Ночью Тим проснулся от какого-то беспокойства и долго лежал, прислушиваясь к незнакомым звуками и шорохам.
«Почему так, — дождь слышно, а снег — нет, но во сне уже знаешь, что выпал снег…Дождь слышно: шум разбивающихся капель, шелест листвы под дождем, барабанная дробь по карнизу. Но, почему ты знаешь, что идёт снег, удивительно?» — спрашивал он себя и не находил ответа.
Утром деревья стояли в снегу и ветви тихо сияли в дымном морозном воздухе, как на японских гравюрах, которые недавно показывал ему отец.
А в полдень они писали контрольную работу по алгебре.
Все старались, пыхтели, соседка по парте, Светка Глобова даже ногти себе кусала, так нервничала.
За окном падал снег мягкий, пушистый, теплый…
Тимофей долго смотрел на чистый лист бумаги, раздумывая над условием задания, а потом его внимание привлек черный кот, который медленно крался по снегу, останавливаясь и нервно виляя хвостом.
Тим привстал и заметил у бордюра зелёного попугая, невесть откуда там взявшегося, который, припадая на крыло, пытался взлететь.
Неожиданно в сером воздухе над котом пронеслось несколько ворон, пытаясь отогнать его, но кот только ещё больше распластался на снегу и полз дальше.
— Зоя Ивановна я сейчас! — вскочил Тим и выбежал из класса.
Она даже не успела ничего сказать, так и застыла от изумления.
В два прыжка Тим слетел по лестнице, пронесся по тротуару, схватил за шкирку толстого школьного кота Маркиза и отбросил его подальше.
Кот недовольно мяукнул, но, ловко извернувшись в воздухе, приземлился на все четыре лапы, отряхнулся, и теперь вновь был рядом, облизываясь и воя от горечи и обиды, что у него отняли добычу.
Для острастки Тим шикнул на него; Маркиз вырос из того котенка, которого Тим спас когда-то: ещё в пятом классе, по науськиванию Юрки Куницына, мальчишки хотели сбросить котёнка по водосточной трубе, им было интересно посмотреть, что будет; для котёнка могло всё кончиться хорошо, а могло и плохо, но Тим не позволил.
Юрка ещё на него наехал тогда, но Тим быстро угомонил его, всего раз дал ему под дых и всё, — малыш был спасён.
Маркиз давно забыл об этом, и теперь, вместо благодарности, крутился и выл, поскольку его лишили лакомства.
Взяв попугая на руки, Тим почувствовал, как громко, испуганно стучит его сердечко.
Удивительно, но вороны и Тима стали атаковать, каркали, пикировали на него.
«Вот оно птичье братство!» — подумал он.
А Маркиз выглядывал с надеждой из-за красного пожарного щита.
Тим спрятал попугая за пазуху и заметил, что весь класс прильнул к окну, наблюдая за ними.
— Тимофей, зачем ты принёс в класс птицу? — возмутилась Зоя Ивановна. — А вдруг она больна.
— Да, уж грипп не дремлет, гы-гы, — поддакнул Савва.
— Вынесите сейчас же птицу на улицу, а то…
Тим чувствовал, как вздрагивает у него за пазухой попугайчик.
— А то что?!
— Зодчев! Вы опять за свое!
Дома бабушка с ним даже не поздоровалась. Видно, классная уже успела позвонить и наболтать всякого, она теперь больше доверяла ей, а не маме.
Тем временем попугай, насторожено озираясь, обживался у Тима в комнате.
Сперва он оскальзывался на паркете, а потом, когда согрелся, уже пытался стоять, хотя одно крыло у него было перебито, и он иногда заваливался на паркет и лежал, тускло взирая перед собой.
Попугай был большой, почти весь зеленый, только грудь и шея у него были розовые; клюв был ярко-красный, толстый и загнутый книзу.
— Интересно, что с ним случилось? — спрашивал себя Тим и не находил ответа.
После обеда Вера принесла деревянную клетку. Отец её когда-то держал канареек, но давно продал их, из-за мамы: у неё на птичий пух была аллергия. Клетка бесхозная валялась в подвале, и вот, наконец, пригодилась!
Вера сказала, что таких попугаев называют неразлучниками, так как они очень привязаны друг к другу, и часто при гибели одной птицы, другая вскоре умирает от тоски, а родина неразлучников Африка.
Они еще долго ухаживали за Гошей, как они назвали попугая, решив почему-то, что это мальчик, и подливали ему воды, и дали еще пшена, но он почти ничего не ел, и не пил, и не давал себя гладить.
— Видно, тоскует, — сказала Вера.
— Да, наверное, но ничего, мы его поднимем, выживет! — твердо сказал Тим.
И это «мы» было для Веры самым лучшим подарком, и она готова была ухаживать за Гошей хоть до скончания света: и пусть он щипает её своим клювом, ей было все равно, — главное, что они все были вместе.
А потом пришла весна.
Еще в апреле на улицах лежал ноздреватый снег; дворники в оранжевых накидках долбили лёд целыми днями, но лёд настолько въелся в асфальт и землю, что люди уже смирились с этим, думая, что так будет всегда.
Но однажды подул с моря ветер, и за несколько дней снег растаял, а следом растаял и лед: солнце их растопило, давая дорогу новой жизни.
Весна была ранняя, уже в мае они ходили на пляж и загорали, а иногда даже купались.
Отцветала сирень, и по ночам в комнату Тима наплывал сладостный пряный, дурманящий запах.
Но вскоре весны уже не было.
И был рассвет, и они сидели на берегу, взявшись за руки, а море плескалось о берег, обдавая их блеском и шумом.
И в голове у него все время играла странная музыка, когда он смотрел на Веру; море пахло йодом, а Вера — цветами.
За спиной шелестели дикие маслины с клейкими стрельчатыми листочками; ветер тихо перебирал ветви и шептал о чём-то далеком; рокот моря, — тёплый, огромный, добрый — качал их в своей колыбели.