Златокудрая Атеона - священная дева. Часть 4

116
Римарих разговаривает с Атеоной. Ее болезнь
     Атеона следовала за посыльным, хотя отлично знала дорогу сама. Но тот наотрез отказался оставить ее.
     - Мне велено! – стоял он на своем.
     Атеона не настаивала: он выполнит приказ римариха хотя бы из страха попасть в руки надзирателя.
     Вопреки ожиданиям в приемной Отиния приближенных к нему жрецов не оказалось. Он находился один, копаясь в свитках.
     - А, заходи, заходи, дитя мое! – поманил он ее ладонью, оторвав голову от стола. – Присядь.
     Атеона послушно села, понимая, что речь пойдет о чем-то важном. Лицо у римариха серьезное, да и присесть он просит. Она собралась, готовясь услышать неприятные новости.
     Тщательно Отиний подбирал слова, готовился, набрав в грудь воздуха, сказал:
     - Дитя, ты знаешь, какая беда постигла нас.
     О да, Атеона видела, ей сполна хватило тех ужасов, на какие она нагляделась за воротами.
     - Я не уверен, что ситуация изменится к лучшему в ближайшее время, - сказал римариха вставая.
     Атеона тоже встала, как полагается, но он усадил ее жестом.
     - Дитя, - отозвался он, интонация голоса становилась серьезнее и серьезнее, - скажу прямо: я против твоих походов.
     - Отец мой, - встала Атеона, возражая, - я ничего не делаю неподобающего! Да, я отчасти ослушалась тебя и кормила несчастных голодных горожан, но Динона не запрещает оказывать…
     - Не в том дело, - перебил Отиний, - сядь и послушай!
     Атеона послушно села, опустила взор. 
     - Тебе сейчас не надо выходить из храма.
     Динонианка подняла прекрасные глаза на жреца. 
     - Я не понимаю тебя, отец. Мне запретил царь? Теперь я не смогу выйти, чтобы увидеть родителя? – До чего Татул Эгимнос гнусен: он готов полностью разрушить ее мир! Нечестным способом! О, от кого она ждет честности! Он понятия не имеет что такое честь, совесть и честность!
     - Государь ничего такого не требовал, но у меня есть основания полагать, - присел рядом с динонианкой римарих, - что в городе действуют его шпионы и подстрекают народ к неповиновению. - Он предпочел сказать правду, чем придумывать что-то, она не поверит и будет все равно выходить.    
     - Что ты, отец, хочешь этим сказать? – Атеоне и в голову не могло прийти на какие низости способен царь. 
     Римарих на поставленный вопрос не торопился отвечать.
     - Отиний, скажи!
     - Его люди наводят смуту, обвиняя в бедах тебя.
     Атеона получила свой удар в спину. Больной удар. Бедные и голодные горожане – сильное орудие в умелых руках честолюбцев. 
     - Ему мало, - прошептала она.
     - Дитя…
     - Каким будет следующий ход? – Слезы налились на глаза Атеоны. - Отец, почему мы не можем противостоять ему? Почему мы только безропотно идем по пути, проложенным им?
     - Потому что он царь и это неоспоримый факт.
     - Тиран у власти, что может быть хуже?
     Отиний повторился:
     - Не выходи из храма.
     - Меня это не спасет, - произнесла Атеона то, что и сам знал римарих. – Он изыщет пути,
117
но не даст мне жизни.
     С горечью в сердце она ушла от жреца, который поглядел на Гектора и сказал:
     - Как еще с ней разговаривать?
     - Господин все правильно сказал, - ответил слуга. – Ей больно, но она должна знать, какой опасности подвергает себя, когда выходит из ворот. – Он подал римариху упавшую от сквозняка бумагу и добавил: - Здесь хоть немного безопасней. – Он очень надеялся, что это так. Сомнения все же сохранялись.
     У римариха они были те же.
     Подавленная, разбитая прекрасная жрица Диноны брела вдоль храмовых строений. Татул Эгимнос, государь-освободитель, намерен допить остатки ее жизненных соков? О, как он жесток. Бросить на осуществление своих низменных желаний все, бросить на произвол судьбы целый город, пренебречь жизнями и судьбами горожан... Он настоящий тиран. Знал бы его отец, какого сына он взрастит. Он надеялся, отпрыск станет великим царем и превзойдет предшественника, а вместо этого Татул Эгимнос позорит имя отца и дом его. Он пятнает позором гордый род Эгимносов. Как, наверное, стыдно родителю глядеть с небес на сына.
     Подняла глаза на небо Атеона, прекрасный вид: звезды, звезды, их бесконечное число. Верно, уже римарих прильнул к прибору и в обсерватории наблюдает за ними. Жрецы-алхимики приступили к чтению по ним, они доносят господину о результатах. Мало что смыслила Атеона в звездах и попросту любовалась теми далекими мирами, куда ей нет доступа. Как красивы они, складываясь в созвездия. У греков они называются иначе, чем в родной стороне. Динонианки изучают основы небесной науки. Обзорно. Им не разрешено чтение по звездам, однако испокон веков этим промышляли жрецы.
     Не единожды Маргелар указывала ей на несправедливость и тут же напоминала Атеоне, в каком мире она живет, стоило ей согласиться с отшельницей.
     - Ты что же ждешь, что тебе разрешат смотреть за звездами? – посмеивалась Маргелар.
     Атеону эта мысль посещала, но она спокойно относится к запрету, и страдать от него не станет.
     - Не надейся: жрецам не свойственно милосердие, - обронила Маргелар.
     Озадачила она Атеону, встал вопрос:
     - Кому же оно свойственно?      
     - Тебе, - признала отшельница.
     Динонианке одновременно сделали и комплимент и разочаровали: первое, Маргелар видит в ней доброе начало, а это дорогого стоит и ценно, и второе, - жрецы, обязанные следить за духовным здоровьем народа, сами не здоровы. Так чего ждать от простого люда?
Печально. Становясь старше, она больше узнает, однако не каждое знание приносит ей удовлетворение и радует. Одно беспокоит, другое пугает, третье и вовсе выбивает из колеи. Как много того, что она предпочла бы не ведать, но жизнь открывает суровые объятья и она летит как слепой мотылек, не в силах вырваться из плена собственных иллюзий.
     Так и Татул Эгимнос в плену у личных страстей. Он ставит личное счастье, а скорее желание, превыше всего прочего. Страшно, что он у власти. Какая сила возвела его на трон, укрывала на поле брани от погибели? Он перенес сложнейшее ранение и едва выжил (с той поры его щеку перечеркивает шрам) и все для чего? Для того чтобы служить неведомой силе, оставившей его на земле?
     Атеона провела рукой по волосам: некогда их касался Паллант. Где он теперь? Что с ним? Ей было невдомек, что он тоже сейчас глядит на ночное небо. Сердце его, наполненное болью, скрипит, но он не держит на возлюбленную зла. Он не может ненавидеть ее. Он выводил палочкой для письма буквы, укладывая их в стихотворные строчки. Если б она только могла их прочесть, она бы ощутила то страдание, какое овладело им, и ни за что не отказалась б от него! У нее не хватило б духу.
     Паллант взирал на звезды, и ему казалось, он видит сквозь расстояния милый лик,
118
обрамленный созвездиями. Он влюблен по-прежнему сильно. Крепко-крепко сковали его любовные цепи. Он закончил одно произведение и начал другое. Велико его потрясение, разбившее ему сердце. Оправится ли он? Кажется, что никогда этого не случится. Он поэт, душа у него ранимая, он крайне чуток и тяжело переживает разлуку. Вернуться в Исеи? Нет, она ясно сказала ему, что не любит…
     На следующий день Атеона получила еще один свиток. Со стихотворением. Оно пронзило ей сердце насквозь, такую боль она увидела в строках. Поэт болен, душа его разбита вдребезги. И как больно ей. Почудилось ей, это последние строчки, прощальные.
     Будучи в гостях у отца, он сказал ей:
     - Все-таки ты зря прогнала его.
     - Только так я могу уберечь его от гибели, - ответила тогда дочь.
     - Он бы предпочел уйти к предкам в твоих объятьях. 
     - Я не желаю его ухода, отец. – Атеона отказалась от угощений, ссылаясь на отсутствие аппетита.
     Агилий Татий, человек мирской и прагматичный, вздохнул: он видел на днях отца поэта. Мрачное лицо у него, неприятная встреча. Он не поздоровался, не кивнул, как бывало. Оно и понятно: дочь дурно обошлась с его сыном. Даже если Паллант простит, родитель его того не сделает.
      Упрямица Атеона ответила:
     - Пусть лучше он ненавидит меня, чем любит – это позволит ему утешиться.
     У Агилия Татия возражения иссякли. Он не добьется ничего от дочери, только поругается.      
     - Ах, дитя мое, как знаешь, - только и вымолвил он, будь что будет.    
     Не ведала Сенуя печали госпожи, пропустила в суете момент. Атеона прихватила с собой покрывало, сегодня погодка выдалась мрачная, как настроение, и ушла в город. Стражи безропотно отворили перед нею двери врат. Она отправилась в порт, пересекая жилые кварталы. В домах ютились люди. Атеона подняла глаза на очередной домик: домочадцы скопились в одной комнате на втором этаже, чтобы не отапливать весь дом. Дети от скуки выглядывали из окна. Увидев ее, они присели так, что было видно лишь их макушки и любопытные глазенки.
     Говорят ли родители им, голодным и усталым, что из-за нее они претерпевают лишения? К окну подошла горожанка и отогнала детей, дабы они не глазели на жрицу: плохая примета глядеть на нее сверху вниз. Женщина опустила голову, чтобы упаси Динона, динонианка не рассердилась. Поприветствовав кивком жрицу, исейка отступила от окна. Атеона проявила верх милосердия и поторопилась уйти, дабы у семейства не возникло подозрений, что Динона и динонианка рассержены. Мать погрозила пальцем маленьким домочадцам, отец подкрепил угрозу поясом, и дети не решались вновь подойти к окну.
     Атеона уже к тому времени покинула квартал и очутилась в следующем. Все то же самое: домики, домики, домики. Вдоль стен мусор, вывозить его почти некому: от голода люди стали есть лошадей. Теперь животные остались исключительно в богатых домах, но кормить их скоро станет нечем, и тогда съедят и их. Один раз встретился динонианке мусорщик, у него чудом сохранилась тележка, на которой он вывозил мусор. Но кормилица наладом дышала, да и не всем по карману было оплатить уборку сора.
     Скрип колес с ржавыми гвоздями сопровождал мусорщика. Он накинул плащ и пока не пошел дождь, торопился вывезти мусор за город. Случайно одно колесо наехало на камень, будь он неладен, и оно отвалилось. Несчастье на его дом! Беда свалилась на плечи! Кто прокормит детей – сломалась кормилица! Он упал на колени перед тележкой и, плача, стал прилаживать его. Руки в кровь исцарапал, а оно упрямое ни в какую!
     Кто-то окликнул его. Он обернулся и подскочил.
     - К кузнецу тебе надо, - сказала Атеона.
     - Кузнеца закрыта, госпожа, - пятился назад бедняк. – Там огонь не раздувался с неделю. Да и откуда у меня медяки на ремонт.
119
     Атеона запустила руку в карман, достала кошелек и вынула из него подарок Татула Эгимноса, он чудом сохранился. Ей он ни к чему. Она не голодает. На ее столе пока есть и мясо, и овощи с фруктами, а в домах простых исейцев пустая похлебка и черствая лепешка сходит за пир.
     - Держи, горожанин, - подбросила Атеона царский подарок.   
     Мусорщик на лету схватил его и обомлел: куда ему такое богатство.
     - Меня убьют за него!
     - Так спрячь, - долетел до него ответ, Атеона уже двигалась по направлению к порту.
     Бедняк сунул дар за пазуху, намереваясь распилить его по кусочкам и продавать. Он сможет прожить еще некоторое время и прокормить всю большую семью. Дети, жена, теща. Когда она уже отдаст Диноне душу?
     Больна она, глуха, а как услышит, что он пришел, с постели вскакивает, и давай сверлить его, мол, он опять ничего не принес, только сидит на ее шее. Кто на чьей шее сидит еще выяснить надо. Еще дети скачут по нему, есть просят. Отощали голубки. Даже прозрачненькие стали. Надо бы хорошенько спрятать милость динонианки, не то приберет к рукам его теща. Злыдня. Змеюка та еще. Шипит, коль что не так. Змея ядовитая и есть. Некогда была семья ее богата, да вот незадача – разорился отец, с тем пор она житья никому не дает. Дочка на защиту становится матери, а после от нее же слезы льет.
     Он предлагал ей в храм сходить и Динону попросить о помощи, но она накинулась на него с кулаками, мол, он ее мать извести хочет. Оправдывался муж, что не думал о том, она не поверила. С той поры едва с ним словом обмолвилась. Ни разу не дала приголубить себя. Так он и живет. Еле-еле сводит концы с концами и дома у него мира нет. Одно-единственное чудо случилось в его никчемной жизни – на голову свалилась милость динонианки. Никак его молитвы услышала сама Динона! Так и есть, раз у него за пазухой целое состояние.
     Меж тем Атеона брела по пустынным улочкам к порту. Дорога дальняя, пыльная, но она не пугала жрицу. Исеи виднелись за спиной, остались позади и нищие, просящие милостыню вдоль троп. Некому им ныне подавать, потому они мрут, как насекомые. Динонианка раздала все лепешки, какие несла, раздала медяки, но на них что купишь? Еда нынче дорога, сухой коркой не обзаведешься.
     Шла Атеона по извилистой тропе, идущей вровень с широкой дорогой, выходящей к заливу. Сегодня не было видно телег, спешащих к кораблям рабов с поклажами, вьючных груженных животных. Корабли исейские так и остались стоять в порту, иноземные наскоро покинули брега Исей. Моряки разбрелись по домам, оставив суда.      
     Уныло, заброшенно выглядел порт. Атеона по деревянному мосточку спустилась к воде и безжизненными глазами глядела на бушующие волны, поднимающиеся почти что к ней, и разбивающиеся о каменистый местами берег. Брызги кропили землю, тянулись к жрице, накинувшей покрывало на голову и плечи. Она куталась в него точно в шаль. Зябла она больше не от ветра, пронизывающего горожан, неразумно очутившихся на улице, а от пустоты внутренней.
     Тучи сгустились над головами исейцев, прогремел гром, а вдали, где-то у свободного горизонта, виднелся розовый закат. На него смотрела Атеона, не отводя взора. Буря не стихала, обдавая холодом, пришвартованные корабли  качались на воде, скрипели. Казалось, под ногами ходила сама земля, но жрице страх нипочем. Она не чувствовала его, не ощущала влажности, хотя промокла до нитки.
     Под каплями дождя добрался до храма римарих, с утра оставивший вверенные ему владения. Носилки рабы занесли в ворота, открытые стражами. Резко начал хлестать дождь и один из стражников сказал другому:
     - Где же она? Погода вон какая, недолго заболеть и…               
     - О ком говорите? – насторожился Гектор, случайно услыхав разговор. Он вышел встретить господина, подавая ему зонт. – Отвечайте же!
     Римарих высунул голову из носилок, что это слуга его голос повышает?
120
     Гектор не думал смотреть на господина: предчувствие у него нехорошее. Что ж он не проверил, как она?! Надо было проконтролировать!
     Стражники замешкались.
     - Кто из жриц покинул храм?! – сошел с носилок римарих, по правде говоря, он догадывался о ком речь, но следовало уточнить.
     - Госпожа Атеона, - признались стражи.
     - Давно ли? – потребовал ответа римарих, лысина его и одежды вмиг намокли, как же намокнет динонианка под проливным дождем?
     - Да уж часа два или три, как ее нет. Ее и Агилий Татий искал, - ответили стражи.
     Отец приходил, да дочки на месте не оказалось. Он послал слуг искать ее, те вернулись ни с чем: никому в голову не пришло искать ее в порту.
     Отиний поджал губы, перевел взгляд на слугу.
     - Я не видел, как она ушла: у себя был, - покаялся Гектор, он проводил опыты, его они увлекли с головой. Он рыкнул на стражей: - Вы куда глядели? Почему не предупредили?!            
     Стражи сконфузились.
     - Мы не подумали…
     Гектор укрыл зонтом римариха, а тот отдал распоряжение:
     - Запереть их: пускай взаперти подумают. – Он повернулся в слуге. – Я же предупреждал ее. – Он тяжело вздохнул.
     Гектор и этого не смог сделать, сердце его защемило от дурного предчувствия.
     - Возьми людей, - сказал римарих, - найди ее, пока не поздно. – Он зашагал в личные апартаменты.
     При последних словах Гектор побледнел: «пока не поздно». Как определить поздно уже или нет? Он стал подзывать к себе стражей, каких видел, и они рванули на поиски динонианки.
     - Опросите каждого, кого встретите на пути!
     Начальник патруля любил первую динонианку и пообещал приложить все усилия, дабы скорее отыскать ее.
     - Н-да, н-да, погода отвратительная! – утирал он с усов дождинки. - Мерзкий дождь!
     Он распределил стражей, и те ринулись врассыпную, они допрашивали всех: нищих, больных, хромых, слепых. Кто-то не видал Атеоны в силу недуга, кто-то с голоду запамятовал. Но общими усилиями стражи выяснили, что видели ее у выхода из города.
     Гектор шагнул к мусорщику, приделавшему колесо. Он уже возвращался домой и порядком устал.
     - Ты уверен, что она пошла именно туда? 
     - Я собственными глазами видел, как она шла в том направлении. – Мусорщик вытянул руку, указывая путь.
     Озадачился Гектор, что понадобилось ей…
     - Зачем ей в порт? – Он мог лишь развести руками, корабли не выходят из бухты, никто не прибывает. Там орудуют разбойники с целью наживы. Разбойники!
     Гектор сломя голову побежал в порт. За ним с трудом поспевали стражи и начальник патруля. Они пробежали приличную дистанцию в рекордные сроки, практически марафон. Они бы стали победителями, будь они на соревнованиях.
     Они остановились, прибыв в порт. Огляделись.
     - Где ее искать-то? – спросил один из стражей, утирая капли дождя с лица. Обмундирование его промокло насквозь, но он воин.
     - Н-да, - подхватил начальник караула, - осмотреть всякий закуток! – Он замахал руками, куда кому идти. – Здесь слишком много кораблей, - сказал он слуге римариха.
     - Много, но ее надо найти прежде, чем с нею что-нибудь случится. – Гектор страшился подумать о несчастье.
     Он наравне со стражами оббегал порт, так и не найдя динонианку.
121
     - Да где же она? – не замечая проливного дождя, отчаялся он.
     - Глядите! – крикнул кто-то. – У моста!
     Конечно, как он сразу не догадался, что она глядит вдаль! Гектор припустил. Начальник патруля запыхался и остановился отдышаться: динонианку они нашли живой, значит, можно с минутку передохнуть.
     Волны набегали на берег, с шумом и брызгами сталкивались с ним, разбивались и обдавали замерзшее тело жрицы. Дождь хлестал во всю мочь, она не замечала. Следующая волна, самая крупная из всех предыдущих, стала набегать, набегать и раскрыла пасть, приближаясь к берегу. Не шелохнулась Атеона, стояла, словно не видя ее. Она не подозревала, что ее вот-вот подхватит вода и унесет в открытое море, если она не станет сопротивляться. Волна приближалась, взор динонианки наткнулся на нее, и в глазах Атеоны, где прежде отражался  далекий свободный закат, появилась разбушевавшаяся стихия.   
     Не успела она испугаться, как ее подхватил некто и понесся прочь от воды. Только теперь жрица поняла, что не могла идти: тело ее ослабло.
     - Госпожа совсем продрогла, - сказал Гектор, но укрыть ее нечем.
     Атеона не ответила, силы покинули ее. Она не смогла улыбнуться ему, на улыбку ее тоже не хватило. На сопротивление сил подавно не осталось, глаза ее сами собой закрылись.
     - Скорее, бегите вперед и принесите носилки! – закричал стражам Гектор.
     - Скорее, болваны, скорее! – рыкнул начальник патруля, и почему в его смену всегда случается что-нибудь плохое. Коль его погонят, куда он пойдет? В городе голод и болезни! Одни страсти творятся. – Скорее! – закричал он во всю глотку и сорвал голос.
     Стражи умчались. Гектор пересекал, как мог, улицу за улицей. Поглядывал на динонианку.
     - Зачем же ты пошла?! Зачем?!
     Беспощадный дождь лил и лил. Промокшая и озябшая до косточек жрица, казалось, не дышит. Гектор понимал, что мало чем это поможет, но укрыл ее промокшим покрывалом.
     Он прошел полпути, тут к нему подоспели рабы с закрытыми носилками. Он уложил динонианку, покрыл теплым сухим покрывалом и велел невольникам бежать в храм.
     - Бегом, бегом! – поторапливал он: дождь только разгулялся.
     Мигом рабы промокли. Надежные носилки уберегали Атеону от струй воды, но озноб уже взял верх: она дрожала как осиновый лист на ветру.
     Стражники распахнули ворота настежь, впустили пролетевшие к жилищу жриц носилки. Из окна на них поглядел римарих, покачал головой.
     Он сидел у огня и грелся, вытянув ноги. Дождь только-только стих, оставив множество луж. Сырой воздух был неприятен Отинию, он велел разжечь в нише огонь. В его лета со здоровьем не шутят. Сырость вызывала ломоту в суставах и как следствие – он заболевал.  Гектор подал ему согревающий напиток и поторопил раба, тот подкинул в огонь поленьев.
     - Что-нибудь известно? – спросил Отиний, закидывая вытянутую ногу на ногу.      
     - Нет, господин, - ответил раб, - никто не приходил из женского крыла.
     - Пошлите туда посыльного. – Римарих попивал горячее питье, посматривал с укоризной на слугу, но умом понимал: тот ни в чем не виноват.
     Время тянулось, ожидание стало слишком утомительным. Гектор не находил себе места. Он порезался, когда римарих попросил вскрыть умершего кролика.
     - Иди-ка ты успокойся, - велел Отиний, слуга не в себе весь вечер.
     Гектор выпил первое успокоительное средство, каким злоупотребляют господа – крепкое вино, но уснуть не смог и пришел к господину. Он тоже не спал.
     В покои вошел раб и объявил, что к господину явилась некая служанка из женского крыла.
     - Зови! Немедля! – расправил плечи римарих, подался вперед.
     В покои религиозного владыки боязливо зашла Сенуя: Гектор велел ей сообщить, что и как с госпожой в любое время дня и ночи.   
122
     - Говори! – сказал ей римарих.
     Девушка, не поднимая головы, промурлыкала что-то под нос.
     - Громче! – повысил голос Отиний, пугая еще больше Сеную, он тотчас пожалел о том: она побледнела и не могла произнести ни слова. – Повтори, мы не услышали, - мягче и тише добавил он.
      Девушка, сминая углы передника, проговорила:
      - Госпожа без сознания. Она очень горяча. Я боюсь за нее.
     Последнее могла б не говорить, и так понятно. Гектор обернулся на владыку. Он поднялся и отправился прямиком в жилище динонианок. Так как доносить было некому, он без спроса вошел в покои Атеоны и, разогнав рабынь, кружащихся вокруг нее, положил ладонь на ее лоб. Рабыни притихли, не шевелились. Отиний свел брови, повернулся к слуге и кивнул на динонианку. Вовремя. Гектор сам чуть было не подбежал. Он проверил пульс, послушал сердцебиение, осмотрел жрицу и запустил пальцы в свои волосы, опустив низко голову.
     - Позвать лекаря? – вмешалась на свой страх и риск Сенуя, уж очень она волновалась о госпоже.
     - Господин, не отдавай ее Эвклисию! – вскричал Гектор. – Он убьет ее! Как едва не убил тебя, когда ты был болен и когда он не допускал меня к тебе!      
     У римариха не было намерений звать Эвклисия, этого пройдоху.
     - От него следует скрывать, насколько серьезно больна госпожа, - объявил он служанкам. – Молчите, когда станут спрашивать.
     Рабыни поклонились господину. А он оставил у постели больной своего слугу, напоследок вытянув указательный палец. Отиний ничего не сказал, просто ушел, но Гектор знал, о чем хотел сказать и не сказал милостивый господин.   
     После бессонной ночи, проведенной у изголовья Атеоны, он явился к господину римариху, ждавшему новостей.
     - У нее жар, она в беспамятстве, - сообщил Гектор.
     - Что еще ты скажешь?
     - Болезнь сильна.
     - Ты в силах справиться? Сейчас ее жизнь в твоих руках, - сказал римарих то, что Гектор знал. 
     Он делал все, что мог, но надо было ждать. Отиний без слов все понимал, понимал, что лучше Гектора о жрице никто не позаботится.
     Однако слухи – вещь упрямая. В храме быстро они поползли, как не умалчивали правду рабыни и Сенуя. Эвклисий послал слугу справиться о динонианке и получил ответ: она идет на поправку и скоро возобновит служения. Лионида настойчиво пыталась пробраться к подруге, но у порога ее остановили Лаодика и Марциана:
     - К ней никого не пускают.
     - Кто нас не пускает?
     - Слуга римариха.
     Лионида удивилась:
     - А что он тут делает?
     Октавия отстранила от двери назойливую подругу:
     - Он выполняет волю римариха: никого не пускает к Атеоне.
     - Мы тоже можем заболеть? Она что, серьезно больна? Пустите меня! – рвалась упрямая юная жрица. – Великая Динона, помоги ей!
     - Еще немного и придется помогать тебе! – отодвинула от себя приятельницу Октавия. – За ослушание римариха тебя ждет наказание. Помнишь?
     - Скажите мне, что с Атеоной?
     Динонианки сами ничего не знали и пожали плечами.
     Из дверей вышел Гектор, неся коробочки, сосуды и стеклянные флакончики. Жрицы обступили его.
123
     - Шли бы вы в храм, - ответил он и ушел. Там от них больше пользы.
     - Грубиян, - надулась Лионида, меж тем Гектор сил не жалел, выхаживая динонианку.
     Сенуя помогала ему, как умела, и слушала все, что он ей говорит. Они пеленали Атеону в простыню, смоченную в отварах, дающих сил больному человеку, поили ее, обтирали пот. Слуга римариха уверил юную служанку, что выступание пота – хороший знак. Она верила, что ей оставалось. Она тихонько шептала молитвы, и разок сбегала в храм, принесла жертвы Диноне. Платок не бог весть что, но она не так богата и денег у нее для пожертвований нет.
     Гектор скрылся из вида, отправился изготавливать лекарства. Глядя ему вслед, Лионида насупилась.
     - Он прав, наше дело – молитва, - сказала Марциана. – Что толку стоять под дверями и шуметь.
     Динонианки одна за другой отправились в храм, завершала молчаливую процессию Лионида, всплакнувшая по пути от переживаний. Она переборола себя и после продолжительного молебна на добровольном начале прошмыгнула к дальнему домику. Отворить дверь оказалось так же сложно, как войти, спуститься в лабиринт и набраться храбрости пройти шагов пять.
     - Что ты здесь делаешь? – спросил у нее голос, она едва не выронила из рук факел.
     Лионида, храбрая юная жрица, она по правде не догадывалась, какой маленький подвиг совершает, сказала дрожащим голосом:
     - Я слышала, ты врачуешь.
     Маргелар покосилась на нее и пренебрежительно отвернулась.
     - Ты здорова.
     - Я – да, но Атеона больна. – Лионида обошла отшельницу, хотя знала, та может рассердиться и прогнать ее. Скорее всего, так и случится, но она обязана попытаться. – Сильно больна, я подозреваю. Нам ничего не говорят, все держат в секрете. – Она прикусила губу, как обиженная девочка.
     - Уходи! – велела Маргелар.
     Лионида отступила, однако в следующий миг сказала громче:
     - Она больна и может быть умрет!
     - Значит, такова судьба.
     - Ты… ты… - не могла подобрать слов Лионида, и тут случилось то, что она сама от себя не ожидала. – Надеюсь, я никогда не стану такой как ты!
     - Конечно, не станешь, для этого у тебя умишка недостаточно, - ухмыльнулась Маргелар.
     - Ты черствая, замкнутая отшельница! У тебя нет детей, потому ты такая! Когда я оставлю храм, я обязательно выйду замуж, и всем сердцем буду любить своих детей! Я никогда не опущу руки, зная, что могу для них что-то сделать!
     Маргелар, не слушая ее, отдалялась. Лионида не шла за ней, только говорила громче:
     - Динона дала тебе дар исцеления, но она ошиблась!
     «Да будет тебе известно, - некогда говорила Атеона, - что богиня никогда не ошибается».
     - И ты ошиблась, - прошептала Лионида и, опустив голову, ушла из лабиринта.
     У кровати больной находилась рабыня, протирающая ей руки и лоб отварами. Сенуя принесла воды из источника и смочила губы госпожи. Невольница и служанка не разговаривали, они переглядывались и молчали. Плакали тайком друг от друга, затем утирали слезы и снова шли к постели динонианки. О том, что может случиться непоправимое, обе думать боялись и когда подкрадывался страх, начинали молиться. По большей части в покоях слышались не заклинания жрецов, их тут не было, а молитвы, произносимые женскими голосами. Гектор больше доверял чудодейственным составам и науке, хотя в последнее время возлагал серьезные надежды на Динону и своих богов, которые, он надеялся, не забыли его. Он-то их не забыл.
     - Она бледна, - сказала рабыня, утирая лицо жрицы.
     - Она жива, - возразила Сенуя и отобрала тряпицу. – Будешь пугать меня – прогоню!
124
     Она не обладала широтой полномочий, но рабыня не стала препираться. Им обоим страшно, зачем разжигать страх до пределов? Невольница обмыла полы, поправила занавеси и понесла в прачечную грязное белье. Наедине с хозяйкой Сенуя дала слабинку и всплакнула.
     - Не оставляй меня, госпожа, - она упала на покрывало, обняв ее.
     Дверь тихо открылась, Сенуя подскочила, наскоро утирая слезы. В покои безо всякого спроса прямо к кровати прошла Маргелар. Косо глянула на ноющую служанку.
     - Реви, реви, больше воды из источника выпьешь.   
     Сенуя замкнулась, незваная гостья зло шутит. Та склонилась над телом больной, о которой справился римарих: Гектор донес ему о состоянии Атеоны. Отиний хмурился и хмурился – послушала бы она его, была б сейчас здорова.
     Отшельница окинула взглядом больную жрицу, коробочки и склянки на столике прикроватном, миску с отварами целебных трав, увидала мокрую от обертываний простыню и прищурила глаз. В этот самый миг вошел без стука Гектор. Она пренебрежительно покосилась на него.
     Не оробел он от колкого взора. Собрался и прошел прямиком к ложу, выставил на столик свежие порции лекарств. Гнетущая тишина стояла в покоях динонианки, исключительно стук металла и стекла о крышку столика перебивал ее. Маргелар разглядывала, что принес слуга римариха, а когда он закончил и хотел подойти к больной, сказала:
     - Она не хочет жить: довели невинную душу.
     Гектор не знал, куда глаза деть, словно это он виноват во всем. Отшельница ему приписывает не его заслуги и глядит так, что дурно делается.
     - Я продолжу?
     Маргелар посторонилась, отойдя к столику, Сенуя убежала за чистой простыней.
     - Ты такой же как все, - усмехнулась отшельница, наблюдая, как Гектор, этакий поклонник, считает пульс динонианки. – Предашь ее в любой момент.
     Не оборачиваясь, он ответил:
     - Я люблю ее.
     - Ты любишь себя и упиваешься своим страданием, жалея собственное я.
     Маргелар прошлась, остановилась у изголовья жрицы. Слуга не поднял на нее взора: незачем. Она прошипела:
     - Вы не умеете любить. Насытившись, вы оставляете женщину, обращая взгляды к другой.
     Гектор решил не спорить со старой девой. Бессмысленно. Он накапал в чашку несколько капель лекарства, развел его с водой и влил Атеоне в рот, приподняв ей аккуратно голову.
     - Долго ли ты выдержишь? – съязвила Маргелар. – Не в вашей природе заботиться о ком-то. – Она, повернув голову, сказала как бы невзначай: - Она никогда не будет твоей. - И ранила глубоко Гектора.
     Как ножом по сердцу! Но он сам знает, для него это не новость. Злая старая дева никак простить ему не может тот случай, произошедший много лет назад. Разок наступил на ветвь ивы и на тебе – ненависть бывшей динонианки, ее скандалы, безответная страсть и разбитое сердце. 
     Маргелар довольно ухмыльнулась, добившись своего, и осмотрела лекарства детально. Она обнюхивала, глядела на свет, встряхивала, ощупывала пальцами все, что принес Гектор.
     - Добавь в отвар акации, - сказала она, наставляя его, а не советуя, - убери из настойки шишки хмеля, из порошка – белый минерал, а добавь меди.
     - Зачем?
     Маргелар щелкнула ему пальцами по лбу.
     - Потому как я говорю!
     Была б мужчиной, Гектор дал бы ей сдачи, но она зрелая женщина. Хоть язва, но женщина.      
     - И не кутай ее часто, - добавила Маргелар. – Окури не тимьяном ее, а вербеной и принеси
125
фенхель, на лоб положи камешек флюорита.
     - Но он… - Гектор сомневался в его надобности, а отшельница перебила:
     - Я знаю, но ей поможет. – Она отправилась к двери, на полпути обратилась к нему взором и произнесла: - Умеешь играть на чем-нибудь?
     - На свирели, - признался Гектор, только зачем?
     - Играй. Что глядишь на меня, дурень? Флюорит запоминает вибрации музыки и будет исцелять ее, - кивнула на динонианку Маргелар. Сказать ему, что он молодец, она не могла: ни один мужчина не добьется от нее похвалы. И она ушла.
         
    
               


      





































126
Выздоровление жрицы Диноны
     Не раздумывая, Гектор поторопился выполнить наказ Маргелар. Он после разберется, что и для чего, а теперь надо срочно внести изменения в лекарства. Он кликнул раба и велел принести ему вербену.
     - Сколько ее надобно?
     - Пучок. – Гектор перебирал в голове способы измельчения меди.
     - А хватит? Динонианки обычно ее помногу собирают.
     Слуга римариха метался по комнате, где проводил эксперименты. Он, одной рукой насыпая в сосуд ингредиенты, не положил один – шишки хмеля, а другой – складывал в чугунок травы, куда добавил акацию. Раб отвлек его, он в суматохе потер лоб.
     - Принеси два пучка. Только косой не коси вербену: ни к чему.
     Жрецы и жрицы осерчают: для них трава ритуальна. На плантации ей отведено почетное место. Плантационные рабы бережно ухаживают за священным растением, и упаси их Динона сделать что-нибудь не так.
     Наконец, раб убежал за вербеной. Тем временем Гектор налил в сосуд из темного стекла вино и закупорил емкость: настойке надо настояться. Для ускорения реакции он поставил склянку в теплое местечко. Пришел черед приготовления отвара. Для него требовалась особая внимательность. Отходить нельзя и Гектор стоял у огня, следя за тем, как поднимаются травинки, пузырьки. В правильный момент он присовокупил к травам порошок: секрет чудо-рецепта. Он растирал бирюзу, дабы, как придет час, использовать ее. Он подготовился заранее и тем самым облегчил Атеоне страдания. Хотя по ней не скажешь, что она страдает. Лежит безмолвно, вся бледная, безжизненно слабое ее дыхание и пульс.
     Как только отвар слегка загустел, слуга римариха снял его с огня, процедил и сломя голову полетел в дом динонианок. По пути встретился раб. Гектор выхватил из рук большой букет вербены и, не сказав ни слова, скрылся.
     - Вот тебе раз, - проворчал раб. – Один ругается, другой лютует, третий не замечает. Даже не поблагодарил.
     С другой стороны, как часто его благодарят? Он пыль на ногах хозяев. Однако слуга римариха ему не хозяин. Раб махнул рукой, тот хотя и не господин ему, но он служит господину Отинию. Сам из оков вышел, а других считает ниже себя положением. В действительности он ошибался: Гектор не принижал его достоинства. Просто накопилось и рабу захотелось поворчать. На господ не станешь же ворчать. Чревато последствиями.
     Не глядя под ноги, Гектор переложил ношу на одну руку, другой ощупал себя: взял ли он порошок? Как рекомендовала Маргелар – с медью. Ну конечно! Голова его дырявая! Как он мог забыть элементарные вещи?! Медь – женский элемент! Она стояла на полке и пылилась! Перед самым выходом он схватил баночку с медным порошком, рассчитывая смешать его с остальными составляющими в покоях динонианки.   
     Руки были заняты, постучаться оказалось нечем, и Гектор открыл дверь плечом. Если б кто видел, как он входит, подумал бы, что он вышибает ее. В общем, случись такое, что его не пускали бы, он непременно выбил бы дверцу.
     Сенуя изумилась – слуга римариха вошел спиной, перевернулся неестественно и предстал на пороге в обнимку с лекарствами. Он не просил, она сама вызвалась помочь. Взяла букет вербены и почему-то улыбнулась. Фенхель положила по его указке у головы больной жрицы. Сам он смёл забракованные Маргелар препараты в сторону, выставил на столик одобренные лекарства. Следующим жестом он положил на лоб динонианки гладкий цветной камешек.
     - Что это такое? – всматривалась в полупрозрачный хрупкий минерал Сенуя.
     - Флюорит. – Гектор подстраховался – динонианка пошевелит головой и камешек упадет – потому надел ей на шею кристалл большего размера на тонкой веревочке.
     - Это тоже флю… флюорит?
     - Он самый. – Гектор отошел к столику, где смешал несколько порошков, всыпав заветную медь. Он немедленно нанес на лоб и виски порошкообразную смесь. 
127
     Хотела было Сенуя подать ему свежую простынь, для оборачивания госпожи, но он остановил ее:
     - После.
     - А сейчас что?
     - Неси огонь: буду окуривать комнату и госпожу.
     Сенуя исчезла, вскоре вернулась с зажженной лампой, и Гектор спокойно разжег веточки травы, дымом прошелся по покоям и заострил внимание на бессознательной жрице. Очень интересовал девушку фенхель: слуга римариха немногословен и в подробности не вдается. Говорит лишь: делай так, не делай эдак. Она подчиняется, не хочет, чтобы ее опять к римариху отвели. Хорошо, он сам сюда не захаживает. А недавно прибегал посыльный от папеньки госпожи. Пришлось ей лгать. На словах она передала то, что требовал господин Отиний – говорить всем о благополучии и здравии динонианки. Агилий Татий успокоился: дочь жива и здорова. Он послал в храм дары, обещая дочери в письме навестить ее на днях.
     Гектор прочел послание и сказал служанке, что в нем.
     - Он придет, а она… - Сенуя расстроилась, ее уличат во лжи. А госпожа учила, ложь – это плохо.
     - Придет, так придет. Будем выкручиваться. – Гектор отложил письмо. – Эвклисий путается под ногами, добивается правды.
     Сам он правду не приветствует: человек он бесчестный. Зато всюду нос сует: знать ему надо, что с Атеоной. Так он ему и сказал. Встретил в коридоре, и едва допрос не учинил. Но Гектор тоже не лыком шитый и выкрутился безо всякой лести и лжи, а Эвклисий остался ни с чем.
     Сенуя вытянула шею, за поясом у слуги увидала краешек свирели. Новость, так новость. Госпожа серьезно больна, а он музицировать собрался. Она сердито свела брови. Он не видел, на Атеону смотрел.
     - Маргелар сказала играть музыку. Так что можешь пока прилечь и отдохнуть, - разрешил Гектор: юная служанка выбилась из сил.
     С удовольствием Сенуя сейчас бы прикорнула, но госпожа плоха, и сон не придет.
     - Я схожу, поем и сразу вернусь.
     - Можешь не торопиться: я все равно здесь. – Гектор достал из-за пояса свирель, покрутил ее в руках, будто приглядываясь, набрал в легкие воздуха и заиграл.
     Динонианка бездвижно лежала: она не жива, не мертва. Страшно делалось, глядя на нее. Но Гектор не останавливался, играл и играл то, чему его учил отец, что он слышал в детстве, что понравилось ему в уличных представлениях. Однако казалось ему это все не то. Музыка не должна быть распространенной. А какой? Он опустил руки. Он не композитор, не талантливый исполнитель, даже не простой музыкант. Обычный любитель. Какие произведения нравятся ему? Сыграть ей любимые?
     В покоях еще стоял запах вербены и блуждал дым. Завитые клубки его поднимались к потолку, огибая балдахин. Поднес к губам свирель Гектор, стал играть наугад. Будь что будет. Хоть простой набор звуков. Музыка на первый взгляд казалась поющей невпопад. Но мало-помалу звуки начали складываться в мирное воздушное произведение, сродни звукам природы.
     Гектор ранее не играл произвольно. Дебют показался ему неудачным. Он отстранил свирель. Посредственная игра и чудовищное изобретение – никуда не годится. Лучше вовсе не играть. А как же Атеона: звуки будут исцелять ее – Маргелар обещала.
     Он схватил инструмент и глубоко вздохнув, собрался, заиграл наобум. Он зациклился на  исцелении динонианки – ошибочный путь. Гектор отбросил пугающие мысли, закрыл глаза, дабы не видеть безжизненного лица Атеоны, и заиграл. Свирель его пела о горах, о море, о родных просторах, ручейке, бегущем у родительского дома. В песне слышалось шуршанье птичьих крыльев и звон весеннего дождя. Как все, что играл, слушалось со стороны? Впрочем, зачем ему знать. Его сочинение не поразило, но он выполнил наказ Маргелар.
128
Ее слова в ушах стояли.
     Гектор сполз на колени и застыл у постели больной жрицы.
     - Почему ты не хочешь жить?
     Ладонь его медленно и нерешительно поползла к ладошке Атеоны. Холодная она, бледная. Он убрал руку.
     - Живи. Пожалуйста.
     Атеона не ответила, она – подобие своей богини. Бездвижная, немая, прекрасная.
     - Не умирай, - сказал Гектор, и пускай она произносит в бреду имя поэта, но он готов забыть это лишь бы она жила. – Или забери меня с собой. – Его голова упала на руки, сложенные на краю кровати. Убитый горем он страшился поднять глаза и увидеть покинутое душой тело.
     Сенуя придвинула занавеску и на цыпочках вышла из покоев хозяйки.   
     Гектор ощутил, как из глаз выскользнули скупые слезы. Он в отчаянии. У него на руках умирает прекрасная златокудрая жрица, а он ничего не может поделать. Злая охотница за душами, не ужель она стучится в покои? Он борется, борется, а Атеона не хочет жить!
     - Глупая, я ж не могу без тебя! - сказал он ей и, не услыхав ответа, потер лоб.
     Гектор убрал со лба динонианки флюорит, протер выступившие капельки пота и отвлекся. А в кристалле, греющем Атеоне грудь, возникла музыка, перемешивающаяся с различными оттенками камня, при помощи которого посвященные жрецы сообщаются с будущим. Музыка разделилась, и начала закручиваться в спирали. Если вы видели когда-нибудь неотразимо красивый флюорит, то непременно оцените всю прелесть данного зрелища. Спирали росли, переползая из зеленоватого оттенка в голубой, оттуда – в розовый цвет, далее – в сиреневый и темно-сиреневый. Они закрутились, набирая обороты. В кристалле зазвучала музыка, отдавая тонкие вибрации Атеоне.
     Под руку с отцом она шла по родному дому к саду. Двери были открыты настежь, и она вышла. У клумбы с любимыми анютиными глазками ее ждал Паллант, протягивая букетик с маленькими цветочками. Солнце светило, пели птицы. Как тепло и радостно на душе. Жених читает стихи, отец благословляет детей. Она счастлива.
     Подул ветер, Атеона испугалась: набежали тучи, а порывы схватили и унесли дорогого отца и Палланта. Она заплакала горючими слезами. Но что это? Музыка? Свирель? И тут буря прошла. Динонианка отправилась на звуки свирели, заглядывала вперед, высматривала: где же она? Слышалась музыка издалека. Атеона шла и шла, пока не поняла, что исходит она из жилища динонианок. Жрица Диноны подошла к ступенькам, поднялась на крыльцо и легонько коснулась дверей: они распахнулись, и наружу вылетела прежде неслышимая музыка.
     Свет упал на лицо, Атеона приоткрыла глаза. Сенуя поправляет занавеси, закрывает окно. Лицо ее печально, усталое.
     - Открой, впусти свежий воздух.
     Резко Сенуя обернулась, от радости ее голос зазвенел:
     - Госпожа! Госпожа жива!
     Гектор оторвал заспанное лицо от рук, на которых прикорнул под утро.
     Что значит жива? Атеона оглядела комнату и взгляд ее, минуя столик с лекарствами,  остановился на слуге римариха. Он подпрыгнул, как солдат, и попятился.
     Динонианка перевела взгляд на Сеную.
     - Он лечил госпожу по советам Маргелар, - сказала служанка. – Она приходила.
     Что не мгновение, то новость. Атеона не знала, что ответить. Она вознамерилась встать, однако сил не нашлось. Она упала на подушки. 
     Гектор покачал головой.
     - Рано: следует окрепнуть. – Он зашагал к выходу, теперь можно отдохнуть: она вне опасности.
     Атеона окликнула его, он так быстро убегает, как от прокаженной. А его одолело сильное
129
смущение. Она идет на поправку, и он вроде как не нужен.
     - Благодарю, - молвила динонианка.
     Гектор с поклоном удалился. Выйдя, он прислонился спиной к двери: на радостях не мог отдышаться. Теперь есть возможность поспать. Но прежде надобно кое-что сделать…
     В зале собрались высшие жрецы, во главе восседал, как положено, римарих. Господам горожане принесли прошение. Времена трудные и помощь храмов крайне необходима. Возникли споры, Отиний останавливал накал страстей, но они вновь рождались. Деньги и еда – вот за что человек будет бороться, невзирая на чины и родословную. Элементарные условия выживания в тяжелую пору.
     - Давайте, давайте откроем амбары и раздадим хлеб челяди! – возмущался седеющий жрец. Он засиделся в храме, зачерствел.
     - Бедняков слишком много: они пустят нас по миру! – подхватил другой жрец. Его визгливый голос звучал противно, но громко.
     - Дать умереть от голода трудолюбивым горожанам несправедливо, - заметил Листим. – Они уже крыс едят, а наши житницы полны хлеба.
     - В своем ли ты уме! – подпрыгнул седеющий жрец. – Они съедят хлеб быстрее, чем успеем моргнуть. Сколько продлится еще голод? Татул Эгимнос что-то не обещал открыть порт в ближайшее время.
     Римарих осадил спор:
     - Уважай мнение других, друг мой, - сказал он. – Иначе зря я считал, что седина твоя – мудрость. – Он чуть улыбнулся.
     - Господин, раздать все и остаться ни с чем? Видишь, седина моя – мой опыт.
     Римарих заметил промелькнувшую вдали фигуру Гектора. Он старался остаться незамеченным. Его действительно никто кроме Отиния не увидел. Слуга глазами показал, что могли выразить слова, однако господин умен и догадлив.
     Взмах руки – и зал притих, а Гектор, которому был адресован жест, отправился поспать: Сенуя пока присмотрит за хозяйкой.
     - Хлеба хватит на всех, если разумно делить его, - осадил споры римарих. – Выдавать каждому по горсти зерна на день! Да будет так!   
     Жрецам оставалось принять высшее решение, и они растаяли, разбредясь по храму. Римарих повернул шею, в сторону изваяния Диноны – на все ее воля. В этот день его пронесли по Исеям на носилках, и он лично проконтролировал, как идет раздача хлеба. 
     Народ со всего города сбежался. По примеру храма и богатые люди, дабы угодить Отинию и Диноне сделали широкий жест и поделились зерном с обедневшими ремесленниками, мастерами и простыми бедняками. Волна радости прокатилась по Исеям. Для многих появилась надежда.
     Маргелар никого в гости не ждала, но Лионида пришла. С опаской, но пришла. Сенуя рассказала о визите отшельницы, о ее советах и юная жрица была уверена: Атеона выживет. Она всю ночь молилась и не напрасно! Наутро, когда благая весть коснулась ее ушей, она первым делом заглянула в храм, а потом пошла поблагодарить отшельницу.
     - Явилась, - встретила ее Маргелар. – Что на этот раз?               
     - Атеона.
     Отшельница не обернулась, но напряглась перед новостями.
     - Она пришла в себя, - сообщила Лионида, крепче хватаясь за факел, чтобы не уронить. Не то ее здесь и сейчас проклянут.
     Маргелар стояла к ней спиной, поэтому юная жрица не видела легкой ухмылки: отшельница знала, что после ее слов этот мальчишка, слуга римариха, лучше позаботиться об Атеоне.
     - И ты пришла мне об этом сказать?
     - Поблагодарить. – Руки Лиониды дрожали, но она держалась. Изо всех сил.
     - Ты поблагодарила, теперь – иди. – Маргелар скрылась в коридорах лабиринта.
130
     Юная жрица облегченно выдохнула: она выполнила долг и ныне свободна. Тут ее и след простыл.
     В покоях первой жрицы царило оживление: рабыни с улыбками на лицах доставляли госпоже самую свежую еду, воду, расчесывали ее, обмывали: пока она не вставала с постели. Сенуя подала ей жреческую диадему.
     - Госпожа не выходит, но она так идет ей, - сказала служанка. – Если госпожа позволит, я ее нарисую.
     Хитрая, она уже и бумагу подготовила. Атеона слабо засмеялась, Сенуя расценила как дозволение. Она поставила табурет против кровати, взяла уголёк и стала наносить первые легкие штрихи. Покусывая нижнюю губу, она выглядела трогательно, динонианка сдерживалась от улыбки.
     - Не шевелись, госпожа, - позволила себе вольность юная художница. – Я должна точно передать красоту.
     - Я и так неподвижна: ты ко мне придираешься.
     Сенуя задумалась, а динонианка приподняла уголки губ.
     - Рисуй, пусть мой портрет останется на века, - пошутила Атеона, но вот чего она не могла знать, так это то, что шутка пророческая.
     Рабыни суетились: они открывали окна, закрывали, задвигали занавеси, раздвигали. То госпоже светит, то темно, то дует, то жарко. В итоге Атеона отослала их и утомленно легла на подушки. Сенуя сделала повыше, чтобы хорошо ее видеть. Читать Атеона временно не могла, руки долго не выдерживали напряжения. И она сказала:
     - Перед самым пробуждением мне приснился сон. Он был прекрасен. Мне снился дом, отец, еще один человек.
     Сенуя, так как они остались наедине, на всякий случай огляделась и, убедившись в отсутствии посторонних, тихо сказала:
     - В бреду госпожа повторяла одно имя. – Еще тише прошептала: - Паллант.
     Атеона напряглась, что она наделала!
     - Кто был здесь?
     - Я и Гектор. Больше никого не было. – Сенуя поспешила успокоить добрую хозяйку: - Но он никому не скажет.
     Понадеялась Атеона, что это правда.
     - Его более нет в городе, - объяснила она. – Он уехал. – Она надеялась далеко и не пострадает.
     - Госпожа страдает? – опустила уголек Сенуя.
     Она такими выразительными и трогательными глазами смотрела на динонианку, что та коснулась ее руки. Как все девушки ее возраста, она большая мечтательница.
     - Я рада, что его не куснутся беды, которые сулили несчастьем здесь.
     Восхитилась хозяйкой Сенуя, она бы так не смогла. Отказаться от любимого ради его спасения – выше ее сил. Если бы она любила, ни за что не захотела бы расстаться с возлюбленным. Это бы убило ее. Расставание – что может быть хуже?
     Не по душе Атеоне был разговор о печальном настоящем, и она вспомнила один удивительный момент:
     - Во сне я слышала музыку. Она и на музыку не совсем похожа, но она меня звала, и я шла к ней. Играла… свирель.
     Обрадовалась Сенуя, не зря слуга римариха пиликал тут всякую всячину.
     - Гектор играл: Маргелар так велела.
     Подивилась Атеона, он играет на свирели? Очень интересно. Римарих наверняка пошлет кого-нибудь справиться о ее здоровье. Она интригующе посмотрела на служанку.
     - Ты передашь на словах, что я хотела бы послушать его игру.
     Она провела подушечками пальцев по груди и нащупала веревочку и кристаллом. Присмотрелась. Флюорит? Что он делает на ее шее?
131
     - Маргелар?
     - Гектор принес: она сказала, это поможет госпоже.
     Когда Сенуя, рисуя портрет, стала рассказывать разные истории и дошла до болезни, выяснилось, что болеет динонианка четвертый день.
     - Отец! – подпрыгнула дочь. – Я должна была навестить его! О Динона, он, наверное, с ума сходит! Он приходил?
     Сенуя успокоила ее – Агилий Татий получил на словах извещение и успокоился: дочка здорова и если он пожелает, может с нею увидеться очень скоро.
     - Насколько скоро? – спросила Атеона, римарих поторопился, называя сроки. Она еще очень слаба.
     Пожала плечами Сенуя.
     - Кажется, в пятницу.
     Господин римарих должен был успокоить Агилия Татия и назвал не самую ближайшую дату, но чтобы отец ничего не заподозрил, он не стал оттягивать.
     Атеона закрыла ладонями лицо. В пятницу, уже послезавтра, а она на ногах не стоит. Ладно, ее понесут на встречу с отцом. Скажет, что плохо себя чувствует. Нет, так нельзя говорить, Агилий Татий от переживаний станет принимать лекарства. Ей срочно надо встать на ноги. Поесть, ей нужно поесть, попить воды из священного источника, лучше искупаться в нем!
     - Принеси еды! – Атеона часто задышала, служанка испугалась.
     - Госпожа…
     - Я поем, а после ты наберешь мне купальню со священной водой. У меня два дня. Точнее – полтора. Времени мало, поспеши.
     После купания в теплой воде Атеона расслаблено и освеженно улеглась на кровать, а служанка помогла ей расчесать влажные волосы. Их следовало хорошенько высушить, и рабыни принесли дров, разожгли огонь в нише. От усталости невольницы валились с ног, Сенуя уже задремала на кушетке. Атеона отпустила прислужниц и сама расправляла волосы, дабы они скорее просохли.
     Она все вспоминала сон, приснившийся ей перед пробуждением. Он вновь встревожил, странное сновидение. Теплый дом, уютный сад, добрый и заботливый отец. Паллант, милый Паллант. Сон правильный: она с десяти лет не живет в отчем доме, редко видится с отцом, прогнала поэта и он ушел. Все правильно.
     Спирали в кристалле флюорита затанцевали снова и Атеона запела. Ту самую мелодию, очень странную, не замечая этого. Ее пальцы проникали в пряди волос и проезжали от головы до кончиков. Медленно, выразительно. А голос пел. Он прыгал вниз, взлетал вверх, топтался на месте, потом опять взлетал. Сквозь пение донесся стук.
     Атеона разрешила войти, верно, римарих прислал посыльного. Она сидела на кровати, опершись о подушки, и распределяла пальцами пряди густых золотых волос. Подняв глаза на посыльного, она узнала его.
     - Отиний прислал тебя узнать как мое здоровье?
     Робея, Гектор поднес ей свежий отвар.
     - И лечить.
     Атеона поглядела на сосуд, дна не было видно. Но без сомнений выпила лекарство. Она потянулась к шее в намерении снять флюорит.
     - Нет, - остановил ее Гектор, - он должен остаться до полного выздоровления.
     У Атеоны назрело множество вопросов, вот первый:
     - У римариха научился врачевать? Или Эвклисия?
     - Этот шарлатан людей на тот свет отправляет за деньги, - без церемоний ответил Гектор.
     С ним согласна прекрасная жрица, но так прямо не выражается. Она дозволила заменить склянки на ее столе, окурить покои. Забавно было наблюдать, как он окуривает ее. Нерешительно. После столь значимых процедур он сказал:
132
     - Госпожу надо бы обернуть. Я разбужу девушку?
     - Оставь ее, - вытянула Атеона руку, останавливая слугу римариха, - пускай поспит.
     Гектор, если бы не снотворное не смог бы уснуть, а так он передохнул.
     - Сыграй мне, - попросила динонианка. – Я слышала твою музыку и помню ее.
     Удивился слуга, засомневался в том, что следует повторить импровизацию. Музыкант из него никудышный. Как вспомнит свое исполнение, так стыдно. Она не понимает, о чем просит. Если он сыграет еще раз, определенно она пожалеет.
     - Свирели с собой нет, - понадеялся он, что это его убережет от музицирования. 
     Как бы ни так.
     - Сходи, - уверенно сказала Атеона.
     Она сама после прогонит его. Гектор постарался предупредить ошибку:
     - Я редко играю: не талант.
     Прямо сказать не дарование. Лучше предложить ей почитать что-нибудь из собственных сочинений. И это не вариант: она поймет, кто ей стихи подбрасывал.
     Гектор хотел было возразить, а она опередила:
     - Я хочу послушать музыку.
     Делать нечего, он отправился за свирелью. Сломать ее по пути что ли, скажет, упал неудачно. Расстроится динонианка. А если заметит ложь? Прогонит прочь. Эх, придется играть и краснеть.
     Вернулся он скоро (какой смысл отсрочивать провал?), и встал у двери. Атеона досушила волосы и прилегла на высокие подушки. Стоял, не шелохнувшись, сконфуженный Гектор.  Она подумала, он ждет ее дозволения войти. Ей было невдомек, что он засмотрелся. Золотые локоны красивы, женщина прекрасна, давно он не встречал подобной женственности. Что до ума, так она может им поделиться со всеми горожанками и свой ум не оскудеет.
     Вытянула руку Атеона, указала на место рядом с собой. Она не брезглива, как великосветские дамы, относящиеся к рабам и слугам с презрением, считая их уродливыми, потными дикарями. Но это не мешает им предаваться плотским утехам, коль велит похоть, ведь раб не смеет отказать госпоже или господину. А если станет неугоден, всегда можно от него избавиться самым подходящим для властелина способом. Что стоит приказать безвольному слуге молчать, угрожая пытками и наказаниями.
     Гектор сам стал свидетелем, как юноше отрубили детородный орган. Причина, спросите вы? Нет причин – прихоть хозяина. У него жена молодая и красивая, а раб по неосторожности глаза на нее поднял. С угрозами выколоть их, господин приказал никогда более не смотреть на хозяйку. От безделья она принимала чистейший критский опиум и звала юношу для развлечений и насмешек. Парень не выдержал унижений, сбежал, но его поймали и казнили, дабы другим неповадно было.
     Отец у Гектора был богачом. Строгим. Сын понадеялся, он не творил зверств со слугами и не совершал подлостей, какие не редкость в светском обществе. Предательство на предательстве. Потому римарих доверяет лишь ему, простому слуге, а не брату, метившему на его место. Он замышлял захватить власть, потому-то Отиний отослал младшего сына своего отца в далекую провинцию, где тот мается по сей день в ссылке, не имея возможности вернуться в родной город – римарих постарался. Не простая штука жизнь. Сложно даются даже простые решения – они тянут за собою массу следствий. Один неверный шаг – и греха не оберешься. 
     Война все отняла у Гектора, в том числе драгоценную свободу. Много позже он вернул ее. Наверное, поэтому он предан господину и делу, которому посвящает много, чересчур много времени. Римарих по-доброму посмеивается над ним, и хвалит тут же, мол, он молодец. Быть может.
     Поморщил нос Гектор, надо было перед приходом сюда хотя бы умыться. Госпожа благоухает, как только расцветший пион, а от него потом несет за версту. Он отставил табурет чуть дальше от нее и присел. Собрался с мыслями, силами, втянул воздух и сказал:
133
     - Эта песня моей родины. – Он перевел дух, поработал губами и поднес свирель к ним. Делал он это медленно, в надежде, что динонианка все-таки передумает, но поняв, как бесполезны его ожидания, заиграл.
     Данная песня отличалась от той, которую помнила Атеона, та стояла в ушах, и она хотела услышать именно ее. Дослушав до конца, она произнесла просьбу.
     - Госпожа просит то, что я не могу сделать. – Он слышно сглотнул, нашел, кому перечить. Что с ним сделают жрецы и крафтик, коли пронюхают?
     - Ты не можешь повторить то, что играл тогда? – удивилась Атеона, как такое могло случиться?
     - Я играл все подряд, сам не помню что. Чистой воды импровизация.
     Динонианка расстроилась. Что-то было в той музыке. Нечто волшебное. Она ни на что не похожа. Она неподражаема в своем роде. Жаль Атеона не может вновь ее послушать и понять, как следует. Но ничего, она улыбнулась – будет вдыхать другую мелодию.
     - Сыграй еще, - попросила она.
     Этого Гектор, который только что так же как она расстроился, и боялся – что она захочет еще музицирования. Он с легкостью препарирует кроликов, лягушек, змей, мерзких тварей – летучих мышей, но играть на свирели перед самой прекрасной жрицей Диноны…
     Делать нечего, он взялся за инструмент и заиграл веселую музыку. Сенуя проснулась от ее извилистых поворотов, приподнялась, сонно моргая. Перед госпожой сидит слуга римариха и не лечит ее, а играет на свирели. Куда смотрит римарих? Гектор нарушил подряд список законов, но госпожу не пугают его взгляды и поступки. Сенуя поднялась, поправила платье. Хозяйка не замечает ничего, для нее слуга римариха – это слуга римариха. И не более.
     Он закончил играть. Атеона заметила пробуждение служанки и с грустью сказала:
     - Я хотела послушать мелодию, которую слышала сквозь сон, но, к сожалению, это невозможно.
     Плечи девушки подпрыгнули – она слышала еще кое-что, но, кажется, слуге римариха не хочется афишировать это. Он уловил ее взор, отвел свой. Ему неловко. И неприятно. Неприятно осознавать, что он поставил под удар динонианку.
     - Пришло время обернуть госпожу, - сказал Гектор.
     Дабы Атеона набралась силенок, он приготовил свежий состав, как настаивала Маргелар – с акацией. Пусть она попробует не выздороветь! Он столько сил потратил на ее выздоровление. А нервов? Он подорвал собственное здоровье лишь бы ее заставить дышать. 
     Скинула Атеона накидку, осталась в ночном платье, и позволила обернуться себя в смоченную зельем простыню. Она приготовилась лежать. Для ее удобства и комфортного лечения Сенуя укрыла ее теплым покрывалом и отлучилась на минутку.
     В коридоре ее настиг Гектор. Не зная как начать разговор, он с минуту молчал.
     - Я знаю, ты хорошая девушка. – Он добавил: - Не говори никому.
     - За себя трясешься? – Под давлением прямого взгляда Сенуя скукожилась. Зачем она грубо отозвалась, динонианка не похвалила бы. Она подвела госпожу! Пренебрегла ее наставлениями и доверием!
     - Не за себя, за нее, - сказал Гектор, глядя прямо в глаза уверенным взглядом.
     Сенуя не посмела усомниться, так твердо прозвучали его несколько слов.
     - Не навреди ей, - кинул он, уходя. – Уберешь простынь, когда подсохнет! – остались в воздухе слова, немного задержав его в коридоре.
      
 




134
Тайные агенты. Купец и Атеона
     В оговоренное время Сенуя отложила дела и, оставив госпожу на попечение рабынь, выскользнула из ее покоев. Она попала в коридор, из него вышла к лестнице, ведущей на первый этаж. По пути встречались слуги, рабы, на улице – садовые служащие. В ушах стоял скрип. Это, скрепя колесами, к кухне ехала телега. Рыбаки привезли свежей рыбы, выловленной из моря. Выход к нему был ограничен и строго контролировался, дабы челядь не ликвидировала всю рыбешку.
     На прошлой неделе Сенуя увидела, как в храм пригнали тележку с рыбой.
     - Госпожа, зачем рыбаки приносят ее, если сами голодают?
     - Таковы законы. – Атеона тоже подошла к окну, раб ошибся и прокатил тележку мимо их окон, за что после получил тумаков.
     - Привезти деликатес, чтобы получить две меры зерна? – Это было выше понимания Сенуи.
     Парадокс, ответила бы Атеона, но она знала правила игры богачей и сказала:
     - Для того чтобы оставить себе рыбу, рыбаки должны за нее заплатить, а у них нет столько денег.
     - Но ведь это они ее поймали.
     - Здравый смысл тебе не чужд, - ответила Атеона. – Но ты упускаешь один крайне важный момент: море не принадлежит рыбакам.
     - А разве оно принадлежит богачам? – Говоря, Сенуя выглядела наивно трогательно. Мило дитя.
     Атеона отвернулась от окна, став к нему спиной. Теперь подсматривающий Гектор видел динонианку в другом ракурсе и не сказать, что это расстраивало его: спинка у нее хороша.            
     - Выход к морю дорого стоит. Рыба – еще дороже. За рыбаками следят, их не выпустят, если они не заплатят и не впустят в Исеи без досмотра. Выбор у них невелик: либо ты уходишь на лодке в море и ловишь господам рыбу, либо ждешь на берегу голодной смерти.      
     Сенуя поразмыслила, спросила:
     - Царь ведь закрыл выход в море.
     - Для судов, для торговли. – Правда, Атеона как-то слышала, что ловля происходит вопреки дозволению Татула Эгимноса. Он не разрешал рыбной ловли, если ему станет известно о нарушении...  Она б не взялась предсказывать, что случилось бы тогда. Фактически улов – это контрабанда.
     Сенуя обернулась на скрип. Снова богачи ободрали рыбаков, и будут пировать, наедаясь от пуза рыбы, когда остальные голодают. Ей уже в город выходить страшно: полным-полно нищих, больных, они хватают за руки, тянут жадно свои, но она бедна и разнообразие видит исключительно на столе госпожи, которая позволяет угощаться. Она не видела, но ей говорили, что настоящее разнообразие яств присутствует на столах высших жрецов. К слуге одного из них она шла, сквозь оживленное движение. Тут и надсмотрщики, и стражи снуют, рабы бегают туда-сюда, не зная покоя ни днем ни ночью. 
     У дома Отиния она назвала себя, и ее провели. Она не ждала встречи с хозяином, напротив, очень страшилась ее. Голос его, донесшейся из-за двери, чрезвычайно напугал девушку. На ее счастье навстречу вышел Гектор. Вопросительно посмотрел на служанку.
     - Госпожа вполне окрепла и намерена выйти в сад прогуляться, - принесла благие новости она.
     Гектор кивнул служанке: госпожа в силах передвигаться по саду – это хорошо. Ей пора выходить на свежий воздух и дышать запахами сада. Он зашел в покои римариха и донес ему:
     - Хорошие вести, - услыхала Сенуя из-за приоткрытой двери. – Зерно по велению господина роздано.
     Она неверно расслышала? Она сказала о хозяйке, а он толкует о зерне. Тем временем Гектор, подойдя совсем близко к римариху, шепнул:
135

     - Она готова возобновить служения.
     - Да, эти новости, - громко ответил Отиний, - радуют нас. Я возблагодарю Динону за помощь нам. Подготовь все: я намерен преподнести богине дары.
     У Гектора появился официальный повод ускользнуть – римарих дал такой шанс – и он им воспользовался. Он вышел из двери и обратился к служанке:
     - Господин проводит заседание, нам лучше уйти.
     Теперь Сенуя догадалась, зачем понадобились такие разговоры. Ее смышленость росла день ото дня.
     - Госпожа еще одевается? – спросил Гектор.
     Сенуя уверила его, что когда она уходила, динонианка заканчивала с туалетом.
     Они поднялись в покои, но не нашли ее там.
     - Госпожа только ушла, - сообщила рабыня, прибирая комнату и соседствующие помещения с нею.
     Сенуя, извиняясь, пожала плечами, она ж не ведала, что хозяйка не дождется ее.
     - Куда она могла пойти? – осведомился Гектор, далеко она уйти не могла, но где ее искать в огромном саду? – Ты знаешь дорогу?
     Сенуя догадывалась, однако уверенностью не обладала в полной мере. Все же она взяла на себя смелость и повела его по тропкам к любимому местечку хозяйки. И не ошиблась. Атеона присела под широколистным деревом и, укрытая его тенью, она читала стихотворение.
     Паллант. Его друзья взяли на себя смелость и снова подбросили ей его произведение. Чудо, как оно хорошо. Милое, доброе. Его талант растет изо дня в день. Стихотворение терзало ее сердце, оно навевало воспоминания. Вспомнила она брата, молодого отца, еще с густой шевелюрой: она основательно поредела к пятидесяти, полностью поседев. Вспомнилась дочери мать, прекрасная отзывчивая женщина, удивительно добрая и мудрая. Нет ничего удивительного, что родитель не женился еще раз: второй такой жены ему не найти. Что правда то правда. И это не мнение дочки.
     Предалась Атеона воспоминаниям. Как она была счастлива, когда была девочкой. Она играла с братцем в прятки. Он поддавался, конечно, скрываясь за низким кустарником. Находя его, она смеялась. Ее звонкий смех разливался по отеческому саду и врывался в родовое имение. Однажды так ее услышал римарих, прибыв в дом Татия.
     - Это твоя дочь, Агилий?
     - Да, уважаемый Отиний. Моя Атеона.
     Римарих приложился к предложенному вину, потягивая его у окна. Он высматривал девочку, веселящуюся от души.
     - Наслаждайся: скоро я заберу ее, - повернулся к отцу Отиний.
     - Это большая честь, - ответил Агилий. - Мы с женой страстно хотели этого. Но она не дожила до счастливого момента.
     - Сожалею. – Римарих отставил пустой кубок (тогда он мог пить сколько душе угодно, не то, что теперь), и, закончив визит, уехал восвояси.
     Атеона умиротворенно думала о брате, его добрых шутках, он забавлял ее, играя в самые разные игры. И, наверное, он привил любовь к поэзии, а перед самым отбытием в храм познакомил со своим новым другом. Тогда Атеона впервые увидела Палланта. Он запомнил эту встречу. Запомнил уже тогда чрезвычайно прелестную, златокудрую девочку. 
     Она предавалась воспоминаниям, а двое глядели на нее. Локоны ее, лицо задумчивое – мирное зрелище, даже не хотелось беспокоить. И слуги не побеспокоили бы, если б она сама не заметила их.
     Ее легкая улыбка была им приглашением присоединиться. Так они и сделали. Осторожно Гектор наблюдал за пациенткой, чтобы напрямую не просить осмотреть ее. Да у него язык не повернется просить такое. Речь ее жива, дыхание ровное, цвет лица свежий, вид
136
отдохнувший. Глаза… они прекрасны. О чем это он? Они грустны, но не тусклые, а блестят, как все здоровые.
     Атеона поднялась, желая пройтись. И она пошла без опоры. Гектор на всякий случай отправился сопроводить ее, и убедился: она твердо стоит на ногах и разум ее светел. А его, кажется, затуманен. Он пьянел от запаха ее благовоний, цвета ее кожи, от ее голоса, пока она не сказала:
     - Я хотела бы выйти в город.
     Гектор словно протрезвел, и вся прелесть прогулки сошла на нет.
     - Госпожа, - встревожился он, - римарих говорил...
     - Я под домашним арестом? – Выправка и убеждения Атеоны смутили бы любого. 
     Гектор смолчал, а она спросила у служанки:
     - Ты составишь мне компанию?
     Сенуя с удовольствием бы вышла прогуляться и развеяться: она целую вечность не выходила за ворота храма.
     -  Решено: завтра, после служения мы с тобой пройдемся по Исеям. – Атеона не ради праздного развлечения приняла такое решение: ей хотелось увидеть город своими глазами и понять, насколько ситуация усугубилась и чем она может облегчить участь больных и голодных горожан.
     Она и служанка ушли, не прощаясь, а Гектору осталось вздыхать и сетовать на судьбу-злодейку: он не переносит иву, испортившую ему жизнь!
     Обещание римарих выполнил: принес жертвы богине, прочел молитвы. Гектор стоял поодаль и тоже молился, затем сопроводил господина в купальню. С легким сердцем после купания в ароматной воде Отиний укладывался в постель.
     - Ты ничего мне не сказал за весь вечер.
     Гектор помалкивал, отвечая лишь на вопросы господина, оттого навлек подозрения.
     - Рассказывай. – Римарих сел на кровати.
     - Она собралась в город, - поведал Гектор, категорически несогласный с нею. Но он не имеет на нее влияния и ничегошеньки запретить не в состоянии. Как быть? Кляузничать римариху? Она вынуждает его сделать это.
     Господин нисколько не удивился.
     - Она же женщина: ты что, их не знаешь?
     - Она динонианка, - поправил слуга.
     - Во вторую очередь, - возразил римарих.
     Гектор зажмурился, значит, сначала женщина. Годы в храме ничуть не изменили женскую натуру. Он нахмурился, это он со зла подумал. Разумеется, она сильно отличается от остальных дам, но иногда…
     - Она что, не понимает, какой опасности себя подвергает? Она поступает как капризная девчонка!
     Брови римариха взлетели, его приближенный заговорил, как равный ей. И очень смело высказывается.
     - Не забывайся!
     Гектор отвел лицо от римариха, напомнившего, где его место.
     - Прости, господин. Я погорячился.
     - И слишком! – Отиний продемонстрировал разгневанность, но все же слуга прав: за нею нужен глаз за глаз. – Возьми кошелек и скажи им, чтобы приглядывали.
     Гектор отдал должное рассудительности римариха, слегка улыбнулся. Уложив его спать, он отправился в засекреченное в Исеях местечко. Никто из жителей данного квартала не подозревал, что там находится.
     Гектор постучал в надежно запертую дверь. Ему открыли, стоило назвать имя. Не скидывая капюшона, он отдал некоему человеку кошелек со словами:
     - Господин желает, чтобы вы приглядели за одной женщиной.
137
     - Ее имя? – спросил некто, не предлагая гостю пройти.
     Более чем аскетическая обстановка не располагала к приятной беседе, теплому дружескому приему и любого другого могла отпугнуть, однако Гектор знает, кто такие эти люди, живущие, а точнее укрывающиеся в этом доме. Специально обученные агенты, почти забытые нынешней властью, но не оставленные памятью римариха.
     - Назови имя – больше ничего не нужно, - вышел из тени другой человек, и Гектор понял, что они ее из-под земли исейской достанут, коль понадобится.
     Он посмотрел прямо в глаза агента, тот повел бровью.
     - Верно говорят, дела в Исеях идут худо. – Некто встретился глазами с товарищем.
     Наутро Атеона облачилась, как подобает динонианке, рабыни нанесли на ее лицо краску, и во всей красе она увенчала себя диадемой Диноны. Сенуя радостно открыла перед госпожой дверь, и она ступила за порог. Ее уже ждали четыре жрицы. Не сказав им ни слова, Атеона пошла по коридору к лестнице. За нею шли, подавляя улыбки, Марциана, Лаодика, Октавия. Последней шествовала юная жрица Лионида, полная радости, предвкушая еще большую радость. Ей наскучило замыкать процессию, и она поравнялась с первой динонианкой. Они встретились глазами, только Лионида не особенно умела скрывать свои эмоции. Атеона поприветствовала ее легкой улыбкой.
     Несмотря на нарушение строя, никто из дев не воспротивился Лиониде. Казалось бы, Октавия первая должна была возмутиться, но она настолько обрадовалась выздоровлению Атеоны, что остальное виделось ей мелочью. Так Лионида дошла рядом с первой динонианкой до самого алтаря.
     После дневания, дневного служения, священную деву у выхода из храма ожидала Сенуя. Она подала госпоже покрывало и обе пустились в приключение. Занимающийся поручениями римариха Гектор мельком увидал вдали играющую на ветру юбку благородного платья, но сразу понял, кому оно принадлежит. Чутье подсказало. Атеона не послушалась господина. Напрасно она рискует. Но ничего, за нею надежный присмотр.
     Она перешагнула границу храма с городом и пошла по направлению к центру, служанка не отставала. За ними пристально следили, совершенно незаметно. Исключительно опытный шпион мог заметить слежку. Куда там догадаться о ней двум жительницам храма. Они разговаривали, ни о чем не подозревая, подавали хлеб беднякам по пути.
     Масштабы бедствия ужаснули юную служанку. Никогда она не видела таких толп нуждающихся, как никогда не была на невольничьем рынке. Увидь она его хоть раз, точно б не забыла. Атеона всем сердцем отторгала торговлю людьми и не посещала порт и рынки, когда приходили корабли с живым товаром. Ей довольно рассказов рабынь, скупые обрывки фраз Ка. Она им верит. А господам, утверждающим о личном благородстве, не очень. С лихвой доказательств в обратном.
     Атеона раздала весь хлеб, но отметила для себя: храм кормит голодных горожан. Правда голодающих не уменьшается. Кто-то разорялся, кто-то на глазах беднел, видя, как тает состояние. Таким образом, со всяким новым днем на улицах росло число просящих хлеба. Зрелищ душа тоже требовала. Каждый развлекался, как мог. Однако от отсутствия денег менее извращенными развлечения не становились. 
     Обходила Атеона «злачные места», так называемые дома для увеселений. Речь не только о публичных домах, господа желали разнообразить от безделья скучную повседневную жизнь и находили способы побаловать себя любимых. Об их фантазиях как-то услыхала Атеона (господа жрецы, не таясь, обсуждали) и ужаснулась: до чего порой опускается человек и как деградирует его разум, когда далек от элементарных вещей, на которых выстроен мир.
     Зверским утехам предавались с незапамятных времен, изощряясь и изощряясь в выдумках. Пытки, кровавые соревнования, пиры с их известными концами... Почему, ну почему человек с удовольствием ныряет в проклятую бездну, а не тянется к тому, что облагородит его, вознесет дух?               
138
     Сенуя утомилась, хозяйка завидя это, повернула обратно.
     - Мы не пойдем в порт? – спросила юная служанка.
     - Ты устала, к тому же вечереет.
     Свежо в памяти воспоминание о последнем походе Атеоны в порт. Закрытый, безлюдный, он выглядел отчаявшимся, безжизненным. Он умирал вместе с городом. Чудовищно.
     - Мы пойдем по другой дороге. – Атеона повернула.
     Было светло и тепло, но некоторые горожане заранее готовились развести костер. Лишившиеся крыши над головой исейцы жили прямо на улице. На одну такую попали две путешественницы. Они проходили мимо живых людей, которых еще можно было спасти, но кто о том станет заботиться? Доктора стоят денег, бесплатно никто из них не вышел лечить. Всем известно, что самые лучшие лекари были храмовыми жрецами, но они – и безвозмездно работать?
     Взгляд Атеоны остановился на нищенке с младенцем. Она кутала его в кусок материи и качала. Жалкие трухлявые лохмотья, непригодные для стирки – и Сенуя едва не заплакала. Она скрывала слезы, сколько могла. Жрица коснулась ее.
     - Утри глаза, беде так не поможешь.
     Сенуя прикрылась покрывалом, прося госпожу сделать так же, дабы не быть узнанными. Тем не менее, Атеона сняла с себя красивое покрывало, изящно укрывающее ее, и подала нищенке.
     - Благослови, - склонилась до земли челядинка, протягивая дитя.
     Атеона положила ладонь на крохотного ребенка.
     - Да благословит тебя Динона.   
     Рядом с нищенкой сидела на земле старуха. Зубы через один выглядели отвратительно. Лохматая, она поглядывала на двух путешественниц. Одна из них с опаской озиралась на старушку.
     - Госпожа, она так глядит, - отступала от нее Сенуя.
     - Она безопасней тех, кто живет подле нас, - уверила Атеона.
     Старуха усмехнулась.
     - Правильно сказала динонианка, - произнесла она. – Не бойся меня, девочка, я и кошки не обижу. Хотя их съели всех.
     Испугавшись, Сенуя прикрыла покрывалом пол лица, оставив одни глаза. Старуха засмеялась.
     - Я былинки безопасней. А вот господ стоит бояться. Взгляни на нее, - указала она на нищенку с ребенком, - красивая была, да вот хозяину приглянулась и посмотри, что он с нею сделал.
     Лицо у женщины было изуродовано побоями, не менее тела покалечена душа. Измученная, голодная и больная, она сидела тут, после того, как ее выкинули из богатого дома, когда стало жалко выбрасывать деньги на ветер и кормить болеющих рабов и их детей. 
     - У меня не было выбора: я была вынуждена повиноваться, - сказала нищенка, оправдываясь в том, что с нею творил хозяин, дикое чудовище высокого сословия. Он  любил повторять друзьям, что в его доме уже не отыскать такую редкость, как девственницу. А причина на поверхности.
     - Выбор есть всегда: покорится или нет – решаешь ты! - возразила старуха.
     - А сама ты не покорялась? – фыркнула другая нищенка, подруга по несчастью.
     - Нет и потому я здесь, среди вас. Меня хотели усмирить и выбили зубы, затем вышвырнули, когда я притворилась умирающей. С тех пор я жила на улице.
     - Тебе не страшно жить тут: на тебя никто не позарится.
     - Да, - засмеялась старуха, - но так было не всегда.
     Молодая и приятная, она пряталась по ночам, чтобы с нею не поступили, как господа, пьяные или просто любители взять силой. Так она жила в страхе и сторонилась людей много-много лет, пока не постарела и не одряхлела.
139
     Запала в душу Атеоне история старушки.
     - Ты смелая женщина.
     - Ты тоже, динонианка: ты могла покориться, но не покорилась судьбе, - ответила старуха со знанием дела. Улыбкой-усмешкой она обнажила прореженные зубы.
     Атеона поняла, о чем ей говорят.
     - Признаться, я не рассматривала первый вариант, - ответила она.
     - Тогда, что тебя гнетет?
     - Многое, - честно призналась Атеона. – И первое – как отвести беду от исейцев.
     Ей показалось, старуха усмехнулась.
     - В своих бедах им некого винить. Они живут так, как хотят.
     Да, Маргелар тоже говорила: «Ты не в силах перекроить людей». 
     День клонился к закату, Атеоне пришлось спешить в храм. Она могла только удивляться мудрости старухи, совершенно необученной наукам, зато она прожила мирскую жизнь и знает ее больше любого высшего жреца. Они изучают небо, систему врачевания (и вероятно не очень прилежно – замечание в сторону Эвклисия), религиозную науку и так далее, а чаще всего предаются развлечениям: пьют вино, опиум, ложатся с женщинами, а кто-то предпочитает забавы жестче. Своими глазами Атеона видела прелюдию данного вида увеселения. В ту пору римарих был в отъезде,  вот господа жрецы и потеряли бдительность. Как ни прискорбно, но они творят прелюбодеяния. Хвала Диноне, не на территории храма.   
     Атеона велела служанке не отставать и прибавила шаг: хватится ее кто-нибудь, а она не вернулась. Подумает римарих, она пренебрегает обязанностями и его словом. Что повело ее на перекрестке вправо, трудно сказать, но повернув, она разглядела некогда состоятельного купца и узнала его – трагичная история.

     Погода тогда стояла на редкость жаркая, сухая. Обливаясь потом, горожане прятались в домах, а выходя на улицу, уходили по возможности в тень. Солнце и вино горячили разум, пьянили его. Цены на рынке из-за упадка спроса поплыли вниз, в том числе и на рабов: они умирали от духоты и болезней, скоро развивающихся в жарком климате. Не имеет смысла каждый раз повторять, что Атеона не посещала невольничий рынок, но она была в курсе дел, так как отец открывал ей секреты рынка и налогообложения.
     Лишившись жены и сына, он относился к дочери с невероятным трепетом. По привычке Агилий Татий рассказывал ей, что да как, упуская мысль, что она женщина, притом динонианка. Атеона знала, где, как и когда лучше покупать рабов, каких, у кого, для чего. Для большинства хозяев – ценные сведения. О других покупках отец так же делился знаниями, передавая опыт, точно сыну, будущему наследнику. Итак, Атеона знала, как определить, какому торговцу можно доверять, кому нельзя. С кем иметь дело, а кого стоит обходить стороной. Отчасти, как вести дела.
     Предположительно, наука отца помогла ей управлять (и неплохо, по мнению римариха), малой горсткой, зато каких, динонианок. Чего стоит характер Октавии, несдержанная юность и пылкость Лиониды, чрезмерная вера в любое слово священных писаний Марцианы. Лаодика не отставала от подруг, и порою была крайне нерешительна, а когда-нибудь ей придется возглавить динонианок. Атеона скоро уйдет, за нею последует Марциана, останутся Лионида и характерная жрица Октавия, к ним прибудут из далекого монастыря по очереди еще две юные девушки, которые станут динонианками – их уже обучают монахини, как когда-то Атеону и ее младших подруг, покинувших родные дома в десятилетнем возрасте.
     Но вернемся к пылающей не только солнцем улице. Атеона возвращалась из лавки торговца тканями, и все бы да ничего, если б не звуки, насторожившие ее. Ей показалось, кто-то плакал и просил о помиловании. Очень тихо. Едва различимые в городском шуме звуки. Сенуя прислушивалась, как могла, но так ничего и не услышала.
     - Госпоже показалось, - сказала она. – Я ничего такого не слышу.
140
     Атеона послушала и ответила:
     - Их сейчас нет. – Однако она твердо уверена, что слышала их. Не солнечный же у нее удар, она прихватила с собой восточный зонтик, дабы укрывать голову от солнца.
     Атеона пошла в сторону, откуда, как ей казалось, доносились с минуту назад звуки. Она попетляла по дорожке и оказалась на совсем узкой, идущей к тесно стоящим домикам и уходящей между ними к тупику. По старой традиции ленивые горожане складывали в переулках мусор, старье, разломанную мебель, которую растаскивали бездомные. Там накапливались мусорные кучи, в них копошились собаки, крысы, кошки. 
     - Госпожа, не ходи туда: вдруг там крысиное царство?.. – взмолилась Сенуя, она страшно боялась крыс.
     Они набрасываются на рабов, гоняющих их в амбарах и погребах. Страшные они звери: калечат людей, собак и умерщвляют кошек! Мерзейшее существо на свете – крыса. Хвост, что шнур, зубы – путь к мукам, а злые… слов нет!
     - Крысы не разговаривают по-человечьи, - возразила Атеона, пока она такого не слышала.      
     И оказалась права. Она не ожидала увидеть того, чему стала свидетельницей: некий хорошо одетый господин прижимал припертую к стене девушку, используя ее бессилие самым непристойным способом!
     Из горла Сенуи вырвался возглас удивления, ей настолько картина показалась омерзительной, что она отвернулась. Руки ее затряслись от негодования, она тоже могла стать жертвой прелюбодеяния хозяина и господина, но ей повезло, она служанка (правда и им достается) и у нее самая лучшая в мире госпожа.
     Незнакомец, одурманенный то ли вином, то ли опиумом, а может смесью трав неторопливо отстранил девушку.
     - И армия крыс не сравниться с животностью одного человека, - строго сказала Атеона, глядя в упор на незнакомца.
     Девушка прижала к груди разорванные одежды и дрожала, несмотря на зной. А неизвестный, как ни в чем небывало, стоял и не шевелился.
     - Заправься! – точно велела ему Атеона.
     Он, немного протрезвев от неожиданной встречи, начал худо-бедно соображать. Он неловко заправился, прикрыв срамное место, при виде которого Сенуя брезгливо поморщилась. Какой стыд в таком виде находится на улице, столкнуться лицом к лицу с динонианкой, а его занятие… приличных слов не подобрать! Щеки Сенуи пылали гневом. Но он уступал негодованию Атеоны. Незнакомец по всей вероятности не стеснялся мужской гордости и нарочно в опиумо-хмельном бреду демонстрировал ее перед жрицей-девственницей, мол, гляди, чего ты лишена. Во взгляде его просматривалась убежденность в собственной правоте: он думал, именно это нужно ей, служительнице богини. И что лишь об этом и мечтает, живя затворницей. Потому она и злая до страстей мужчин и завидует настоящим женщинам.
     Атеона смерила его взором: неужели он искренне полагает, что она мечтает о животной страсти? Мечтает стать игрушкой в руках прелюбодеев? Отдаться в руки такому, как он?  Излишняя самоуверенность никому не к лицу. 
     - Кто ты? – спросила она у незнакомца, вытянувшись в струну.
     Он назвал имя и добавил:
     - Я купец, а это моя рабыня.
     Кинула Сенуя на него пылающий взгляд, то-то удивил! Он пьяный, от него исходит дурной запах, неопрятный, помятый, мерзкий тип! От него несет за версту. Несчастная невольница утирает слезы и дрожит как листик на холодном ветру! Бедная, что ей пришлось натерпеться от этого животного.
     Атеона поглядела на нее, на купца. Она может позвать стражей и наказать его за неуважение к динонианке. Иногда не стоит отказываться от привилегий.
     - Я хочу купить рабыню.
141
     Купец растерялся, а девушка поглядела на динонианку удивленными глазами.
     - Я сам ее только купил, - сказал он.
     Служанка, если б не госпожа, закидала б его камнями. Он только купил девушку и бросился проверять «товар»! Сколько ей? Четырнадцать? Пятнадцать? Они ровесницы. О, как все-таки Сенуе повезло, что она попала в услужение к самой доброй динонианке!
     - Тем более, - сказала Атеона строгим тоном, - ты не успел привязаться к рабыне в том смысле, котором я понимаю, и можешь безболезненно продать ее.
     Купец замешкался.
     - Стражи и мое неодобрение охладят твой пыл нарушать общественный порядок? – спросила Атеона, жестом подзывая рабыню.
     Купец отмахивался при упоминании стражей, как мог. От страха он протрезвел окончательно и испугался: динонианка может потребовать его наказания! Она скажет, в ее лице он оскорбил Динону! Суд непременно станет на сторону жрецов!
     - Она досталась мне почти задаром, пусть госпожа забирает ее. – Купец отвесил поклон.
     Атеона не ответила, она бросила ему под ноги  несколько первых попавшихся монет и велела рабыне следовать за ней. Сенуя уступила ей свое легкое покрывало, госпожа одобрила добрый жест.
     - Твое имя не останется незамеченным, купец, - сказала Атеона напоследок.
     Глаза его испуганно забегали: любой страж и ищейка будут знать его. Следить и как только он оступится, его накроют! Он скрывает доходы, увиливает от налогов, как может. Его есть за что отправить на виселицу!
     Рабыня куталась в покрывало и молчала, чтобы не гневить новую хозяйку, она переговаривалась со служанкой.
     - Он самый отвратительный человек в Исеях! – сказала в сердцах Сенуя.
     Хотелось бы Атеоне думать так же, но подозревала, это не так.
     - Ты отмоешься и успокоишься, - шепнула служанка рабыне. – Он больше не тронет тебя. Постарайся забыть этого… - Она замкнулась, госпожа обернулась на нее.
     - Как не жаль мне, но это не все: он найдет другую рабыню, которую мы не увидим и не спасем. – Атеоне стало нестерпимо жалко, что она не может предупредить скорые события. – Спася тебя, я обрекла следующую его жертву.
     - Госпожа, скоро и я бы ему надоела, - ответила рабыня.
     - Я понимаю, он сам бы охладел к тебе и принялся за очередную невинную женщину.
     Сенуя кривилась и кривилась: соседи, друзья, знакомые и просто горожане, скорее всего, называют его важным, уважаемым человеком, а он пьянь и насильник!
     Атеона догадалась, о чем думает служанка и провела ладонью по волосам, от ласк Сенуя присмирела, но не забыла истории, с которой имела несчастье соприкоснуться.
      
     Закат наступал, но сумерки еще не проглотили Исеи. Атеона хорошо разглядела купца, служанка тоже. На этот раз на нем висели грязные одежды, засаленные волосы его падали на глаза, и находился он в обществе не прекрасных рабынь, а среди здоровых и сильных мужчин.
     - Госпожа, это же тот самый купец, - узнала его Сенуя, он стал еще отвратительней.
     Пригляделась Атеона, он обанкротился, как многие горожане его сословия. Немудрено, что он очутился на улице. Беззащитный он, без охраны, без денег. Нет лоска, благовоний, красивых одежд. Зато полны страха его глаза. 
     - Вот, что имела в виду старуха! Посмотри на них, - кивнула в сторону бывшего купца и его окружения Атеона, - видишь? Они предаются пороку. Он обманывал их когда-то, требовал долги с завышенными процентами, а теперь они мстят ему доступными, примитивными средствами.      
     Бывшему купцу пришлось несладко: любителей мужских ласк набралось немало. Он испытывал боль, унижение, но его страдания только начались.
142
     Атеона окинула взглядом город: он погряз в грехах. И не Татул Эгимнос открыл «сезон», а сами горожане. Наверно Исеи заслуживают злой участи. Она тут ни при чем.
     - Посмотри, - сказала она, - разве кто-то посторонний виновен в их бедах?
     Сенуя, девушка, которая с презрением относилась к купцу с тех пор, как повстречала, оторопела: его буквально рвали на части, били, пинали, справляли на него нужду и смеялись. Но жалеть его она себе запретила: рабыня, оправившись благодаря заботам госпожи, рассказывала, как бывший ее хозяин отдавал на расправу слугам и гостям совсем юных дев, и с упоением глядел. Они надевали, что он велел, взбирались, куда говорил и так далее и тому подобное. Как Сенуе спокойно и хорошо в храме!
     Произошла потасовка. Он упал наземь, ползком продвинулся к перекрестку на пару шагов. Увидев динонианку, с трудов протянул к ней руку, но на него разом навалились здоровяки.
     - Помоги! – задыхаясь пылью, крикнул, как мог, купец. Песок, мелкие камешки летели в ноздри, глаза. Он претерпевал жуткие страдания. Но он заслужено их получал.
     - Остановитесь! – потребовала Атеона.
     Здоровые мужчины, наконец, отвлеклись от своего занятия и заметили ее.   
     - Остановитесь, говорю вам: вы нарушаете общественный порядок! Для подобного рода развлечений существуют специальные заведения. 
     Некто ответил динонианке:
     - Этот пес пил с меня кровь четыре года, требуя возврата долга с невероятными процентами, хотя поначалу мы договаривались о сумме значительно меньше! Мы едва ногами передвигали, а он объедался до рвоты!
     - Он всем кредитовал деньги, а после требовал огромных процентов? – спросила Атеона.
     Кто-то ответил «да», кто-то сказал «нет». Что позволило сделать вывод: одни бьют и совершают насилие за дело, другие – за компанию.   
     Сенуя заволновалась: орава разъяренных крепких мужиков и они, слабые беззащитные женщины.
     - Госпожа, нам стоит поторопиться в храм.
     - Я не желаю этого более видеть! – настаивала Атеона. 
     Горожане посторонились, ослабляя кольцо, сдавившее купца. Динонианка оправилась в обратный путь, а Сенуя обернулась, чтобы посмотреть, куда направлены интересы злокровных исейцев. Стоило жрице отойти, как они тотчас с большим усердием окружили купца и взялись за старое. Служанка могла, но не сказала о том госпоже. Она окатила его холодным взглядом и отвернулась, чтобы никогда не видеть.
     - С ума сойти, - сказала тихо Сенуя, - их было человек восемь.
     - Еще чуть-чуть и они бы раздавили его, - подхватила Атеона.
     Служанка смолчала: он получил по заслугам.