Как вижу, что писать начинаю через пень-колоду, что нет в рассказах моих души живой, открываю сказы Бажова. Вот у кого учиться надо языку. Он-то сам, Павел Петрович, у народа простого учился, у уральских мастеров. Они и в травинке каждой красоту видели, так и слово каждое ценили, словно узор редкий на камне.
Вот и сейчас открыл я сказ про западёнку травяную. Прочитал, как Устя-плясовица жениха своего незадачливого, щегаря Яшку отвадить надумала:
- Знаю, мол, говорит, где тятенька мой камень-малахит самолучший для поделок брал. «Есть, дескать, близ Климинского рудника береза приметная. Всю ее губой-слезомойкой изъело, она и согнулась дугой. Только три прута здоровых остались, как три тычка по дуге поставлены... Тут и услышишь голос женский - песню поет... Голос тебе и укажет место. А там уже дело простое. Потяни в том месте за траву, - и откроется тебе западенка, как ход в гору...».
Так Яшка о женитьбе и думать забыл, всё ходил да искал эту берёзу со слезомойкой.
И вот любопытство меня разобрало – что же это за «губа-слезомойка» такая, что берёзу-то изъедает? По всему видать, по моей части – ежели на берёзе растёт, то или гриб ксилотрофный, или лихенизированный, а может и миксомицет какой? Ну, что губою грибы раньше звались, это мы помним. В прежние года так и говорили:
- Иду, мол, губы ломать. Значит, за грибами пошёл. Да и по сию пору многие трутовики древесные так зовут – берёзовая губка, лиственничная губка. Да и чагу губой раньше кликали.
А вот со «слезомойкой» поначалу заминка вышла. Но тут вспомнил я, что Бажов Лескова Николая Семёновича за учителя почитал, и кое-какие словечки у него взаймы брал. Вот так и со «слезомойкой» было. Из «Запечатлённого ангела» это слово:
«Онъ былъ слезливъ или, по-кадетски говоря, былъ «плакса» и «слезомойка». Чуть бы что ни случилось въ немножко торжественномъ или въ немножко печальномъ роде, бригадиръ сейчасъ же готовъ былъ расплакаться».
Вот, оказывается, что слово это означало! Слезомойка – это тот, кто плачет шибко, слезами умывается.
Тут-то понятно, бригадир – он хоть и крупный чин, однако же человек живой и расплакаться вполне может. А с грибом-то как быть? Хоть и нельзя его ни обидеть, ни радостью пронять, а плачет гриб порою пуще красной девицы. Гуттацией этот плач учёные зовут. Как солнышко гриб согреет, а дождики водою напоят, так он расти шибко начинает, что воду из земли или колоды той, на которой живёт, без удержу высасывает, что не ровен час, разорвать его может. Вот тут-то и становится наша губка «слезомойкой» - лишнюю влагу из себя капельками выпускает. А капельки эти – не простая вода. Ежели приглядишься, хоть и свисают они на тонкой ножке, да не падают. Соли особые гриб с капельками выделяет, что натяжение плёнки водяной сильнее делают.
Вот она наша губа-слезомойка, трутовиком берёзовым оказалась.
Ну, а почему гриб этот трутовиком зовут, знаешь? Вот сейчас мода на огнива пошла. Носят их чуть ли не вместо креста нательного – на шее таскают, не снимают, на случай, ежели спички потеряют. А ведь одним кресалом этим костра не разжечь. Ведь ни хвою, ни бересту искрами, что огниво высекает, не подпалишь. Тут растопка особая нужна – трут называется. Из берёзового гриба он делается. Сорвать надо гриб, от древесины очистить да от слоя пористого. То, что осталось на пластинки порезать, да варить в воде с золой часа два или три. Потом высушить, да молотком отбить. Трут такой от малейшей искры тлеть начинает. Только в сухости его держать надо.
Берёзовый трутовик и есть можно, пока молодой. Пробовал я его. Поварил час – и на тарелку. Вкус у него – ровно пробку жуёшь. Разве что с сильной голодухи есть такое станешь. Растёт ещё другой трутовик в наших краях, который серно-жёлтым называют. Вот его уже можно без опаски есть, да и гостей угощать.
Ну, и раны заживлять губка берёзовая может. Можно свежей её прикладывать, а можно сушить, да в порошок молоть.
Вот такая она слезомойка – и огонь поможет развести, и от ран излечит, да и кто знает, может, права была Устья-то. Может, и вправду гриб этот на руду указывает малахитовую?
На фото - Трутовик окаймлённый.
Фото автора.