50 лет назад громко прошелестел процесс писателей Синявского и Даниэля. Обоим инкриминировали антисоветскую пропаганду и агитацию – печатались за рубежом – оба не признали себя виновными, и получили 7 и 5 лет лагерей.
В мордовской колонии Синявский работал грузчиком.
Летом 1971 был досрочно освобожден, и в 1973 уехал во Францию, где стал профессором русской литературы в Сорбонне.
Только представьте себе, какой высокий интеллектуальный и образовательный уровень был в те времена в мордовских лагерях, что даже грузчик смог работать во Франции профессором!
Синявского я вспомнил в минувшую среду после беседы с одной местной культурницей – директором непонятной и труднопроизносимой аббревиатуры, но с кабинетом, креслом, телефонами и сотрудниками. Всё как положено. Эту юную тёлку посадили туда на живое место, уволив прежнего сотрудника. Родители пристроили или каким другим путём добилась, не знаю. Дети и близкие местных ВИПов, как правило, тоже становятся начальниками. Но, конечно, тоже районного уровня. У областных и федеральных – свои дети.
А нам помещение нужно для студии на воскресенье.
Тёлка новая, но о студии уже наслышана. Это приятно. На всякий случай решил расширить её представления о нашей деятельности:
- Существуем всего 4 года, но уже три года подряд Резонанс – лидер фестиваля «Самоцветы» по количеству лауреатов в номинации поэзия. Три филиала, представлены в Интернете, издано полтора десятка книг: стихи, проза, литературоведческое исследование. Наши ребята участвуют и становятся лауреатами разных конкурсов от Питера до Коктебеля…
Гламурно и даже с неким эротическим подтекстом моя визави расположилась в большом директорском кресле, слушает благожелательно, кивает.
Начинаем переговоры.
Сменив позу на близкую к деловой, но, не выходя за пределы приятной самоудовлетворённости руководящим положением – нравится ей в этом кресле – смотрит по-прежнему благожелательно, но уже не кивает. И мне как-то сразу ясно, что ей уже хорошо, а тут я припёрся со своими проблемами, которые её абсолютно не волнуют. И хотя это помещение здесь же рядом, дай ключи или распоряжение кому-либо из сотрудников выйти в воскресенье на несколько часов: встретить, открыть, проследить, закрыть. Доверять – они никому не доверяют.
Но это не входит в её обязанности – идти навстречу таким как мы. Она не перед нами отчитывается, а перед тем, кто её в это кресло посадил.
Эта районная структура, и не она одна, прилежно ставит себе галки за нашу работу. Копируют информацию с нашего ресурса и переносят её на свой сайт – двигают культуру. Чиновники получают поощрения, награды, зарплату, весь соцпакет. Мы не против. Но нам нужно помещение на воскресенье! И у меня хватает нахальства настаивать.
И вот с целью довести до меня важность своего положения и неумеренность моей просьбы по отношению к этой официальной важности тёлка начинает оформлять свой отказ в подобающие её статусу фразы.
И начинается Ужас!
Старательно складывая слова в извилисто-загугулистые чиновничьи формулировки, она вежливо объясняет причину абсолютной невозможности пойти навстречу запросу студии о предоставлении данного помещения, принадлежащего УК-БУК-МЫК – это они так называются - тому-то по решению того-то на запрашиваемое мной время ввиду утвержденного администрацией района и Министерством культуры графика работы данного учреждения…
Слушаю, и всё во мне закипает – ты что, овца, по-русски не умеешь!?
А она продолжает. И речь её всё более замысловата.
Добросовестно подбирая слова и выстраивая из них выученные чиновничьи абракадабры – она тоже, оказывается, не чужда творчеству, и прямо-таки наслаждается этим процессом – и я в ужасе наблюдаю, как растут, ширятся, растекаясь по родной речи метастазы чиновничьего воляпюка, и с аппетитом пожирают живое русское слово.
Несколько раз процесс прерывался. Заблудившись в лабиринтах собственного «красноречия», она думала, наморщив лоб, и я, свирепея, спешил подсказать нужные слова и формулировки, чтобы поскорей закончилось это издевательство над русским языком.
А ей спешить некуда, и она продолжает! Ей нравится культурно общаться, времени у неё достаточно, кресло удобное.
А я с каждой секундой завожусь все сильней и сильней – ненавижу, когда язык уродуют!
- Что я вам могу посоветовать, - говорит юная дама с целью меня куда-нибудь перенаправить, и выясняется, что она не знает даже имён директоров библиотек, путает номера и адреса этих учреждений. И вообще не в теме. Но лица не теряет, по-прежнему стараясь выглядеть культурно и уважаемо.
- Знаете, - говорю с изрядной долей сарказма, - мне нужны не ваши советы и очаровательное словотворчество, а помещение для студии.
А она не срывается, и так же вежливо, тем же чудовищным языком…
Тут-то я и вспомнил Андрея Синявского. Когда ему в 1966 году шили антисоветскую пропаганду и агитацию, он удивлялся и отрицал. Да нет, мол, что вы, у меня с советской властью чисто стилистические разногласия!
«Выпендривается!», - думал я тогда и после. И вот, пожалуйста!
Какая литература: стихи и проза, какая студия! Им уже хорошо! Без нас. У них своя жизнь. Мы говорим на разных языках!
Эта отчуждённость чиновничьего клана и специфический отбор кадров по родству и знакомству омертвляет и без того незначительные ресурсы и возможности. Помещения, аудио-видео аппаратура не используются и на десятую часть. Им не надо. Галки в свои отчеты они и так поставят, и перед кем надо отчитаются.
Я встал.
- Понятно, - говорю, - никакого толка от вас нет.
И ушел. Сильно сердитый! Иду и думаю, понасажали, бля!..
И раздражение во мне растёт и растет. Прохожу мимо магазина, из раздвинувшихся стеклянных дверей малыш с радостным визгом выскочил, за ним мамаша спешит – упадёшь, там грязно! Сглазила! Малыш тут же на крыльце рядом с лужей – шлёп! Ну, думаю, сейчас разревется. А как бы не так. Довольный, сидит в своём синем комбинезончике и новой ярко-желтой лопаткой по воде шлеп-шлеп – нормально! Мамашка подскочила, за шиворот цап-царап, отряхнула, за ручку покрепче и пошли. Тут и солнышко выглянуло. Просветлело в душе и городе.
А что это я такой злой, думаю! Такого самого не только в культуру, на улицу без намордника выпускать нельзя. Тёлка не грубила, общаться старалась, как могла, культурно, вежливо, да и сама симпатичная, фигурка хорошая, это я сразу отметил. Мне с ней дружить надо! А я от неё в ужасе.
Я за русский язык переживаю. У меня аллергия на штампы, а еще больше на чиновничьи абракадабры! И, оказывается, не только у меня одного.
«Какая гадость чиновничий язык!.. Читаю и отплевываюсь», – возмущался в своё время Антон Павлович Чехов.
«Получила ответ из администрации на наше письмо о ремонте дороги, - жалуется Интернету и всему свету современница из Ростова-на-Дону… - Раз 20 перечитывала, привлекла мужиков с техническим складом ума — понять куда и какие километры считаются не смогли. Специально так пишут – мозг засрать людям. Или уже разучились по-русски?».
«На прошлой неделе получил из Росздравнадзора письмо с ответом на мой запрос, - вторит единомышленник из Тулы. – Открывшийся глазам текст вогнал меня в ступор. Вроде и буквы все знакомы, и слова без ошибок, но явно требуется переводчик с русского на русский».
«Ну и язык – нынешний чиновничий воляпюк – читаешь, вчитываешься, перечитываешь, пытаешься выловить смысл – ни хрена. Как будто это послание инопланетян. Когда же эта шобла по-русски говорить научится!», - возмущается не меньше меня представитель города партизанской славы Брянска.
«Ни хрена не научится! Отстреливать их пора!» – предлагает самый сердитый, не указывая своего места жительства.
Кто-то может сказать, подумаешь!.. Не столь уж и важна эта проблема на фоне роста цен и прочих безобразий, трудностей и опасностей.
Извините!
Русская литература наша гордость. Величайший вклад России в сокровищницу мировой культуры. Со всем остальным у нас как-то не очень, а литература и музыка признаны всем цивилизованным миром.
К-Но как быстро всё меняется Куда ты так несёшься тройка-птица, дай ответ! Не даёт ответа – сама не знает.
Как грибы в районе растут филиалы Центра «English Easy», который ставит задачу – сделать иностранный язык практически вторым родным и обещают научить не только говорить, но и думать на английском.
Я это приветствую всем сердцем и голосую обеими руками!
Но может сначала по-русски научиться?
Английский, он для тех, кому пора валить, а чин-воляпюк – тем, кому и тут хорошо. Оба направления прогрессируют, и, подозреваю, здесь явная взаимосвязь. Но с русским-то как?
Интенсивное строительство вертикали власти сверху донизу требует свежих кадров, и шустрая молодежь без особых талантов и не обремененная знаниями – сейчас ведь в школы и ВУЗы общаться ходят, а не за знаниями, активно встраивается в эту вертикаль, быстро адаптируется, и вот, пожалуйста – агрессивная некомпетентность в воляпюк-упаковке ширится, распространяясь на все сферы жизни.
В прошлом году районная администрация устроила концерт для работников культуры. За образец юные устроители взяли телевизор. Получилось похоже, но гораздо хуже и еще глупей. Люди начали вставать и уходить. Я тоже встал. В соседнем ряду знакомые сидят с какими-то неестественно каменными лицами.
- Концерт для дебилов! – говорю возмущенно. – А вы чего сидите? Неужели нравится?!
- Ага-а, - медленно, в пол голоса, с тем же каменным выражением лица и взглядом, устремлённым на сцену, отвечает директор одной из библиотек города. – Вам хорошо, а нас предупредили – уйдете до окончания концерта – выгоним с работы.
Во как!
В позапрошлом году с подобного мероприятия мы вместе ушли, а теперь их жестко принуждают к новому культурному уровню. Под страхом увольнения.
Дебилизация в действии. Некоторые относятся к этому как к смене времен года и считают такой поворот возвращением к традиционным ценностям – прожить дураком в России всегда как-то спокойней, выгодней и безопасней.
Но параллельно растет число упёртых и недовольных, у которых с этой вертикалью, действительно, серьёзные стилистические разногласия.
Увыбрь 2016.
P.S. Это название для пасмурного времени придумал не я, а увы-патриотка из Питера Дарья Апахончич.