Глория научила меня многому. Сперва я была подобна непроницаемой стене, о которую разбивались насмерть плоды чужого разума. Но это довольно быстро вылечилось. Первое, что мы начали практиковать – концентрация. Нужно было как можно более детально сосредоточиться на некотором предмете. Объектами наблюдения служили любые вещи, попадавшиеся под руку, например, глиняная чашка или пара черных ботинок. Глория была довольна моим стремительным прогрессом и порой говорила: «Большая цепкость ума и широкий круг мыслей заложены в тебе, Амина. Ты слишком хорошо развита для своего возраста.» Такими темпами моя наставница рассчитывала очень скоро научить меня всему необходимому. Мы уже свободно читали мысли друг друга. Но радоваться оказалось рано. Как только мы дошли до самого важного – обретения свободы – дела пошли не так быстро. Поначалу я, окрыленная успехом в прежних упражнениях, решила, что освободиться от тяготивших меня земных начал легче легкого. Однако если воспоминания о матери еще как-то удалось изгладить, то Альберт возникал в моей голове снова и снова и не только не хотел уходить, но сделался, как прежде, предметом моих постоянных размышлений. Мечты о нем манили меня, часто причиняя нестерпимую боль. В такие моменты я начинала жалеть о том, что не сохранилась его фотография, лежавшая в кармане куртки. «Почему ты не можешь вернуть ее, как часы?» - спрашивала я Глорию, на что та только качала головой. «Я не имею права забирать с собой твои воспоминания.» Тренировки ума много раз начинались с начала и наверно разрушили бы меня окончательно, если бы в один момент к нам не явился незнакомец в кепке, круглых очках и очень широких смешных штанах. Он, с виду похожий на клоуна, имел строгие и серьезные черты уже немолодого лица. Я не сразу поняла, откуда возник этот странный тип. Только потом незнакомец упомянул, что любит путешествовать, спрятавшись в лучах фиолетового света. «Это господин Либер,» - пояснила Глория. Господин Либер оглядел меня с головы до ног таким острым взглядом, что я на секунду замерла в оцепенении. «Амина, не узнаешь?» - спросил он меня, продолжая пристально смотреть. Действительно, я как будто где-то мельком видела этого человека. Моя догадка ничуть не смутила господина Либера. Он продолжал так, как будто мы правда были давно знакомы «Душа давно готова к предстоящим испытаниям. Что же ты медлишь, Глория?» «Есть одно но,» - начала старушка. «Какое?» «Амина не до конца свободна от земных привязанностей..» Господин Либер поморщился. «Что будет, то будет, все сроки вышли,» - констатировал он, незаметно уменьшаясь в размере и сворачиваясь в лиловую трубочку. Вскоре после его визита мы с Глорией отправились в путь, как было велено. Мне предстоял очень ответственный разговор. Правда, я до конца не представляла, чего следует ожидать. Глория снова превратилась в лебедя и, распахнув широкие крылья, парила рядом со мной. Я знала, она не может ничего сказать о предстоящей встрече. Но все же один вопрос я осмелилась задать. «Кто такой этот господин Либер? » «Маг и очень искусный фокусник. Он контролирует процесс очищения душ,» - ответила моя проводница, и я почувствовала внезапное недоверие и отчуждение к ней, будто она не договаривала всей правды. Наступило молчание. Мы влетели в межгалактическую зону. Пространство было опутано вспыхивающими нитями. «Вновь прибывающие души, »- пояснила Глория. Я не слушала. Несмотря на то напряжение, которое, как струна, держало меня в полной готовности к неожиданностям, страх не тревожил меня. Прежде я была твердо настроена не волноваться и держать себя в руках во все время полета и разговора с неведомой силой, теперь же убедилась, что эти меры излишни. Спокойствие само управляло мной. Мою проводницу такое поведение поразило до крайности. «Ты первая, кто ведет себя подобным образом при встрече с ним. Я не могу знать, хорошо это или плохо, но одно верно, - противодействие силам в тебе велико, » - пояснила Глория. Она хотела еще что-то сказать, но остановилась на полуслове. Начиналось самое важное. Глория заглянула последний раз в мои мысли и убедившись, что там нет ничего подозрительного, исчезла. В голове моей действительно не существовало более ничего, кроме мыслей об Альберте. Думать о нем во время полета, встречая легкий ветерок и покалывание огней, было особенно приятно. Я знала, что Глория, также как и моя мама, не сможет понять мою любовь или поймет неправильно, поэтому тщательно маскировала самые замечательные мечты. Какая-то тайна все время разделяла нас, и возможно господин Либер знал ключ к ее разгадке, но Глория не хотела говорить о нем так же, как я не желала говорить об Альберте.
Итак, я осталась одна. Не могу сказать, что это было одиночество, скорее, напротив, полная свобода действий. Одиночество и свобода – разные вещи, но одно легко отличить от другого. Многие, оставаясь в пустых комнатах или на безлюдных ночных улицах, теряют себя, им становится страшно и тоскливо. Это не свобода. Со мной всегда случалось иначе. Вести оживленный разговор, хохотать в гуще толпы мне быстро надоедало, и я скорее забивалась в какой-нибудь пыльный угол на чердаке, куда никто не заглядывал. Гораздо занимательнее казалось самой домысливать исход спора, предугадывать, что скажет собеседник. Вариантов могло быть сотни, тысячи, один безумней другого. Наверно, по этой причине у меня не было друзей. Почти все, кто пытался сблизиться со мной, тяготили меня своим обществом. Даже Альберт казался мне с самого начала невыносимым, только потом, когда мы стали видеться чуть реже, я поняла, что привязалась к нему. Но считать его другом было неудобно и почему-то стыдно. Просто я догадывалась, что он мне на самом деле просто знакомый, такой же, как однокурсники из академии, как продавщица в булочной у дома и не более. Но в мире моей мечты все располагалось иначе, каждая деталь вымышленной жизни сладко льстила, наполняя внутренности поддельным восторгом. Именно поэтому последние месяцы пребывания на земле я все чаще уходила в себя. Теперь, когда снаружи ничего не отвлекало от копания в идеях, пределы мыслей легко расширились, и путешествовать в поисках заветного кусочка радости стало увлекательнее. Альберт правил у меня в голове, он был моим богом, решив так однажды, я убеждалась в этом все больше с каждым мгновением. Казалось, каждая мысль спрашивала у него разрешения перед тем, как появиться передо мной. Я чувствовала его незримое присутствие повсюду. В то же время мне хотелось увидеть Альберта, настоящего, не представить, а именно увидеть, таким, какой он сейчас. Желание это превратилось в нечто, похожее на лихорадку, на меня то и дело находили необъяснимые приступы острой тоски, и было понятно, что никто не сможет меня вылечить, кроме той силы, с которой предстояло разговаривать. Поэтому я твердо решила просить вернуть меня обратно на землю любой ценой.