Промашка

ПРОМАШКА

Сливень Андрей, 2014

1.

Маленькая грязная кухня. Сквозь запыленное окно с облупившимися рамами пробивается слабый утренний свет. В раковине гора давно не мытой посуды. На газовой плите стоит сковородка с пригоревшими еще вчера пельменями. В углу тарахтит старый грязный холодильник. На столе – кружка с оббитым краем и заплесневевшим кофе. Рядом с нею – мобильный телефон. Он начинает вызванивать «Какой мужчина, я хочу от тебя сына». Свет в расположенном под потолком окошке, соединяющем кухню и санузел, гаснет. Шлепая босыми ногами, на кухню врывается АРТЕМ. Ему лет 25, выглядит он весьма потрепанным: недельная щетина, всклокоченные волосы, круги под глазами. Его бледное, долговязое, далеко не атлетическое тело облачено в семейные трусы. Ударившись об угол стола, он хватает телефон.
АРТЕМ:
- Да! Я это!... Ну… Я же сказал, что отдам!… Помню я! Не надо на меня наезжать!....
Его собеседник явно не дает ему перехватить инициативу и Артем быстро переходит к оправданиям.
АРТЕМ:
Нет… Игорь, я понимаю, я… Да, я слушаю! Нет, я не хотел это сказать… Ладно… Ну, отдам я! Просто, сейчас не могу…. Нет, не хочу… Ну, Игорь, послушайте, я же собираю… Но я не успею!....
Его собеседник, видимо, начинает ему угрожать.
АРТЕМ:
Но так же нельзя!... Но… Я не смогу так быстро!... Но…
Артем меняется в лице и «взрывается». 
АРТЕМ:
Да пошли вы в сраку! Ничего ты мне не сделаешь, козел! Хрен ты меня достанешь! Пошел ты со своими деньгами!   
Трубка летит в угол, брызнув осколками стекла. Артем, с остановившимся взглядом, вцепляется в свои лохмы. Судорожно делает шаг к окну, затем в сторону коридора. Бросается к холодильнику, достает из него непочатую бутылку водки, срывает крышку и отпивает «из горла» половину. С остекленевшими глазами хватает с холодильника лежащий на нем блокнот и карандаш, пишет: «У меня нет другого выхода. Не могу расплатится с долгами.». Поднимает глаза к окну. В безумном взгляде что-то мелькает, и он продолжает писать: «В моей смерти прошу винить моих». Карандаш ломается и летит в угол вслед за мобильником. Артем этого уже не видит: он, как был, в одних трусах, выскакивает из кухни. Где-то в коридоре металлически хлопает дверь.      

2.

Поздний май. Утро. В ясном небе только взошло Солнце. Глухая торцевая стена пятиэтажной хрущевки. Слева – унылый двор: чахлые кустики, облезлые скамейки, покосившаяся ржавая трансформаторная будка, песочница без песка, но с окурками и собачьим дерьмом, над которой склонился дырявый «грибок». Справа – заросший и заброшенный пустырь. Возле дома – в рост человека полурассыпавшаяся копна еще зеленой, но уже подвявшей травы. Ее почти не видно из-за толпы обывателей, человек в 15. Это жители дома, высыпавшие поутру поглазеть на какое-то неординарное происшествие. Здесь бабки и тетки в бигудях, облаченные в линялые халаты или домашние платья. Мужики и парни, щеголяющие в трико с пузырями на коленях или грязных джинсах, майках или рубашках нараспашку. Кто в тапках, кто в старых стоптанных туфлях, кто в «сланцах». Над толпой висят запахи жареной рыбы и перегара, а также неразборчивый гомон, позволяющий услышать лишь отдельные фразы.
БАБКА В ХАЛАТЕ:
… Да пьяный он был, как всегда! Вот и прыгнул. Придурок!
МУЖИК В ТРИКО:
Да че там пьяный?! Не так уж от него и несло… Наркот, небось. Обдолбаются своей марихуаной и начинают… Весь подъезд, бля, своими шприцами завалили!
ПАРЕНЬ В МАЙКЕ С «АНАРХИЕЙ»:
Не, я его знаю. Артем дурью не баловался….
БАБКА В БИГУДЯХ:
Ага. А теперь вон ему сколько травы-то привалило!
Все вокруг ржут, радуясь столь искрометному юмору.
Неподалеку, возле покосившегося турника стоят полицейские «жигули», в которых откровенно скучают двое молодых патрульных. Водитель стоит рядом. Он докуривает, бросает «бычок» себе под ноги, садится в кабину и заводит двигатель. Возле машины - СЕРГЕЙ. Ему лет 30. На нем мятая рубашка с коротким рукавом, брюки и дешевые туфли. В руке – папка.
К «жигулям» подъезжает потрепанный серый «Опель», из которого выходит АЛЕКСЕЙ. Он несколько моложе и явно демонстрируя окружающим его «простым людям» свой уровень, на который должны указывать ковбойка, из расстегнутого ворота которой выглядывает золотая цепь, очки «под «Рейбан»», хорошие джинсы и мокасины. Он вальяжно идет к Сергею, пожимает ему руку и приветственно машет патрульным. Тем вяло машут ему в ответ. 
АЛЕКСЕЙ:
Привет! Ну, и чего в такую рань? В это тризвездищево ехать – чуть машину не угробил! Че стряслось-то? А то мне надо дела закрывать, а после обеда еще к Возгенчику подскочить. Надолго мы тут?
Сергей, явно усталый и раздраженный, смотрит на него, как на суетливое и бестолковое пустое место.
СЕРГЕЙ:
Попугай тебя вызывал? Ну, и че у него не спросил? Хрюндель тут один с крыши прыгнул. Прям в трусах выскочил с квартиры – он на пятом живет – на крышу и вниз. Долбоклюй! Записку еще оставил, хрен знает что за каракули бессмысленные… 
АЛЕКСЕЙ:
И че? А мы-то тут при чем? Суицид и все?...
СЕРГЕЙ:
А ниче! Пока следак хату и двор осматривал, я с местными перетер. Он бухой был, и на стог приземлился. Так что выжил…
К операм подбегает ПАЦАН – местный абориген лет 15.
ПАЦАН:
Дяденька, дай закурить!
СЕРГЕЙ:
Мал еще, вали отсюда…
Пацан отходит на пару шагов, разворачивается и показывает Сергею «факи».
ПАЦАН:
Каззел!
Алексей с полоборота дает пацану пониже спины пинок, точность и сила которого легко может привести его в сборную. Пацан, взвизгнув и приглушенно матерясь, ретируется.
АЛЕКСЕЙ:
Тем более! Че за шум-то?
СЕРГЕЙ:
(ныряя в машину и роясь в папке)
Так вот! Думали, холодный, так что с нами за медэксперта Поликарпов выезжал. Он «скорую» и вызвал. Говорит, суицидник неудачный, но, по ходу, его траванули сильно. Может, потому и сиганул, сердешный… Вот Попугай тебя на пару ко мне и дернул. Если это 105-я, то дружки его и обставили. Мы их враз найдем. Попугаю уже сто лет полковника надо получать – пенсия давно уж корячится. Мне важняк нужен. Да и тебе… Вот, будем повышать раскрываемость!
Алексей тем временем вразвалочку подходит к турнику и начинает подтягиваться.
АЛЕКСЕЙ:
(кряхтя)
Ну, так купил где-то слепыша! Это ж не наша тема?!
Подтянувшись 5 раз, Алексей спрыгивает и тяжело отдувается. Вынырнувший из «жигулей» Сергей, глядит на него, качает головой и продолжает.
СЕРГЕЙ:
Когда его в больничку отвезли, Поликарпов с приемным переговорил. Там токсикологи подключились: это какая-то необычная хрень. Реально яд в водяре был. Бутылку Машка изъяла, глянем, что экспертиза даст. Но уж и так ясно, что именно яд, причем давно примешан,  разложился уже частично – потому этот остолоп и не врезал дуба. Повезло… Ладно, хорош трындеть, поехали в БСМП! 
Они садятся в машины и те, отчаянно пыля, отъезжают.
ТЕТКА С КОШКОЙ НА РУКАХ:
Так а че с ним? Насмерть?
МУЖИК В ТРИКО:
Да какой там! Там стог такой был – крапивы и борщевик скосили, да возле дома свалили, мудаки. Он в него и нырнул.
БАБКА В ХАЛАТЕ:
Кто косил-то?
МУЖИК В ТРИКО:
Ну, как обычно! Кто у нас косит? Митрич косит!
ТЕТКА С КОШКОЙ НА РУКАХ:
А че кровь-то?
МУЖИК В ТРИКО:
Так Митрич то ли косу, то ли грабли свои в стог зарыл и кирять пошел, а этот долбоящер прямо жопой на них и сел…
Очередной взрыв хохота добросердечных соседей спугивает рассевшихся на «грибке» голубей.

3.

В обшарпанной палате районной больницы скорой медицинской помощи на кровати лежит Артем, закатив глаза и прикрывшись по грудь пожелтевшей от постоянной стирки казенной простыней. Рука у него загипсована, кожа лица, рук и груди покраснела, раздутые губы крепко сжаты. Под простыней заметно, что в области таза он обильно забинтован. Откуда-то из Артема доносится постоянно усиливающееся бурчание, заставляя его все сильнее стискивать челюсти и отвечать сквозь зубы, что явно бесит стоящих над ним Сергея и Алексея.
СЕРГЕЙ:
Короче, придурок, откуда у тебя эта бутылка?
АРТЕМ:
Да я не помню…
АЛЕКСЕЙ:
Ты че, бля, баклан?! Я те щас память прочищу!
АРТЕМ:
Да нет, я че, я ниче… Как я их отличу-то, они ж все одинаковые?! А! Это Макс позавчера оставил.
СЕРГЕЙ:
Че за Макс, давай толком!
Наклоняется и дает Артему подзатыльник. В палату заглядывает медсестра, хмыкает и скрывается вновь.
АРТЕМ:
Ну, Максим Липкин, мы с ним учились, он на Железнодорожников живет…
АЛЕКСЕЙ:
Адрес давай!
АРТЕМ:
Дом 30, я квартиру не помню, там второй подъезд, на третьем этаже, слева… Только у него там родители, а где он щас живет - я не знаю…
СЕРГЕЙ:
Ладно, найдем! И за что он тебя этой бурдолагой напоил? Вы с ним в контрах каких, или че?
АРТЕМ:
Нет! Вы что?! Я его сто лет знаю! Да и на  кой ему? У нас с ним дел никаких не было никогда. Он вообще, три года в Саратове жил, пару недель только как назад вернулся. В гости заглянул и бутылку эту принес.
АЛЕКСЕЙ:
Ага! И сразу свалил, да?!
АРТЕМ:
Нет, он остаться хотел, выпить с ним предлагал. А мне позвонили и надо было ехать срочно. Договорились потом посидеть…
Он резко перегибается через край кровати и утыкается в утку. Пока его рвет, оперативники, брезгливо морщась, выходят в коридор.

3.

Жаркий майский полдень, окна в небольшую комнату на втором этаже распахнуты настежь. За окном листва, сквозь которую доносится гул центра города. Обстановка, еще час назад небогато, но уютно и чисто обставленной комнаты, перевернута «вверх дном». На полу с руками, стянутыми за спиной наручниками, пропущенными через ушко двухпудовой ржавой гири, сидит МАКС: парень лет 23 с аккуратной светлой бородкой и выпученными глазами. Из одежды на нем только джинсы и синяк под глазом. Рядом, на наспех заправленном покрывалом диване, сидят Сергей и Алексей.
СЕРГЕЙ:
Ты мне не мути! Ты Коростылева давно видел?
МАКС:
Да пару дней назад!
АЛЕКСЕЙ:
И че?
МАКС:
Да ниче! Я, как из Саратова назад к родителям приехал, своих старых друзей решил обойти. Про Артема вспомнил, к нему хотел заехать. А он хату родительскую на «Космосе» продал и на этих «зажопинских выселках» «хрущобу» купил. Такой свинарник!
Алексей проходится по комнате, пинает пластиковый пакет с какими-то трядками, берет карандаш и подцепляет на него порванную упаковку от презерватива.
АЛЕКСЕЙ:
Ага, свинарник…
СЕРГЕЙ:
Ладно, там что было?
МАКС:
Да ничего не было! Я, как к нему ехать, бутылку взял – мы три года не общались, надо ж как-то не с пустыми руками, что ли… Только к нему приехал, вручил презент, а ему звонок. Он че-то заменжевался. Говорит, мне срочно ехать надо, спасибо за подарок, давай на днях созвонимся, и меня за дверь свою обоссанную вытолкал и все!
АЛЕКСЕЙ:
Ой! Дай догадаюсь: а бутылку эту ты, значит, по дороге нашел? В магазине купил! Где – не помнишь?!
МАКС:
Здесь, дома взял…
В комнату, отпихнув дежурящего за дверью полицейского, врывается ЛЕНА - девица лет 20, не страдающая излишней худобой крашеная блондинка с облупленым лаком на ногтях, и кидается на шею к Максу, умудряясь говорить одновременно с ним и с оперативниками. Полицейский пытается ухватить ее за локоть и выволочь из комнаты, но Сергей лениво машет ему – ладно, мол. 
ЛЕНА:
Вы че творите? Макс, скажи им! Он же ничего не делал! Он три дня как приехал, мы все время вместе были! Макс, ну скажи ты!
АЛЕКСЕЙ:
И где вы с ним позавчера были?
ЛЕНА:
Тут были, потом в парк ходили!
СЕРГЕЙ:
Весь день?
МАКС:
Лена, я ездил…
ЛЕНА:
Ну да, ездил он на «Тракторный», его минут сорок - то и не было! И что? Че вы ему эгуменируете?
АЛЕКСЕЙ:
Инкриминируем, чучело ты крашеное! Че он с собой брал?
Лена разводит руками, морщит лоб и всем своим видом изображает работу головного мозга. Потом хлопает себя по лбу.
ЛЕНА:
Пузырь вон в шкафу стоял! Водку взял! И что, нельзя, да? Он трезвый вернулся! Я стричься собиралась пойти, думала, он только вечером вернется, а он: раз - и все! Макс, че они от тебя хотят? Ну скажи же им!
МАКС:
Да сказал я это все уже…
СЕРГЕЙ:
Бутылку кто начал?
В комнату заходит СЛЕДОВАТЕЛЬ с протоколом и опечатанными пакетами.
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Ну долго вы еще тут Му-Му… это… будете? Все сплетни собираете? Давайте, подписываете, некогда мне! 
Следователь тычет пальцем в протокол и бирки. Сергей и Алексей, поругиваясь, оставляют по полутора десятков автографов. Сергей отстегивает одну руку Максу, тот ставит подписи в документах, после чего его снова пристегивают к гире.   
СЛЕДОВАТЕЛЬ:
Как девку отпустите – пусть подойдет, я ее запишу, распишется… 
Следователь уходит.
АЛЕКСЕЙ:
(Лене)
Ну!? Бутылка?!
ЛЕНА:
Да никто ее не открывал, месяц уже, с 9 мая стоит! Непочатая…
СЕРГЕЙ:
Откуда?
ЛЕНА:
Ох… Мы с друзьями на парад ходили, а вечером с салюта возвращались. Смотрим: дед Вася с тетей Любой, они на первом живут, подо мной. Окно открыли, смотрят.  Они оба в войну воевали! Мы с девками им кричим: «С Днем Победы!». А дед Вася нам с окна бутылку-то и выдал. Пацаны хотели тут же и выпить, но девки не дали. Я ногу стерла, и домой пошла, бутылку с собой взяла. Решили – потом на шашлыки возьмем. Но что-то и не срослось. 
АЛЕКСЕЙ:
И кто при этом был?
ЛЕНА:
Да все! Кирьянова, Лысый, Почехонцев, Андрей, Машка… Зоя была...
АЛЕКСЕЙ:
Давай адреса…

4.

Вечер. За окном зажглись фонари. Уютная комната, тесно заставленная старой мебелью. Всюду чисто, на полках, покрытых вышитыми салфеточками, стоят фарфоровый статуэтки и незаменимые семь слоников, в серванте – хрусталь и тарелки. В углу – иконы. Под ними, на старом пионерском вымпеле приколоты медали Великой Отечественной и два ордена Красной звезды. Перед «Рубином», в углу, в покрытом старым ковром кресле сидит ДЕД ВАСЯ - седой, но бодрый дедок лет 70, в белой рубашке, брюках с подтяжками и шлепанцах. Рядом с ним, на краю дивана – его жена-старушка БАБА ЛЮБА, На ней, несмотря на жару, вязаная кофта, поверх которой фартук: она явно только что с кухни. Напротив, у серванта, стоят два стула, на которых сидят Сергей и Алексей. 
СЕРГЕЙ:
Василий Степанович! Вы Никанорову Елену знаете?
ДЕД ВАСЯ:
Да, это Николай Степаныча, Царствие ему Небесное, внучка, над нами живет. А что с ней?
СЕРГЕЙ:
Что вы можете о ней сказать? Что она за человек?
ДЕД ВАСЯ:
Нормальная девка. Шалопутная, правда, маленько, но хорошая. Молодая просто… А так ничего, вежливая…
БАБА ЛЮБА:
Всегда здоровается, сама все по дому делает. Ееная мать – инвалид, она за ней ухаживает. Работает в троллейбусном депо. Вчера видела, так ее парень вернулся. Жениться будут! Сказала, позовут… Хорошая девочка.
Сквозняк распахивает фоточку, развевая занавески и сметая со стола газеты на пол. Баба Люба встает, закрывает форточку. Попутно собирает газеты, поднимает соринку с пола, поправляет салфетку на столе, и вообще, потихоньку переходит в режим «уборка». Опера ошалело наблюдают за этим, но потом возвращаются к беседе.
АЛЕКСЕЙ:
(Деду Васе)
Вы ее часто видите?
ДЕД ВАСЯ:
Дак у нас окна на дверь подъезда выходят. Каждый день и видим!
СЕРГЕЙ:
А 9 мая не помните, не видели?
БАБА ЛЮБА:
А, ну помнишь, они своей компанией с салюта шли?!
ДЕД ВАСЯ:
(хлопая бабу Любу по заду)
Так, быстренько гостям чаю! А то в кажинной бочке затычка!
Баба Люба жизнерадостно хмыкнув, удаляется на кухню. Дед продолжает.
ДЕД ВАСЯ:
Да, часов в 11. Песни пели. У нас окно открыто было, нас увидели, кричат: «С Днем Победы!». Хорошие ребята, не шумят во дворе, не пьют. Спортом один, этот, у них занимается. Работают. 
АЛЕКСЕЙ:
А вы?
ДЕД ВАСЯ:
И мы их поздравили. Спасибо, говорим… Ну да, да! Дали им бутылку! А что? Они все взрослые, а за День Победы положено!
СЕРГЕЙ:
Откуда она у вас? Где купили?
БАБА ЛЮБА:
(с кухни)
Да нигде не покупали! На Новый год внук заходил, подарил.
ДЕД ВАСЯ:
Вот блин, как надо что – хрен дозовешься, а тут – ушки на макушке!
Встает, закрывает дверь.
АЛЕКСЕЙ:
А сам что не остался?
ДЕД ВАСЯ:
Да поссорились мы с ним в том году. Как Наташа с Митей, родители его, в аварии разбились, он от рук и отбился. Играет в этих казино ваших. Квартиру ихнюю продал, однушку старую купил.
Баба Люба заносит чайник и сахарницу, ставит на стол, достает из серванта кружки с блюдцами и вазочку с печеньеми конфетами. Выставляет все это перед гостями. 
БАБА ЛЮБА:
Все к нам приставал: давайте, мол вашу хату в Центре продадим, вам в деревне дом возьмем, жить будете в экологично чистом месте. Ага! Мы ж старые, а не тупые. Хрен ему! Вот он у нас в том году-то и не бывал. 
ДЕД ВАСЯ:
Да, а тут заскочил… «С праздником!» - говорит. Поздравил и пошел. Деловой стал, весь в заботах, куда там… Мы уж порадовались, может, работу нашел. Только с тех пор его видно и не было. Вы бы лучше с этими игровыми залами разобрались, а?!
СЕРГЕЙ:
Разберемся, не волнуйтесь! А только что это за подарок старикам – водки бутылка?
БАБА ЛЮБА:
Да тут дело такое… Мы-то раньше всякий раз, что праздник, что выходной – водка на столе всегда была. А что? От нее, если хорошая, только польза… Но уж возраст. А по осени Васе, как операцию сделали,  врач запретил совсем. Я ж одна не буду, правильно? Он-то не знал, думал, порадовать, наверное. А бутылка и простояла до лета. Что ей сделается, водке-то?
АЛЕКСЕЙ:
А где внук-то?
Дед Вася, подпрыгнув от резкого вопроса, тычет пальцем в стену за спиной оперативников. Они недоуменно оборачиваются. Там, между картиной с видом на реку и чучелом сойки висит портрет Артема.
ДЕД ВАСЯ:
Так вот он…

5.
 
Узкая обшарпаная дверь распахивается, в нее протискиваются Сергей, а за ним Алексей, уже открывающий рот для какой-нибудь фразы, достойной внесения в анналы юриспруденции. Их порыв остужает отразившаяся на радостных лицах волна отвращения, вызванного хлынувшим на них запахом и открывающимся зрелищем. Но его тут же сменяет откровенное ржание. Давясь от смеха, Алексей хлопает Сергея по плечу.
АЛЕКСЕЙ:
Вот, товарищ будущий старший по ОВД! Убивец – ваш!
Перед ними в не блещущем чистотой больничном туалете в позе неуклюжего орла завис над видавшим виды унитазом Артем. Он одновременно не может остановить протекающий процесс, боится потревожить свой зад, обильно залепленный пластырем, и старается не уронить облупленный эмалированный тазик, в который его неудержимо рвет. Его кожа, цвет которой варьируется от ярко-розового до откровенно бордового, от головы до пяток покрыта белыми пятнами и волдырями ожогов.