километрах в трех выше по ключу. Почему прятал? Хороший вопрос! Просто как- то года три назад в моём зимовье кто- то побывал и этот кто-то зачем- то вскрывал полы в зимовье и в баньке. Что искали не знаю. Но думаю оружие или золотишко. Золотишком то я не занимаюсь, дело это хлопотное, уголовное.Но те кто у меня что -то искали об этом конечно не знают. На кого я думаю? А хрен его знает! Может это и не поселковый вовсе. Ну вот а тут стал донимать страх, липкий,холодный и подлый. Раньше напаешешся и спишь как убитый а сейчас всякая хрень в голову лезет. Уснуть не могу. До чего дошло собак стал в зимовьё на ночевку с собой брать. Как-то с собаками нарезали круг вокруг табора метрах в ста от зимовейки и ничего не нашли. Никаких следов. Снега еще не было. Но не на мху, не на траве и палой листве никто не чего не оставил. Думаете это меня успокоило? Нет конечно еще тревожней стало. И решил я идти за карабином. В тот день солнце выкатилось на востоке огненно красное на ветер. Еще с вечера я наточил топор, на одну мелкокалиберку надежда плохая, перебрал патроны, свистнул собак, можно было и не свистеть они последние дни всегда рядом были. И наш отряд отправился в поход. Путь я выбрал длинный по мари и мелколесью, хотя по ключу было в три раза короче. Зато в ключе было темно, сыро и приглушая все звуки бормотала текучая вода. А на мари и в мелколесье был открытый на все стороны обзор. Ну вот добрались мы значить с божьей помощью до схрона. А схрон был в старой валежине, упавшей лиственнице лет 30- назад. Достал я в клеёнку замотанный густо смазанный тавотом карабин и тут вспомнил что старое тряпьё которое приготовил для снятия смазки и чистки карабина оставил в зимовье. Пришлось жертвовать портянками, от обеих отрезал по куску сукна. Но карабин вычистил от излишней смазки, разобрал- прочистил и собрал затвор. Потом занялся патронами. Каждый протер и проверил, затем снарядил обоймы по особому на медведя. Вогнал обойму в магазин. И тут мне аж полегчало. Я снова себя охотником почувствовал, жертвой быть перестал. Сел покурил не торопясь. Собаки лежали и прикрыв глаза, будто спят, следили за моими манипуляциями. Из рюкзака я достал сухари, три штуки и два отдал собакам. Третий сгрыз сам запивая крепким холодным чаем из фляжки. Мы дружно похрустели сухарями и двинулись к зимовью, но на этот раз по короткой дороге по ключу. В тот день нам хватило светлого времени и на то что-бы нарезать вокруг табора еще два круга в 200 и 300-метров на удаление от табора. И мы нашли то что искали. Это был огромный старый медведь. Очень больной и очень хитрый. И было понятно что в берлогу на зиму он уже не ляжет. И вообще эта зима для него последняя в его медвежьей жизни. Съест он нас троих или нет он обречен. Просто у него продлится агония жизни. Все это нам рассказали оставленные им следы. Я решил что медведь проблемный и его надо срочно бросив все дела валить. Но охота на него будет трудной и опасной, медведь очень хитер и опытен он уже дня три следит за нами и ходит вокруг. А собаки с их тонким нюхом и чутьём его только чувствовали как нечто страшное, угрожающее нашим жизням не более того. Разгадка этому была очень проста, медведь наблюдая за нами и готовя нападение, всегда делал засаду с наветренной стороны, как только менялся ветер он уходил снова на наветренную сторону и еще не разу Серый и Волчок не ловили медвежий запах полными ноздрями. Их беспокоил только остаточный чуть уловимый запах зверя. Всегда ветер дул с нас на медведя и не разу с него на собак. В ту ночь повалил крупными хлопьями снег, но к утру перестал и небо вызвездело яркими звездами. За ночь я несколько раз выходил из зимовья. Наблюдал погоду и думал о старом медведе. Как только рассвело и в тайге исчезли ночные тени, попросив у Поди удачи, мы отправились на охоту. Снега выпало немного выше лодыжки по лесным полянам, в ельниках только чуть припорошило усеянную желтыми иглами землю. Я не отпускал далеко от себя собак, негромким окриком возвращал их на место впереди себя в метрах десяти. Нам повезло. Пройдя с полкилометра собаки немного в стороне от нашего маршрута наткнулись на ночную лёжку зверя. Лёжка была устроена под старой корявой ельё, низко растущие лапы прикрывали медведя от снега а ствол дерева от ветра. Медведь спиной касался ствола старой ели и на коре осталась медвежья шерсть, грязно- бурая с сединой. Собаки нюхая лежку рычали, забивая себе ноздри запахом старого зверя, фыркали и чихали. Одного взгляда было достаточно чтоб определить что ушел медведь с лежки утром после того как перестал падать снег. А значить он где-то рядом. Ну а пошел медведь из густого ельника в мелколесье ведущее на марь. И началась погоня. Я уже не сдерживал собак и на марь они выскочили первыми. Метрах в четырехстах от кромки леса, был на мари лесной островок в котором густо рос березняк, осинник кое-где росла лиственница и густо рос кедровый стланик. Вот туда и пошел старый шатун. Я передернул затвор дослал патрон в патронник на предохранитель ставить не стал. И зорко вглядываясь в кромку леса быстро пошел в сторону этого лесного куска. Окрикнул собак но их уже охватил азарт погони и смертельного поединка, на мой окрик они уже никак не отреагировали. Приближалась развязка. И тут слева раздался утробный рык, яростный лай Волчка, потом лай и пронзительный визг Серого. Я резко развернулся влево, приклад карабина впрыгнул в плечо, медведь сидел за валёжиной на земле ко мне лохматой спиной, когтистыми лапами широко отмахиваясь от Волчка. В это мгновение я не увидел Серого. В прорезь прицела поймал голову зверя с распахнутой пастью и прижатыми к черепу ушами и нажал на спуск. Грохнул выстрел, голова медведя дернулась и он сидя сунулся тушей вперед а потом завалился на правый бок. В несколько прыжков на ходу передергивая затвор я преодолел расстояние отделяющая меня от медведя и тут- же краем глаза увидел лежащего на снегу Серого. Вскинул карабин к плечу но стрелять не стал, первым выстрелом бронебойной пулей с черной головкой я снес медведю пол- башки, умер он мгновенно и уже был на пути в свой медвежий рай а вот Серый умирал. Шатун зацепил его своей огромной лапой и выдрал ему вместе с ребрами правый бок. Из страшной раны фонтаном била кровь и что- то там внутри пульсировало и булькало. Волчок хрипя рвал медвежью тушу. Прилетела кедровка и села на куст. Жизнь продолжалась. Я держал на руках Серого он умирал больно и трудно, глаза тускнели, я гладил его по голове и чуть не плакал. Эх! Серый все вы правильно сделали, догнали на задницу зверя посадили а вот гляди ж ты не уберегся. Попал под медвежью лапу. Серого я притащил на табор, в тайге бросать не стал, ломом пробил мерзлоту, завернул Серого в брезент и похоронил как солдата погибшего в бою. Отсалютовав ему тремя выстрелами. Так мы с Волчком остались одни в белой мерзлой, заснеженной тайге под ледяными звездами севера. Вот такую историю из жизни охотника- промысловика рассказал Серега Добрычев.