3-ий круг - ПОРОЧНЫЙ.
Глава 1. Секс, насилие, кровь.
На рубеже совершеннолетия со мной происходило много случаев, которые могли бы лечь в основу фильма с доминирующей темой СЕКС, НАСИЛИЕ, КРОВЬ.
Случай в общаге или первая попытка изнасилования
Я уже посвятила толику своего повествования деревне Замостье, в которой отчасти проходило моё взросление. «Отчасти» - так как общение с деревенскими ограничивалось летним периодом. Исключение составляла Суслова. Мы переписывались круглый год. А на зимние каникулы она приезжала погостить. И мои родители, как ни странно, приветствовали это. То, о чём я собираюсь рассказать, произошло в один из таких наездов.
Мы с Ларкой уже являлись студентками. Я - музыкального училища, она – лесодеревообрабатывающего техникума у себя в Петрозаводске. Борзова благополучно вкалывала на какой-то фабрике. У нас, в Питере. Как и заведено у псковитян, Марина перебралась в северную столицу сразу по окончании школы. Лариска была инициаторшей встречи с Борзовой. Встреча протекала вяло.
- А давайте Волчка навестим, - дабы оживить действие, предложила Маринка.
Её одноклассник Волчок тоже жил в городе на Неве. Трудился на заводе, жил в общаге. Недолго думая, мы навострили лыжи в общежитие на улице Балтийской.
Общага была сугубо мужской. Волчок делил комнату с двумя пацанами. Сам адресат, как назло, отсутствовал. Мы хотели убраться восвояси, но волчковские соседи, похоже, были заинтересованы в обратном.
- Да погодите вы, девчонки! Он скоро придёт! – горячо заверяли они.
- Посидим, музыку послушаем, пока Саня вернётся, - обещали ребята.
Особенно старался в уговорах один. С виду он был постарше и помодней. Судя по всему, попривык уже к большому городу. Как правило, спервоначалу селяне ругают мегаполис за суетность и огромное количество народа. Но их ругань замешана на чувстве неполноценности в большом городе.
- Может, сбегать за вином? – предложил он.
- Нет! – отрицательно покачала головой Борзова. Она была тёртым калачом. Знала, что подобные предложения ничем хорошим не заканчиваются. Насмотрелась на соседок, которые увозили к себе в деревни венерические заболевания и нежелательные беременности.
- Нет, - засмеялась Лариска. Выпивка несовместима с имиджем девочки-принцессы.
- А что, можно! – с готовностью воскликнула я. Тем самым подталкивая своего кавалера к дальнейшему развитию событий.
Серый (так звали самого продвинутого) шепнул пару слов своим корешам, и те увели девчонок из комнаты.
- Щас, быстро за вином сгоняют и вернутся, - пояснил он, кладя мне руку на плечо.
Мы сосались около получаса. После чего действия Сергея стали чересчур откровенны.
Я оправила юбку и села (до этого мы полулежали на его койке).
- Что-то долго они, - сказала я, намериваясь встать.
- Скоро придут, - ответил Серый и вновь потянулся ко мне губами.
Я отстранилась.
- Ну, чё ты, - хрипло произнёс он, притягивая меня к себе.
Я почувствовала беспокойство и отвела его руки.
- Ну, чё, чё… - закатывая глаза, лепетал Сергей, грубо хватая меня за коленки.
Видя его безумное поведение, я метнулась к двери. Рванула её на себя – дверь оказалась запертой.
- Она что, закрыта? – сдвинула я брови.
- Да не бери в голову, - Серый очутился возле меня. – Не бери в голову – бери в рот!
Фу-у!
- Открой дверь – кричать буду! – пригрозила я.
Неожиданно Сергей бросил меня на кровать.
- Попробуй только! – зашипел он.
Я сделал попытку подняться – он снова бросил меня. Уже со злостью.
- Сделаешь всё быстро – выпущу. А нет, - Серый сжал кулаки, - все зубы тебе повыбиваю!
Никто ещё не говорил мне таких страшных вещей. Кожа на голове пошла мурашками. Волосы как будто зашевелились. Вот откуда пошло это выражение.
- Ну, хорошо, - пошла я на попятный. – Только быстро.
Уговаривать его было не надо. Сергей быстро скинул рубашку и приспустил брюки. Я стала целовать ему грудь, спускаясь всё ниже, ниже… пока не наткнулась в кудрявых волосках лобка на ярко-розовый скользкий пальчик, похожий на собачью пипиську.
Чувство брезгливости сдавило мне горло.
- Я не могу, не могу… я девочка, - пустила я в ход последний аргумент. На тот момент я действительно полагала, что это так.
- Девочка она, как же, - хмыкнул Сергей, подтащив меня за волосы к своему мерзотному членику. – Соси давай.
Мне удалось вырваться, и я забарабанила в дверь. В бешенстве вращая глазами, Сергей подскочил ко мне и дал с размаха оплеуху.
Снаружи раздался деликатный стук.
- У вас там всё в порядке?
Я зарыдала в голос.
- Ну, погоди, сука! – насильник приоткрыл дверь, наскоро заправляя срам в трусы.
- Да всё нормально, нормально, - бормотал он, всё ещё надеясь с моею помощью достичь оргазма.
Но моя зарёванная физия противоречила понятию «нормально». Лариска решительно распахнула дверь.
- Ну, зачем, зачем вы ушли? – ревела я. – Почему оставили меня одну?
- Да мы и подумать не могли… - жалко оправдывалась Суслова.
- Мне вон на балконе ОН, - Борзова тыкнула пальцем в своего ухажёра, - стихи читал.
Я зарыдала пуще прежнего. «И почему одним стихи читают, а я в это время любуюсь на чьи-то гадкие причиндалы и по морде получаю?»
Парни, стоявшие поодаль, вели свои разговоры.
- Ну, что же ты? – вроде как укоряли они друга.
На что Серый отвечал риторически:
- А чё она? Тоже мне! Говорит: «Я девочка». Видали мы таких девочек… Ломается ещё…
Мы наградили его дружным негодующим взглядом. Я разыскала свой баул (только что вошли в моду большие спортивные сумки; чтобы он выглядел объёмным, пришлось набить его нотами и шмотками – таскать этакую тяжесть было малорадостно, но против моды не попрёшь). После чего мы покинули помещение.
Попытки продолжаются
Неумение себя вести провоцировало новые сцены насилия. Моё вызывающее поведение щедро сдабривалось манерой поздно возвращаться домой. И зачастую в подпитии.
Я шла от метро в первом часу ночи. Чувствовала спиной: кто-то идёт следом. Но расстояние не сокращает. Держит дистанцию. Хотелось перейти на бег, но я старалась этого не делать. Кто знает: может, ошибаюсь? Кроме того, слышала, что паника жертвы только подстёгивает маньяка.
Когда свернула во двор, ведущий к моему подъезду, стало очевидно: преследование не плод моего воображения. Уже не обращая внимания на психологию, я решила оторваться. Взбегая на лестницу, почувствовала, как ЕГО рука заскользила по внутренней стороне моего бедра. Было жутко от того, как он двигался: проворно и бесшумно.
Головы я, слава богу, не потеряла. В руке у меня был ключ. Острый, как нож.
Резко обернувшись, я направила острие на незнакомца:
- Убери руки – не то порежу
Получилось, вроде, убедительно - преследователь отпрянул. Мираж опасного рецидивиста растаял. Двумя ступенями ниже стоял молодой мужчина с большими голубыми глазами. По ним без труда можно было понять, что он прилично выпимши. Полные влажные губы плохо ему повиновались. Прежде чем облечь в слова свою реакцию на мою незапрограммированную агрессию, он некоторое время шевелил ими, словно тренируясь.
- Дура! – наконец ему удалось сложить буквы в слоги, а слоги – в слово.
И сбежал по лестнице.
Второй аналогичный инцидент случился двумя годами позже, когда я, красивая и пьяная, добиралась автобусом до дома до хаты. Там, в салоне автобуса, лицо кавказской национальности меня и заприметило. Положило на меня глаз. А я клала на него с прибором*… или без (потому как ;прибор; – чисто мужская прерогатива).
Помню, я сидела в полупустом автобусе и лыбилась слагаемым в уме собственным афоризмам. Видимо, моя улыбка была неправильно истолкована. Признана приглашением к сближению. Однако кавказское лицо избрало странную позицию сближения. Сначала оно следовало за мной, не выявляя явных признаков сблизиться. А при входе в мой милый дворик вдруг ка-ак прыгнет на меня сзади. И прижало к стенке дома. Я видела его тень, скользившую за мной по пятам. Поэтому внутренне была готова отразить атаку.
- А-а! – дурашливо заорала я. – Караул! Убивают!
Было около полуночи. Кое-где в окнах ещё горел свет. Скрипнула дверь парадной, из неё вышел мужчина выгулять собаку. ;Лицо; укрылось в кустах сирени. Я поправила причёску и неспешно зашагала к своему дому. Хачик раздвинул ветви и страстно зашептал с сильным акцентом:
- Ыды суда! Слышишь, а?
Я оглянулась. ОНО поманило меня указательным пальцем.
- Ага, щас! – ухмыльнулась я и покрутила пальцем у виска.
Поднимаясь на пятый этаж, сама себе поразилась: страха не было ни в одном глазу. Может, спьяну?
Однако были случаи, когда я трусила по-настоящему. И я хотела бы их рассмотреть, присвоив степень тяжести по нарастающей.
1-ая степень
После инцидента в общаге я подумала, что не худо бы провериться на предмет девственности. Всё ещё не верилось, что меня лишил невинности Кузин отчим. Я ничего не помнил, а мужики горазды трепаться. Мне казалось, что месячные при первом соитии должна быть гарантом, что плева не прекратила своего существования.
Надежда, что невинность не попрана Соболевым, тлела не потому, что я хотела подарить свой цветок достойному (тьфу, от этой пошлятины тошнота подступает к горлу) – напротив, я хотела как можно раньше распроститься с репутацией целки. ;Девочка-целочка; для меня – синоним ненужности и непривлекательности. И необходимо распрощаться с этим если не раз и навсегда, то хотя бы безвозвратно. Единственное затруднение – отсутствие подходящего кандидата.
Я стала присматриваться, кого б определить на эту роль. А кто ищет, тот, как известно, всегда найдёт.
Валера – редкое, в общем, имя. Но в деревне Замостье мне довелось свести знакомство сразу с тремя Валериями. Внимание одного всецело принадлежало его односельчанке. Другой предпочитал всякой девушке добрую бутыль самогона. Третий появился случайно. Был откомандирован на практику псковским сельхозтехникумом в деревню Липня, куда мы ходили на танцы.
- Может, пойдём подышим? – обратился он ко мне после медляка.
Танцором Валера показал себя не ахти каким и, видимо, хотел завлечь меня интересным разговором.
Но разговор не клеился. Наверно, я ему не слишком нравилась. Была полненькой и немодной.
Валера угостил меня папиросой и мы покуривали, сидя на изгороди и обмениваясь редкими фразами.
- Ты что делаешь на практике? – спросила я.
- Я? – он пожал плечами. – Так… на тракторе работы всякие.
Тут Валерий подумал, что этикет велит ему задать аналогичный вопрос мне.
- А ты откуда такая?
Будь у меня хоть капля кокетства, я обязательно спросила бы:
- Какая «такая»?
Но я была прямой, как линия коммунистической партии.
- Из Ленинграда, - бесхитростно ответила я.
Чем, видимо, пробудила подлинный интерес к своей персоне.
- Да ну? – поднял Валера брови. - И где ты живёшь в Ленинграде?
- На улице Благодатной, - продолжала я резать правду-матку.
Он засмеялся. Думал, что шучу.
- Что-то я не слышал о такой улице.
Я покосилась на него: вряд ли Валерий слышал кроме Невского проспекта хоть ещё об одной ленинградской улице.
- А ты сам откуда?
- Я-то? Из Порхова, - скучно произнёс он.
- А-а, - кивнула я, хотя понятия не имела, где этот самый Порхов.
- Пройдёмся? – предложил он.
- Давай, - согласилась я.
Валерий повёл меня местными тропами. Я с волнением думала: «Сейчас начнёт приставать». Но никаких потуг на приставание не последовало. Мне уже порядком надоело продираться сквозь дебри чертополоха (чего ради?), как вдруг я услышала:
- А это наше общежитие, - Валера указал на длинный барак из некрашеных брёвен.
- Та-ня! – услыхала я.
Это Лариска вышла меня поискать и кричала от клуба.
- Меня ищут. Надо вернуться, - проговорила я нерешительно.
- Ты иди. Я поговорю с друзьями и догоню, - пообещал Валера.
Посмотрев на него недоверчиво, я кивнула и пошла обратно.
- Ты где была? – набросилась на меня Лариска.
- Гуляла, - якобы безразлично заявила я.
- Да? – Лариска вцепилась мне в рукав. – С тем, который пригласил тебя на танец?
- Ну, да, - меня прям распирало от гордости.
Сама Лариска, правда, «ходила» с самым красивым парнем в округе – Широковым Колей. Широков – высокий, кудрявый, румяный – ни дать, ни взять молодец из русской сказки. Но теперь и я не лыком шита. Я вкусила это в полной мере, когда Валера вернулся с двумя своими приятелями. В женской компании неоценим факт, когда подружка приводит нескольких дружков для знакомства. Сами знаете: «потому что на десять девчонок по статистике девять ребят»*. Приятели по внешним данным были значительно хуже Валерия. Который имел миловидное лицо и крепкое сложенье.
Не успела я насладиться своей значимостью, как закапал дождь.
- Не хотите посидеть у нас? – поинтересовался один из прибывших. Судя по всему, заводила. Шустрый и болтливый.
- Нам надо идти, - сурово произнёс Широков, положив руку на плечо подруги.
- Мы ненадолго, - тихо, но непререкаемо сказала Суслова.
Андрей (центровой в студенческой троице) обогнул клуб, и мы очутились перед крыльцом общежития. Зачем, спрашивается, Валерию понадобилось тащить меня, преодолевая препятствия в виде высокой травы и колючего кустарника? Выходит, всё-таки кое-какие виды на меня у него были. Непонятно только, какие: то ли эротические, то ли садистские. Впрочем, для некоторых это одно и то же.
На первом этаже барака в большой комнате стояли ряды кроватей, щетинившиеся панцирными сетками. Только четыре койки были застланы.
- А где четвёртый? – спросили мы, указав на четвёртую постель.
- Сбежал, - криво усмехнулся Главный.
- Да не, - сказал парень, не подававший до той поры голоса. – Его отчислили.
- Даже так? – поразилась я.
Быть отчисленным из сельхозтехнукума местного разлива – это круто. Молодой человек, видать, вообще не учился.
Мы, пришлые, с любопытством оглядывали студенческий быт. Тот, кого мы приняли за вожака, устроился лучше всех. Занимал топчан у стены, которую украшал плакат с девицей в бикини. Рядом на гвозде болталась гитара.
- Играешь? – глянув исподлобья, спросил его Колян.
- Так… - студентик взял несколько аккордов, не снимая инструмент с гвоздя. Видимо, утомлять нас музицированием не входило в его планы. Меня это устраивало. Никогда не любила самодеятельность. Тебе играют, а ты сидишь, как дурак. То ли следует подпевать, то ли внимать молча, чёрт его знает. Идиотское положение.
- Может, в картишки перекинемся? – в руках Андрея появилась колода.
Наверно, игра на гитаре была для него более интимное занятием, чем ублажение сельской молодёжи.
Колька озабоченно посмотрел в окно.
- Да нет, надо идти. Дождик становится сильнее.
- В следующий раз сыграем, - бодро сказала я, вставая.
Все заспешили на выход. Момент прощания - переломный момент в деле развития отношений между мужчиной и женщиной. Когда тебе дают понять, что ты интересна и назначают следующее свидание. Либо же ничего не говорят. Именно так и вышло с Валерием.
- Увидимся, - безразлично проговорил он, не выйдя на крыльцо, чтобы проводить меня.
Пять километров (именно столько было от Липни до Замостья) я ломала голову, что бы это значило. Мне показалось, Валера выглядел разочарованным. Вот только почему? Рассчитывал познакомить своих друзей с моими подружками, а там как пойдёт? Хотел устроить коллективное соитие (не в разнузданной трактовке сегодняшнего дня, а в смысле трёх партнёрских пар)? Думал отправить кого-то погулять, а самому завалить невзрачную, на всё готовую ленинградку? (Жительницы крупных городов испокон веков считались испорченными девками.) Наверняка он посчитал, что не слишком много потерял с моим уходом. Ему и липнинских девчат, наверное, хватало за глаза и за уши.
Так или иначе, Валерий казался мне подходящим для студенческой любви*… Знаете этот тост? Есть любовь студенческая – когда есть с кем, есть чем, но нет где; есть любовь одинокая – когда есть где, есть чем, но некого; есть любовь несчастная – когда есть где, есть с кем, но нечем; есть любовь философская – когда есть где, есть чем, есть с кем, но зачем? /Так выпьем же за ту любовь, который каждый из нас заслуживает!/ Так вот, с помощью студента Валерия я могла решить вопрос be or not to be? (в смысле наличия девственности).
Через неделю, вновь посетив липнинский клуб, я не обнаружила там ни Валерия, ни его свиту. И решила отправиться к ним с визитом сама. Предупредив Суслову (на что она неодобрительно закудахтала), я прокралась к окнам общежития. Они были темны. Парни готовились заступить на трудовую вахту. А рабочий день молодого колхозника начинается рано.
Отступать я никогда не любила. Не видела предупреждений своего ангела-хранителя в появляющихся на пустом месте препятствиях. «Не надо, Таня», - словно предупреждал меня Господь. Но я поспешила заткнуть уши и, вспомнив что койка Валерия находится под окном, требовательно постучала.
- Кто там? – Валера откликнулся на стук быстро. Значит, ещё не спал.
- Это я, Таня, - ответила я. И услышала, как в комнате началось какое-то движение.
Окно распахнулось. Из него показался обнажённый торс Валерия.
- Ты чего? – вопрос свидетельствовал о недоумении героя.
Я не стала вдаваться в подробности.
- Я к тебе, - кратко пояснила я.
- Иди, я тебе открою, - немного поколебавшись, произнёс Валерий.
- Не надо, я так, - боясь, что моя решимость растает, пока буду кружить в поисках главного входа, прошептала я.
Валерий всё еще не мог прийти в себя от неожиданности.
- Ладно, - наконец вымолвил он, растворяя вторую раму и протягивая мне руку.
Я вскарабкалась на подоконник и упала к нему в койку. Мы засмеялись и немедленно начали целоваться, невзирая на яростное дыхание двух его собратьев. Прелюдия была короткой. Поцелуй – всего лишь преддверие. Валерий торопливо расстёгивал на мне рубашку и стаскивал трусы. Я ему помогала. Генитальной смазки у меня всегда было в избытке. Но тогда ощущение сложилось такое, будто в меня всадили плохо оструганный деревянный поршень величиной с чурбан. Типа тех, которые скобари любовно укладывают в поленницы-«костры». Кровать скрипела нещадно. Соседи по койкам не спали. Несмотря на скрежет, я воспринимала происходящее, как действие в гробовой тишине. Густая такая, нехорошая тишина. Парни, не участвующее в процессе, слушали нас, затаив дыхание.
- Может, ты меня на тракторе подвезёшь? – осведомилась я у Валерика по окончании.
- На вертолёте, - ёрнически прокомментировал мою просьбу его сосед, Андрюха.
Парни недобро заржали. У меня неприятно ёкнуло под ложечкой: «Надо уходить».
- Ну, ладно: нет – так нет, - миролюбиво сказала я.
- Трактор – колхозная собственность. Под окном, как ты видишь, он не стоит, - всё-таки счёл своим долгом пуститься в объяснения Валерий.
- Чего она там видит? – процедил сквозь зубы Андрей.
Я сгребла одежду, которую не успела напялить, и рванула к выходу.
- Я побежала, - на ходу сказала я, спиной ощущая угрозу.
- Ага, - картонно попрощался со мной мой кавалер.
Если б в спину мне полетел какой-нибудь предмет, чеслово, не удивилась бы. Но, видимо, ни мочёных яблок, ни даже картофелины под рукой жителей студенческого общежития не оказалось. Не могу ручаться за точность, но, по-моему, Андрей всё же издал мне вслед неприличный звук, более всего напоминающий «пи@дуй». Но не уверена. Зато уверена, что е@ля – занятие неблагодарное. Пример тому – отношение к шлюхам и проституткам.
Я почти бежала по липнинскому тракту в три часа ночи. Присев пописать на дороге, в лунном свете я увидела кровь на трусах. Небольшое такое пятнышко крови. Моча, попадая на половые губы, кусала их нещадно. И на душе было погано. Смутно хотелось каких-то тёплых слов. Чтобы тебе не просто тупо тёрли одно место, но хотя бы после этого не ненавидели. С другой стороны, я осознавала, что именно такого отношения я и заслуживаю. Так мне и надо, бесстыжей, распутной девке.
Сейчас, правда, думаю, что я ещё дёшево отделалась. Могли бы и по кругу пустить. О чём я только думала?!
О чём угодно. Но, как ни странно, ни о беременности. Мне казалось, что от случайных связей дети не рождаются. Я, увы, ошибалась. Ошибкой было всё моё предприятие. Хотя бы по той причине, что я так ничего и не узнала. Все улики сокрыла темнота. А выделения на белье позволили тешить себя надеждой, что однократное сношение не является гарантом потери девственности. Смешно.
2-ая степень
Ещё более неприятный случай произошёл, когда я, обретя некоторую стройность в членах (а вместе с ней и уверенность), отправилась встречать Новый год в компании моей подруги Ворониной. Зойка, если поразмыслить, тоже являлась магнитом, притягивающим неприятности. Но этим наблюдением, даже если б оно тогда пришло мне на ум, я бы всё равно не воспользовалась. Поскольку считала себя рисковой девахой.
Итак, мы отправились на квартиру к незнакомым юнцам. Справедливо было бы оговориться: ДЛЯ МЕНЯ незнакомым. Одного из них Воронина подцепила в кабаке на Мужества. Все мы ходили в одни и те же места (сейчас, полагаю, тоже). Наши ровесники тусовались главным образом в «Застолье»*, «Тройке»* или «Карелии»*. Были и другие места. Но перечисленные оставались излюбленными.
Причина, по которой я испытывала неприязнь к Ворониной, была её скользкость. Она заверяла меня позже, что не знала, будто на хате будут только две пары (она с парнем, которого склеила в «Карелии», и я - с его друганом). Но я ей не верила. Встреча Нового года в компании родителей считалась занятием крайне непопулярным, но я бы лучше осталась с родоками, чем устремилась навстречу неприятностям. А при таком раскладе они были обеспечены.
Ребята накрыли стол по всем правилам текущего праздника: с оливье, апельсинами и еловой веткой в вазе. Что и говорить, готовились мальчики. Вот только гости за столом отсутствовали.
- А где все? – почуяв неладное, спросила я у хозяев.
- Подойдут, - усмехнулся организатор торжества – тот, кто предназначался для Ворониной. На первый взгляд это был молодой человек приятной наружности. Но сквозь внешний лоск сквозила жестокость: на тонких губах играла двусмысленная ухмылка, в глазах проглядывал хищный блеск. Мне он не понравился.
- Давайте лучше выпьем, девчонки, - произнёс тост второй. – За уходящий год!
Ход стратегически верный. Выпивка помогает расслабиться и потерять бдительность. Этот, второй, показался мне рохлей. Этакий Виктор Перевалов*: ротик цыплячьим клювиком и жёлтый пушок на головке… Каждый мыслит в меру своей распущенности, но мне надо быть осторожней в выраженьях. Впрочем, ТУ головку я тоже увидела быстрей, чем рассчитывала.
В полночь мы сомкнули фужеры, и началась щекотливая ситуация, которая прогнозировалась заранее. Парни потушили свет, якобы для пущего эффекта от бенгальских огней. Таким образом создалась, по мнению мужской половины, необходимая романтика. Можно переходить к действиям – решили они.
- Никого больше не будет? - полуутвердительно спросила я.
- А кто тебе нужен? – вроде игриво, но с нажимом ответил Желторотый.
- Да, да, да – вы нас раскусили: никого больше не будет! - отбросил экивоки Зойкин кавалер. – Что будете делать?
- Уйдём! – сказала я.
Разговор до этого проистекал в шутливой манере. Но после того как я подошла к двери, произошел перелом. Тот, кто изначально показался мне склонным к насилию, толкнул Воронину на кровать. Послышалась возня и возмущённый рокот Зойкиного сопрано:
- Эй, не так грубо!
Дурной пример, как известно, заразителен. Желторотый тоже продемонстрировал навыки, которым мог бы рукоплескать де Сад. Переваловский прототип выставил предо мною стул, преграждающий путь в прихожую. А когда я попыталась его обогнуть, подсёк меня. Я рухнула в койку. Не теряя времени даром, Желторотый прижал мне ноги коленом (чтобы я не рыпалась), а руки заключил в капкан тренированных пальцев (чтобы я ненароком не вцепилась ему в рожу).
Я билась за каждую тряпку. Желторотика подстёгивали шумы, доносящиеся с соседнего ложа. Там дело пошло на лад. Позже Зойка говорила:
- Он мне угрожал, - и оправдывалась: – Чего уж там… от меня не убудет.
Типичная позиция жертвы изнасилования.
Когда акт с ней свершился, Воронина выпросила себе антракт. Понимала, что это ещё не конец. Желторотый тоже дал мне возможность перекурить. Думается, из желания поглядеть на нас при электрическом свете. И я, и моя подруга были топлес. Парней, конечно, интересует то, что ниже пояса. Но раздевать девушку они почему-то начинают с рубашки. Парадокс. Зойкины длинные округлые груди при движении били её по рёбрам. Желторотый наблюдал за их перемещением в пространстве, как заворожённый. Мои конические грудки – как у красавиц племени химба – волновали его куда меньше. Ну и пусть. Мне даже не было стыдно. Всё равно я не знала, куда Желторотый спрятал мою одёжку после того, как стянул её и скомкал.
У Зойки был второй раз, а потом и третий – я всё это время сражалась за свою честь. Мы были молоды и полны нехорошей энергии. В конце концов, даже Желторотый выбился из сил и заснул.
Услыхав, как первый троллейбус, гремя своими «усиками», выехал на линию, я растолкала Воронину.
- Вставай! – шепнула я.
Мы отыскали разбросанную одежонку и на цыпочках прокрались к выходу. Одевшись уже на лестнице, мы окинули друг друга насмешливым взором.
- Да-а, Радька, первый раз тебя в таком виде видела, - хмыкнула Зойка. – Налегай на горбушки – говорят, помогают.
Вот зараза! Её совет относился к размеру моего бюста. Номер один. Размера меньше не существует, ;ноль; – это для прикола. Горбушки, если верить народным приметам, повышают ликвидность женской груди.
Надо сказать, комплекс недоразвития молочных желёз возник у меня не в результате мужских замечаний, а благодаря назойливому вниманию злокадычных подруг.
История на сём не закончилась. Спустя какое-то время Воронину упекли в больницу. С застарелой гонореей. Ужас, ужас, ужас. Срам, срам, срам. По законам того времени, никакой анонимности. Никакой пощады. Всем, всем, всем сообщалось, что они находятся в области поражения: родственникам, знакомым и сослуживцам.
Мы с Сальниковой отправились навестить венерическую подругу. Воронинская лечебница находилась у чёрта на рогах. Но это ещё полбеды. Последствия визита оказались более плачевны.
Внутрь нас не пустили. Общение состоялось посредством лестничного окошка. У которого больные чалились за сигареткой. Окно защищала решётка. Её толстые прутья затмевали несчастное Зойкино лицо. Изъясняться пришлось на языке жестов. Из чего мы сделали вывод, что требуется разыскать всех Воронинских партнёров. Задача, прямо скажем, не из лёгких.
- А кто её заразил-то? – вяло поинтересовалась Сальникова, когда мы сели в трамвай.
- Ты не знаешь? – поразилась я.
Мне казалось, всякий в подлунном мире знал историю Зойкиной любви. После Воронинского рассказа, где её на @ую вертели, как @лядь последнюю. Кстати, я не совсем поняла, что она имела в виду. То ли это было оборотом речи, то ли правдой. И пришла к выводу, что последним. Герой её повествования, по словам Ворониной, не отличался ни внешней красотой, ни духовной. Был парнишкой невзрачным, и по отношению к Зойке вёл себя как скот: назначал встречу - и не приходил, обещал – и не звонил и т.д. Но! По части секса был весьма ловок.
Воображение тут же подкинуло мне картинку, где Зойкин партнёр, вонзив в её плоть свой стержень, отталкивался одной ногой от кровати, а другой вращался, как при езде на карусели, сидя верхом на Ворониной. Вот он лицом к ней, потом толчок – и он уже на девяносто градусов по отношению к ней, ещё толчок – и он к ней на все сто восемьдесят.
- Так, что ли? – спросила я.
- Угу, - Воронина опустила веки в знак согласия. – При этом: НЕ ВЫНИМАЯ!
Согласна, тут надобно немалое уменье. И размер соответствующий. Чтобы член не выскальзывал.
- Тебе понравилось? - уставилась я на неё с подозрением.
На что Зойка произнесла с удовольствием:
- Меня так ещё никто не унижал!
И тут же:
- Ради, я влюбилась!
- Хм, - «за что? за ЭТО?!»
Так что и к бабке не ходи: Зойкина стыдная болезнь указывала на плюгавого засранца. Вольтижёра чёртового. Это он наградил Воронину триппером. Скорее всего. Потому что в промежутках общения с «любимым», Зойка сношалась с кем попало. «Милый» новогодний инцидент пришёлся как раз на пору носительства ею гонококков.
- И как ты думаешь найти их? – прервала мои размышления Танька. Имея в виду наших новогодних знакомых.
- Пойдём с «Карелию», - пожала я плечами.
В ближайшую субботу мы потащили свои задницы на север города. Как все южанки, мы не любили всё, что было дальше площади Ленина*.
- Лучше бы мы пошли в «Палангу», - проворчала Сальникова, когда мы подошли к ресторану.
В «Карелию» всегда была очередь. Когда мы попали внутрь, отдельных столиков не было. Нам предложили места вместе с симпатичными девчонками немного старше нас.
За что я не любила «Карелию» - так это за стопроцентное освещение. Никакого интима. За что она мне нравилась – так это за способ размещения посетителей: на округлых диванчиках за низенькими столиками. Расположенные таким образом, они напоминали уютные закутки.
Девицы всегда приходили раньше. Мужчины появлялись позже. У НАС была возможность акклиматизироваться. У НИХ – пройтись перед женскими глазами этакими бойцовскими петухами. Пока мы камуфлировали свой интерес за бокалом вина и сигаретой, они отмечали, кто здесь новенький и кому могут быть интересны.
Время ожидания с нечаянными знакомыми мы коротали за беседой на злободневную тему о своевременности первого сексуального контакта. Так получилось, что мы с Сальниковой были по разные стороны баррикад. В лагере единомышленников оказалась новая девица - тоже чёрненькая, как и я. В оппозиции была беленькая Новенькая и рыженькая Танька.
- Нет, - говорила приверженица моей точки зрения, - ничего не выйдет путного, если дать сразу. Парни этого не ценят.
- У меня есть знакомая, - не соглашалась её же подружка, - которая вышла замуж за человека, с которым ушла в первый же вечер и переспала с ним!
- Да ну? – не могла поверить я.
Новенькая беленькая продолжала доказывать:
- Точно вам говорю! Только ДАТЬ надо хорошо.
Сальникова прищёлкнула языком и подмигнула:
- Ага!
Я хмыкнула. Уж слишком часто Татьяна прибегала на своей практике к «хорошо дать». Неуёмная жажда надеть обручальное кольцо была высока – вот только результат оставался нулевым. И вообще, что значит: «дать хорошо»? Решив промолчать с умным видом, я оглянулась на вход.
- Смотри! – толкнула я локтем Таньку. – Вон тот, который был со мной!
- Где, где? – крутила она рыжей башкой. И, увидев, протянула: - Слушай, а он ничё-о.
Смерив подругу уничтожающим взглядом, я пошла через зал искать на жопу приключений.
Не поприветствовав Желторотого, я сразу перешла к делу.
- Поговорить надо, - сказала я серьёзно.
Мы вышли в холл. Зал был битком, швейцар никого больше не пропускал. От холодной двери он отошёл к тёплому гардеробу. Мы заняли его место в тамбуре.
- Ну, что? – глядя поверх меня, спросил он. Желторотый оказался неожиданно высок и физически крепок; странно, что он не смог сломить меня.
Я холодно произнесла:
- Зойка в больнице. У неё гонорея…
Закончить я не успела. Жгучая боль ожгла мне щёку. Желторотый дал мне пощёчину.
- Да ты… Ах, ты! – задыхаясь от злости, я схватила Желторотого за грудки, пыталась вытрясти его душу ему же на свитер.
Видно, ярость, плескавшаяся у меня во взгляде, напугала его. От тактильного общения он перешёл к вербальному.
- Ну, ты чё? Чё взбесилась-то, триппушница поганая? Понятно, почему целку из себя строила. На пару, небось, лечишься со своей гонорейной подружкой?
- Что здесь происходит? – это появился швейцар.
Ненависть рвалась у нас изо всех щелей.
- Говнюк! – плюнула я ненавистью на Желторотого.
- Поговори ещё! – огрызнулся он.
- Ещё слово - и вылетите из ресторана оба, - предупредил нас швейцар.
- Если не дай бог что обнаружится – убью! – испепеляя меня взглядом, произнёс Желторотый.
Я увидела, что девчонки спешат на помощь.
- Сначала найди, - цыкнула я на прощание.
- Что? Что он сделал? – глядя на мою перекошенную физиономию, выспрашивала Танька.
- Нетрудно догадаться, - буркнула я. Щека горела, во рту я ощущала солёный привкус крови.
Воронина вышла из лепрозория слегка пришибленная. Что-то шамкала сочувственно по поводу моей разборки в «Карелии». У другана Желторотого гонорейный диагноз не подтвердился. Я серьёзно не пострадала. Но всё моё существо вопило от несправедливости: почему я? за что? Однако это ещё был не предел.
3-ья степень
По окончании училища мы страшно не ладили с матерью. Бабушка сдала свои позиции, правление перешло к маме. Конфликты вспыхивали по поводу и без. Красной нитью проходила следующая мысль: я тебя растила, я тебя кормила… Но в условиях безработной маман и работающей меня этот аргумент не канал. Пока я находилась на её содержании, тогда приходилось делать, что велено. Куда денешься. Но положение вещей изменилось. Я взрослый человек. Со специальностью. На работе ко мне со всем уважением. Обращаются по имени отчеству. Дома же я по-прежнему пустое место. Даже хуже. Пустое место, как правило, не награждают нелицеприятными выражениями.
Как нас учит история, рано или поздно в обществе наступает критический момент, когда верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому. Единственным выходом из данной ситуации мне виделся уход из дома.
- Хорошо бы тебе выйти замуж, - задумчиво говорила моя новая сотрудница, нянечка на ясельной группе.
Я поджала губы. Жениха, готового предоставить отдельную территорию под проживание, у меня не было. Без «отдельной территории» тоже. И в ближайшее время не предвиделось.
Тогда я крепко дружила с Сальниковой. У той в свою очередь имелась подружка, Лилькой звать которую. Без отца, без матери. Зато с отдельной квартирой. Пусть и однокомнатной.
- Может, попробовать с ней договориться? – предложила Татьяна.
К вечеру за установленную плату величиной в червонец я уже вселялась к Лильке. С домостроевским пылом я начала перетряхивать Лилькины шмотки. Отстирывая их и упорядочивая. Лилька, однако ж, моё рвение не оценила. И, спустя месяц, обратилась к своему ухажёру, дабы избавиться от назойливой жилицы. Об этом я узнала после событий, которые собираюсь описать ниже.
Несмотря на будний день, в квартире дым стоял коромыслом. У Лильки были гости.
- Привет, - заглянула я на кухню, чтобы поздороваться с хозяйкой
Не желая мешать, я сразу прошла в комнату. За мной увязался один из приглашённых, Кирзанов Сергей. Один раз я его видела. Он приходил к Лильке со своим приятелем Пашкой Ситниковым, Лилькиным ухажёром. Последний был мелким уголовником. Лилька его побаивалась. Потому и не давала от ворот поворот. Впрочем, тот и другой были достаточно молоды и привлекательны. На этом основании Лилька не стеснялась, что за ней приударяют подобные типы. Кирзанов из тех, про которых говорят «со следами былой красоты» (не уверена, что эта фраза применима к мужчинам). Так или иначе, Серёга был высок и худощав. С правильными чертами лица, слегка искажёнными злоупотребленьями: тусклой кожей и сломанными передними зубами. Ситников лучше сохранился, но в его облике было что-то дикое, цыганское. Это заставляло его опасаться.
- Что это ты такая гордая? Не посидишь, не выпьешь с нами?
Голос Кирзанова звучал недобро.
- Так вы, вроде, и не приглашаете, - ответила я.
- А тебе, значит, особое приглашение надо? – и, сделав шаг вперёд, взял меня за руку. Нехорошо так взял, грубо. Я бы даже сказала, схватил.
Я посмотрела ему в глаза, пытаясь разобраться, насколько всё плохо. И тут же себя отругала: «И чего это я сдрейфила? Там же Лилька. Вступиться, ежели чего». Наивняк.
Я немного взволновалась, ощутив тычок в спину:
- Иди давай, - втолкнул меня Кирзанов внутрь комнаты.
Передёрнув плечами, я стряхнула его руку и потянулась к выключателю, чтобы включить свет. Я не ожидала, что следующим действием Сергея будет перехват моей руки с одновременным опрокидыванием на диван. Воспользовавшись моим замешательством, Кирзанов быстро задрал мне юбку. Всегда стыдившаяся своих полноватых ног, я плотно сомкнула колени и прижала попу к дивану (зная, что вслед за юбкой полетят колготки в паре с трусами). За неимением прокладок на каждый день я не пользовалась ничем. Поэтому на трусах (девушки 80-х обычно носили белые трусики – чёрные считались бельём путаны) в районе мочеиспускания размещалось жёлтое пятно. Замачиванием, отбеливанием и кипячением в моей семье не злоупотребляли. Объясняя тем, что, мол, нечего в квартире сырость разводить. За день это пятнышко увлажнялось и к вечеру попахивало весьма ощутимо.
Читая много лет спустя «120 дней Содома»*, я не могла поверить, что некоторые его персонажи не вытирали зад чуть ли не с рожденья. И дело не в гигиене. И даже в не в амбре (которое, полагаю, там стояло будь здоров какое). Если б остатки нечистот присутствовали на гениталиях столько, сколь повествует нам маркиз де Сад, всё бы горело и зудело, не давая думать ни о чём, кроме как об излечении деликатных органов. Ни о каких оргиях и речи бы не шло.
Помню, первое, так сказать, «произведение» Маркиза я прочла лет в тридцать. Мой сынишка ещё был мал. Может, поэтому содержание «Жюстины» возмутило меня до глубины души. Повесть о бесстыжей бабёнке, которая была нимфоманкой и садисткой. Эта больная на голову тварь со своим отмороженным любовником бросила в огонь своё дитя. И с наслаждением наблюдала, как горит маленький ребёнок… Тьфу ты, даже писать не могу об этом. Я вынашивала фантазийную месть, где я выступала этакой вооружённой до зубов Ларой Крофт – ловкой, как ниндзя. Борясь за права всех униженных и оскорблённых, я воздавала по заслугам обидчикам слабых. Подвергая их наказаниям, аналогичным тем зверствам, которые те чинили сами. Я воображала, как поджариваю их на медленном огне и клеймлю их лица раскалённым железом. Был и второй вариант мщения. Не своими руками, а с помощью заступника. Безоглядно влюблённого в меня. Тут я спотыкалась о несбыточность таковых мечт. Прекрасно сознавая, что не обладаю красотой Джоли* и её успешностью. У меня нет защитника, способного не то что вершить суд по моей указке, но даже и постоять за меня самоё в случае необходимости.
Вероятно, осведомлённость о нюансах моей частной жизни и, соответственно, безнаказанность за любой нанесённый мне вред подтолкнула Лилькиных друзей действовать так, как им заблагорассудится.
Как встретишь Новый год – так его и проведёшь. Всю новогоднюю ночь я отбивалась от Желторотого. В квартире Лильки меня ждало дежа вю.
Кирзанов пошёл на приступ, потерпел поражение и отступился. Пошёл на кухню опрокинуть стопку-другую. Я отправилась в ванную готовиться ко сну. Не стоило мне облачаться в ночную сорочку - в этом состояла моя тактическая ошибка. Потому как сдаваться Кирзанов не собирался. Задрать ночнушку – легче лёгкого. Мне оставалось только сжимать ноги, отпихиваться, уклоняться и напрягать вагину, противясь проникновению.
- Помоги, - прилепившись ко мне, шептал Кирзанов, обдавая меня перегаром. – Мне даже жена помогает.
Какая прелесть: «даже жена помогает».
- Вот она пусть и помогает. А я не собираюсь
Он не ожидал дерзости с моей стороны и от неожиданности ослабил хватку. Я успела добежать до ванной и там заперлась. Кирзанов ринулся за мной и стал рвать дверь. Задвижка прыгала в металлической петле, угрожая с минуты на минуту потерять хилые гвоздики, на которых держалась.
- Открой дверь! – рычал он. – Хуже будет!
Куда уж хуже?
- Что тут у тебя? – услышала я из-за двери голос Ситникова.
До этого они с Лилькой жамкались на диванчике в кухне. Думала, что парочка занята исключительно собою. Кстати, я могла бы сообразить уже тогда, что их явное невмешательство не что иное, как потворство действиям Кирзанова. Но предпочитала застить глас разума книжными постулатами о любви и дружбе.
Я оперлась руками о раковину и разглядывала своё отражение в зеркале полочки для ванной. Уже с неделю на правой щеке у меня зрел гигантский прыщ. Нездоровый ярко-розовый окрас расходился радиусом с десятикопеечную монету. Я ежедневно его поддавливала. Но он становился всё больше. Я сдавила с силой пятно – вылилась капля светлого жидкого гноя. Даванула сильней – брызнул фонтанчик гноя погуще и потемней. И когда я прижала крепче, вылез столбик утрамбованного твёрдого сала. Как тот, что получается от выдавливания угрей. Только много больше, выше и твёрже. Ещё усилие – и пошла сукровица с гноем, постепенно сменившаяся чистой кровью. Я оторвала кусочек от туалетной бумаги, послюнила и положила на травмированное место. Бумажка тут же пропиталась кровью. Я взяла присыпку и припудрила. Ну, и кому нужна такая красотка? – ясно, меня хотят за что-то наказать.
Защёлка продолжала громыхать.
- Может, не надо уже? – явственно послышался мне Лилькин шёпот по ТУ сторону. – Соседей разбудим.
Лилькино замечание простимулировало обратную реакцию Кирзанова.
- Ёб твою мать! – заорал он. – Я щас вынесу эту дверь!
- Спокойно, - урезонил его Ситников.
- Эй, ты! – он пару раз стукнул в дверь костяшками пальцев. – Мы ничего тебе не сделаем, если сама выйдешь. А мы всё равно тебя достанем и тогда…
«…пощады не жди», - так звучала бы киношная угроза. Но я не в кино, к сожалению. И открыла дверь.
- Одевайся, - скомандовал Ситников. – С нами пойдёшь.
- А то что? – с вызовом ответила я.
- А то, - он достал перочинный нож и нажал на нём боковую кнопку. Тот выбросил лезвие.
Лилька – безмолвная и потрясённая (как мне показалось) – думала, что всё это далеко зашло. Но боялась попасть своему дружку под руку. Что поделать, если коса нашла на камень?
Ничего не говоря, я отправилась в спальню.
- Куда пошла? – гаркнул Ситников.
Власть по урегулированию конфликта полностью перешла под его контроль.
- Одеться, - кротко сообщила я.
Он сорвал с вешалки моё пальто и бросил им в меня.
- Так пойдёшь.
Я не прекословила. Надела на босы ноги полусапожки и накинула пальто на ночнуху. Выйдя в таком виде из Лилькиной квартиры.
Дом Сальниковой находился напротив Лилькиного. Чтобы выйти из двора, необходимо было его миновать. План созрел мгновенно. Проходя мимо Танькиной парадной, я вскочила в распахнутую дверь, влетела на первый этаж и нажала на звонок в квартиру Сальниковых.
- Ты что делаешь, сука? – взвыл Кирзанов. – Сейчас мы тебя проучим…
Но закончить не успел. На пороге квартиры показалась заспанная Танька. Я вбежала в прихожую. Полагая, что Серый волк останется за дверью домика. Не тут-то было. Хоть мы и успели захлопнуть дверь перед их носом, разгорячённые погоней парни не успокоились – жали на звонок, пока не разбудили мать Татьяны.
- Таня? Что такое? – она, не дав нам объясниться, открыла дверь.
Тут же в квартире выросли двое. Вот так открывать дверь посреди ночи.
- А ну-ка идите отсюда подобру-поздорову! – Танюхина мать начала именно так, как я и рассчитывала.
- А то что? – ухмыльнулся Ситников.
- Не то милицию вызову! – вполне резонно парировала Танькина мамахен.
- Ага! – издевательски причмокнул Кирзанов. – Вот только участковый – мой одноклассник. Нам ничего не будет. А вас ещё оштрафуют за ложный вызов.
Сальникова-старшая примолкла, озадаченно глядя на меня. Я молчала. Уж конечно, вламываются посреди ночи к добрым людям не от хорошей жизни. Я надеялась, что мать, у которой своя дочь, это понимает. В то же время я знала, что та не могла одобрять меня за то, что я ушла из родительского дома. А посему не имею права подвергать чужие жизни опасности, если веду себя столь неосмотрительно.
- Давайте решайте скорей, - видя её замешательство, поторопил нас с решением Ситников. – Или мы сейчас просто уходим. ВТРОЁМ. Или всё тут разгромим на @уй.
Трудной ночи Сальниковым не хотелось. Как сказала потом Татьяна:
- Как ты могла привести их к нам? Мы ведь так хорошо к тебе относились!
Ясно. Своя рубашка ближе к телу.
- Извините, - выдавила я, видя, что здесь мне не помогут. – Мы уходим.
Я вышла на улицу.
- Куда идти? – я была готова к худшему.
Главное отстраниться и не думать, что тебя ждёт.
Почему-то моя решимость возымела положительный эффект.
Мы пришли в каморку, где собирался обслуживающий персонал местного ЖЭКа. Оказывается, Кирзанов с Ситниковым были на дежурстве. Весёленькое такое дежурство. Ситников больше не угрожал. Вообще не лез. Он забрал сумку со слесарным инструментом и ушёл.
- Какие у него отношения с Лилькой? – спросила я Кирзанова.
- Никаких. Она девочка. Договорились, что он её не трогает.
- А почему можно трогать меня? – спросила я. Скрыть горечь не удалось.
- Так что… ты тоже? – Кирзанов поднял на меня красные от недосыпа глаза.
- Представь себе, - соврала я. Спекуляция чистой воды. На тот момент я знала абсолютно точно, что это не так.
- Что не сказала?
- Это бы как-то повлияло на то, что произошло?
- Как знать. Мы хотели тебя проучить, что вела себя, как высокомерная сука.
Чеслово, я даже не помню, с чего они сделали такой вывод.
- Я не сука.
- Вижу.
Кирзанов сделал попытку поцеловать меня, и я не стала препятствовать. Напротив, забралась на колени и в то время, как он шевелил у меня во рту языком, перебирала ему волосы на затылке. Говорят, чтобы не сталь жертвой насилия, надо уметь договариваться. Что я и делала.
Я уходила из их каптёрки под утро. Шла, подметая ночной рубашкой тротуары. А ранние прохожие недоумённо оборачивались мне вслед и качали головой. Да уж. Красный в горошек волан ночнушки, волочившийся по асфальту, явно был неуместен в промозглое зимнее утро.
Вернулась я в Лилькино жилище, когда та уже учесала на работу. Лилька работала в столовой. Её рабочий день начинался рано. Пора было и мне собираться на работу.
После занятий я пришла к Сальниковой. Та сидела у газовой плиты и курила.
- Кофе будешь? – буднично спросила она.
Но в глаза не смотрела.
- Давай, - в заданном тоне ответила я.
Мы помолчали.
- Что было потом? – первой нарушила молчание Танька.
- Ничего не было. Мы пришли к ним в контору. Посидели и разошлись, - честно сказала я.
- А-а, - Танька выпустила струйку дыма на зажжённую конфорку. – А мы уж хотели в милицию идти.
- Что ж не пошли? – по-прежнему не глядя в глаза подруге, спросила я.
- Мы не знали что думать! – взорвалась Танька. – Врываешься ночью… кое-как одета… двое мужиков…
- Наверно, неспроста я была одета «кое-как»… - начала я и осеклась. – Если Ситников с Кирзановым Лилькины знакомые, почему она их не остановила?
- Потому что Лилька сама всё и устроила, - призналась Татьяна.
Мне стало не по себе.
- Ты знала?
- Нет, конечно. Сегодня днём звонила Лилька. Сказала, что обратилась к Ситникову, чтобы он помог тебя выпроводить. Но не думала, что будет ТАК. Она сама его побаивается. Он чокнутый!
- Зачем она это сделала? – мне хотелось зареветь. Еле сдерживалась. – Неужели нельзя было просто попросить меня съехать? И чем, интересно, я ей насолила?
- Ну, вроде, ты всюду лезла…
Я вспомнила, как разбирала тонны её тряпок в ванной: старые неотстиранные от месячных трусы, пыльные портьеры, кухонные тряпки. Не следовало мне копаться в чужом грязном белье. Никто этого не любит.
- Понятно, - ответила я вслух собственным мыслям.
- Что тебе понятно? – не уяснила Танька.
- Что никому нельзя доверять, - высказала я убеждение, которое начало во мне постепенно крепнуть.
Через час, оставив Лильке червонец поверх записки об убытии, я села в автобус, чтобы вернуться в отчий дом. Очень хотелось сделать на прощание какую-нибудь пакость, но я воздержалась. И бесстыжие могут быть по-христиански милосердны.