D.L. – незнакомке из Тбилиси, любящей поездки в метро.
В детстве я жил рядом с Москвой и тогда поездки в метро еще не стали для меня будничной реалией. Более того, погружение в лабиринт подземного мира метрополитена означало предвкушение чего-то волнующе-необычного. Вот и сегодня мы с папой ехали в центральный «Детский мир», покупать мне подарок ко дню рождения. Ближайшей станцией метро был «Сокол», разместившийся симметричной парой двухстворчатых домиков перпендикулярно асфальтовой полосе Ленинградского шоссе, а спуск к поездам начинался от ступенчатых пролетов лестницы, далее по нитке коридора и пространству платформы, унизанного арочной анфиладой колонн. Правда, для этого сначала нужно было миновать турникет, заглатывавший 5-ти копеечные монеты. Как-то нас классом повезли в театр и в ответ на мой заброс пятачка, турникет больно ударил меня своими сомкнувшимися лапами. Неожиданность и непонятность причины, заставили в следующий раз с опаской отнестись к такому переходу, но тогда и следующий раз переход прошел нормально. Успокоившись, я перестал опасаться турникета, за что вскоре поплатился повторным ударом. Окончательно страх исчез только с расшифровкой кода ошибки – бросать пятачок в заглатывающую монеты щель турникета нужно было исключительно правой рукой.
Очень скоро на платформу из черневшей пасти тоннеля с шумом и вихрем выталкиваемого воздуха вылетела вагонная змейка, и ее открывшие дверные проемы, запустили внутрь прибывшего поезда скопившуюся на перроне публику. В отличие от автобуса или трамвая перемещение в вагоне метро по информативности оконной картинки было почти нулевым. Однообразное сумеречное мелькание продольных кабельных ниток тоннельных перегонов пунктирно прерывалось ярко освещенными проемами остановочных перронов, пока через еще сплошной интервал пути от ажурной колоннады станции «Маяковскоя», не закончилось мельканием белесого мраморного интерьера станции «Площадь Свердлова» - конечной точки сегодняшнего маршрута.
К выходу на уличную поверхность нужно было подняться на эскалаторе. Осторожно переступив через металлическую гребенку, формой напоминавшую гигантскую расческу, я встал на выплывшую из-под зубцов плоскость вершины ступеньки и держась рукой за синхронно двигавшуюся черную ленту перил, неспешно поехал вверх. Далее, пройдя подковообразным загибом сопрягающегося лабиринта коридоров, закончившегося лестницей с деревянным массивом противоположно ориентированных дверей, мы оказались в винегретной эклектике уличного пространства, ещё не реанимированного как «Охотный ряд». Насыщенность мартовского воздуха влагой таящего снега, резко контрастирующего с аморфным запахом метро, слегка подкруживало голову.
На противоположной стороне асфальтовой ленты шоссе, скифская глыба памятника сжимающего кулак Карла Маркса неотрывно смотрела в сторону Большого и Малого театров, симбиозно обрамлявших край здания ЦУМа. Затруднительно сказать которое из этих строений могло стать приоритетным для основоположника научного коммунизма, на случай волшебной материализации в столице первого в мире социалистического государства, но к увековеченному поэмой Михалкова-старшего зданию тогдашнего музея предводителя группировки своих российских фанатов – Ульянова-Ленина, каменный Маркс был повернут задом. Между ними лежал куцый асфальтовый промежуток до сих пор по инерции именуемое площадью Революции. Теоретически, такой разворот памятника можно было считать извинением Карла Генриховича перед советскими гражданами, реверсивно «тусившими» в смешанной зимне-демисезонной упаковке погодного весеннего рубежа мимо памятника по проспекту его имени, за своеобразие трактовки его работ местными адептами, хотя именно они собственно и стали его главными историческими пиарщиками. Впрочем, первая пара библейских заповедей никогда не была приоритетной для российского электората и народные кумиры после выноса вперед ногами или отстранения от должности бывшими преданными соратниками, периодически переформатировались.
К счастью, драматичные революционные баталии остались в прошлом, а идеологические идолы наподобие интерьерных скульптур станции «Площадь Революции» были задвинуты в стеновые ниши, не мешавшие движению пассажиропотока. Страна лениво ползла Ленинским курсом в коммунистическую бесконечность, причем тогдашние лоцманы уже вряд ли открывали пугающие толщиной корешков труды старика Маркса, более того, в будущем, их кремлевские приемники материально приватизируют под себя любимых термин «Капитал», вынесенный когда-то в название его главного произведения. В тогдашнее «прекрасное далёко», российское капиталистическое грядущее представлялось абсолютно фантастической перспективой, вроде фантасмагории из бочек крещенских купелей на площади имени Революции, а подобные темы, из-за отсутствия мотивации к размышлению, не будоражили мое тогдашнее пионерское сознание. Через несколько шагов, за трехслойноэтажным зданием нынешнего ведомства МЧС, показались контуры здания «Детского мира», соседствовавшего тогда со штыкообразным изваянием другого иноземного «рыцаря революции», в отличие от Маркса, весьма преуспевшего в практике разрушения «мира насилья», особенно жития его тогдашних наиболее материально успешных резидентов. Символично, что демонтаж этого памятника, наподобие сброса статуи языческого культа, обозначил завершение периода запрета частной собственности.
Наконец, миновав последний уличный рубеж сдвоенных стеклянных дверей, мы оказались в шумном магазинном пространстве, напротив объемного центрального зала, заполненного многочисленными прилавками с игрушками. Повернув по коридору вправо, я протиснулся к витринному стеклу прилавка отдела филателии, визуально убедившись в наличии желанного альбома. После чего, подаренная мне синенькая пятирублевка была обменена в близлежащей кассе на серенькую c чернильными циферками бумажку чека, по которому в моих руках, наконец, оказался долгожданный кляссер, завернутый в фирменную оберточную бумагу с лейблом "ДМ".
Покупка прошла довольно быстро, сегодня не нужно было, как недавно за зимним спортивном костюмом утомительно стоять в длинной коридорной очереди, и скоро мы вернулись в подземный лабиринт метрополитена для обратного пути домой, где лежавшие в конверте марки, нетерпеливо ждали перемещения в прозрачные полоски кармашков новенького кляссера. Перед сном я, подгоняя наступление завтра, оторвал у настенного календаря, висевшего около проема комнатного окна, бумажный листок с красной воскресной цифрой 13-ть, за которым оставалась увесистая стопка грядущих годовых дней, воспринимавшихся моим тогдашним сознанием аналогом математического представления бесконечности бытия.
Удивительно, но тот альбом с марками до сих пор цел, хотя страны, четырехбуквенная аббревиатура которой оттиснута на марках, уже давно не существует, а ежедневно передвигаемая утром красная рамочка по цифрам месяцев настенного квартального календаря теперь скорее ассоциируется с эндшпильным временем шахматной партии, чем представлением о грядущей жизненной бесконечности.
Январь 2017-го.