Физический труд интеллигенции полезен.
С тех пор, как ребята ездили на целину, прошло около 30 лет Наше сельское хозяйство, как захворавшая лошадь, от падения удерживалось тем, что подпиралось по бокам нашими выходами на сельхоз работы.
При прополке огурцов на орошаемых полях в «подшефном» отделении совхоза Борис срубил растение. Я что-то в шутливом тоне пробубнил, а он через некоторое время еще срубил, и я вступился за совхоз:
- Борис, в самом деле, это же для нас огурцы выращивают.
- Эдуард, вот я делаю термодинамические расчеты, и никому в голову не придет требовать, чтобы и совхозные специалисты тоже умели делать эти расчеты. Почему же от меня требуют, чтобы я был специалистом по прополке?
Реплики посыпались со всех сторон:
-Каждый должен заниматься своим делом, а нас заставляют дурью маяться.
- Термодинамические расчеты совхозники не едят, а огурчики мы все едим.
- Совхозники пашут тракторами, которые без термодинамических расчетов не создашь.
- Тракторами они пашут для нас, а себе они и без тракторов вырастят.
- Да зачем выращивать? Можно диких насобирать, корешков каких-либо нарыть.
- Еще неизвестно, кто большее количество дней в году был счастлив – собиратель корешков или ты. Человечество погрязло в вещизме, в погоне за модой выбрасываются на помойку еще годные к пользованию вещи, транжирится труд, а Маркс говорил, что мерой совершенства общества является количество свободного времени, а не количество вещей.
- Маркс был идеалист, он полагал, что в свободное время все будут читать «Капитал» и писать «Критику готской программы», а большинство из нас пойдет в кабак и будет пьянствовать. Людей надо занять.
- Я не хочу вернуться к рытью корешков, но считаю, что мы должны знать, как к нам на стол хлеб попадает.
- Даешь «трудовое воспитание». Поэтому производительность труда у нас в четыре раза ниже, чем в Америке.
- Да не поэтому. Руководство всё никак эффективных реформ не придумает.
- А ты придумаешь?
- Я не специалист.
- Во! Каждый должен заниматься своим делом.
- Со старанием.
- Старайся, ни старайся, но, ни одна реформа не пойдет, если кузнец молотом не откует серп, и крестьянин не взмахнет серпом, чтобы накормить реформатора.
- А чтобы молот работал эффективно, развивается наука термодинамика, и чтобы серп работал эффективно, развивается наука агрономия, а нас отвлекают от своей работы.
- Но символами цивилизованного общества ушедшего от примитивного собирательства, являются серп и молот.
- Борис, этого не надо забывать, когда ты пропалываешь огурцы, а то тебе серпом и молотом напомнят.
Упражнялись мы в остроумии под мерные взмахи тяпок. Закончив работу, располагались кружочками вокруг кусочка пленки или газеты на берегу пруда, иногда искупавшись, и продолжали разговоры после рюмочки и разнообразной закуски – кто что привез. Потом, если занимались уборкой урожая, затаривались этим отборным урожаем по цене ниже магазинной, где урожай был далек от отборного, потому что собранные нами хрустящие огурчики и ароматные помидорчики иногда в открытом поле под солнцем сутками ждали, пока их вывезут с поля. На следующий день на поле привезут другое подразделение завода, и будут опять споры: зачем это нужно.
Не всегда можно было после работы разложить на травке газетку. Не однажды убирали капусту поздней осенью. Поле покрыто мокрым снегом, смешанным с землей, от воды и холода спасают только резиновые сапоги с теплой портянкой. Работаем, закутавшись в пленку, или в непромокаемый плащ.
А после работы, полуприсев, прислонившись спиной к куче собранной капусты, по которой стекала вода, от тающего за нашими спинами снега, открывали, одну на троих, бутылку с чистой, как из родника, жидкостью. Закусывали, чем бог послал, а он посылал нам соленый огурчик, рыбку, колбаску, вареные яички, домашние пирожки и прочее, и вели треп о руководителях, которые понятия не имеют, что делать с этой громадной страной, доставшейся им в управление благодаря их талантам царедворцев. Трёп после рюмочки согревал.
Занимала нас судьба своей страны в то время. С нетерпением ждали смерти Брежнева – при начале трансляции по заводской радиосети хорошей классической музыки, мы вскидывали головы от своих бумаг: «загнулся?» Опять нет. Всем хотелось демократии. Надеялись мы, что когда-нибудь не Политбюро будет назначать нам верховного правителя, а народ его будет выбирать. Западные журналисты, знающие, как делаются президенты, смеялись над нами, но и они понимали, что это лучше, чем ничего.
Я, как и все, был горячим мечтателем о грядущей свободе, но в разговорах я выражал стопроцентную уверенность, что в условиях демократии существование Советского Союза, как унитарного государства, невозможно. Обязательно найдутся подлецы, которые, возбуждая самые отвратительные националистические инстинкты в народе, ради личной власти развалят этот союз.
Президент Коста-Рики – это не президент Америки, но все равно президент.
Поводов для возбуждения масс к движению за независимость было больше, чем достаточно. Разваливалась экономика. Первый звонок прозвучал еще при Хрущеве, когда, чтобы спасти лицо, проваливающуюся пятилетку заменили семилеткой. Обвал начался в конце правления Брежнева.
Думали, что Брежнев виноват – слишком стар.
Пришедший на смену Брежневу Андропов решил, что все дело в плохой дисциплине исполнителей и в воровстве. При Сталине все директивы выполнялись неукоснительно, и воровать побаивались.
Борьба Андропова с «плохой» дисциплиной, вылившаяся в отлов чиновников, которые в рабочее время парились в бане, сидели в ресторане или ходили по магазинам, вызывала у всех нас смех. Работу надо спрашивать, а не следить, кто лишний раз в туалет пошел.
Интеллектуалы ОКБ, как «пикейные жилеты» из «Золотого теленка» космически далекие от вершин власти, продолжали чесать языки, наслаждаясь хрущевской свободой. И вдруг Рита рассказывает, что после очередного такого трёпа у них в бригаде, несколько человек из их бригады попросили зайти в спецотдел, где поинтересовались, кто такие разговоры заводит. Никаких последствий для бригады не было; их как бы мягко предупредили, но ребята поняли, что есть осведомитель, и языки несколько прикусили.
А вот борьба с ворьем вызывала общее одобрение.
Андроповские молодцы из КГБ стали вылавливать крупное ворье вплоть до заместителей министров. Самое крупное ворье оказалось в МВД. Министр сам застрелился, а его заместителя (кстати, зятя Брежнева) посадили. Расстреляли секретаря краснодарского обкома, расстреляли директора столичного Елисеевского магазина. Крупные хищники наворованное копили, превращали в валюту, в драгоценности, нашли даже склад четвертных (25р), зарытый в песках Средней Азии, т.е. накопленное надеялись использовать уже в обозримом будущем. Эти слои руководства видели необходимость перемен, ждали их. Шла борьба. В Литературке была статья с характерным заголовком: «Как они нас хоронили», где описывалось, какой кабинет с телефоном был в тюрьме у крупного вора, и какие пышные похороны на аллее героев устроили ему после смерти. Это идущие к власти воры НАС хоронили.
После смерти Андропова тон в прессе постепенно стал меняться. Воров еще не оправдывали, но сетовали на чрезмерную строгость наказания, а в отношении КГБ стали вспоминать сталинские репрессии и борьбу с диссидентами. Чтобы оградить от
наказания настоящих воров, вспоминали репрессии в отношении мнимых политических противников, вспоминали давно прошедший исторический период, к которому после смерти Сталина возврат уже был невозможен, но который пугалом служит до сих пор.
Шла борьба. Воры надеялись поживиться.