Запах войны
27.08.2016
Мы родились через пятнадцать лет после того как она окончилась. Это очень короткий промежуток времени. Детство пришлось на то время, когда еще не были сношены гимнастерки, шинели и френчи, видавшие кровь.
Застиранные, выцвевшие и штопаные, гимнастерки были обычной одеждой мужчин моего детства.
Ордена в шестидесятых было не принято носить, а вот планки орденские носили. Они были яркие, цветные, и их хотелось потрогать.
Искалеченные и изуродованные люди в детстве были обычным делом. Культи вместо кистей, деревянные штуки вместо ноги не вызывали отвращения. Дяденьки их носившие были очень добрые и хорошо знакомые.
Очень модно в то время было галифе. Вкупе с блеском хромовых сапог это был шик тогда.
На вокзалах еще попадались коляски на подшипниках с обрубками мужских тел. Дяденьки-коляски играли на гармошках и им все помогали, поднять ли в вагон, через рельсы перетащить.
Еще живы были трофейные аккордеоны и велосипеды. Совсем еще малые мы знали запах той войны, она пахла потом линялых гимнастерок, махоркой самокруток и старым телом.
Люди, уже не молодые, бывшие там, нас постоянно тискали на руках, от них пахло тем временем.
Поселок стоял на «транссибе» и жизнь страны проносилась по железной дороге со своими красками, звуками, запахами. Вместе с запахами мы впитывали время.
Мимо детского сада, где из нас делали граждан, каждый день проезжала конная повозка с большим коробом на телеге.
На повозке возница с изуродованым лицом развозил хлеб по поселку.
У возницы не было носа.
Детвора подбегала к заборчику и тыкая в него пальчиками кричала,
- Безносый, безносый!
Дятька улыбался глядя на этих воробышек, от чего лицо у него становилось еще страшнее. Он совсем не обижался, он был там и знал цену этому щебету.
Как и все мальчишки, мы играли в войну, делились на наших и немцев. Никто не хотел быть немцем.
На нашей улице было много немецких семей и однажды играя с Петькой Тиссеном, мальчишкой с одной из таких семей, я назвал его фашистом.
Петька ударил меня по лицу.
Я ударил его.
Мы катались в пыли, мутузя друг друга пока нас не растащили. После я понял, что с некоторыми словами надо обращаться аккуратно.
Бабушки, очень бережно подбирая слова в рассказах о войне, в конце обязательно плакали.
Мы не все понимали, но то, что война это горе, усвоили насмерть.
Год назад, 9 мая я приехал к своему брату - двойняшке. Я привез ему солдатскую пилотку и фляжку.
Мы долго выпивали из фляжки, вспоминая скрип протезов, запах махорки и звуки трофейного аккордеона на маленькой станции «Яшкино».
Мы знали запах той войны.
Она пахла горем.