Златокудрая Атеона - священная дева. Часть 3

83
Атеона в подземелье. Царь на храмовом пиру
     О явлении царя в храм стало известно за считанные мгновения. Стоило римариху дать клич, как сбежались все верховные жрецы, побросав дела государственной важности. Посланный к крафтику гонец обернулся в кротчайшие сроки с ответом: градоначальник уже выехал и прибудет с минуты на минуту.
     Стол для государя накрыли за какие-то мгновения. Лучшее вино было взято из уникальных жреческих погребов – завидная коллекция хмельного напитка. Им было чем похвастаться: лишь прекрасное и дорогое вино находилось в храмовых хранилищах. Ни для кого не секрет, что страждущие горожане несли в дар Диноне самое ценное, что только могли преподнести ей, не считая монет. Аристократы, чиновники, купцы, ремесленники, мелкие лавочники с кораблей и на рынке покупали великолепные ткани, украшения, посуду с чеканкой и  драгоценностями. Так и с вином: из-за моря привозились разные виды и сорта. Исейцы покупали заморские хмельные зелья и несли, несли, несли, дабы уважить богиню-девственницу, несмотря на ее целомудрие и благочестивый образ. Так превосходные вина оседали в погребах жрецов, доставляя им немалую радость и увеселяя их жаждущие души во время пиров.
     Как сумасшедшие рабы бегали между господами и меняли блюда, наполняли им кубки, подтирали под столами. Увенчанный лавровым венком царь Татул Эгимнос занял место рядом с господином римарихом, восседавшим во главе стола. Созванные вмиг музыканты ютились за ширмой и играли приятную спокойную музыку. Другой в храме не полагалось, да и Отиний так велел: дух государя должен успокоиться, плоть – последовать ее примеру.
     Он надеялся усмирить нрав царя. И не стоит недооценивать духовного главу Исей: он поднял глаза на Гектора, и тот незаметно всыпал порошок в вино. Он быстро растворился и подействовал сразу так же, как на всех жрецов, которые принимали его, дабы плоть не брала верх над разумом. Это необходимо жрецам, принявшим обет безбрачия: вокруг столько женщин. Не говоря уже о прекрасных служительницах Диноны.
     Лукрий, правая рука государя, одним глазом следил за владыкой, другим наслаждался обилием стола и игристым вином, вскружившим ему голову. Да, Гектор не ошибся и подсыпал порошок в еще один кубок. Веселье охватило достопочтенных мужей. Они оценили питье громким ударом кубка о кубок. 
     Поплывший взгляд царя давал жрецам некоторую свободу. Выждав, римарих щелчком пальцев велел наполнить пустой сосуд царя и сказал:
     - Как невежественны наши стражи: не узнать нашего государя, великого воина, завоевавшего полмира, не оповестить нас, не встретить его подобающе – стыд и позор нам!
     Татул Эгимнос слушал хвалебные речи и одобрительно кивал, подписываясь под каждым словом. Последние взволновали его.
     - Полно тебе, Отиний, я тайно проник в храм.
     - Нет-нет, государь, они виновны и будут наказаны! – Римарих приказал казнить стражей, стоящих в этот день на воротах.
     - Господин, - встал жрец-смотритель, - стражи сменяют друг друга регулярно. Мы можем казнить не тех. – Как бы ему узнать, как давно государь прибыл?
     Римарих отмахнулся.
     - Всех казнить!
     Жрец-смотритель развел руками.
     - Как всех? – Он испугался, кто же тогда сегодня понесет дозор?
     - Всех, кто стоял на воротах! – был ответ. – Я непреклонен, когда дело касается моего государя!
     Татул Эгимнос, изрядно выпив, произнес:
     - Смилуйся, Отиний, ты чрезвычайно строг. Я прощаю их, прости и ты.
     - Да, мой государь, - покорно отозвался римарих, придав лицу смирение. – Только благодаря милости царя они останутся жить. Выпороть их! – прогремел он. – И впредь
84
пусть тщательней следят за воротами! Вот мое последнее слово!
     Он сказал громко, во всеуслышание. Жрец-смотритель упал на стул, от сердца отлегло, а Гектор откланялся и исчез из пирующей залы.
     Внизу топтался начальник караула.
     - Пу, пу, пу, пу, пу, - повторял он, построив подчиненных, которые должны сменить тех, кто отслужил смену. – Да, да, неприятность! – ходил он, заложив руки за спину.
     - Еще какая неприятность, - послышалось за спиной. Гектор готовился довести до стражей распоряжение господина. – Римарих в гневе. Он наказывает провинившихся и повелевает впредь проверять каждого, кто входит в храм.
     На лбу начальника караула выступила испарина: как бы должности не лишиться. Он, что греха таить, костями балуется. Задолжал кредитору, а выплачивать долг надо, не то окажется у позорного столба. Через суд кредитор отнимет имущество, доставшееся от отца. Позор. Мать от него отречется, жена бросит, друзья отвернуться...  О Динона, помоги ему!
     - Наказать? – переспросил он, ноги прижимая к земле, чтобы не подкосились.
     - Господин велел выпороть. – Гектор приблизился и шепнул на ухо начальнику караула: - И скажи, пускай кричат громче. – Он высунул из-за пазухи горлышко сосуда с вином.
     Глаза у начальника загорелись: отличное вино – залог хорошего настроения и игры.
     - Будут кричать и стонать, как бабы, - пообещал он.               
     - Как они не надо: не поверят, - предупредил Гектор, - но громко.
     - Да, да, - поправляя усы, повторял начальник караула. – Я немедленно накажу провинившихся стражников! Это ж надо допустить такую оплошность – государя не разглядеть! – негодовал он, мечтая о глотке вина.
     - Кого первого? – оглядел ряд доблестных стражей Гектор.
     - Вон того, - показал на светловолосого юношу начальник караула.
     - Он виноват? – засомневался слуга римариха в справедливости выбора: юноша только готовится заступить на пост.
     - Не-е-ет, но он никогда мне не нравился, - признался начальник шепотом.
     - Жалко мне его: забьют ведь – рука у надзирателя больно тяжела, - замолвил Гектор словечко за несчастного юнца.
     - Ну, пару-то раз можно стукнуть? А? – попросил взглядом начальник караула.
     - Пару раз можно, если он молчать не будет. – Гектор осмотрел юношу и спросил у начальника: - Он ругаться умеет?
     - Не слышал, молод больно.
     - Надо бы, для пущей убедительности, - порекомендовал Гектор.
     - Щас узнаем. – Начальник караула шагнул по-военному к юноше. – Ну-ка ругайся!      
     - Зачем? – удивился тот.
     - Выполнять приказ! – сердито велел начальник.
     Юноша подумал, подумал и повторил выражения, которые слышал от него.
     - Хорошо, это же повторишь, когда получишь удар плетью.
     - За что? – растерялся юный страж.
     - Молчать, щенок! Связать его и – к надзирателю! – отдал начальник караула приказ.
     Юного стража схватили, перевязали веревками и понесли к месту наказания. Он трепыхался и настаивал, чтобы суд вынес ему приговор.
     Гектор понял, что тот справится с заданием: голос хороший, уверенный.
     - Жалобности добавьте. – Он, отдавая сосуд с вином начальнику караула, сказал: – Господа жрецы и начальник стражей уже оценили достоинства этого сорта.
     - А как быть с проверкой? Прихожан? – Собеседник ловко спрятал за пазухой вино.
     - Каждый, кто входит в храм, должен обнажать лицо. – Тише Гектор добавил: - Мы ведь не хотим, чтобы инцидент повторился, или же воры пробрались и ограбили нашего светлейшего господина римариха?
     - Нет, нет! – повторил начальник караула. – Мы проверим каждого! Муха не пролетит!
85
     - Хорошо бы.
     Итак, Татул Эгимнос под присмотром, Лукрий, его ищейка, тоже, жрецы пируют и делают вид, что веселятся. Гектор заключил, он сделал что должно.
     С хозяйственных дворов долетели выкрики и ругательства, значит, начались наказания. Отлично: шуму много, и царь слышит, как тут расправляются с теми, кто не приветствует его должным образом. Ему крайне польстило то, что римарих строго обошелся со стражами, не узнавшими его. Царь слышал крики, и сердце его смягчилось. Он даже замолвил словечко за несчастных, мол, он не сердит. Отиний не сдавался, и царь стал просить его отменить расправу. Тогда римарих сказал, что ради государя готов сменить гнев на милость и ограничить количество плетей до десяти. 
     Ухмыльнулся Гектор, завидя гонца, посланного к надзирателю, человеку с тяжелой рукой и судьбой. Так что жалости от него не дождаться наказуемым стражам. Да, внимание Татула Эгимноса полностью прикреплено к римариху. Гектор вмиг прекратил улыбаться и со всех ног бросился бежать.
     По холодным каменистым стенам сбегали тонкие струйки воды. Лампа горела тускло, рождая черные тени. Масло в ней заканчивалось. Сюда бы факел, но тогда Атеоне станет не хватать кислорода. Едва видела она углы подземной кельи. Зажавшись, сидела она на ледяном табурете и тряслась от холода. Но еще более – от страха. Она настолько испугалась, что живот разболелся. Он ныл и тянул.
     Хотелось Атеоне пить, а лучше – в тепло. И на свет. Обязательно. В темноте все кажется гораздо страшней и опасней. Она прислушивалась к шорохам, завываниям ветра. Пламя лампы колебалось, когда тонкая струйка воздуха вдруг врывалась в келью. Случайно заблудившаяся, она блуждала в четырех стенах и, найдя выход, улетала.
     Как Атеоне хотелось улететь отсюда. Но снаружи опасный враг. И он не посчитается с законами морали, духа, с законами и уставами храма. Слова и воля Диноны – ему пустой звук. Мольба о пощаде несчастной динонианки – подавно. Она в опасности. И будет сидеть здесь, сколько потребуется.
     А если… страшное если. Коль Татул Эгимнос пожелает, он перевернет все с ног на голову и отыщет ее! Долго ее прятать жрецы не смогут. Красота стала ее проклятьем. Сущее наказание быть некрасивой, но и красота не приносит счастья.
     Атеона задрожала сильнее, совсем замерзла. Шаги. Приближающиеся шаги! Она застыла и смогла вздохнуть, только когда разглядела в пришедшем человеке Гектора.   
     Он накинул ей на плечи теплое шерстяное покрывало. Услыхав, как она дрожит, он опустился перед нею на колени и, кутая ее, как дитя, сказал:
     -  Госпожа совсем продрогла. – Он случайно коснулся ее ледяных ступней. – Надо было госпоже поднять ноги: пол каменный.
     Не раздумывая, Гектор поднял ее и пересадил на стол вместе с ногами, поправил покрывало, следя, чтобы оно полностью укутывало динонианку.
     - Глупая моя голова, мне следовало захватить еще покрывал. – Он посетовал на собственную несообразительность: жрица облачена в легкое шелковое платье. Оно едва способно согреть от холода.
     Атеона продолжала дрожать, кутаясь в пахнущее овечьей шерстью покрывало.
     - Попей, госпожа, - протянул Гектор горячее питье. – Оно согреет.
     Динонианка схватила сосуд, жадно стала пить и закашлялась.
     - Осторожно, - поддержал питье слуга римариха. – Медленнее. Вот так. Мелкими глотками.
     Атеона пила, и горечь напитка казалась ей небесной благодатью. Мягкое тепло окутало ее изнутри, а снаружи грело покрывало, по-доброму пахнущее шерстью. Она начала согреваться и смогла разговаривать, не клацая зубами.
     - Благодарю. Но я еще не могу выйти?
     Гектор качнул головой.
86
     - Возвращайся к римариху: ты нужен наверху. – Атеона почувствовала приближение одиночества. Такого же холодного, как стены вокруг.
     Проницательный Гектор разглядел, что его не гонят.
     - Я захватил книгу. – Он достал свиток. Меньшего размера, чем обычные.
     Заинтересованный взгляд динонианки его порадовал. С другой стороны, как еще тут скоротать время. 
     - Я почитаю? – вытянула она руку из-под покрывала и долго вглядывалась в содержимое свитка. – Прекрасно! Поэзия! Великолепно! – Она подняла ясные глаза на Гектора. – Ничто не поднимает настроение так, как хорошие стихи.
     Он рад, что угодил. Он отвесил поклон.
     - О, перестань, не кланяйся, - бросила Атеона. – Я благодарна тебе: ты спас меня и… согрел.
     Пока Гектор справлялся с застенчивостью, она уже прочла про себя первое стихотворение. Не глядя на слугу, она зачитала его вслух. Гектор слушал, и перед глазами проплывали картины пленительного настоящего, эфемерного будущего, которое никогда не будет таким, как мечтается. Он спешил к ней, зная наверняка, что она замерзла, схватил самое теплое и новое покрывало, на бегу заварил чай на травах, сунул за пояс книгу. На всякий случай. И не прогадал.
     Он не страшился, что его кто-то увидит, он был осторожен. К тому же в храме суматоха: присутствие государя, пир, наказание стражей. Никому нет дела до какого-то слуги.
     Атеона оторвалась от свитка.
     - Мне показалось, кто-то кричит. – Она прислушалась - тишина. – Все-таки показалось. 
     Только она вознамерилась продолжить чтение, как опять до ее слуха долетели вопли.
     - Действительно кто-то кричит! – Она вытянулась в струну.
     - Римарих наказал стражей за то, что они не доложили ему о визите государя.
     - Что ж он так… суров? – прошептала Атеона.
     Не стал Гектор объяснять что произошло в самом деле – зачем ей знать всю правду. Ей достаточно того, что и так всем известно. Не то чего доброго начнет себя винить во всех смертных грехах.
     - Господин сердит, но справедлив: он наказал за  дело, - вступился за римариха его слуга: в конце концов, он с ним добр.
     Атеона опустила голову. Наверное, мужи несколько иначе смотрят на мир и на все, что в нем происходит.
     - Стражей наказывают плетьми?
     Гектор замялся, ну и вещи ее интересуют.
     - Я не присутствую при наказаниях. А кто автор стихотворения? – Он заглянул в свиток и сделал вид, что крайне заинтересован стихами. – У меня на родине такие стихи пользовались бы вниманием.
     - У вас хороший вкус, - похвалила Атеона.
     И правильно: пусть лучше этим занимается, чем дознанием, как и где наказывают стражей.
     - Исейцы любят поэзию, поэтому в театре ставят спектакли по поэмам. – Атеона припомнила, как однажды ходила с отцом на спектакль и высоко оценила работу актеров и талант поэта.
     Паллант был полон восхищения и делился впечатлениями с нею, когда тайком пробрался к ней под балкон. Отец, мудрый отец, сделал вид, будто ничего не знает. Но, конечно же, он слышал все, что поэт говорил своей возлюбленной златокудрой жрице, приправляя признания отрывками из собственных поэм.
     Паллант. Милый Паллант. Он далеко и не знает, что с нею. Атеона вздохнула, в его объятьях она бы не замерзла.
     Она почувствовала, как шерсть коснулась ее шеи.
87
     - Госпожа раскрылась, - объяснил вольность Гектор, поправляя покрывало.
     - Я задумалась, - призналась она.
     Так он и подумал. И, кажется, знает, о ком задумалась прекрасная динонианка. Да что ж так колет внутри. От холода что ли? Он признался бы, если б понимал, что ревность тоже колется. Острые когти у нее, так и впиваются в сердце. Как тяжелы и невыносимы сердечные муки.
     - Ты не спешишь к римариху? – Атеона полагала, ее помощник поторопится к господину.
     - Там и без меня слуг хватает: весь храм на ногах.
     Она могла поверить в это: Татулу Эгимносу льстит внимание и привязанность аристократов, высоких чиновников и жрецов. Поддержка состоятельных и влиятельных господ еще ни одному государю не помешала. Там, где деньги, там и власть. Оттого он и ищет общества богачей, напоминая всякий раз о значимости своей фигуры. Не могла представить Атеона, чтобы Татул Эгимнос упустил случай лишний раз напитаться дифирамбами.
     Пламя лампы тускло горело. Гектор глядел на него. Что он в нем видел? Сравнивал, наверное, его с тем, что в груди.
     - Коль у тебя есть минутка, я тебе почитаю. – Атеона не встретила сопротивления и открыла книгу. 
     - Я с удовольствием послушаю, - признался Гектор, усаживаясь удобнее. На холодном табурете, прямо у ног жрицы.
     Слышала она, греки культурный народ. Следовательно, он оценит стихи в ее исполнении. Не то что бы она прекрасная чтица, нет, поэзия сама по себе нечто потрясающее. Она не может не нравиться.
     Это как религия: она необходима, наполняет тебя целиком, и без нее уже не помыслить жизни. Те, кто говорят, что атеисты, лукавят, ибо это не так. То же и с поэзией: если высказываются, мол, не любят ее, значит, их попросту никто не учил понимать стихотворные строчки. Но тому, поверьте, можно научиться. Согласитесь, легче идти, когда видишь куда. Так и тут: ты глядишь на произведение и знаешь, куда оно указывает. Ты уже не бредешь подобно слепцу, уверенному, что мир изрыт канавами и усыпан камнями, а между ними выстроены стены и стоят изгороди. И он спотыкается, падает, ударяется, называя свет сущим наказанием, когда его не видал.      
     Читала Атеона стихи, а Гектор то ли думал о чем-то, то ли улетел мыслями далеко-далеко, но повторить о чем прочла динонианка с точность не смог бы. В прежние дни на память он не жаловался: она не подводила. А тут как назло, Атеона обсуждает с ним стихотворение и делится впечатлением, а он сидит как дурень и моргает. Она подумает, что он глупый, если тотчас не скажет что-нибудь умное.
     - А-а-а, м-м-м… ох. – Не получилось. Гектор недоволен был собой. Да уж, он отличился. Теперь она о нем невысокого мнения. Да кого он хочет обмануть: она никогда не будет о нем хоть какого-то мнения.
     - Как же, это красочный конец оды. – Удивительные глаза Атеоны выражали замешательство. – Не считаешь?
     - Да, конечно, - кивнул Гектор, прослушав все на свете. – Безусловно. У него потрясающие строчки.
     Странно Атеона поглядела на него: прищурив глаза.
     - С тобою все в порядке?
     Пришла очередь замешательства Гектора.
     - Я что-то не так сказал?
     - По произведению – да, но автор – женщина.
     - А-а-а, конечно, как я мог ошибиться. Она, наверное, была счастлива, коль написала такие удивительные строки.
     И снова Атеона поглядела на него с недоумением.
88
     - Нет? – спросил Гектор настороженно, что он такое болтает?
     Динонианка качнула головой.
     - Ее судьба очень трагична: она претерпевала гонения на протяжении многих лет, а к середине жизни завистливые мужчины-поэты оклеветали ее и забросали камнями. Она умерла бездетной, и ее некому было даже похоронить.
     Гектора поразила жестокость завистников. Зависть плохое чувство. На себе испытанно. Но он борется. И все-таки Паллант счастливчик.
     - Чудовищно, - промолвил Гектор.
     - В первый раз, как я рассказала тебе эту историю, ты сказал: «Замечательно».
     Он отвернулся, чтобы динонианка не видела его выражения лица. Не может быть! Как она его терпит?
     - Я невежественен. Пусть госпожа не сердится на меня. – Гектор потрогал вспотевший лоб, хоть какое-то оправдание.
     Атеона задержала на нем взгляд, перевела на книгу, вновь взглянула на него и убрала свиток.
     - Поэзии достаточно. – Она огляделась, то и дело натыкаясь взором на выступающие серые холодные камни. – Что это за место?
     Гектор смог вздохнуть спокойно, он знает ответ.
     - Здесь жил святой отшельник.
     Немало удивилась Атеона.
     - По легенде он удалился…
     - От людей, - закивал Гектор. – Но в ней не указывается куда. Здесь тоже не толпа толпиться в тоннелях. Днем с огнем не сыщешь человека.
     Потрясена была Атеона, она буквально ходила по жилищу исейского святого и не подозревала о том. Чудо, что она очутилась здесь. Святое, благословенное местечко. Теперь оно не столь мрачное и холодное, струйки воды не такие пугающие, тени вроде как усохли, и поубавилось страха. Как знание преображает мир!         
     Исейский святой жил под храмом двести сорок лет назад. Задолго до возведения нынешних построек. Большой храм, конечно, стоял. К нему присоединились впоследствии другие сооружения, к которым пристроили после пожара мелкие подсобные.
     Атеона слегка улыбнулась, богат историей не только храм и его младший брат – нижний, но и тоннели под ними. Не попади она сюда, не узнала б тайны.
     Тепло постепенно окутало Атеону, и она незаметно для себя задремала. Ей снилась келья, лампа, ее огонь. Нечаянно земля встряхнула ее, и пламя обдало жаром ноги жрицы. Она встрепенулась, вместе с нею – Гектор. Он наскоро убрал за спину руки. Римариху он вряд ли расскажет, как из благих побуждений осмелился погреть оледенелые ступни динонианки и тоже уснул.
     Он засиживался допоздна над опытами и исследованиями. Поэтому не высыпался, как следует. Римарих знал слабости слуги и прощал их: сам был молодым и любознательным.
     - Я гляну, что там, - показал на дверь Гектор и вылетел наружу.
     Атеона ничего понять не успела. Сонная, она поморгала, привыкая к тусклому освещению. А она любит свет, пространство, цветы и голубое небо. Сложно чрезвычайно отказаться от благ природы, когда они близко. Стоит лишь подняться наверх.
     Скоро Гектор вернулся и позвал ее:
     - Пора идти.
     - Царь ушел? – спустилась Атеона со стола, на котором сидела и грелась, кутаясь покрывалом.
     - Скорее, его унесли. – Гектор взялся за факел. – Я пойду впереди.
     Атеона шла за ним, он намеренно двигался медленнее и освещал путь, дабы она не споткнулась в потемках. Сырая атмосфера наводила ужас, стоило свету факела коснуться ее. Динонианка боролась с собою и куталась сильнее.
89
     Она оступилась, устояла, но следующий шаг стал аккурат в ручеек, бегущий по дну тропки. Ступни ее обдало холодом. Атеона вздрогнула.
     - Осторожней, госпожа! – схватил ее Гектор. – Вода ледяная!
     - Очень, - согласилась Атеона дрожа. – Это грунтовые воды? 
     - Это тот самый источник, пробивающийся у храма и слывущий священным.
     Динонианка восторженно приободрилась. Не может быть! Вот где он блуждает, прежде чем прорваться наверх! Надземная видимая часть – крошечная толика того, что спрятано под землей! Жрецы и жрицы совершают молебны и проходят обряд, дабы искупаться в источнике, а она попросту наступила в него безо всякой подготовки. Святотатство? Но любовь к Палланту – нарушение серьезнее. Ни к чему хорошему связь эта не приведет. Надо подождать. И она готова ждать. Два, три, десять лет – не суть. Хоть всю жизнь, лишь бы знать, что в конце ее ожидает любовь.
     - Следует держаться правее. – Гектор потянул динонианку вправо, извлекая из ледяных объятий священного источника.
     Показалось Атеоне, они шли целую вечность. Уже и покрывало замерзло от вечной холодности здешних стен. Мрачно и печально, смиренно, ибо по-другому невозможно представить отшельническую келью. В смирении проводил благочестивый анахорет дни напролет, по какой причине он удалился от мира и обрек себя на нескончаемое одиночество? К нему приходили жрецы, кланялись, несли дары от господ, а он, отрекшийся от радостей земных, отсылал их обратно. Слуги носили ему еду, он отказывался от роскошных блюд и питался простой пищей. Колыбель его представляла собой деревянную лавку, стол и табурет Атеона оставила позади. Она так и видела отшельника, известного на весь город святого.
     О нем ходило множество легенд, а с годами их количество лишь увеличилось. Противоречивые данные? Вовсе нет. Они разные. То про него говорили, он сын бедного рыбака, то он царских кровей. Толковали, он ушел из мира из-за разбитого сердца: его возлюбленная умерла от заразной болезни, а слухи о том, что он увидел во сне Динону, и ее зов увел его от людей, оказались настойчивее.       
     Где правда, где ложь? Не распознать после стольких лет. Атеона не была уверенна, что и римарих знает ответ. Ему истину преподносили в согласии с традициями.
     Она вознамерилась спросить у Гектора, что ему известно, но они вышли из тоннеля, очутившись у галереи, от которой отходила жасминовая аллея.
     Уже порядком стемнело и попахивало дождем. Он собирался приударить, затянув унылую песнь. Не беда. Не страшилась Атеона дождя, и пусть он смывает с лица краску, голову все равно венчает жреческая диадема.
     Долог обратный путь: на него понадобился целый день и часть вечера. Но она еще раз прошла бы через холод, озноб, страх подземелья, лишь бы не встречаться с Татулом Эгимносом. Они ничто по сравнению с принадлежанием царю.
     Атеона не успела поблагодарить Гектора, так быстро он исчез. Она зашла в покои.
     - Я приготовила ванну и постель, госпожа, - пролепетала Сенуя обрадовавшись.
     - Ты, верно, волновалась и искала меня?
     - Нет, слуга римариха забегал и сказал, чтобы я в любую минуту была готова встречать мою госпожу.               
     Атеона могла лишь удивляться: когда он успел?
     - Еще он сказал, царь в храме, - развязывая пояс платья, сказала Сенуя. – Я поняла, что госпожу лучше не искать. Я так волновалась.
     - Теперь твои страхи и опасения рассеялись: я жива и здорова. – Атеона ступила в ванную.
     Служанка прогнала рабынь и сама нанесла на кожу госпожи мыло.
     - Где была моя госпожа? Она продрогла!
     - Я была там, где читались молитвы.
     - В храме?
     - Почти, - улыбнулась Атеона, позволяя служанке смыть с себя ароматную пену.
90
     Она видела сны, а тем временем Гектор топтался перед римарихом.
     - Господин написал ему целую вечность назад. – Он остановился. – Не понимаю, что могло произойти? – Он снова заходил.
     - Прекрати мелькать перед глазами! – опустил ладонь на лоб Отиний. – Голова кружится и в глазах рябит! Сядь! – Он указал на стул около себя. – Возьми себя в руки. – Он вздохнул. – У него, видимо, свои планы.
     - Господин! – подскочил Гектор.
     - Сядь! – рассердился Отиний и слуга сел. – У меня после вина голова трещит, и еще ты тут! – Он усмехнулся. – Что за театральное представление ты устроил со стражами?
     Гектор нехотя признался.
     - Я надеялся, царь услышит.
     - Он услышал. Все услышали, - смеялся римарих. – Это ты хорошо придумал. Достоверно получилось. – Он тяжело вздохнул и сказал: - Подай мне зелье.
     Гектор преподнес господину антипохмельный эликсир.
     - Никто лучше Маргелар не готовит его, я точно возрождаюсь, - сказал римарих и отпил средство. Выпив половину, он отдал сосуд слуге со словами: - Разберись, что за состав, и сделай такой же.
     Гектор поднес к носу напиток, посмотрел на цвет, наличие осадков и примесей.
     - Половину я уже знаю.
     - Так иди и разберись со второй половиной, а не маячь у меня перед глазами. Аж тошно!
     Римарих понимал, тошно ему не от слуги, к которому он благоволил, но дозволять ему лишнее – ни в коем случае. Лучше пускай делом займется.
     - Иди, иди, займись зельем. Хватит тебе лягушками забавляться. – Он засмеялся, но быстро скис: будь проклято вино!

      

    
    
    

            
               
    
               
            
    
    
               
      
            
            




   




91
Нападение царя. Его угроза
     Динонианкам сложно давалось молчание в присутствии друг друга, и, тем не менее, Лионида сияла. Она примчалась к Атеоне до рассвета и кинулась к ногам.
     - Благодарю, благодарю тебя! – обхватила она ладони первой динонианки. – Ты спасла меня!
     - Ты преувеличиваешь мои заслуги, - ответила Атеона. – Я постаралась обезопасить тебя, вот и все.
     - Ты столько для меня сделала! Я так испугалась! – говорила Лионида, не вставая с пола.
     - Достаточно благодарностей. Не то пробудишь во мне гордыню.
     Хлопочущая по хозяйству служанка Сенуя с улыбкой на устах усомнилась в словах госпожи. Атеона сделала попытку поднять гостью. Неудачную.
     - Ну хватит! Встань! Я рассержусь! – встала со стула Атеона.
     Юная жрица застала ее в ночном одеянии, сидящую перед зеркалом. Она только-только проснулась и умылась. Тут как вихрь налетела Лионида и с благими намерениями не отходит от нее.
     - Я страшилась самого худшего. Теперь оно позади!
     - Оно останется позади, когда государь покинет Исеи.
     Сенуя подала госпоже платье, и Лиониде пришлось посторониться. Она стала свидетельницей полного облачения первой динонианки. Поистине увлекательное для женщины зрелище. Одевание, прическа, нанесение красок на лицо и в завершении – водружение диадемы на макушку.
     Она – само совершенство. Лионида это не про диадему. Хотя мечтала когда-нибудь примерить ее. В будущем.
     - Ох, как ты прекрасна! – сказала она.
     - Я не разрешаю вам разговаривать, - отозвалась Атеона, отправляясь в храм.
     - Вовсе я не хотела… - возразила Лионида.
     - Правда? – обернулась через плечо первая динонианка.
     Лионида повинилась: ее разоблачили прежде, чем она захотела пойти на хитрость.
     - Оставь свои уловки для юношей, что глядят на тебя, не спуская глаз, - шепнула на ухо ей Атеона.
     Лионида зарумянилась.
     - Я не давала повода! И ничего не обещала! – Она испугалась наказания.
     - Разумеется, нет. Я охотно тебе верю. Но… - взглядом предупредила Атеона.
     - Мое сердце принадлежит Диноне!
     - Очень хорошо. Но все же оставь там местечко еще для кого-нибудь, - подмигнула первая динонианка.
     Что она хотела этим сказать? Лионида хихикнула и нагнала ее. Она слишком добра и справедлива как никто другой.
     - Маргелар. Ты пойдешь к ней сегодня?
     Атеона на секунду замерла и вновь пошла к храму.
     - Да.
     - А ты знаешь, римарих распорядился проверять каждого прихожанина: на кого-то из жрецов было совершено нападение.
     Атеона остановилась в недоумении.
     - Нападение в храме? – Неправдоподобно. Надо быть сумасшедшим, чтобы напасть на служителя здесь, в стенах обители.
     - Мои слуги рассказали, что с целью ограбления.
     Надо отдать должное римариху, он сочинил простую и похожую на правду легенду,  которой поверил каждый горожанин и с раннего утра без напоминаний снимал капюшон или поднимал полы шляпы, заходя в храм. Удивительно, как скоро разлетаются слухи, сказанные по секрету, на ушко, в уединенном местечке – идея Гектора.
92
     Ночью в таверне сидел некто, в отдаленном углу попивая преотвратительное пиво. Ничего хуже он в жизни не пил. Народу было полным-полно. Что исейцы праздновали в темную душную ночь? Отвратительное дешевое пиво рекой лилось.
     - Хозяин, еще кувшин! – крикнул мужчина за столиком у двери.
     - Нам два! – прокричал другой гость, у окна.
     В таверну зашел высокий горожанин, дверь жутко проскрипела, закрываясь за его спиной.
     - Пива! – приказал он с порога. – Какое оно у тебя сегодня?   
     - Самое лучшее в городе! – ответил хозяин таверны, прыщавый кругленький старикашка.
     - Да ты, старый, из ума выжил: поганей твоего пива в Исеях не сыскать! – ругались посетители, и при этом просили подлить хмельного зелья. – Ты за него еще такую цену ломишь!
     - Так цены-то растут, налоги влетели, - оправдывался старик.
     - О тебе весь город знает: ты плут! – схватил его за грудки один из посетителей, борец за правду. – Поишь дерьмом, так не бери, как за отличное вино!
     - Ты, господин, ручонки-то убери: мой охранник нервничает.
     Вышибала уже направился спасать хозяина.
     - Ты, господин, не шуми, - пробубнил старик, - в городе хорошего пива днем с огнем не сыщешь: солдаты государя все выпили. Пей, что есть.
     - Не хочешь – проваливай! – проскрипел голос вышибалы.
     Высокий горожанин выхватил из рук старика кувшин, огляделся: свободных столов нет. Он шагнул к молчаливому горожанину, спокойно попивающему жуткое пойло.
     - Я сяду?
     Некто кивнул, заливая в глотку пиво.
     - Ты кто? – спросил высокий гость. – Я тут бываю, а тебя впервые вижу.
     - Обычно я хожу в другую таверну, но там сегодня драка. Не хочу получить по шее: жена ворчать будет.
     - Сварливая? – Высокий гость заглотил полкувшина пива.
     - Да, но верующая. Сегодня из храма пришла… - некто понизил голос.
     Окружающие из любопытства – что это он вдруг зашептал? – притихли и стали прислушиваться.
     - Говорят, там какой-то идиот ограбление задумал. Разорился он, вот ума и лишился. – Некто приблизился к собеседнику и махнул рукой, чтобы тот ухо подставил. – Пробрался тайком, закрыв лицо, и напал… на жреца, - совсем тихо сказал он.
     - И что с ним сделали? – так же тихо спросил высокий гость.
     - Не знаю, казнили, наверное. – Некто снова шепнул собеседнику на ухо, уже в полной тишине. – Только никому.
     - Ты меня знаешь, - развел руками высокий горожанин: он друг тому, с кем выпивает. Они почти как братья. Тем более у него жена сварливая. Вообще родной!
     Некто осмотрелся: тишина гробовая. Так тихо лишь в храме, когда динонианки ко сну отходят. И десятки глаз на него глядят. Как только он увидал их, посетители разом отвернулись.
     Некто вернулся к собеседнику, а к нему – любопытные глаза.
     - Не томи, брат, - потребовал разъяснений высокий горожанин.
     - Жена моя сказала, жрецы были в гневе и… - Некто снова осмотрелся, как бы убеждаясь, что его кроме высокого горожанина никто не слушает, конечно, все было наоборот. - … Они пожаловались римариху… - совсем тихо заговорил некто.
     Уши посетителей и их терпение были напряжены до предела.
     - Наказал он стражей, - поведал некто.
     - И чего теперь?
     - Каждый, заходящий в храм, должен обнажить лицо. Иначе его побьют палками и с позором прогонят. – Некто отпил еще пива и сказал: - Вот так-то.
93
     Посетители зашевелились, заговорили, обсуждая последние новости, а некто вышел, забыв про самое отвратительное в Исеях пиво, ибо его целью было не напиться, а нечто иное. Гектор смахнул с головы капюшон плаща и усмехнулся: считай, все Исеи знают, как теперь надо в храм ходить.
     И правда, Атеона, выйдя к воротам, первым делом обратила внимание на то, как прихожане обнажают лица. Не всегда приятные.
     - Проходи уже! – фыркнул страж, отворачиваясь от препротивного старикашки с беззубой улыбкой. Что ему взбрело в голову улыбаться налево и направо? С таким ртом отпугивать ворон в поле! 
     Следующей шла старуха с бородавками. Лучше бы она как прежде пряталась за покрывалом. Сущее наказание глядеть на них, прокаженных и убогих, пробирающихся к храму первыми, пока не набежал народ поприличнее. 
     - Проходи, - сказал страж мягче: девушка подняла покрывало и явила ему миловидное личико. Первое приятное лицо с раннего утра.
     Он молился, чтобы в его смену хоть одна красивая пришла, не то день обещал быть скучным и безрадостным. А так, есть что вспомнить.
     Атеона задумалась, значит, слуги Лиониды не солгали. Неужели же беда накрыла город в большей мере, чем ей казалось, коль скоро начались совершаться нападения и грабежи в святом храме Диноны! Беда, беда! Вслед за царем впали в грех горожане. Вот к чему ведет распутство государей: за ним дичает и гниет рассудок людской.
     Поспешила Атеона в храм, Лионида не могла угнаться.
     - Погоди же! – бежала она, тяжело дыша. – Куда спешишь? Еще рано!
     - Молитве не нужны особые случаи, и выжидать сроки! Если у тебя есть убеждения, иди за ними, а не жди дозволения. – Атеона остановилась на мгновение. Прошептала: - В конце концов, окружающие люди не всегда правы. 
     Она понеслась вновь. Лионида постаралась понять, что она имела в виду.   
     - Я не могу как ты, наверное, я очень молода. 
     - Всему свое время, не забывай! – Атеона резко обеими руками оттолкнула от себя врата храма и вошла внутрь.
     Динона ждала ее. С распростертыми объятьями. Как иначе назвать то, что она глядела на жрицу с улыбкой, тянула к ней смотрящие вверх ладони. Украшенная цветами, золотой мантией и драгоценностями статуя сверкала во всей красе, а Атеона видела в ней воплощенное божество, снисходительное и милосердное, карающее и прощающее. Была б она менее ценно украшена, беднее одета... не имеет значения. Даже если бы динонианка не видела вовсе изваяния, разве это смогло б помешать ей любить богиню-девственницу, ее покровительницу, произносить слова молитвы, давать обеты и внушать верующим религиозность?
     Не о слепой вере речь, но о мудрости, слышимой сквозь века, ибо деды исейцев поклонялись Диноне. Ей поклонялись и их деды. Учили далекие предки, как жить, чтобы быть счастливыми, как есть, пить, что можно, что приносит вред. Какова должна быть семейная жизнь, чтобы дети росли здоровыми и сильными. О чем должен заботиться владыка, дабы его подданные не оскудели умом и не зачахли их члены от праздности. Чем должно заниматься духу, чтобы сохранить крепость. Как надобно тренировать тело, закалять его и разум. И многое, многое другое, чему она учит младших динонианок и они с трудом, мало-помалу постигают сложную науку. Но то ли мало стараются жрецы и жрицы, то ли удел избранных знать о том, но священные истины утрачены и непостижимы для масс. Казало бы, просто соблюдать заповеди, но почему каждая вызывает массу споров, рождает противоречия и отторгается, когда должна свято блюстись.
     Атеона шаг за шагом приблизилась к изваянию и преклонила колени. Выслушай ее, Динона. Она пришла не за наслаждением и не просит о богатстве.
     - Убереги Исеи от иссушения сердец и разума!
94
     День шел за днем. Успокоились жрецы, возлагая надежды на стражей, доблестно несших службу. Прихожане смиренно, как положено в святом храме, проходили, не скрывая лиц. Римарих продолжал горячить в государе пыл к ратным подвигам. К нему примкнул крафтик и самые состоятельные господа Исей, чей кошелек заметно уменьшился в объеме.
     Атеона, златокудрая жрица храма, преподнеся Диноне дары, отправилась к Маргелар.      Лионида не пошла к ней, побоялась. Странная отшельница внушала ей страх. А бояться она не пристрастилась и не хотела. Атеона привыкла к ней и не принимает нападки и перемены настроения остро, в то время как юная жрица просто не знала, что и как ей говорить в ответ на ту или иную остроту и грубость. Даже не верится, что та женщина когда-то была динонианкой. Первой жрицей, учащей милосердию.
     По пути обратно Атеона заглянула на хозяйственный двор, проведала рабов, убедилась: они во здравии. Повидалась со слугами, чей труд незаметен, но необходим. И они не слегли в горячке и не страдают от отравлений, нет кожных высыпаний, зубы худо-бедно держатся.
     - Втирай в десны порошок, что я приносила, - дала она громко напутствие тугому на ухо рабу. – Не забывай! - В первый раз он не расслышал ее, на этот – она жестами показала.
     Атеона отправилась далее. За хозяйственными сооружениями ей повстречался хут. Кивком он поприветствовал ее. Она на правах хозяйки смело шагала к следующему зданию.
     Узкая тропинка, милая садовая полянка и клумба. Она засмотрелась. На свою беду.
     - Вот ты где! – услыхала она слишком близко.
     Вздрогнула.
     - Чего пугаешься, краса?! – смеялся Татул Эгимнос. Впрочем, пугливая лань ничуть не хуже объезженных кобыл. – Я тебя ищу повсюду, а ты тут!
     Бледная жрица, онемела от дерзости: пускай он царь, но прав на нее у него нет!
     - У меня для тебя подарок! – Он достал из-за пояса золотое увесистое колье.
     Его блики ослепили Атеону, настолько оно горело на солнце. Погода была чудесна, а то, что происходило под светилом, омрачило даже его. Откуда ни возьмись, прибежала туча, скрыла лучи.
     - То украшение ты отдала Диноне, а это я сам, позволь, надену тебе. – Жадные руки царя потянулись к шее динонианки.
     Она отпрянула, а он – за ней. Схватил за руку и потянул. Атеона онемела, изо всех сил рвалась прочь. Не осознавая, что творит, занесла ладонь и проехала ногтями по шее государя, в тот же миг на весь храм разнесся сотрясающий крик Октавии.
     Татул Эгимнос от невиданной дерзости выпустил из рук динонианку. Она поднесла ладошки к губам: теперь ей точно конец!
     Царь коснулся болящих ран, посмотрел на окровавленные кончики пальцев и зло усмехнулся:
     - Кошка! – Четыре внушительные царапины горели. Оскорбление нанесено ему весомое. – Ты сама придешь ко мне! Я заставлю город подчиниться! – Он резко развернулся и зашагал широченными шагами прочь.
     Ослабевшая Атеона едва не упала, ее подхватил Ка. Она оперлась на его руку, и все равно не смогла устоять. Уселась на траву.
     - О великая Динона! – прошептала посиневшими губами жрица. – Что? Что теперь?
     Ка еще не такое видал и подбодрил хозяйку.
     - Госпожа молодец.
     - Отказав ему, я подписала приговор и городу, - едва вымолвила Атеона. – Что я наделала? – Она почти заплакала. Если б у нее остались силы, она бы непременно заплакала.
     Ка, если это можно сказать, почти обнимал ее, поглаживая руку. Она того не чувствовала, не осознавала. Ничего не осознавала, кроме того, что разодрала шею самому государю.
     - Так ему и надо, - сказал хут. – Госпожа молодец, - повторился он. - Дело тут не в чести одной жрицы, а в том, что царь не должен быть распутником и прелюбодеем. Он должен быть настоящим вождем, заботящимся о своем народе и земле.
95
     Атеона подняла на хута прекрасные и полные смятения глаза.
     - Мудры слова твои. – Она отвернулась. – Но у Исей нет такого царя.
     Ка услышал сбившееся дыхание, обернулся: неподалеку стоял, не таясь, Гектор. Он чуть шею не свернул так несся на крик Октавии, все еще не пошевелившейся от увиденного. Она прониклась к беде первой жрицы. Какое кощунство! Какое безумие! Не может быть, что она стала свидетельницей унижения и грехопадения Татула Эгимноса, о котором столько слышала дурного. Слухи – правда! Это самое чудовищное, что только могло произойти у нее на глазах!
     Взглядом Ка сказал все, что Гектор не хотел услышать и о чем догадывался. Его кулаки сжались – в Исеях есть одна самая ядовитая змея, какую он хочет лишить яда раз и навсегда.
     Народ начал сбегаться, и хут отстранился, помогая слабой жрице встать. Ее приняли подоспевшие подруги, и под руки увели в покои.
     Римариху ничего не пришлось спрашивать: ему донесли о случившемся прежде, чем он успел выйти в сад.
     - Кто поднял шум? – Его суровый взор накрыл информаторов.
     - Октавия, - ответил Листим.
     Римарих потер подбородок – крошка Октавия, несмотря на дерзкий нрав, молодчина. Надо будет внимательней к ней присмотреться. Из нее выйдет толк. Сама того не подозревая, она вырвала Атеону из цепких лап Татула Эгимноса. Отиний едва заметно усмехнулся, поделом ему: царапины на шее – награда за храбрость перед нарушением храмового закона.
     - А теперь, - он нахмурился, обвел карающим взглядом информаторов и приближенных, - кто мне ответит: как без нашего ведома сюда проник государь?!
     Гектору тоже хотелось бы знать? Кто предатель, аспид ядовитый, пригревшийся на груди? Эвклисий? За ним следят, не выпускают. К тому же он терпеть не может царя. Ненависть – прикрытие? Не похоже. Какая польза ему от насилия? Листим? Он готов тотчас написать письмо жрецам из других храмов и взбунтоваться против государя. Старик Ливий слишком правильный и фанатично предан римариху, чтобы идти против него.
     Вглядывался в лица каждого Гектор и не нашел перебежчика. Искать надо не здесь. Он опустил занавесь и незаметно скрылся. На улице творилось что-то неразборчивое. Слуги бегали, стражи тоже, рабы тряслись от страха, динонианки закрылись в своих покоях.
     - Все ли на месте? – нагнал Гектор начальника караула, того самого, который ни за что ни про что наказал юного парня.
     - Проверяем! – Он поправил усы. – Н-да, н-да, проверяем. 
     - Немедля проверьте всех! Предатель среди нас!
     У начальника караула усы зашевелились, позор на его голову! Глава стражей и жрец-смотритель разотрут его в порошок! Какая беда в его смену!
     - Проверить! – крикнул он. - Бегом! – Он толкал в спину каждого подчиненного, пока они не разбежались по объектам, брякая доспехами. – Сейчас, сейчас!
     Он покрылся липким потом. И Гектор нервничал, оглядывая всякого встречающегося на пути.
     - Нет, не может быть, что кто-то из нас, - бубнил под нос начальник караула. – Что? Что будет?!
     - Римарих в гневе: нас предали! – оборвал его Гектор. – Некто, гореть ему в семи пламенях ада, ослушался высокой воли и нарушил запрет.
     - Если он здесь, мои люди непременно найдут его! – пообещал начальник караула.
     Действительно, он может быть сейчас где угодно. Гектор бросился к воротам, растолкал толпу прихожан, к которым только устремились стражники, и вылетел в город. Осмотрелся. Оживленная улица, прохожие, бедняки, просящие милостыню, калеки, дергающие прихожан за подол одежд со словами: «Подайте слепому, хромому, глухому, немому…».
     - Господин, подай слепому от рождения, - дернул Гектора нищий.
96
     - Коли ты слеп от рождения, откуда знаешь, что я господин, а не простой бедняк?
     - Так я… всех называю господами, - оправдывался нищий.
     - Я не в первый раз тебя тут вижу и в прошлый раз ты назывался хромым.
     Попрошайка застыл.
     - О чудо? – спросил Гектор. – Ты прозрел?
     - Я, господин, долго молился, чтобы Динона исцелила меня! – Руки нищего, сидящего на земле, потянулись вверх, к груди Гектора.
     - А ты знаешь, что ожидает тебя в случае разоблачения? – склонился над ним слуга римариха. – За мошенничество тебя отправят на дыбу. Но я готов замолвить за тебя словечко перед нашим господином римарихом, если ты поможешь мне.
     - Чем? Чем я могу служить моему господину? – пополз на коленях за Гектором, осматривающим улицу, нищий.
     - Ты никого подозрительного не видал совсем недавно?
     Попрошайка скинул с лица покрывало, которым укутывался, как это делают все нищие, держа его под подбородком, сказал:
     - Подозрительного?..  Царь сюда приходил, но скоро ушел.
     - А вместе с ним? Никто не уходил? – заинтересовался Гектор, нищий сидит на солнцепеке целый день и должен был что-то видеть.
     - После царя вышел страж. Он забыл щит, а я напомнил ему. Но он не подал мне медяка. Даже не поблагодарил.
     Гектор схватил за грудки нищего, потряс.
     - Куда он направился? Говори!
     - Прямо по аллее, - проговорил напуганный попрошайка. – Быстро так пошел, оборачиваясь.
     Гектор отпустил его, стал озираться, не скрывается ли предатель поблизости.
     - И не поблагодарил даже. Медяка не дал, - обронил нищий опять: этакая досада, он помог человеку, а тот неблагодарным оказался.
     Слуга римариха кликнул начальника караула, к тому времени тот уже  всю территорию храма прочесал.
     - Скорее, он не мог далеко уйти! – скомандовал Гектор.
     Начальник караула, человек не тактичный нисколько, повторил его слова, и стражники рассыпались в разные стороны. 
     - Н-да, н-да, поймать и привести! – это были самые приличные выражения, выпущенные им на волю.
     - Живым! – предупредил Гектор. Он поманил нищего, дав ему монетку. – Поможешь поймать его – получишь еще.
     Попрошайка оживился, он готов вступить в ряды стражей, только никто не берет.
     - Туда! – Он махнул начальнику караула и быстрее любого спринтера понесся за беглецом.
     Слепой, хромой, а бегает не хуже спортсмена. Но Гектору некогда было веселиться, он примкнул к искателям и зорким глазом углядел в конце аллеи худой домишко, в нем хранился уборочный инвентарь.   
     - Проверьте там!
     - Н-да, н-да, проверьте! – приказал начальник караула.
     Стражи во главе с нищим достигли лачуги в считанные мгновения. Взламывать дверь им не привыкать: в поисках хмельного зелья и при отсутствии ключей от хранилища они не один замок сломали.   
     - И раз, и два! – командовал начальник караула.
     - Окружите! – вмешался Гектор и оказался прав – из щели между землей и домиком выскользнул беглец, тут-то его и связали.
     - Что ж ты, собака!.. – схватил его за грудки начальник караула.
97
     - Я, я не виноват! Меня заставили! – оправдывался не юный и не пожилой страж. – Государь велел! Он пригрозил казнью!
     - Да я тебе! – давал тумаки ему начальник караула.
     Гектор не мешал, предатель не только Атеону подверг смертельной опасности, но и весь город.
     - Теперь по твоей вине Исеи ждет еще большая беда, - сказал он.
     - Я не хотел, - стонал беглец. – Она… она меня бросила, а он… дал мне монет. Она… она…
     - Опять из-за бабы! – выругался начальник караула. – Что вы все не с теми интрижки заводите!
     Гектор не хотел слушать о любовницах стражников и показал на храм.
     Туда и отправились стражи с беглецом, а нищий получил монету и свободу.
      
               
      
         
    
       
      
      
    
 
    
      
    

      










    
    
    











98
Атеона прощается с Паллантом. Ее утешают
     С закрученными за спину руками предателя ввели в ворота. Всю дорогу он брыкался и заливался горючими слезами, повторяя: «Меня заставили, меня заставили! А она бросила меня!».
     - Кто его бросил? – не выдержав, разозлился начальник караула.
     - Была тут одна блудница. Красивая, шельма, - ответил сведущий стражник. – Окручивала она каждого. Потом куда-то делась.
     - Известно дело куда, - перебил его друг, - в порт подалась. Там корабль на днях большой с грузом прибыл.
     - Н-да, н-да, - поправляя усы, прокряхтел начальник караула. – Красивые они такие.
     - Она клялась, что любит меня. – От сердечной раны на глаза предателя налились слезы. – Я готов был все ей отдать!
     - Ты и отдал, - подметил сведущий страж.
     - Ее могли убить за долги! – нервничал предатель, оправдывая возлюбленную.
     - Она так всем говорила, - шепнул некий страж приятелю в ухо.
     Они посмеялись.
     - Эй, ты, - сказал он, - не верил бы обычной уличной блуднице.
     - Она не блудница! – воспротивился предатель, вырываясь из рук стражников, держащих его крепко.
     - Держите его крепче: не хватало еще, чтоб он сбежал! – скомандовал не своим голосом начальник караула. Второго побега ему не простят и четвертуют.
     - О, - посмеялся стражник, у которого с тою же девицей была интрижка, - она святая.
     - А за любовь свою деньги берет! – поддакнул его компаньон.
     Они хохотали громко, пока их не оборвал начальник караула:
     - Цыц, болваны! – Он предстал перед жрецом-смотрителем, которому неслабо досталось от Отиния. Ему немедля послали гонца известить о поимке нарушителя его слова, то есть закона.
     Начальник стражей сторонился, моля Динону дать сил не убивать предателя до распоряжения римариха.
     Жрец-смотритель не скупился в выражениях, ругался, как сапожник, ударивший молоточком по пальцу.
     - Что нас ждет по милости этого... Я б собственными руками задушил гадюку! Дайте я его…
     Стражники переглянулись, видать у него с женщинами совсем нелады. Невежественные, они не догадывались, насколько серьезно и трагично сложилась ситуация из-за одного дуралея, брошенного доступной девицей. Он поддался искушению и в погоне за монетами, которые намеревался отдать ей, предал себя и Исеи.
     Римарих не спустился, он выглянул из окна и жестом отдал красноречивый приказ.
     - Выполняйте! – велел начальник стражей, хорошо увидевший  издали, что нужно сделать.
     Без лишних вопросов предателя увели. Атеона поинтересуется его судьбой позже, но опоздает с прошением о милости.
     - Его еще вчера казнили, - подавая воду, сказала Сенуя. – Попейте, госпожа, нельзя же ничего не есть и не пить.
     Атеона не вставала с постели, ничего не говорила, не плакала. Лионида навестила ее. Октавия заглянула в покои, однако не решилась войти. Ка тайком пронес ей котят, коим повезло больше: она им улыбнулась.
     Сенуя недолюбливала, конечно, хута, но он доставил хозяйке радость и поэтому пускай остается еще на минутку. Она вздохнула и отошла от госпожи, все равно она ничего не ест и воду не желает.
     - Госпоже надо поесть, - предложил Ка.
     Молча она велела отдать ее еду хуту.
99
     Сенуя пожала плечами и подала ему блюда. Ка замешкался, Атеона не приняла отказов.
     - Вы оба недоедаете: ешьте уже! – Она стала гладить ползающих по ней котят.
     Дабы не огорчать ее, слуги уминали ужин, не зная и, собственно, не интересуясь названиями блюд. Одно вкуснее другого: и жаркое, и печеные овощи, колбаски, паштеты, пирожки и яйца. А лепешки с сыром, медом, пустые... Атеоне никогда не осилить такую массу снеди, она подкармливала Сеную и других служанок. А уже те относили остатки, если они оставались, рабам на хозяйственный двор.
     Самый шустрый котенок учуял запах мяса и вприпрыжку побежал по широкой кровати динонианки, спрыгнул с нее и поспешил к столу. Он так жалобно пищал, что ему поскорее отщипнули кусочек. Но дело не обошлось одним: к братику присоединились сестренки и слопали приличный кусок мяса.
     - Госпоже надо оставить немного еды, - спохватилась Сенуя.
     - Не надо: я не хочу есть.
     - Не будет же госпожа всю жизнь голодать: так и умереть можно!
     Не слушала Атеона Сеную, мысли занимало нечто иное. Лязг мисок и тазов – и до слуха донеслось перешептывание низших служанок, тех, что готовят ванну, выносят сор и помои.
     - Говорят, царь собирается покинуть город.
     - Неужели?
     - Да, войско уже покидает лагерь.
     Подскочила Атеона и вбежала в уборную комнату.
     - Расскажите мне, что знаете! – Ее голос звучал с требованием. Немедленным.
     Служанки поостереглись домысливать и признались:
     - Совсем немного, госпожа. По городу поползли слухи, что государь намерен покинуть Исеи.
     Скрестила руки на груди  Атеона, чтобы это значило? Неспроста он оставляет город. Неспроста. Что он замыслил? Она кликнула Сеную и наскоро облачилась в жреческое платье.
     - Куда на ночь глядя, госпожа?
     - Скоро буду! – бросила она, и след ее простыл.
     К Отинию дорога лежала через сад, она миновала его, аллею, галерею, которых на территории храма было множество. Здесь было очень красиво, и ночью в том числе. Но красота, скрытая за темнотою, прорезаемою светом масляных ламп, осталась незамеченной динонианкой. Она промчалась быстрее ветра от своих покоев до апартаментов Отиния и, когда достигла нужной двери, смело постучала.
     Ей открыл раб, сообщил, что господина нет.
     - Когда он будет? – спросила Атеона, не проходя в переднюю.
     Ее голос услыхал Гектор и вышел ей навстречу из спальни хозяина.
     - Он будет поздно, - ответил он, отсылая раба.
     Атеона разочарованно прислонилась к стене. Ее осенило: Гектор доверенное лицо господина и его советник! Конечно, он наверняка знает от римариха…
     - Скажи мне, каково положение вещей: что задумал царь?
     - Откуда мне знать такие вещи, госпожа? – солгал он и понял, что разоблачен: Атеона замотала головой.
     Гектор предложил ей войти и тихо закрыл дверь.  Он готовился рассказать, и она видела, с каким трудом он подбирает слова.
     - Не щади меня, скажи как есть, - попросила она почти шепотом. Ей казалось, силы покинут ее прежде, чем она услышит ответ.
     - Татул Эгимнос покинул Исеи, - сказал Гектор и опустил голову.
     - Я же просила не щадить! – потребовала ответа Атеона. – Я вижу, ты знаешь!
     Слуга римариха тяжело вздохнул и произнес то страшное, что знали совсем немногие:
     - Он закрыл порт.
100
     - Закрыл? – повторила Атеона, осмысливая сказанное.
     Она прикрыла ладонью губы, теперь Исеи ждет голодное будущее. Амбары пусты, казна наполовину: войско царя изрядно потрудилось на свое благо и во вред городу. Не будет привоза товара и вывоза, торговля встанет, и с нею замрут Исеи. Татул Эгимнос ограбил народ, богачей и скрылся. Первыми пострадают простые горожане. Потом начнутся грабежи, драки за черствые корки хлеба и убийства. За голодом подтянутся болезни и скуют Исеи. Зараженную инфекцией и трупными ядами воду нельзя будет пить, поливать плантации целебных растений станет некому, как вывозить за город мусор...  Какая страшная участь уготована Исеям государем-освободителем. 
     Белее луны Атеона ничего не сказала, слегка коснулась двери и вышла. Гектор подался за нею, но не решился нагнать. Он постучал кулаком по лбу и упрекнул себя в том, что не сумел солгать, глядя ей в глаза.
     Как дошла до покоев, она не помнила. Последним воспоминанием перед тем, как упала на колени перед статуэткой Диноны, стала Сенуя: она вскрикнула, увидав бледную-бледную жрицу.
     - Что с тобой, госпожа?! – плакала она. – Что с тобой?! – повторяла и повторяла она, а динонианка точно не слышала.
     Атеона действительно не слышала, что творилось вокруг. Ка собрал в охапку и унес котят, рабыни прибрали после них и за хутом, Сенуя обливалась слезами и молила хозяйку сказать хоть слово.
     - Госпожа! – Она громко утерла нос.
     Атеона произнесла последнюю фразу молитвы и обернулась:
     - Ты рано начала плакать, - сказала она, - самое страшное впереди. – Она поднялась с пола и, оглядев служанку и рабынь, произнесла: - Приготовьтесь: нас ждут серьезные испытания.
     Новости быстро облетели и на этот раз Исеи. Каким-то дивным образом они достигли и ушей Маргелар. Благодаря заботам Атеоны она пошла на поправку, но еще немного покашливала: сырость и холод понимаете ли.
     - А, пришла навестить  меня? – вместо приветствия сказала она, не очень дружелюбно встречая гостью. Несносность характера усиливалась день ото дня, но больному или несчастному человеку почему-то это простительно.
     - И принесла мяса. – Атеона бережно поставила сосуд с едой на выступ стены.
     - Я почти не ем мяса, - отвернулась Маргелар.
     - Скоро его не станет вовсе, поэтому побалуй себя. – Первая Динонианка присела на нечто напоминающее табурет.
     - Выглядишь устало, - подметила отшельница. – Трудно тебе наверху.
     Как она была права: Атеона выбилась из сил, неся службу, успокаивая жриц, наставляя рабынь, пытаясь добиться аудиенции  у римариха, но он все время отсутствовал. «Господина нет», - слышала она в ответ. – «И сегодня не будет», - отвечали ей слуги. «И сегодня его нет. И завтра не ожидается». Так повторялось изо дня в день, пока она не отчаялась увидеть его.
     - Мне кажется, римарих избегает меня. – Она смотрела отрешенно в сторону. – Я не знаю, что происходит и где он. Нет Отиния, и его слуга куда-то запропастился.
     - При чем здесь его слуга? -  Маргелар была настолько любезна, что отведала угощения в присутствии гостьи.
     - Он знает тайны господина: он его доверенное лицо.    
     Маргелар усмехнулась:
     - Отиний по-прежнему не доверяем своему сословию.
     - Гектор честен и предан, но я не скажу того же о Эвклисии, Литстиме и других жрецах: все они метят на место римариха. 
     - Пока римарих на коне и этот Гектор тоже. В его интересах, чтобы господин как можно дольше сохранял рассудок и здравие.
     Атеоне это не приходило в голову, она так плохо не думала о слуге господина.  Но,
101
наверное, и так тоже могло быть. Как не прискорбно, однако материальные интересы человечество ставит выше духовности и честности.
     - Ты ходила в город? Что там твориться? – спросила Маргелар и не из праздного любопытства. Она душой болела за Исеи, хотя не признавалась.
     Атеона покачала головой: у нее не было времени выйти за ворота. Все суета, суета, суета. Стражи посуровели, рыщут повсюду. Котят пришлось перепрятывать, хотя они уже подросли и стали расползаться  по всему хозяйственному двору. Атеона понимала, если выставить за ворота, их очень скоро съедят.
     Она собралась и, облачившись соответствующим образом, покинула стены храма. Получать приятные впечатления от прогулки как прежде на этот раз стало невозможным: за длительное пребывание в Исеях Татула Эгимноса горожане и так ожесточились, теперь, казалось, они вовсе одичали. Они ругались, дрались прямо посреди улицы, могли полить друг друга грязью: некому стало бороться за нравственность и душевное здоровье горожан.
     Со скорбью в душе Атеона прошла мимо пустеющих лавок и полупустых палаток. Скоро она прибыла к отцу, дела которого пошатнулись в свете последних событий. Агилий Татий крепился: он встретил дочь тепло, не упомянув о потерях уже состоявшихся и только предстоящих.
     - Угощайся, дитя мое, угощайся! – настаивал он. – Ты так похудела! Чем занят Отиний – он совсем не следит за тобой! – Он засмеялся, но по лицу дочки понял: шутка не удалась.
     - Отец, я не видела римариха всю последнюю неделю. – Атеона мало ела и лишь для того, чтобы уважить родителя.
     - Как, ты не знаешь?
     Дочь привстала с обеденного ложа.
     - Великая Динона, чего?
     - Он проводит время с крафтиком и с семьей.
     Это многое объясняет: Отиний и градоначальник стараются наладить дела в городе, а свободное время проводит в доме, где живет его семья.
     - Его жена больна, - сказал Агилий Татий. – По слухам – серьезно. Пока она жива, он будет при ней. Или пока не выздоровеет.
     - Конечно, конечно, - поспешно ответила Атеона, как она могла быть настолько эгоистичной и настаивала, чтобы слуги сообщили римариху, что она желает его видеть. – Расскажи мне, отец, что-нибудь хорошее.
     Агилий Татий сразу ответить не смог: хороших новостей нет. Поразмыслив, она стал вспоминать забавные байки и анекдоты. Припомнил детство дочери и сцены из театральных постановок. С гордостью для себя он заметил: дочь немного отвлеклась.
     Завечерело, и Атеона, пока отец отвлекся по делам, вышла подышать воздухом на террасу. Ее позвал легкий свист: так влюбленные юноши призывают возлюбленную.
     - Я приходил в храм, но не нашел тебя! – не таился Паллант, вышел на свет.
     - Безумец, ты мог погубить себя! – услышал он.
     - Как мог иначе я, коль целую вечность не видел тебя!
     - Я получила твои стихи на той неделе: они прекрасны! – положила ладони на перила Атеона.
     Паллант задумался, стихи? На той неделе? Он не припомнит, чтобы относил ей стихи на той неделе. Он хотел поправить ее, но она сказала первой:
     - Тебе нужно уходить!
     - Об этом я и хотел поговорить: ты меня всегда быстро гонишь!
     Атеона затрясла локонами, своими роскошными, золотыми локонами.
     - Не я, правила, наши ограничения. – Она помолчала и снова заговорила: - Ты знаешь, что произошло?
     Паллант признался, что едва не напал на царя, но его вовремя удержали друзья и тем самым спасли его.
102
     - Хвала Диноне, они остановили тебя! – порадовалась Атеона, он поплатился б жизнью.
     - Давай убежим, любимая! Тебе здесь не дадут спокойной жизни.
     Паузу взяла динонианка, обдумала его слова.
     - Нет, мой милый, мне нигде не дадут спокойно жить и любить тебя. Пока ты рядом со мной, тебя подстерегают несчастья, ибо красота моя – мое наказание. Где б я не была, куда б ни пошла, за мною будут идти тени, пока молодость и красота не увянут. Это тяжелая ноша.
     Паллант воскликнул:
     - Я готов! Я готов нести эту ношу до конца дней!
     Атеона запротестовала:
     - Мы нигде не сможем быть в безопасности. Любой страж, воин, пьяный прохожий или же взбалмошный богач, если окажется сильнее тебя и меня… - Она замолчала, как страшно ей продолжать даже думать о том.
     - Ты отчаиваешься? Ты, которая всегда отрицала отчаяние?! Зачем ты говоришь об отчаянии? – Паллант был изумлен, она удивляет его.
     - Не отчаяние говорит во мне, а рассудок: я – твое наказание и не принесу тебе счастья. Напротив, разрушу его полностью.
     - Только ты можешь сделать меня счастливым, почему ты говоришь против себя?! – вскричал Паллант, руки его опустились.
     Атеона собралась, сказала то, что сочла необходимым сказать именно здесь и сейчас: второй такой возможности могло не быть:
     - Уходи! - гордо ответила она. - Я никуда не пойду с тобой.
     - Душа моя, - опешил поэт, голос его дрогнул, - перемены в тебе пугают. Почему?
     - Потому что я не люблю тебя! – прозвучал приговор и грудой рухнул на Палланта.
     Подавленный, он, преодолевая боль, какую могут испытывать лишь поэты с чуткой душой, опустил глаза и, еле передвигая ногами, скрылся в тени деревьев.
     В дверях, за спиной дочери показалась фигура Агилия Татия.
     - Зачем ты обманула его?
     Атеона вцепилась в перила, чтобы не упасть.
     - Я должна была.
     - Ты разбила ему сердце, - сказал отец, понимая, о чем говорит.
     - Лучше я разобью ему сердце, чем лишу жизни. – Атеона крепилась изо всех сил, чтобы устоять. – Ты же знаешь, отец, что нам не дадут жизни! Он очень молод и талантлив, он еще полюбит. И его полюбят. - Атеона сползла на холодный каменный пол, не смогла более держаться.
     Каждый последующий день хуже предыдущего: сегодняшний стал кульминацией ее крепости. Больше у нее нет сил. Точно тряпичная кукла, которой управляет кукловод (наверное, так и есть) Атеона добралась до храма. Лучше б царь не позволил ей покидать эти стены, но нет, он хотел того. Он хотел, чтобы она выходила и видела, и чувствовала все те ужасы, к каким он создал предпосылки, а остальное сделала дурная человеческая природа. Почему? Почему горожане предали забвению добрые половины?
     Отчего человека так и тянет на дурное, коль Динона создала прекрасное. Она научила человека возделывать землю, дала ему животных, дала возможность украшать свой быт, дом, себя, научив писать, рисовать, петь, играть на музыкальных инструментах. Всего этого не умеют делать звери, но разве они несчастны? Взгляните на пса, ластящегося к хозяину, или кошку, греющуюся под боком у хозяйки? Корову, бегущую к доярке и дающую себя погладить – она, умное животное, тоже любит ласку и заботу.
     И все же, почему человек, мало чем теперь отличающийся от животного мира, предал создательницу и упивается предательством, разбоем, алчностью, лживостью и зубы его скрепят от злобы на брата, свата, прохожего, который не упал, поскользнувшись на овоще, какой он бросил под ноги ему намеренно. Зол на соседа, потому что у того, как он думает, красивее жена, чище и лучше одеты дети, больше достатка и здоровья, потому как он  не
103
видит, как тот болеет.
     Атеона едва добралась до большого дерева и присела у его корней. Впитай ее ясень, древо познания, сокрой ото всех. Кора, прими ее! Дай ей новые руки и ноги, твердые и надежные: тело ее не слушается теперь. Ясень, открой ей секреты, дай ей узнать то, что доныне от нее сокрыто!
     Она сама не замечала, как слезы текут и текут у нее по щекам, падают и падают на грудь. Мимо проходил Гектор и если бы жрица, скрытая сумерками и тенью листвы, не всхлипнула, он бы ее не заметил.
     - Госпожа? – Он пробирался к ней, высматривая, не ошибся ли. Он шагнул еще ближе и в свете луны остановился: динонианка действительно плакала: не просохли капли слез на нее белых щеках.
     - Госпожа… печальна из-за некоего господина? – Отчего-то Гектор сразу подумал о поэте, кто еще может заставить плакать ее навзрыд.
     Атеона выпрямилась, встала, гордо расправив плечи. Как опасно! Она безрассудна и крайне неосторожна! Гектор знает ее тайну, а значит, ее могут знать…
     - Римарих у себя? – спросила она, как ни в чем не бывало.
     - Да, господин собрал жрецов, - ответил слуга, становясь свидетелем ее метаморфоз.
     - Его жена… как она? – Атеона надеялась, что та жива.
     - В полном здравии, - учтиво ответил Гектор.
     - Хвала Диноне. – Жрица кивком поблагодарила за добрую весть и пошла в покои, не оборачиваясь на слугу, пребывающего в смятении.
     Что натворил тот дуралей-поэт? Как они ненадежны! Наверное, его уличили в какой-нибудь интрижке, вот она и убивается из-за дурака. Не понимает, что из-за такого не стоит слезы лить. Как Гектор злился на него. Он мизинца ее не стоит! Он недостоин ходить по Исеям, коль не понимает, что натворил!
     К нему подскочил мальчишка-раб и позвал его:
     - Господин зовет, господин!
     Гектор поправил кипу бумаги, которую нес, и поспешил за мальчиком, посланным за ним. Сам не свой в свете последних событий римарих не мог его дождаться. А он так медлил!
     Вернувшись, Атеона приготовилась ко сну и, спровадив всех слуг, уединилась с письмами и стихами Палланта. Перечитывая их снова и снова, она больше и больше углублялась в атмосферу поэзии, а вместе с тем впадала в уныние. Должно быть, он ее страшно ненавидит: она разбила его сердце и мечты. Разрушила его жизнь, до основания сломала все, на что он уповал. Но у нее крепкое оправдание: она не могла поступить иначе. Он не знает этого, пока не понимает, однако после, со временем, он убедится: иначе было нельзя. Сейчас он чувствует себя отвергнутым, разбитым, но потом... О великая Динона, как она себя чувствует, он даже не догадывается. Наверное, не думает о том. Ах, если бы он не был так упоен своим горем и заглянул бы в нее, пришел бы в ужас, так ей плохо! Ах, если бы.
     Твердо веря в верность решения, Атеона гладила пальцами волшебные строчки, она знала их наизусть. Они согревали ее душу. Без них ее сердце дало бы трещину. «Солнце мое на  небе рассветном», «Цветок, напоенный утренней росою. Он блистает, и Аврора меркнет в сравнении с ним» или «Эхо небес, услышанное перед сном и от того он еще слаще» – и это все она в грезах Палланта. 
     Крепко к сердцу прижала Атеона прекрасные строчки поэта, взмолилась Диноне, чтобы она освободила от любовных пут возлюбленного. Да будет его перо так же многогранно и плодовито, как в молодые годы самого известного поэта Исей. Его строками упиваются все стихотворцы города, ими признаются романтичные влюбленные юноши избранницам и те одаривают их благосклонностью. Если бы не он, не случилось бы перемен в области поэзии, ведь он открыл Исеям путь в мир большой литературы и стихорождения. Страна гремела, так громко звучали его бессмертные строки в адрес государя, предшественника Татула Эгимноса. И вряд ли его сыну посвятят такие же.
104
     Атеона приподнялась: в открытое окно что-то с шелестом влетело. Она осторожно подошла и подняла с пола сверток. Пробежалась глазами и выглянула на улицу: внизу, скрываясь за деревьями, промелькнула высокая тень в плаще. Паллант! Он вновь рискует! Атеона хотела предупредить его об опасности, но его след простыл.
     Она бережно развернула послание и внимательно прочла каждую букву, каждое слово, не пропустила знаков препинания, от которых порою зависит содержание.
Мне жизнь – маета, коль ты далека.
Дыхание – ожиданье тебя ненасытное.
Спусти мне хоть взгляд, один только взгляд,
Чтоб мог я дышать. О большем
                – не смею просить я.

Сердце мое облито тоской,
Глаз твоих жажду и поцелуев.
Мне одна боль: ты не со мной.
И в бездну без тебя иду я.
     Упрека – ни строчки. Какое великодушие: он не держит на нее зла! О Паллант! Она его никогда больше не увидит! Атеона залилась горючими слезами.       
     Сколько она так провела времени, не ответила б. Ее страдания могло остановить что-то сильное и необычное. Так и случилось: в дверь ее постучали. Атеона оторвала заплаканное лицо от пуховой подушки. Стук упрямо повторился.
     Делать было нечего, она вскочила, поправила волосы и пошла отворять, предварительно припудрив щеки и веки. Кто в столь поздний час рвется к ней? Уж не Паллант ли? Не ужель он до безумия осмелел? Сердце Атеоны бешено заколотилось, что если он нарушил запрет и явился сюда! Безумец, он погубит их обоих!
     Она открыла дверь, у нее отлегло от сердца: на пороге стоял Гектор. Он занес руку, дабы постучаться вновь.
     - Прошу прощения за столь поздний визит: у госпожи горит свет и потому я…
     - Действительно я не сплю, хотя уже очень поздно. - Выглядела Атеона радостно, что позволило гостю полагать, она ему рада.
     - Мой господин интересуется, здорова ли госпожа? – Закатил Глаза Гектор, пока Атеона отвернулась, какую чушь он несет. А что он ей должен сказать правду? Пришел утешить госпожу? Да она кликнет стражей и те без суда и следствия вздернут его во дворе храма.
     - Благодарю за заботу. Передай римариху, - ответила священная дева, - я взволнована судьбой Исей.
     - Отиний крайне обеспокоен положением дел, но он старается исправить ситуацию, - попытался утешить динонианку Гектор. 
     Атеона засомневалась, что это удачная затея: Татул Эгимнос не из тех, кто отступится и поэтому на милость его нельзя рассчитывать. Он скорее врагу простит победу над ним, утрату войска и лишение земель, чем ей отказ и хищные царапины на шее. Страшно, страшно, когда власть в лапах прелюбодея и порочного сластолюбца жадного до всего что ему не принадлежит. Правда, господин полагает иначе: все кто находится в его владениях, должны непременно попадать ему на ложе. 
     - Я передам моему господину, что госпожа во здравии и отошла ко сну.
     Атеона подумала, что долго еще не уснет и обратилась к гостю:
     - Римарих остро нуждается в тебе сейчас?
     Слова ее прозвучали как предложение, представляете, чем они стали для Гектора.
     - Госпоже нужна моя помощь?
     Атеона запахнулась сильнее, точно озябла. В самом деле зябла ее душа.
     - Не помощь, - сказала она, не зная как ответить. – Просто присутствие.
     Динонианка прошла вглубь покоев, Гектор последовал ее примеру, к тому же она так
105
гостеприимно пригласила его. 
     Она уселась на софу, указала на табурет неподалеку. Гость окинул взглядом апартаменты: чисто женское жилище, ни единой детали мужского присутствия: все гармонично, нежно, приятно глазу. Ничто не разбросано, аккуратно расставлено, со вкусом подобраны занавеси, покрывала, наряд и тот прекрасно гармонирует с обстановкой, но в разладе с душевным состоянием хозяйки: она еще очень напряжена.
     - Госпожа читала? – спросил Гектор, косясь на листки.
     - Стихи. Мне не спалось, и я решила почитать.
     Ей не спится, она читает. Гектор незаметно вздохнул: когда ему не спится, он обычно пишет стихи. Что-то в этом есть. 
     - Госпожа хочет, чтобы я послушал или почитал?
     - Признаться, - замешкалась Атеона, - я хотела, чтобы ты высказал свое мнение относительно нескольких строк.
     Ба, вот это да! Ее интересует его мнение! Он готов просидеть так всю ночь, даже за дверью, на циновке, где дремлют собаки, и не суть, что не выспится, будет назавтра ходить как сонная муха, а господин и слуги окрестят его тунеядцем.
     Он подавил улыбку, нельзя настолько откровенно радоваться: это может отпугнуть ее.
     - Я готов слушать, - выпрямился он, словно намеревался взять высокую ноту.
     Атеона развернула первый лист и прочла с него строки, запавшие в душу. Прочла красиво, с чувством, даже лучше, чем он. Если бы она во время прочтения подняла глаза, увидела б нечто необычное для себя: он вторил ей. Всякое слово, запомненное наизусть.
     - Что ты скажешь о стихе? – спросила динонианка.
     - Скажу, что поэт был вдохновлен.
     Ничего необычного в том, что молодая женщина смущается от комплиментов, слегка розовея при этом. Щеки Атеоны приобрели розовый оттенок, она постаралась подавить смущение.
     - Как тебе слог, смысл?
     - Идея хороша: любовь, если она взаимная, всегда прекрасна, - ответил Гектор, ничуть не смущаясь. Она ведь ничегошеньки не подозревает.
     Это он хорошо сказал, Атеона оценила его взгляды на жизнь и глубокое осмысление всего, что он слышит. Ей так показалось.
     - Расскажи мне подробнее, поделись своими мыслями – какие впечатления пробуждает поэт?
     - Самые противоречивые, - признался Гектор.
     - Вот как? - удивилась Атеона, она не ожидала услышать такой ответ. Но он честен и надо это уважать.
     - Поэт говорит о нежности, но он ее не получил, от той, к которой питает чувства, - объяснил Гектор. – Следовательно, он воображает, какой может стать та любовь, о которой он умалчивает, но – и это неоспоримый факт – грезит.
     Атеона некоторое время пребывала в полном молчании, удивленная высказыванием гостя, потом она даже улыбнулась:
     - Как тебя понимают другие слуги?
     - Мы с ними не говорим о поэзии.
     Атеона улыбнулась снова, забывая в улыбке тяготящие доныне тревоги, должно же быть хоть что-то, что будет радовать ее.
     - Очевидно, в этом все дело, - сказала она.
     - Среди слуг мало грамотных, по большей части они неотесанные грубияны. – Гектор говорил о низших слугах, истопниках, рабах, служащих на хозяйственном дворе, те, кто служат непосредственно господам, нахватались от них умных словечек и умничают при случае.
     - Что ты скажешь о самой идее произведения? – поинтересовалась динонианка, ей очень
106
интересно.
     - Тут мне сложно сказать: мысль вроде четкая, но судить можно двояко.
     Атеоне почему-то опять стало весело, она выслушала гостя и сказала:
     - Думается мне, ты по-своему прав. Я бы не смогла усмотреть в одном стихе столько противоречий, сколько нашел ты. Поэзия этого поэта, на мой взгляд, многогранна. Еще совсем недавно он писал несколько иные произведения, но он будет совершенствоваться. Не сомневаюсь. – Атеона опечалилась на время, но совладала с собой. – Совершенству, говорят, нет границ. Полагаю, коль он будет стремиться к высотам, рано или поздно достигнет их.
     - Госпожа покажет мне стихотворение? – Гектор на первый взгляд мог показать дерзким в этот момент, но динонианка не усмотрела подвоха и протянула ему лист.
     Он осмотрел бумагу, записи под разными углами и сказал:
     - Рука писца тверда: он аккуратно переписал стихотворение.
     - Красивый подчерк, тут ты прав безоговорочно, - протянула Атеона руку и получила лист обратно.
     Оробел Гектор, смелость и решительность его испарились: она его похвалила! Все-таки уроки каллиграфии и его личное упорство принесли плоды. Ради этого стоило стараться и работать годами, по локти измазавшись чернилами.
     Атеона добавила к комментариям свои мысли и чуть погодя отпустила гостя. Он понадеялся, что не взболтнул лишнего, а динонианка переживала: она наговорила того, что не следует.

               
      

    

         

    
    
               
    
         
               
    
         
      
            


    
         
    
      
 
 
      
         
    
               
               
107
Атеона читает стихи. Она кормит нищих. Смерть хута 
     Если бы Атеона только видела, в каком приподнятом расположении духа вышел от нее Гектор. Столько похвал и все ему одному. У нее ни единого сомнения не родилось, что поэт не тот, на кого она думала. Конечно, немного обидно: писал полночи он, а лавры пожинает другой, но открыться нельзя – сказать правду наказуемо. Признаться, что тайком пишет стихи, посвященные динонианке, – это значит подписать себе смертный приговор, и даже римарих не спасет его от казни.
     Делать нечего, он будет радоваться скрыто: по крайней мере, он не первый, кто пожертвовал собой ради улыбки возлюбленной. Возвел Гектор глаза к звездному небу. Звезды вдруг сложились в отчетливо узнаваемый лик: как она улыбалась! И эта улыбка была адресована ему!
     Воодушевленный, он, пританцовывая, вошел в комнату, где ставил опыты. Он обнаружил, что снова сбежала из ящика ядовитая змея, поднял ее и, улыбаясь, сказал ей:
     - Не шали! – Напевая милую песенку, Гектор чмокнул ползучую тварь и поместил обратно в сосуд. Спустя миг, призадумался – до чего доводит людей любовь: они готовы целовать аспидов!
     - Тебе, разумеется, далеко до нее, но ты меня еще не огорчала, - сказал Гектор змее.
     Какое зелье он готовил и пробовал накануне, не помнил, однако ему почудилось, что змея вроде как бровь презрительно, как-то по-женски, приподняла!
     - Н-да, - свел брови Гектор, и она туда же. От догадки он стукнул кончиками пальцев себя по лбу: она тоже женщина, что он от нее хочет?
     Несмотря на глубокую ночь спать ему совсем не хотелось. Он поэкспериментировал с сонной лягушкой, с не ведающей сна веткой ивы, немного уделил себя звездам, и закончилась для него ночь написанием нового стихотворения, встретившего Атеону с первыми каплями росы.
     Она только-только вышла из дома, направляясь на служение, и наткнулась на свиток, мокнущий от росы. Динонианка огляделась, нет ли кого? Как осмелел Паллант: бросает стихи прямо на видном месте, под крыльцо жилища динонианок. А если бы его подняла другая жрица? За спиной Атеоны послышались шаги, и она поторопилась убрать свиток.
     Маргелар и на этот раз держалась грубовато, и, тем не менее, увидав уголок свитка полюбопытствовала:
     - Что это?
     - Стихотворение, - смело ответила Атеона, чего ей здесь-то бояться.
     - Прочти, - потребовала Маргелар, присаживаясь на табурет, ее учили понимать и ценить поэзию. – В молодости я сама писала.
     - Ты писала? – Атеона приблизилась к ней. – Ты ничего не говорила. Расскажи!
     - Тут и рассказывать особо нечего: когда мое сердце пылало надеждами, я накидала несколько строк. Они понравились сестре, моим подругам. Однажды Эвклисий подслушал, как я читала стихи о любви, и подумал, я кому-то сердце отдала. Большего приступа ревности мне в жизни видеть не приходилось. Мне хотелось облить его ушатом холодной воды, - язвительно и пренебрежительно заметила Маргелар. – Как дикарь кричал и оскорблял всех подряд.
     Атеона посочувствовала ему, он слишком ранимый. Как любой мужчина он трудно переносит отказы, невзгоды, плач ребенка, слезы и прихоти женщины.
     - Ему тяжело было оценить твои стихи по достоинству?
     - Если бы он их слушал, оценил бы. Но он слушал и слушает лишь себя, - попала в десятку Маргелар. – Если римариху можно что-то сказать, то ему – не стоит пытаться. Он до сих пор уверен, что у меня был поклонник, которому я благоволила. Он приставил ко мне соглядатая, но не нашел доказательств нарушения предписаний.
     - И чем дело разрешилось?
     - Оно не разрешилось: Эвклисий затаил обиду и считает себя преданным, - ответила
108
Маргелар.
     Что она такого написала, что жрец до сей поры винит ее в измене? 
     - Прочти мне роковое стихотворение, - попросила Атеона, слишком велик был соблазн.
     Маргелар заговорила о прекрасных холмах Исей, о чистых небесах над храмом, об улыбках, навевающих светлые мысли, о певце, поражающем и услаждающем слух вечерами, когда его приходят послушать усталые после дневных трудов горожане.
     Атеона слушала и по большому счету не понимала, что такого узрел Эвклисий в стихотворении, что родило ненависть в его сердце на долгие годы? Да певец, да играет на лютне, все восторгаются им и первая его почитательница – Маргелар, но все же не стоило круто высказываться и действовать. Атеона вспомнила ночной разговор, Гектора и оставила домыслы. Мужская душа – дебри для любой женщины. Маргелар говорит, у мужей нет души, но что-то же должно быть на ее месте.
     - Самолюбие и тщеславие! – немедля ответила отшельница. – А ты что там хотела увидеть?
     Пожала Атеона плечами, начнем с того, что она ничего не искала.
     - Я посвящаю себя Диноне.
     - Продолжай, - одобрила Маргелар, - так безопаснее и спокойнее для тебя самой.
     Но только теперь Атеона начала понимать, о чем некогда она толковала.
     - Ты на что-то надеешься? – прищурилась отшельница, ее тяжелый взгляд пронзил динонианку, она подобралась.
     - Я надеюсь и уповаю на Динону.
     Маргелар прошипела:
     - Вот и правильно: не строй иллюзий.
     - Меня учили: все иллюзия.
     - Ложь! – подскочила к динонианке Маргелар. – Все ложь! Тебя учат так, как выгодно!
     Этому Атеона верила, на любой возникающий у нее вопрос она находила массу ответов и все неоднозначные. Так как же докопаться до истины, коль она связана по рукам и ногам. Правду говорят, «горе от ума». Обученная, она думает и думает, задается вопросами и задается. И вы думаете, хоть на один ответил римарих? Нет! Он уводил разговор в какие-то дебри, и Атеона теряла связующую нить. Поумнев, она стала спрашивать Маргелар, а той бояться было нечего, и она открывала глаза, застланные туманом.    
     - Сколько вам сбрасывают ненужного, - ворчала она. – Чушь: Земля стоит на китах, и солнце вращается вокруг нее!
     - Ты утверждаешь, не стоит? – вопрошала Атеона.
     - Давно ли ты глядела на небо? Видела ты хоть один небесный объект с китами?
     Признаться, динонианка зрела исключительно горящие точки – звезды, и одну планету – ее называют Веция. В современной трактовке – Венера.
     - Как думаешь, почему римарих глядит на небо и читает звезды? – показала Маргелар вверх. – Заметь, он не за китами наблюдает.
     - Он звездочет и алхимик?
     - Потому что он знает, как устроен мир! Земля слишком мала, чтобы занимать центральное место на небе.
     Атеона привыкала к новому воззрению. Все это очень интересно, но почему ее столько времени обманывали?      
     - Зачем мне лгали?
     - Не тебе – всем, - возразила Маргелар. – Чтобы вы чувствовали собственную ничтожность и ничего не хотели изменить.      
     Атеона засомневалась: теперь она знает правду, но ничтожность и желание изменить что-либо отсутствуют.
     - Верно, причина в другом.
     - Причины, а их много, разные. Не забивай голову ерундой, думай о том, что
109
действительно необходимо тебе.
     Маргелар взгрустнулось. Гостья хотела разглядеть, о чем она думает, вглядываясь в лицо, но отшельница непредсказуема. Может она думает о том, как хорошо наверху, как приятно вдыхать запах дня, купаться в солнечных лучах, кланяться Диноне в храме, но она попросила:
     - Прочти мне стихотворение.
     Развернула свиток Атеона, продекламировала первую строку. Подняла глаза на отшельницу, которая сказала:
     - Продолжай!
     И гостья подчинилась. Стихотворение показалось ей слишком печальным: с нею поэт прощался, намекая, что не хранит обид. Смышленый Гектор, таким образом, попытался успокоить терзающуюся жрицу. И угадал. Переживать она переживала за судьбу возлюбленного, но ей легче переносить тяготы разлуки, зная, что дух его крепок и простил ее.
     Маргелар лукаво покосилась на гостью.
     - Он влюблен.
     - Кто? – без задней мысли спросила Атеона.
     - Автор, - спокойно ответила отшельница.
     - В кого? – проявила максимум недогадливости динонианка, она такая рассеянная в последнее время.
     - Ну не в меня же, - усмехнулась Маргелар.
     Атеону посетил румянец, ей совестно признаваться, что она стала объектом обожания. Маргелар не выдаст ее тайны, но все уже позади, так что не страшно.
     - Кто он? Расскажи, - поманила отшельница гостью. – Присядь и расскажи. – Она похлопала по крышке соседнего табурета. 
     Делать нечего, Атеона уселась и в двух словах описала молодого поэта.
     - И эти строки написал он? – подивилась проницательная Маргелар, не может чувствительная неженка слагать такие сильные стихи. 
     Атеона вытянулась, что за сомнения! Паллант настолько талантлив, что ему любая сложность по плечу! В чем опытная Маргелар сильно сомневалась. Она не первый год на свете живет и не витает в облаках, как молодая динонианка.
     - Впрочем, неважно, - махнула она рукой. – Он так он. – Она помедлила и неожиданно спросила: - Ты отвечала ему взаимностью?
     Атеона отвернула лицо.
     - Не отвечай, - разрешила Маргелар, надо быть до крайности глупой, чтобы не увидеть очевидного. – Это так прекрасно: любить и быть любимой.
     Вот они, эти тонкие струнки, связывающие Маргелар с земным миром! Сердце ее не умерло в холоде и черноте тоннелей! Оно живо, и она жива! Атеона обрадовалась открытию.
     - Что ты улыбаешься? – с недоверием спросила отшельница.
     - Я радуюсь.
     - Ей дурят голову, на нее ведут охоту, она принудительно – не спорь! – закрыта от внешнего мира – и радуется! – всплеснула руками Маргелар.
     Так трогательно она сейчас выглядела, что Атеона нарадоваться не могла.
     - Если бы только могла прочесть свои стихи Марциане: она непременно оценила бы их!
     Маргелар отошла к сырой стене и через плечо бросила:
     - И не надейся!
     Не получилось. Атеона вздохнула, отшельница отсюда не выйдет.
     - Жаль, стихи достойны увидеть свет.
     Как Маргелар поглядела на гостью, не описать. Приходит девчонка, болтает, болтает еще и наставляет ее! Она лучше знает, что да как ей нужно!
     - Не забудь спросить у римариха, за какими китами он в стекло приближающее
110
наблюдает, - пошутила она.
     Атеона посмеялась, он сразу догадается, кто надоумил спросить такое у него.
     Покончив на сегодня с делами насущными, она отбыла в город, посетила отца, разочаровалась увиденным на исейских улицах: горожане, казалось, позабыли, чему учит Динона и погрузились во мрак изоляции. До того Исеи слыли процветающим городом, даже у врагов не поднялась на него рука. Но один толчок – и жители его сами готовы уничтожать то, что строилось столетиями их предками. Что ж, так тому и быть.
     С тяжелым сердцем вернулась Атеона в храм, где ее встретила Октавия: с момента злосчастного нападения она, бывало, хвостиком ходила за первой динонианкой. Ее настолько потрясли ненасытный взгляд, покрасневшие от желания глаза царя и его жадные движения, что она поклялась никогда не выходить замуж. И сдержит клятву. Теперь она пресекала всякие ласковые взоры ей вслед, строго глядя на всех прихожан. Молодой парень, ранее замечая ее смущение, ныне напарывался на резкий и холодящий взгляд – это максимум, на который он мог рассчитывать.
     Слишком занятая в связи с отсутствием римариха Атеона и та замечала перемены. Они же не ускользнули от еще пока легкомысленной юной жрицы Лиониды. Искренне она жалела юношей, кто пал жертвой строгой динонианки Октавии. Она даже на хитрость пошла: подходила к стражам и что-то шептала им на ушко. В страхе молодцы выскакивали из храма и редко возвращались, опустив глаза в пол.
     Хитрость разглядела первая динонианка и указала Октавии на нее. Да, она отказалась от симуляции заговора, но холодность никуда не делась. Атеоне пришлось побеседовать с горячей подопечной, а она осталась стоять на своем: не смеют мужи поднимать очей на служительниц Диноны. В этом первая жрица согласна с нею, но дышать-то им спокойно на территории храма никакой закон не запрещает.
     - Да, это так, - согласилась Октавия, как ни прискорбно.
     - Не убивай в них хотя бы веру: надежды у них, я уверена, давно нет, - сказала Атеона.
     Сенуе не понятны были стремления Октавии провести всю жизнь в девицах – позорная участь, правда, для динонианки нет ничего зазорного оставаться верной Диноне до конца дней.
     Сенуя помогла госпоже переоблачиться и подала сверток – из родного дома посыльный принес посылку со съестным. Отец переживает, дочь редко захаживает к нему и думает, ее в храме не докармливают. Прискорбно, но голод уже коснулся низших слоев населения, терпят лишения середняки. Еще немного и волна голода накроет и богатые дома.
     Как следовало ожидать, за недоеданием пришла немощь телес, а ослабленные тела скоро заболевают, с ними слабеют души. А может, наоборот. Отиний объявил об эпидемии, заглянувшей в бедные районы Исей. Атеона не посмела наведаться туда: запрет самого римариха. Туда никто не направил врачей, потому как закрытые амбары богачи не намеревались открывать, а прокормить ораву челядинцев кому под силу?
     Тайком Атеона хотела направить в неблагополучные районы лекарства и хлеба, но об этом стало известно римариху, и он строго-настрого запретил ей вмешиваться. Почему – для нее осталось загадкой. Он преследует определенные цели – это факт. Не всем можно помочь, поздно, но тем, у кого есть шанс... отчего бы не попытаться оказать им посильную помощь.
     Римарих с нею даже разговаривать не стал, когда она, придя к нему, предложила свои пути решения проблемы. Видно он знает больше, чем она. Жрецы шушукались у нее за спиной, переговаривались, кто-то посмеивался. Как же – она женщина. Что она может понимать в политике и ведении государственных дел? Они до сих пор были уверены, что она ставит Землю на китов и заставляет Солнце обращаться вокруг нее. Они своими узкими лбами сами упирались в ложные догмы, когда она свято верила и знала, что Земля стоит не на настоящих трех китах, а на неоспоримых Трех Истинах, фундаменте, так сказать.
     Попробуй она скажи о фактах, доказывающих о гелиоцентрическом устройстве нашей системы, ее бы прилюдно подняли на смех, а после, когда ушла бы, задались вопросом о
111
том, кто поведал ей тайны, сокрытые от посторонних?
     Еще много ошибок, белых пятен в науке исейцев, в том числе и сакральной науке. Возникает масса вопросов, путаница. Сложности, сложности. Кое-что Атеона понимает. Она знает, отчего происходит смена дня и ночи, отчего идут дожди, почему в их широтах не случается снега, о котором с восторгом вспоминают путешественники и философы, видевшие его где-то далеко. Все же, все же она не самая глупая в храме. И большой плюс – ее не возносит гордыня.
     Она покинула римариха и жрецов, да пребудет с ними Динона, и вознесла ей молитвы, дабы она не отвернулась от бедняков, называемых повсюду пренебрежительно  челядинцами.
     Прогулочным шагом, ибо перед сном неплохо прогуляться, Атеона шла к себе. За нею плыла Октавия, наверное, на случай всякий – вдруг сюда опять проберется Татул Эгимнос, и она закричит, спасет первую динонианку.
     Атеона заметила ее, сделала еще несколько шагов и остановилась, обернулась. Октавия настигла ее, и они вдвоем безмолвно пошли вместе. Из-за дерева выскочили пряди волос Лиониды. Динонианка пригласила и ее пройтись. Далее к ним присоединилась Лаодика.  Последней стала Марциана. Набожная, она прижимала к груди молитвенник. Прохаживаться в тишине было несколько непривычно, но ни одна не нарушила запрет.
     Гуляли они так по вечерним аллеям недолго: грохот, шум и крики, донеслись с хозяйственного двора. Они оглушили жриц, ринувшихся на место происшествия. Они домчались скоро. У амбара увидели телегу, окруженную толпой слуг.
     Атеоне не пришлось пробираться сквозь них, они сами расступились. То, что увидели динонианки, радовать не могло. Всей массой груженая телега, неустойчиво поставленная, рухнула на чернокожего раба и придавила его. Он не успел глазом моргнуть, как испустил дух. Белокожие рабы решили посмеяться и поспорили, сможет ли он за кусок сушеной рыбы сам впрячься в телегу и протащить ее до ворот. Чрезвычайно тяжелая ноша оказалась упрямей человеческого голода, и хут погиб.   
     Одна из молоденьких служаночек всплакнула, утирая слезы уголком передника, а приятельница оборвала ее:
     - Не реви: он всего лишь хут!
     Динонианки переглянулись, посмотрели на Атеону.
     - И то верно: он всего лишь хут, с двумя ногами, руками, глазами, - сказала она, обернувшись к служанке. - У него есть нос, лоб, рот, темные, - кивнула она на локоны служанки, - волосы. Его не отпоют в храме, его не похоронят, просто закопают за городом, как уличного издохшего пса. Он так не похож на меня цветом кожи, - с выразительным оттенком в голосе сказала она.
     К ней подпрыгнула Сенуя.
     - Я повсюду ищу тебя, госпожа!
     - О, а я здесь: ищу сходства между мной и хутом.
     Сенуя недоуменно поглядела на хозяйку, что тут происходит?
     - Госпожа говорила…
     Слуги нерешительно перешептывались, поглядывая на динонианку.
     - У тебя смуглая кожа, - заметила Атеона, прикрепляя взоры окружающих к служанке с длинным языком. – Что если в твоем роду были чернокожие? Вдруг ты наполовину хут?
     Служанка дар речи потеряла, так неожиданно повернулись события.
     - Нет, госпожа, у меня не было в роду хутов!
     Атеона многозначительно посмотрела на нее, мол, где доказательства.
     - Я молю Динону, чтобы Исеи миновала участь падения: иначе нас всех сделают хутами враги.
     Слуги замолкли, что им сказать в ответ?
     - За пренебрежение и высокомерие в храме я наказываю тебя, - сказала Атеона служанке,
112
она позволила себе в ее присутствии дурно отозваться о хуте. – С этого момента ты – истопница.
     Женщина заплакала в полный голос.
     - Коли ты ничего не слышишь, кто станет слушать тебя? – спросила Атеона и ушла.
     Сенуя толкнула плечом плачущую служанку.
     - Глупая! - Она побежала за госпожой, а пониженная в должности прислужница еще долго обливалась слезами: на нее косо глядели остальные храмовые слуги.
     Атеона подарила Ка улыбку, увидев его во здравии.
     - С твоим товарищем случилась беда: ты теперь остался один.
     - Он был жаден и он мне не товарищ, госпожа.
     - В любом случае нам не найти темнокожего слугу тебе в помощь: порт закрыт и нет новых кораблей.
     С этого момента вся самая грязная и тяжелая работа на плечах одного хута – непосильна его ноша.
     - Придется трудиться одному, - пожал плечами Ка, казалось, ему было не привыкать.
     Атеона погоревала вместе с Сенуей по поводу гибели хута, а одна новость, рассказанная отцом, одновременно и опечалила и обрадовала дочь: Паллант бесследно исчез. Поговаривали, он тайком покинул город.
     При данном стечении обстоятельств это мало кому удавалось. Бежать из Исей незаметно стало практически невозможно, однако находились специалисты, выводящие состоятельных людей за большие деньги к безопасным тропкам, дарующим свободу. Существовал ряд условий: побег совершался исключительно ночью, в составе одного-двух человек и без поклажи. Таким образом, бежать могли далеко не все и не всегда: изнеженный господин крафтик, например, верховный судья или префект порта не отважится на ночное путешествие без денег и без слуг. Они остались в Исеях, ждали опасности и боялись ее.
     Масса слухов бродила по городу. Один хуже другого. Причем все они рождались самими исейцами, запугивающими друг друга. Надо же было каким-то образом развлекаться. Услышав от Сенуи парочку, Атеона за голову схватилась: кто придумал глупость, вроде той, что у царя случился приступ подагры после приема вина и оттого он блокировал город, отрезав его от внешнего мира. Да, у Татула Эгимноса случился приступ, она не спорит, но подагра здесь ни при чем. А слух о том, что горожане пропустили момент и не поклонились птицам, летящим на север, и оттого беды накрыли их, вовсе казался безумным.
     - Кто распространяет глупости? – дивилась Атеона.
     Исейцы давным-давно не празднуют преданный забвению праздник Энтуриан. В прежние времена, это было невесть когда, горожане выходили на улицы и чествовали пролетающих над головами птиц, приветствуя тем самым приход осени.
     - А кто додумался винить лягушек? – так же поражалась Атеона.
     На земноводных горожане тоже ополчились, мол, из-за того, что Татул Эгимнос, возвращаясь с охоты, наступил и раздавил лягушку. Настроение его резко испортилось, ведь это плохая примета, и он решил строго-настрого наказать Исеи, ведь тут существо слывет символом достатка. В богатых домах частенько можно встретить жабу, посаженную в сосуд. Чем больше пятен на жабе, тем больше она принесет прибыли в дом – престранная примета, но она имеет место быть. И упаси Динона, если земноводное издохнет: тогда прибыли не видать как минимум год. Откуда именно такие сроки Атеона понятия не имеет. Кто бы ни был автором суеверий, воображение у него богатое.
     - Госпожа, я слышала конь царя как-то раз испугался змеи! – сказала Сенуя.      
     Атеона поджала губы, змеям тоже ждать милости от исейцев не приходится.
     - Горожане, видимо, готовы винить в своих бедах весь животный мир, только не себя. – Она добавила спустя минуту: - Так долго не продлится.
     - Они начнут винить себя?
     - Вряд ли – исейцы выдумают новых виноватых.
113
     Она как в воду глядела: очень скоро народная молва приписала зайцам вину. Они якобы отводили взгляд государя от благородных животных на охоте. Так несчастные зверушки были причислены к врагам человечества. Одна знатная исейская фамилия даже убрала зайца с герба, тем самым пеняя ему.
     Бедные, бедные зайцы – Атеона проводила взглядом колесницу, на которой еще совсем недавно красовался герб с изображением зайчишки. Теперь он выглядел просто и без изюминки: якорь, ветви деревьев и много пустого места, какое ранее занимал зайчик. А ведь когда-то это семейство занималось разведением пушистых зверьков и солидно зарабатывало на продаже заячьего мяса и меха. Кануло в лету прошлое: пришли худые для людей и зверей времена.
     Подобралась Атеона и пошла по направлению к центру, туда, где было скопление бедноты. Стражи гоняли челядинцев, но те, не видя иного способа выжить, возвращались и возвращались за тумаками и черствыми кусками лепешек.
     Правильно Сенуя проинформировала госпожу: народа наплыло много. Все сплошь голодные и больные. Атеона проходила мимо и раздавала им в протянутые руки по куску хлеба. Загремели доспехи стражников, и толпа ринулась врассыпную. Динонианка отдала остатки еды последней убегающей девочке, а сама встретила блюстителей порядка с высоко поднятой головой.
     Они ей ничего не сказали, прошли мимо, не задев ни словом. Безусловно, они донесут о случившемся подулу,  начальнику городской стражи, он – сабиону, префекту центрального округа, а тот – крафтику. Так слух дойдет до римариха, но Атеона не боялась. И оправдываться не намеревалась. Она чиста перед буквой закона и перед храмовыми порядками.
     Она подошла к малым курильням, расставленным по обе стороны от маленького храма в самом центре Исей, и кинула на горячие угли щепотку благовоний. Ароматный дым взметнулся под свод, стоящий на пяти отполированных колоннах, – по числу динонианок в храме. 
     Время не ждало, и она отправилась в обратный путь. Спустившись со ступенек, ведущих с площади, она заметила уважаемого человека, пристально глядевшего на нее. С укором. Атеона не отвела глаз: в чем он винит ее? Неужели он не понимает – она дала его сыну надежду на лучшее будущее. Паллант покинул родной город, отца, друзей, но он сможет вернуться, когда захочет и с кем захочет. Он будет – и она свято в это верила – счастлив. А с нею его ждут горести и разочарования. В конце концов, притязания со стороны правящей верхушки возьмут верх, и он сам разочаруется в том, что выбрал ее. Дабы предвосхитить ошибку она и совершила поступок, за какой сейчас ее строго судили.
     Да хранит Палланта Динона. Да хранит она Исеи. Атеона дождалась момента, после которого отец поэта не скажет, что она струсила, и, полная достоинства, поплыла в храм.
     Человек поджал губы, морщины на переносице сказали, что он не согласен с динонианкой. Но мотивы случившегося ему доподлинно неизвестны: сын ничего отцу не рассказал, как тот не пытал отпрыска.       
     - Ты не ешь, ни пьешь – что стряслось? – волновался родитель.
     - Не хочу, - отвечал Паллант.
     - Ты исхудал!
     В самом же деле это мало беспокоило поэта, а вот то, что он и писать прекратил, его тревожило. Всерьез. Он позже начнет творить произведения полные боли и печали. 
     - После поем.
     - Когда? В городе голод пошел, ты ешь, пока наши погреба не пусты!
     - У нас еды хватит еще надолго, - не послушался сын.
     - Кто знает, что будет завтра, - проворчал отец.
     - Завтра…  завтра я что-нибудь поем, - пообещал Паллант. И выполнил обещание: поел перед дорогой и тайком покинул отчий дом.
114
     Гибель одного хута отразилась на другом: Ка едва справлялся с нагрузкой. Рабов стало вдвое меньше, а требований не убавилось. Жрец-смотритель с хозяйственником поглядывали на него и давали команды надзирателю подгонять нерасторопного невольника. Слов не находила Атеона: один работает, а надсмотрщиков отряд. Ему некогда было поесть. Что там поесть – воды попить. Она приглядывала за ним и подкармливала. Практически с рук.
     Как-то раз Гектор по поручению шел из одного конца храма в другой и увидал такую картину: изнемогший раб пошатнулся, к нему смело приблизилась динонианка и сунула в рот кусок лепешки, дала запить и сказала фразу. После чего хут воспрянул духом и продолжил таскать тяжести под палящим солнцем. В лучшем положении были даже слуги, выносившие нечистоты и убирающие в свинарнике.
     Гектор проследил – был грешок – за динонианкой, но ничего особенного не узнал: она отправилась навестить отшельницу. И далась ей безумная женщина. Он видел ее как-то раз, вдоволь хватило. Она набросилась на него, он вроде как на какую-то ветку наступил, а она ее подобрать хотела что ли. Замахала она руками, затопала ногами, предрекла что-то нехорошее за богохульство. Откуда он мог знать, что в Исеях нельзя наступать на ветки ивы – это сулит несчастную любовь. Крику было, едва ноги унес. Скандальная женщина. Красивая, но скандальная. Позже Гектор понял, каково его наказание, и сторонился пророчицы. 
     Ее называли здесь безумицей. Оно и верно, только она могла сидеть взаперти, когда есть возможность сбежать отсюда, выйти замуж и нарожать детей. Теперь правда поздно, но в тридцать лет-то она могла решиться на такой смелый поступок. Сейчас же ни один мужчина не пойдет на небывалую смелость и не возьмет ее в жены.
     Гектор хохотнул, надо быть сумасшедшим, чтобы заключить брак с той, кто видит тебя насквозь. А если… нет, он надеется, что нет. Ему, конечно, не грозит то, о чем мечтает, но все же надеется, она сильно отличается от Маргелар. В лучшую сторону.
     Чтобы хоть как-то отвлечься от той мрачности, какой полна мирская жизнь, Атеона вышла в сад. Сенуя бегала с корзинкой вокруг нее и спрашивала: подойдет ли этот или тот цветок для их букета.
     - Мы соберем два, - объявила динонианка, принюхиваясь к нежной гвоздичке. 
     - Зачем нам два? – Сенуя захотела вернуться сюда с красками и нарисовать госпожу с цветами. Чудо как она хороша, так и просится на холст. Не госпожа, а мечта для художника, муза для поэта, совершенство для мужчин.
     Завороженная хозяйкой служанка задумалась, не услышала ее просьбы.
     - Сенуя, - позвала она повторно.
     Служанка очнулась и подбежала.
     - Нам нужен будет репейник. Позови слуг.
     Сенуя помчалась искать помощь, по дороге припоминая, кто в последний раз помогал им. Она не хочет больше звать ее: та женщина неаккуратно влезла в заросли лопуха на плантации и колючки запутались в ее густых волосах. Представляете, как она ругалась, срезая волосы, какими раньше гордилась и какие, как она считала, помогали ей привораживать мужей.
     На взгляд Сенуи она преувеличивала: чисто внешне она самая обыкновенная служанка. Волосы густы да и только. У ее госпожи локоны куда красивее и необыкновенная стать. А как она добра. Про нее слуги шептались, и все хорошее говорили. Даже та, которую она сделала истопницей в наказание за презрение к хутам, и то боялась сказать о ней лишнее и потому произносила лишь добрые слова. 
     - Эй ты, - кинула Сенуя рабыне, строящей глазки слуге с подсобного хозяйства. – Возьми лопату и иди со мной!
     - Че это ты командуешь? – фыркнула та.
     - Меня госпожа послала! – сердито отозвалась Сенуя.
     Служанка бросилась за ней: лучше поспешить, нежели стать разжалованной в низшие прислужницы. Она не выносит запах помоев и нечистот.
115
     Репейник показался ей растением ада: она нацепляла на волосы и платье с десяток его колючек. А в это время Сенуя с госпожой собирали букеты! Она прекратила ворчать под нос, когда к ней подошла динонианка.
     - Будь бережна с корнями: не причиняй им боли. Природа требует бережного отношения к ней, - сказала Атеона.
     Она нагнулась к корням репейника. Что-то пошептала, поговорила, обтерла белой ладонью корешок и заулыбалась – ей корешки доставляют радость!
     - Его надобно как следует обмыть, измельчить и он подарит нам здоровье.
     Сенуя обрадовалась, а служанка диву далась: они обе странные. Но слухи бегут впереди человека: динонианка не одного больного тут на ноги поставила. Раз сказала, что подарит здоровье, значит, подарит. Она еще накопает, сколько скажут, кореньев.
     - Еще копать, госпожа?
     - Да, нам придется потрудиться: нужно много.
     Много так много, служанка приготовилась корпеть над репейником до вечера, но оказалось его столько не надо. Она освободилась уже скоро и с удовлетворением, что помогла сделать доброе дело, ушла за надзирателем, ищущим ее. Неправда, когда утверждают, только получая, человек испытывает чувство благодати – он больше счастлив, когда сам делает что-то для кого-то. Как она была горда тем, что приложила руку к спасению от болезней некоего человека. А может, это сам римарих! Получается, она помогла самому Отинию! Динона вознаградит ее за труды. Непременно.
     Собрав охапку цветов, Атеона разложила их перед собой и присела в тени дерева. Сенуя помогала составлять букеты, учась правильно подбирать какой к какому цветку. Их труды оборвал на полужесте посыльный. Динонианка оставила букеты, отреагировав на зов римариха.