Се ля ви
Казалось, она заметила его еще с площади Куйбышева, со стороны «Яхонта», и потому переходила улицу с печальным лицом, нарочито усталая, нарочито равнодушная. Особенно к взглядам мужчин, которые оборачивались, оценивая ее ноги, южный загар и белое платье-сафари, стоящее бешеных денег.
Он сидел на лавке у памятника Тукаю, сидел вполоборота и глядел на доску сиденья, будто с размаху всадил в нее костяшку домино. А доска, густо, раз двадцать крашеная казенной краской, хоть и была мертва, но застывшие потеки на ней, когда -то охряного цвета, теперь в голубом обличье, сообщали ему о консервации прошлого. Плохо ему было, плохо; и муторно. Кружилась голова, и теплилась надежда, что она купит бутылку, и он, наконец, опохмелится.
Она и подойдя, не выразила эмоций. Подсела с краю. Он чуть отодвинулся, давая ей место, хотя его было достаточно.
- Как дочь?- спросил он.
- Ничего - улыбнулась памятью. - У меня. Жива-здорова.
Он знал, что она врет, но ничего не сказал .
Она стала разглядывать его, слегка щурилась.
- А это что? - ткнула пальцем в колено, где плотный материал черных брюк был заштопан в виде буквы «г»( очень аккуратно и умело, вероятно, рукой его матери).
- С трамвая соскочил на ходу, задел коленом об асфальт.
- Как только головой не задел! – глянула с укоризной. – Брюки-то вроде хорошие…
- Да. Продал обручальное кольцо, - сказал он не без удовольствия. - Заказал в ателье, материал имелся, помнишь?
- Продал все-таки кольцо?
Он глубоко кивнул.
- Остальные деньги пропил! - сказала она и отвернулась.
Держала локти на коленях , слегка сутулясь, глядела вдаль. И вдруг проговорила:
- Господи, как я его любила!..
Он молчал, воровато оглядывая ее затылок и темя с темными корешками осветленных волос. Пытаясь найти разницу в ней – той прошлой и теперешней, которая ему уже не принадлежала.
- Я есть хочу, - сказала она злым голосом, выпрямляя спину, и он увидел, что она промокнула платочком слезы; поморгала, - пошли в ресторан.
Она цену деньгам знала, но жадной не была, умела зарабатывать. Буфетчица при ресторане «Ак чарлак», вывозила на уличную продажу несезонную продукцию. Например, в мае – мороженую сливу, черешню, абрикосы. Вешала на товар завышенные ценники, и советский народ быстро дефицит расхватал. Она легко выручала для себя в день по 70 рублей левых, тогда как он на последней работе, откуда его выгнали, вкалывал за эту сумму полмесяца.
- В ресторан? Лучше в речпорт, - поддержал он.
Он любил аэропортовский ресторан, там сидели и ужинали люди, которые улетали в другие города. А нынче узнал, что всю зиму был открыт ресторан в речном порту. Ездил туда и пил в одиночку. Там хорошо думалось.
- Далеко, - возразила она.
- Здесь в кабаках и поговорить не дадут Завопят «тетю Хаю».
Они поднялись. В городе сумеречно и устало сигналили редкие автомобили, позванивал, поворачивал в сторону Суконки, 6-ой трамвай.
Здесь у памятника Тукаю у них состоялось первое свидание. Они познакомились в парке Горького, именно в тот день, когда в его компании девушки не входили в расчет. Затеял все Артур, студент мединститута, сынок известных в городе родителей, необычайно красивый парень с византийскими луковичными глазами и пушистыми ресницами. И вот они, четыре парня, поджидали Грибака, бритую гориллу из БКД (боевой комсомольской дружины).
Грибак был то ли отставной милиционер, то ли внештатник, - словом, ходил по танцполу , как хозяин, придирался к любому и мощным ударом отправлял в нокаут. Милиционеры не вмешивались, да и заходили туда лишь в случае крупного шухера. Артуру вздумалось Грибака замочить. Теперь они сидели на спинке скамьи, нахохлившись, как вороны, и поплевывали на асфальт. За крашеным забором, над освещенной танцплощадкой, овеянной пОтом танцующих, плескались гнус и музыка. Через раз ВИА исполнял на бис всесоюзный хит «Ясные светлые глаза. Вижу в них сияние дня…»
Мероприятие было рискованным. Узнай о нем Грибак, подошел бы со свитой из БКД, и они все четверо, как фишки, летели бы со спинки скамьи , выстреливая в небо сандалиями, – на взрыхленный грунт за лавкой, крася желтую палую листву нефтяным цветом.
На соседней скамье сидели две девушки, блондинка и брюнетка, в удлиненных юбках. Они не могли попасть на «Осенний бал» из-за отсутствия билетов. И Славка между прочим предлагал блондинке пройти через билетера вместе с ним, мол, он проведет.
Девушки посидели, вздохнули и поднялись, чтобы идти домой.
- Ну как же!.. – не отставал Славка.
- К сожалению, нет! - сказала блондинка. На ходу полуобернулась и, глядя в землю, с улыбкой произнесла, - вот если бы этот , в клетчатой рубашке, провел...
«Клетчатая рубашка» в компании была одна. Толкнули локтем – двигай!
- Грибака завтра прибьем, - цыкнули струей сквозь зубы на асфальт.
И он поплелся. Шагая чуть сзади, нес чепуху. Брюнетка шла быстро, а блондинка все отставала, отвечала на его вопросы.
В парке было много люду, слишком много. Прямо перед ними со стороны стадиона вышла на главный сквер группа культуристов, человек тридцать , и быстрым шагом направилась к выходу. Вроде, ничего необычного… Оказалось, их преследовала разрозненная толпа. Иногда три-четыре парня подбегали к ним, происходил обмен мощными ударами, пинками каратэ. Отбив нападение, культуристы организованно восполняли строй , быстро становясь с движущейся колонной в ногу. Вся эта масса боевиков и зевак, двигалась к выходу из парка, к трамвайной остановке.
В тот день, еще когда шли на танцы, какие-то ребята подбегали , воинственно спрашивали: «Тяп-Ляп?». Им отвечали : «Аэропорт», «Калуга», Центр», и парни кидались на поиски дальше. Вероятно, лидер «Тяп-ляпа» Джавда привел сюда свою когорту со стороны кладбища, и вот вывел на главную аллею - цель рейда показать, что их не так много, но организованный строй не развалишь. Все это сложно было сходу понять после двух лет службы в армии, в Казани зародились группировки и преследовался наглеющий клан «Тяп-ляп», известный впоследствии как «казанский феномен»
Толпа в тысячу человек вывалила на ярко освещенную площадь перед Вечным огнем. От трамвайной остановки к ней выдвинулись старшие милицейские офицеры - майоры и подполковники. Вежливыми, но властными окриками и жестами рассредоточивали. Оградив таким образом группу «Тяп-Ляп», пропустили ее к 8-му трамваю , который как по заказу подошел от конечной остановки, ярким светом освещая свою внутреннюю незаселенность …
«Тяп –Ляп» уехал, площадь опустела.
Еще в парке он назвался «Петей», - «чесслово, Петя!», а она - «Верой», и тоже улыбаясь в глаза - «чесслово!» Они так и целовались, «Петя» и «Вера» ,в глуши детсадовских лавок на Тази Гиззата – пока их не увел в отделение милиционер.
- Имя , фамилия? - спрашивал участковый, крупный человек, елозя на потрескивающем стуле.
- Петя, - он решил играть до конца, не хотел пасовать в присутствии девушки, - Петр… Гм, Краюшкин.
Его спутница, сидевшая напротив, покраснела от испуга и охватила лицо руками.
А милиционер насиловал телефон, не мог дозвониться для проверки. Крутил диск и вновь бросал трубку. Вставал, нервно мерил шагами комнату…
- Да из армии я! Дембель! – не выдержал парень. – Экзамены в КАИ сдаю. Вот, может это что-нибудь подскажет! - он вынул из заднего кармана джинсов скрученную брошюру и положил на стол.
Участковый взял ее в руки, там крупными буквами было написано: «Итоги ХХV съезда КПСС» . Милиционеру нечего не оставалось делать, кроме того, как пожурить молодых ,чтоб не сидели в темных закутках , ведь все-таки рядом ж/д вокзал, и много тут сброду ошивается, могут быть неприятности…
И вот здесь, у памятника Тукаю, они встретились на другой день.
Она вышла из-за листвы и, увидев его, замедлила шаг, слегка покраснела, от волнения обратила плоскость ладоней к земле, будто упиралась о воздух. Теперь она была в замшевой мини-юбке. Волнисто обрезанная, зеленая замша подчеркивала белизну ее породистых ног.
Он усадил ее рядом. Смеясь, она стала рассматривать его черты в упор . Иногда от смущения закрывала его глаза ладонью.
-Слушай, Петя Краюшкин! - вдруг произнесла звонко, - а если бы милиционер вчера дозвонился? Тебя упекли бы!
-Не дозвонился же! Все было заранее продумано!
Она опять вскинула ладонь, смежила ему веки. Он отстранил коротко стриженую голову дембеля, кивнул в сторону ее ног.
- Признайся, твои колени лепил похотливый бог? Иначе бы такие не выдумал. Тут явный интерес…
-Чи-во? – она не совсем поняла его фразу, но почувствовала в ней что-то бесстыдное, опять покраснела.
Она только что окончила в деревне восьмой класс, и устроилась по протекции старшей сестры на военный завод контролером. Ей исполнилось тогда шестнадцать лет.
Сейчас его жене было двадцать, и также стоял август месяц.
Они долго ловили такси, дошли до улицы Кирова, там сели на 2-ой троллейбус.
Зал ресторана в речном порту находился на втором этаже. Просторный, почти безлюдный и тихий.
Они выбрали столик, сделали заказ, долго ждали. В какую-то минуту мизинец его правой руки, который он держал пальцами левой на своем колене, вдруг показался ему безмерно тонким, величиной с иглу. Вернее, мизинец исчез, как сдавленная, сгнившая сосиска.
- Что с тобой?- спросила она.
- А? Ничего…
- Ты бледный.
- Сейчас!
Он поднялся , чтобы поторопить официантку… Но она уже шла к ним с разносом от поварской.
Он выпил подряд две больших рюмки водки, вздохнул , ожидая когда прогреет. Закурил, выпил еще . Начал осматриваться…
Лицевой стеной залы служило сплошное стекло и открывало вид на Волгу. Он сидел лицом к нижнему течению, откуда просматривались далекие берега Ключищ, холмы Ташовки и Гребеней.
Опускались сумерки, в акваторию одна за другой возвращались «Ракеты». Появлялись внезапно - будто лебеди с неба. Планировали на воде красными лапками подводных крыльев. Сбросив скорость, опускались на брюхо. Тихо шли к родным пристаням на ночевку…
На первое был суп из утки, а на второе рис с той же уткой.
Он не закусывал. Испачкав пальцы в густом жиру, она стала вытирать руку о низ белой скатерти
- У них даже салфеток нет! - ответила на его недоуменный взгляд.
Сейчас при жене он остро ощущал тоску по дочери. Но больше о ней не заговаривал. Он точно знал, что малютка в деревне, жена не кормила ее своим молоком, перетянула грудь и уехала устраивать свою жизнь… Неделю назад хмельная, после ночной посиделки с официантами, пришла к нему, влезла через распахнутое окно из сада, навалилась, тормоша спящего, бесшабашно и радостно повторяя его имя…
Она ушла рано утром и опять пропала.
Вчера он случайно ее увидел, торговала у выездного лотка на улице, и они договорились встретиться.
-У тебя есть кто?- спросил он, давя очередной окурок.
- Женя, - ответила она, - он учится в аспирантуре.
Она благоговейно произнесла слово «аспирантура», и потом не раз повторяла его в этот вечер. А он вспомнил, как когда-то в пору его студенчества она также многозначительно произносила слово «КАИ», где учился он.
- Вы живете?- спросил он.
-Между нами ничего нет.
Он и тут знал, что этот «аспирант» работает поваром в соседнем кабаке «Лето», познакомились они на выезде ресторанов в Зеленом Бору… Этот Женя тоже не дурак выпить, еще приволочиться за всякой юбкой, у них взаимная ревность и нечистоплотная месть друг другу.
- Ты сам виноват, - произнесла она. - Я хотела жить с тобой. Как все люди. Ходить с ребенком в гости, в зоопарк, в цирк. Ты сволочь! Я из-за тебя такой стала.
- Какой?
Она заплакала…
Ему стало жаль ее.
- У меня послезавтра суд, - произнес он, желая как-то сравняться с ней в несчастии, - направят в лечебно-трудовой профилакторий. Меня уже отправляли на Сеченова, на 45 дней, но я там сорвался. Выгнали за нарушение режима. Теперь автоматом ЛТП. Это на год. И тюремный режим.
- Подлечишься.
- Будешь носить передачи?
- Посмотрим, - сказала она.
Он постепенно хмелел.
Между прочим, она вынула из холщевой сумки пачку мятых денег и, лизнув палец, начала пересчитывать прямо на столе, - вероятно, дневную выручку.
- Дай пять рублей.
- Зачем?
- Завтра опять буду болеть.
- Перебьешься, - сказала она, глядя на стол и подслеповато щурясь. Но тотчас, не отрываясь от пересчета, как игральную карту, перебросила ему трешку.
-Я отдам. Спасибо!
Постепенно лицо его багровело, глаза блуждали.
- Зачем все это? – говорил он. – Я не хочу в ЛТП! Я не могу бросить пить. И никто не сможет убить это желание. Еще никто!..
- Ты курить бросай. Травишься больше никотином. Ничего не ешь, смотри – полная пепельница окурков! Ведь одну за одной куришь. Ешь давай!
Он послушно взял ложку, посмотрел на жирные шарики в утином бульоне, их было много, и подумал: если бы все эти кругляши стали копейками, то хватило бы их на бутылку вина?
Потом юродиво улыбнулся:
- А помнишь, перед свадьбой в Базарные Матаки ездили? Ты пошла в туалет, там плетень обрушена – и тебя петух в задницу клюнул? Ты выбежала и жаловалась мне, что очень больно. Я б ту ядреную попу сейчас поцеловал. А эту нет. Скажи, много мужчин ее хватало?
-Идиот!
- Все к черту! Это финиш! - говорил он потом с серьезным лицом. - Я порой вижу свою могилу. Даже дыхание ее чувствую. А у меня должна была быть другая судьба, мне раньше все это и в страшном сне бы не приснилось. Чтоб я - и конченный дятел! Это не моя судьба, это кто-то другой… очень больной человек.
- Возьми себя в руки. Начни новую жизнь.
- Без тебя?- держа вилку в руке, он пригнулся грудью к столу , зло и укоризненно сощурился на нее.
- У тебя было четыре года, - строго отчеканила она.
- Хех! – он сраженно покачал головой, помолчал, а после начал очередное признание, говоря в стол: - у меня отравлена кровь, гены. Мой дед по матери был пьяница. Я сам в пятнадцать пить начал. Но спасла армия. Удивляюсь, как поступил в институт, ведь на вступительные ходил с похмелья. Ты помнишь тот август , я всегда был навеселе , а завтра экзамен.
- Значит, ты скрыл болезнь и обманом на мне женился?
Он поморщился:
- Откуда я знал! Я любил и нечего тогда не соображал.
Она опустила голову…
Он глянул на нее оценивающе.
- Закажи еще водки.
- Нет.
- Тогда пропью твою трешку.
- Вот, допей мою рюмку и пошли.
- Слушай, поехали ко мне! - вдруг сказал он, сияя. - Последний раз! Плевать на повара, бу-га-га!
- Чи-во?
- Бугага!
Он придвинулся к ней и обонял за плечо, мягкое и податливое. Горячо поцеловал в теплую родную щеку.
Уром проснулся , перевернулся со спины на живот и тихо, пронзительно застонал, закрыв руками лицо.
Одетая, она стояла у двери с холщевой сумкой в руке.
- Я пошла.
Он промолчал.
- Удач, - вновь напомнила о себе.
« Зачем она пришла тогда?! Влезла в окно? Ведь я уже стал отвыкать» - думал он.
Она тихо вышла.
Хотелось выть.
Он так и лежал ничком, с закрытыми глазами, затем вспомнил что-то и пополз к изголовью кровати. Поднял с пола брюки, щурясь от белесого света, сунул руку в карман. Вот она, мятая... Две бутылки «Портвейна 777» по рубль сорок семь, или «Агдама» по рубль сорок две.
Он с нежностью вспомнил, что было вчера. А эта трешка на вино - тихий от нее приветик…
21 января 13 г