Они увидели его приближение издалека. В его внешности было нечто, что бросалось в глаза. Его лицо выглядело старым. Но когда он подошёл, стало понятно, что ему немного за двадцать. Он подсел со своим старым лицом к ним на скамейку. А потом он показал им то, что было у него в руках.
- Это были наши кухонные часы, сказал он и оглядел всех, кто сидел на скамейке под солнцем. Да, я всё-таки их нашел. Это всё, что от них осталось. Он протянул перед собой белые, похожие на тарелку, кухонные часы и провел пальцем по синим нарисованным цифрам.
- Они уже ничего не стоят, сказал он, будто извиняясь, это мне известно. И они не особо красивы. Они похожи на тарелку, покрытую белым лаком. Но, мне кажется, синие цифры выглядят довольно таки мило. Стрелки, конечно же, жестяные. И они уже не идут. Нет. Внутри они сломаны, это точно. Но выглядят они также, как и всегда. Не смотря на то, что они уже не идут.
Он осторожно провел пальцем по краю тарелкообразных часов. И сказал тихо: они — это всё, что осталось.
Те, что сидели на скамейке под солнцем, не глядели на него. Один из них рассматривал свои ботинки, женщина поглядывала в свою коляску. Потом кто-то сказал:
- Неужели вы всё потеряли?
- Да, да, сказал он радостно, представьте себе, действительно всё. Только они и остались. И он поднял часы еще выше, как будто остальные их еще не видели.
- Но они больше не идут, сказала женщина.
- Нет, конечно нет. Они сломаны, это я знаю точно. Но, не считаю этого, они всё такие же, как и прежде: белые и голубые. И он снова показал им свои часы. Но что самое прекрасное, продолжал он возбужденно, и что я вам еще вообще не рассказывал. А именно: они замерли на половине третьего. Именно на половине третьего, представьте себе.
- Ровно в половину третьего ваш дом взорвался, сказал мужчина и важно закусил нижнюю губу. Это я уже много раз слышал. Когда падают бомбы — часы останавливаются. Это из-за давления.
Он посмотрел на свои часы и потряс головой. Нет, мой дорогой, нет, вы заблуждаетесь. Это не связано с бомбами. Вы не должны всегда говорить про бомбы. Нет. В половину третьего произошло нечто совершенно другое, о чем вы не знаете. Это такая шутка, что они остановились в половину третьего. А не в без пятнадцати четыре или в семь. Именно в половину третьего я всегда прихожу домой. Ночи, нужно отметить. Почти всегда в пол-третьего. В этом-то и шутка.
Он посмотрел на остальных, но они отвели от него глаза. Он не видел их. Потом он кивнул на свои часы: в такое время я обычно голоден, не так ли? И я всегда иду прямо на кухню. Тогда обычно почти половина третьего. И тогда, именно тогда, приходила моя мать. Как бы тихо я не отпирал дверь, она всегда меня слышала. И когда я искал в темной кухне что-нибудь поесть, внезапно загорался свет. Тогда она стояла в своем шерстяном жакете с красным шарфом. И босая. При том, что у нас на кухне плитка. И она сильно щурила глаза, потому что свет был очень ярким. Она уже спала. Была ночь. Снова ты так поздно, говорила она. И больше ни слова. Только: Снова ты так поздно. Потом она разогревала для меня ужин и смотрела, как я ем. При этом она всегда терла одну ногу о другую, так как плитка была холодной. Ночью она никогда не носила обувь. И она подолгу сидела возле меня, пока я не наедался. И я еще слышал, как она складывала тарелки, когда выключал свет в своей комнате. Так было каждую ночь. И почти всегда в половину третьего. Это было само собой разумеющееся, что она готовила мне еду на кухне в половину третьего. Она делала это всегда. И она больше ничего не говорила, только: Снова так поздно. И я думал, что это никогда не прекратится. Для меня это было так привычно, я думал, что так должно быть всегда.
На мгновенье на скамейке стало тихо. Потом он тихо спросил: А теперь? Он посмотрел на остальных. Но он не видел их. Потом он сказал в бело-голубой круг часов: Сейчас, сейчас я знаю, что это был рай. Настоящий рай. На скамейке все еще было тихо. Потом женщина спросила: - А ваша семья?
Он смущенно улыбнулся: А, вы имеете в виду моих родителей? Да, они тоже пропали. Всё пропало. Всё, представьте себе. Всё пропало.
Он смущенно улыбался то одному, то другому. Но они на него не смотрели. Он поднял часы вверх и засмеялся. Он смеялся: Только они остались. Это все, что осталось. И самое прекрасное, это то, что они остановились именно на половине третьего. Именно на половине третьего.
Потом он уже ничего не говорил. Но его лицо состарилось. И мужчина, который сидел возле него, разглядывал свои ботинки. Но он не видел их. Он думал над словом «Рай».