2
Все воскресение я провела дома, присматривая за мамой и постоянно заваривая что-то горячее : то морс, то чай, то бульон. Шестнадцать часов подряд, ограниченная стенами тесного первого этажа, ( верхняя половина дома зимой не отапливалась ) во мне бесилась скука. Маме вновь стало хуже, настолько, что утром я вызвала доктора. Усталый человек в голубом халате заявил, что ничего особенного, просто на нервной почве простуда обострилась, и нужен постельный режим. Под вечер температура спала, я все-таки вышла на улицу, и тотчас же давно копившиеся в голове мысли охватили меня. Первым возник самый очевидный вопрос: А правильно ли я поступаю, уезжая из Сафин навсегда ? « Да, конечно, ты спасаешься от деспотизма отца и увозишь с собой мать подальше от его угроз. Вы исчезнете, никто не вздумает вас искать – мало ли что случилось, все на вашей совести,» - говорил мне внутренний голос. И как хорошо, что я родилась в Абадии, где смерть или исчезновение (что, по сути, одно и то же) не считается чем-то из ряда вон выходящим, а тем более, трагическим. Мы считаем, если исчез человек, значит призван познать новую жизнь – тем лучше для него. И никаких кошмаров в новостях, никаких слез, завешенных зеркал, дней траура. В мире шести континентов такие вещи воспринимаются по-другому. Смогу ли я привыкнуть? Но, сколько я помню, смерть никогда не пугала меня, все равно после нее сплошное ничего. Голос снова спрашивал: «Тогда что же удерживает тебя, заставляет сомневаться?» Я лихорадочно перебирала все возможные и невозможные причины. Патриотические чувства.. Да к чему они здесь? Если бы наша земля оказалась в опасности, например, под метеоритным дождем, я и тогда не смогла бы защитить ее. Война на седьмом материке – такая же бессмысленная и непонятная штука, как снег летом.
Значит, не нужно уничтожать никаких врагов. На кровавых битвах и чудовищных катастрофах мои представления о патриотизме заканчивались. В самом деле, откуда я почерпнула аксиому о предателях Родины, уезжающих в другой мир? Наверно, начиталась сказок о воинственных королевичах. Я вспомнила, с каким энтузиазмом развивала свою казавшуюся необыкновенно новой и правильной идею, и мне стало немного стыдно. Дальше в воображении представился длинный коридор с нескончаемым рядом академических классов, скрипучие кровати в спальнях, похожих на складские помещения. Было много непонятного, отталкивающего и в то же время восторженного в воспоминаниях об учебе. Я никогда не была лучшей из лучших, но всегда стремилась выполнять работу добросовестно, порой засиживаясь над какими-нибудь уравнениями до тошноты. Учеба давала мне стимул к саморазвитию. Но, насколько известно, в мире шести континентов немало таких же заведений, как моя родная академия. Все-таки что-то особенное, причинявшее мне тоску и боль при каждой мысли об отъезде скрывалось в другом. Я стала думать о доме. С пригорка, на котором я стояла, хорошо была видна вся наша улица, и он со своими побледневшими от времени стенами в скупом свете фонарей был очень похож на сморщенный гриб поганку. Странно, но даже то, что там теперь моя мама , самый близкий человек, не могло вызвать во мне прежнего умиления, оказавшегося наносным. Да, я никогда искренно не любила это место, вечно старалась поскорее убежать отсюда.. Альберт. Думать о нем немного страшно и тоскливо, но выкинуть его из головы было невозможно, так что мысли про Альберта всегда неуловимо сквозили в толпе других инородных идей, также как бушует ветер, играясь с иголками сосен. И наконец–то я поймала эти мысли. Что я могла знать об Альберте? Мы познакомились два с лишним года назад, когда моя мама давала ему уроки математики перед поступлением в академию. Он был на год младше меня и приехал из какой-то деревни со сложнозапоминаемым названием, запрятанной в глубине материка. Первые дни ему, конечно, все казалось непривычным. Надо сказать, Сафины настолько огромный город, что дорога от моего дома до академии занимает как минимум шесть часов. Хотя, если бы автобусы и трамваи летали так же быстро, как Ард, на нее ушло бы не более трех минут. Мы много гуляли по городу первые недели пребывания Альберта здесь, пока в академии были каникулы. Чаще всего мы уезжали куда-нибудь на окраины к берегам холодной Альфады, в чистые августовские ночи светившейся призраками падающих звезд. В центре всегда слишком много народу и несносных магазинов с длиннющими очередями. А чуть подальше от главной линии красивые мосты причудливого строения, спокойные парки с уютными кофейнями и креслами, редкие прохожие.
Красота, казалось нам тогда. Что еще нужно для спокойного и вдумчивого изучения незнакомого места? Я скоро привязалась к своему новому знакомому, пленило в нем пристальное внимание к каждому моему действию. С приходом учебы мы, конечно, стали видеться реже, но иногда все же отправлялись на выходных куда-нибудь подальше от суеты. Помню, в один прекрасный день я решила, что люблю Альберта. Во всяком случае, в мою голову постучалась такая идея, я не оттолкнула ее, как раньше. Идея эта, сначала скромно разместившись рядом с какими-нибудь другими нелепыми предположениями, вскоре пустила в ход свое губительное оружие – мечты. Мечты паутиной обволакивали меня, заставляя воображение взлетать на невозможные высоты. Наконец, когда путь к истокам моих мыслей был открыт, идея проникла в самую глубину сознания. Но в то время, как я осознала вполне свои чувства, между нами уже появилась пропасть, хоть я и отказывалась верить. В глубине души я всегда знала, что он не любит меня, но мечты заглушали правду. Его дом наполнился товарищами, друзьями, и там с каждым днем находилось все меньше места для меня.. Потом я перестала навещать его. Но странно, одного только присутствия Альберта было достаточно для того, чтобы я могла любить его еще сильнее.
Это уже было что-то более похожее на чувство, которое испытывает собака к своему хозяину.
Уехать означало бросить Альберта, оставить его здесь и ни слова больше не услышать о нем. А вдруг он любил меня? Нет, конечно любил, и, может быть, еще не все потеряно. Я должна была оставаться при нем и никак иначе. Все попытки опровергнуть этот довод ни к чему не привели, и я, чтобы отвлечься, стала смотреть в небо. Небо над крышей маленького замка, как я называла дом Альберта. Целая галактика разверзлась над ним, как большое поле с цветущими звездами-васильками. Такое можно увидеть только в четвертом пространстве, где космос особенно буйствует красками. При одной мысли о том, что эта красота навсегда остается Альберту и скоро больше не будет больше принадлежать мне, мое сердце сжалось..