Дрались в Казахской ССР, в 80-х годах прошлого века, много. Один на один, толпа на толпу, район на район. В городах жестоко. С цепями, арматурой, ножами. Нередко с жертвами. Милиция или приезжала поздно, или стояла в стороне – не вмешивалась. В деревнях и аулах дрались тактично, на кулаках. Если кто-то доставал в драке нож, получал потом от своих же. По национальностям не делились. Важнее был территориальный признак. Жили вперемешку, друг друга знали с детства. Еще не трогали, если парень идет с девушкой, и уважали старших.
По возрасту было деление. До восемнадцати лет дрались много, по-разному. До первой крови, до признания поражения. Бывало бесшабашно - пырнет ножом и пошел по малолетке. Двадцати, тридцатилетние дрались редко. Осторожно, чтоб не пришибить. Обзавелись женами, детьми, работали. Сорокалетние дрались еще реже, в основном по пьяной лавочке. Драка была кратковременная, с увесистыми ударами. Выяснялось сразу, кто слабее. Старших уважали всегда. Разговаривали только на Вы.
Николай Дмитриевич, шоферюга, коренастый, среднего роста сорокапятилетний мужчина шел домой с гулянки. Был он смугл, с черными как смоль волосами и лохматыми бровями. До выпивки был жаден, пил так, как будто в последний раз. Захмелев после первых стопок, был весел, напившись, вспыльчив и лют. Просыпалась в нем далекая древняя сила, которая скручивала противника в бараний рог. Из-за веселья с ним любили выпивать. Спорить остерегались.
В приграничном городке был поздний летний вечер. С гор, со стороны Китая накатывала непроглядная темень. Пока была различима дорога, Николай Дмитриевич спешил нетвердой походкой домой.
У клуба дорогу загородила ему толпа человек двадцать. Лиц видно не было, лишь очертания.
- Темек барма (курить есть)? – спросили по-казахски.
- Жок, быткалды (нет, кончились) – ответил Николай Дмитриевич, останавливаясь. Обойти не было возможности, стояли стеной.
- Орыс (русский) – сказал другой голос тихо, еле слышно – Ермек, отырш, мен бырперемын (Ермек, сядь, я ударю).
Николай Дмитриевич говорил по-казахски плохо, но понимал хорошо. Он удивился тому, что происходило. В темноте произошло движение, резкий крик «Кия!» и сильный удар откинул его навзничь, потому что сзади под ноги кто-то сел. Едва спина его коснулась каменистой земли, он инстинктивно перевернулся на живот и закрыл голову руками. Тут же по телу посыпались удары. Били второпях, куда попало. После первого прицельного удара ногой в живот и боли злость вскипела в нем, подкинула вверх и бросила в толпу. Сбив с ног трех человек, он побежал по улице.
Гнались за ним тихо, и это было плохо, понимал Николай Дмитриевич. Если бы кричали и свистели, то просто бы пугали вслед. Здесь же его хотели поймать. Топот ног настигал. «Он жакта, сол жакта (справа, слева)!» - слышался голос сзади.
В темноте уже еле были различимы заборы и дома. Кое-где светились окна. Николай Дмитриевич круто свернул вправо, сбил кого-то и прыгнул на высокий глухой забор. Тело уже переваливалось на другую сторону, когда его схватили за ногу. Свободной ногой он махнул наотмашь и видимо хорошо попал. Сзади громко вскрикнули. Освободившись, он упал за забором, вскочил и побежал, судя по грядкам, по огороду. Забор затрещал от прыжков догоняющих. В конце огорода его настигла овчарка и больно вцепилась в ногу. Он ударил ее по голове и воспользовавшись заминкой перемахнул через следующий забор. Пробежав так пару огородов, оказался на другой улице. Погоня прекратилась. В ночи, позади, слышался лай собак и крики людей.
Спустя четверть часа Николай Дмитриевич ввалился домой. Жена обильно смочила укус собаки зеленкой и перебинтовала.
- Набросились со всех сторон – рассказывал он жене уже протрезвевший – молодежь, казачата. Когда такое было?
- Сходи в милицию, Николай – посоветовала она в ответ.
- И что я им скажу? Напали. Кто? Не знаю. Скажут, пьяный был, и спишут все на пьянку.
- А ты, Коля, не задирался случаем сам?
- Да я слово сказать не успел, говорю же. Если б не убежал, зашибли бы. – отвечал он, а самому было обидно до слез. Где? У себя в городе, почти что у дома, избили. И кто? Молодежь. В сыновья годятся. Он на своей памяти не помнил такого.
- Не знают тебя что ли, может не местные?
- Почем я знаю? Поди, сейчас разберись, местные или не местные. Может и правда не местные. – Николай Дмитриевич поморщился, рана от укуса саднила.
Нога заживала долго.
Через три месяца, в сентябре, семья Николая Дмитриевича переезжала в Алма-Ату. Теща, тихая женщина, подарила им домик с садом. Сама уехала к младшей дочери.
Вещи были отправлены машиной до станции Жангиз-Тобе и дальше контейнером по железной дороге. Погуляв и попрощавшись с родственниками и друзьями, семья тоже уехала. Детишкам нужно было в школу.
Недели через две Николай Дмитриевич получил расчет на работе и купил билет до Семипалатинска. У автостанции ему повстречался Толян на мотоцикле. Длинноволосый парень двадцати пяти лет, сын товарища.
- Дядя Коля, когда уезжаете? – спросил он.
- Вечером на автобусе до Семипалатинска, а дальше на поезде – ответил Николай.
- Может, пропустим по стаканчику? На дорожку. До вечера далеко еще. – предложил Толян.
Николая Дмитриевича уговаривать не надо было. За такое дело он всегда пожалуйста.
Взяли «Пшеничной» в дорожную сумку и поехали за город к подножию гор.
- Дядь Коль, Вы здесь подождите, я смотаюсь за закуской и товарища позову, Фарида, сына Яши-татарина. – бросил Толян, высаживая пассажира у ровной гранитной площадки, с которой виден был весь город.
Яша-татарин жил раньше через дом от Николая. У него единственного в округе был ишак. Как начнет иной раз кричать «Иа!», хоть уши затыкай. Лет семь как переехал на Комсомольскую улицу. Маленький и тихий мужичек. Работал кладовщиком. Николай Дмитриевич сидел, вспоминал, как жил в городе много лет.
Подъехал мотоцикл. Фарид оказался рослым скуластым и голубоглазым парнем.
- Доброго парня Яша вырастил – сказал Николай Дмитриевич, здороваясь – Девок наверно с ума сводишь, а?
- Не он их, а они его – ответил Толян за Фарида – дядь Коля, наливай давай.
Они выпили.
- Ты, Толя, вроде на отца похож, а выпить – в мать. Геннадию, отцу твоему, надо, чтоб стол был накрыт, кушать приготовлено, потом садись, пей. Сдохнуть можно от ожидания – засмеялся Николай Дмитриевич. – Один раз подвел как! Приехали с гор, на выходные, на моей машине. Я, Генка и Женыскан. Ну, конечно, погуляли. В понедельник утром обратно надо ехать. А состояние плохое, опохмелиться охота. Наскребли деньжат на две бутылки. По дороге, в ауле, я заскочил к матери, нарвал в огороде огурцов, помидор, хлеба, картошки взял. Подъехали к горам. Мы с Женысканом выпить хотим, мочи нет. А Геннадий «Нет. Давайте костер разожжём, картошку спечём». На кой черт я ее взял? Остановились у ручья. Стартер плохой, я машину на взгорке оставил, чтоб завести потом с наката. Бутылки положили в ручей охлаждаться, сами костер разводить загоношились. И надо же! Машина с ручного тормоза сорвалась и съехала прямо в ручей, на бутылки. Вдребезги конечно. А Женыскан подскочил ниже по течению и давай горстями воду хлебать. Чтоб опохмелиться. Куда там! Я ему советую, кружку возьми, больше выпьешь.
- А все из-за того – смеялся Николай – что Геннадию нужна горячая закуска. Так и поехали в горы не солоно хлебавши.
Выпили еще. Болтали о том, о сём.
- Русским только пить надо – заговорил наконец-то Фарид – все напиться не могут. Хозяева жизни.
- Почему русским? Все пьют – ответил Николай Дмитриевич, разливая вторую бутылку – русский, татарин, казах… все одинаковые.
- Зачем сюда приехали? В Казахстане, куда не посмотри, везде русские – продолжал Фарид. Глаза у него стали бездонные, и подернулись пеленой.
- Фарид, койш – пытался остановить его Толян. Тот отмахнулся.
- Моих прадедов сюда казахи позвали, границу охранять. Называлась – семиреченская казачья линия. От джунгар – ответил Николай и кивнул на Толяна – его прадедов тоже. Про других не знаю, не скажу. А татар тоже звали?
- Мы тюрки. У нас одна культура. Понял? Ты! - Фарид начал ругаться не понятными словами. Он полулежал и временами толкал Николая ногой.
Николай Дмитриевич не обращал внимания. Опьянел парень. Бывает.
Тело приятно расслабилось. Он сидел и смотрел на город. Здесь он учился на водителя, отсюда уходил в армию. В тридцати километрах жила мать. Уезжать было жаль.
- Ненавижу вас, русских – закончил говорить Фарид.
- Ничего, повзрослеешь, пройдет – ответил Николай.
- Надо было прибить тебя, тогда, ночью у клуба – сказал Фарид, пиная, так же полулежа Николая Дмитриевича в бедро.
Николай уставился на него.
- Дядь Коля, не надо, дядь Коля… - похлопывал Толян Николая по плечу.
Но было уже поздно. Неведомая сила забурлила у того в венах, наполняя мышцы энергией. Злость подступила к горлу.
- Ах ты сссукааа… - Николай Дмитриевич поймал ногу Фарида, и глубоко впиваясь в нее пальцами медленно, потянул того к себе. Фарид согнулся в поясе и с криком «Кия!» попытался попасть кулаком по голове. Николай поймал руку, сжал ее словно в тисках и также потянул к себе. Так было ближе к горлу. У того на лице появилось недоумение и он начал изворачиваться пытаясь высвободиться из железных рук. Не тут то было. Натруженные руки, с детства перелопатившие тонны горной породы в поисково-оценочной экспедиции, десятки тонн земли на орошаемых совхозных полях, крутившие тяжелую баранку ЗИЛ-157, были из железа. Николай подмял его под себя и, дотянувшись, сжал горло пальцами.
Толян тщетно пытался оттянуть Николая Дмитриевича от товарища. Когда у Фарида закатились глаза, он завел мотоцикл и полетел в панике в город. Николай Дмитриевич опомнился и отпустил горло. Спустя несколько секунд тот очнулся и закашлялся.
- Не хочу в тюрьме сидеть из-за такого вот дерьма – сказал Николай Дмитриевич, глазами ощупав импровизированный стол. Хотелось пить.
- Молокосос ты, сучий – продолжил он, хлопая ладонью Фарида по голове, от чего голова того, стукалась о гранитный камень – Еще раз попадешься мне, убью, ты понял?
Фарид молчал, тяжело дыша. Он был испуган.
Николай Дмитриевич, встал, взял сумку и пошел в город.
У автостанции, в пивнушке, он взял пиво. Снова подъехал Толян на мотоцикле.
- Дядь Коля, Вы что, задушили его? – спросил он тихо.
- Толя, я что, дурак? Живучий оказался, зараза. Таким ничего не делается. Хороший мужик, глядишь, р-раз - и скопытился. А такие вот живут – хмелел Николай Дмитриевич.
Толян облегченно вздохнул и заказал тоже пива.
- Не люблю я пиво – продолжал Николай Дмитриевич – ссышь только с него. Может, сообразим водочки?
- Нет, дядя Коля, так Вы не доедете – ответил Толян, отпив сразу половину кружки.
- Что ты, мамочка, что ли? – начал заводиться Николай Дмитриевич. Толян успокоил его, повернув разговор на другую тему.
В девятнадцать часов рейсовый автобус тронулся. Николай Дмитриевич помахал из окна Толяну и откинулся на сиденье.
Было еще светло, но на небе уже висела большая луна. Она плыла над саманными домами с плоскими крышами, качаясь и убаюкивая. Николай Дмитриевич, вспомнил, что сегодня чуть не задушил человека. Ему стало жаль. Не татарина-националиста, не себя, а семью. Как бы они жили, если бы его посадили в тюрьму? Автобус хорошо тряхнуло при переезде через Мичуринский канал, но Николай уже спал.