О писательских приемах
Начну, наверное? с критики вообще. Которой, обоснованной и скажем профессиональной, к сожалению, у нас нет.
Может быть, только Вы Зоя и есть такой нормальный критик. По крайней мере, мне, такие, больше неизвестны.
Критик который, вникает в суть. И за что вам большое спасибо. По крайней мере, от меня. Ну и думаю, что остальная пишущая братия ко мне присоединится. Я почитал ваши рецензии, и вижу, что вы не только меня толково рецензируете.
Без наличия обоснованной критики, вся художественная литература, обыкновенное мыло. Как говорится: - Ни уму, не сердцe.
В этом свете надо привести В.Г. Белинского. Как непревзойденного пока мастера этой деятельности. И во многом вы на него похожи. За что вам, еще раз большое спасибо.
Достаточно часто, то, что написано писателем, воспринимается читателями совсем ни так, как это хотелось бы ему.
И здесь надо отметить, очень удачную поговорку. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется.
А вот если бы писателя покритиковал обоснованно нормальный критик. Разобрал и разложил все по полочкам. Писатель и может узнать, а как его слово отзывается или отозвалось. Иначе, без полноценной критики, определить это, вряд ли возможно.
Ну, разве это критика, когда, например, пишут: - Понравилось, замечательно, клёво и т.п. А чем понравилось, что понравилось? Как мне представляется, для пишущего, это важно знать. Чтоб это понравилось применять в дальнейшем. А что не понравилось, больше не применять. И это уже будет активом его мастерства.
В другом случае, критика такова. Не понравилось, бред сивой кобылы, или как мне однажды написали. Несуразица. Но такие критики не удосуживаются отметить, в чем конкретно заключается бред сивой кобылы. В чем конкретно заключается несуразица, в чем и где конкретно бред сивой кобылы. А бред сивой кобылы, и все тут. Как правду матку режут.
Причем делают такие выводы, те кто вообще писательским мастерством не обладает.. Ну, или нахватавшийся верхущек из учебников. И пошел все, что ему не понравилось называть бредом сивой кобылы. Хотя это может быть и не для таких как он написано. Читатель, он тоже разный бывает.
Тогда как я, например, стараюсь, читая произведение, усмотреть где пишущий допустил промах, а где очень удачно изложился. Ну, это, на мой взгляд, конечно. Однако есть и такое, которым пренебрегать, как и в любом другом мастерстве, вообще нельзя.
Ну и ни когда я не видел такого, чтоб все кем-то написанное было несуразицей, все было промахом. Каждый, как говорят сейчас, что ни будь свое да мутит. А как без этого. Тогда может и вообще не излагаться, если ни чего не мутить. И конечно, у одних лучше получается, у других хуже. Но опыт, он приходит не сразу.
Достаточно часто вижу какие-то находки, которые, например, я, до того даже и не знал.
А вот нормальный критик все это должен знать. И промахи у писателя отметить. А он эти промахи, чтоб солидней выглядеть, должен потом исправить. Ну, это мне так представляется.
.
На мой взгляд, для пишущего, это очень важно, чтоб в следующий раз не повторять промахов.
Ну и, как мне кажется, вряд ли можно хорошо научится что –то делать, в том числе и изъяснятся письменно, этого постоянно не делая. Опыт вещь серьезная, и его надо постоянно нарабатывать и накапливать. Но и очень желательно, применять уже накопленный другими опыт.
Писательство, это, прежде всего мастерство. Как точно такое же мастерство, как и точить детали, или высекать чеканку, и т.д.
Где помимо того, что надо применять опыт, накопленный до того, надо вносить и какие-то свои изыски. Вырабатывать свой стиль изложения. Свое что-то мутить.
В этом свете надо отметить, что так называемый очень регламентированный литературный язык, этому является помехой.
Так называемый сейчас, литературный язык, это канцелярский язык. А лучше сказать канцелярский суржик, речь койне. Гибрид.
А как можно канцелярским языком, изложить какие-то порывы души описываемого героя. Да ни как. Канцелярским языком можно отлично описать, как бумагу скрепками сцеплять.
Вследствие использования этого канцелярского языка, и все герои получаются канцелярскими. Даже думающими и ходящими по канцелярскому.
Художественное произведение, это ни диктант под диктовку. И к сожалению многие пишущие, а особенно критики, этого не учитывают. Особенно те, кто только и следят за тем, чтоб не было орфографических ошибок. Орфографические ошибки, это право писание. И ни какого отношения, как к языку, так устной, произносимой речи, не имеют.
И довольно часто можно услышать, если пишешь без орфографических ошибок, то значит, и хорошо знаешь родной язык. Хорошо узнают родной язык, задолго до школы. Когда даже понятия не имеют, что такое орфография.
Довольно часто можно наблюдать, как критик прикапывается к пишущему, что это не литературное, не канцелярское слово.
А по сути людей обвиняют, что то или иное слово не из того языка, который сейчас именуют суржиком, или речью койне. Но ласково называют литературным языком.
Суржиком ни когда, в принципе ни чего не напишешь толкового. Потому как суржик предназначен и имеется для других целей. В первую очередь, чтоб люди воспринимали действительность в искаженном виде.
Для соотечественников, надо писать их родной и понятной им речью.
Тогда как сейчас, считается, что если ты написал родной речью, а не этим мылом суржиком, речью-койне, как бы литературным языком. То ты вроде и недотепа. И в литературном искусстве профан.
Тогда как все выглядит, с точностью до наоборот.
Более того, что такое литературный язык, а особенно и в частности его постановки, вообще ни кто не знает. И критериев таких, кроме правил орфографии, по сути нет. Но пытаются изображать, что они знают, что не литературно, а что изысканно литературно.
Тогда как на поверку звучит это так. Что канцелярно, а что не канцелярно. Но писатели не пишут канцелярский отчет, и они не пишут школьный диктант. Они посредством звуков и их сочетаний, а точнее смыслами ими передаваемыми, рисуют художественные картины.
О писательских приемах.
Ну, а теперь можно перейти к некоторым писательским приемам, которые, я хотел применить в прочитанных вами рассказах. Которые, может быть и еще кто-то применит.
И еще раз отмечу, я говорю, о том, что мне хотелось. Ну, а как получились эти хотелки, это уже совсем другой вопрос.
Первая хотелка.
Я исходил из того, что надо изъясняться родной речью. Родной, и понятной подавляющему большинству из нас. А не этим мылом, как бы литературным языком, но на поверку канцеляритом, суржиком, гибридом, речь-койне.
Подавляющее число его не воспринимает, не понимает смысла многих, а по сути большинства слов. Но и главное, родных рече-языковых постановок.
В этом свете я считал и сейчас считаю, и что так и есть. Что устная, произносимая речь является первичной. А письменная речь, отражающая на письме речь произносимую. Является вторичной.
В подавляющем большинстве случаев, мы изъясняемся, общаемся между собой, именно устной речью. А соответственно и воспринимаем на этой, родной речи. Она нам является родной, а соответственно и понятной. А не этот, как бы высоко литературный суржик, канцелярит.
Что я подразумеваю под родной устной речью?
Возьмем простые примеры. Пишем мы вода, говорим вАда. Пишем мы хОрОшО, хОрОшИй, а вот говорим хАрАшо, хАрощЫй. Пишем мы Жизнь, как положено с буквой И, обозначающий звук И. А говорим жЫзнь, т.е. после звуку Ж, произносим звук Ы. но ни как ни звук И, который обозначает буква И. Пишем мы парашЮт, а говорим парашУт.
Ну, а других примеров можно привести сколько угодно много.
Но, так как в нашей речи каждый звук является знаком, ну, например. В слове столы, парты, шкафы, и т.д. звук Ы обозначает множественное, неопределенное число чего-то. Например, шкафЫ, обозначает, что это несколько шкафов.
Но если мы пишем вместо Ы в шкафЫ, букву И, для обозначения звука И. То написав шкафИ, мы начинаем вычислять, а что же это слово на самом деле обозначает. И перевод этого слова, в отдельном виде, иногда вообще невозможен. И приходится понимать, переводить его в контексте.
Ну, например, возьмем такое выражение: - Я привез шкафИ. Мы начинаем это дело переводить в контексте, и понимаем, что шкафИ, это шкафЫ. Но чтобы это вычислить, перевести, на это уходит время. А если такого искажения много, то соответственно и времени уходит много. А если еще есть и много непонятных слов из этого суржика. То времени уходит вообще тьма. И получается так, что шифровальная машина в нашей голове, ну или наша голова занимается больше переводом, чем чтением.
Т.е., за счет искажения устной речи в письменном виде, искажается и смысловая составляющая письменной речи.
В силу не соответствия письменной речи устной, получается, что письменная речь, значительно искажает не только звуковую составляющую речи устной. Но искажает и знаковую, т.е. смысловую составляющую.
И если эти искажения переходят предел, то в голове начинается прострация о чем там, в тексте написано вообще. И такой полу импортный текст, нашим головам, скажем на подсознательном уровне, не хочется читать вообще.
Ну и действительно. А, что там читать. Если там больше половины не понятного. И даже чуждого для нашего восприятия. В силу чего приходится греть голову и постоянно переводить, а что же там написано, изложено.
Т.е. письменный текст искажающий речь устную, воспринимается шифровальной машиной в нашей голове как полу импортный. Который, чтобы понять, что там написано, надо сначала перевести на родную речь. А уж потом из родной речи понимать, что там написано.
В какой-то степени шифровальная машина в нашей голове с этим справляется. Но с одной стороны, на это уходит много времени и дополнительных сил на этот перевод. А с другой, все равно искажается смысловая составляющая текста. Т.е. прочитывается содержание текста с искажениями. Писатель хотел изложить одно, а воспринимается это, как совсем другое. И потому в адрес писателей шишки летят. ЧЯто он не может правильно изложить, например свои мысли.
Чем меньше в письменной речи не соответствий с устной. Тем лучше. И естественно, что лучше писать не искаженными словами. А родными, всем знакомыми и понятными с лету.
Но есть правила орфографии, которые не позволяют это сделать.
Достичь того, чтоб письменная речь соответствовала устной, т.е. родной. Довольно трудно. А в некоторых случаях вообще не возможно. Потому как правила орфографии надо соблюдать.
В противном случае, если очень много орфографических ошибок, филологи, а вместе с тем и все остальные, отнесут вас в разряд неучей. Или как сейчас модно говорить, в разряд функционально безграмотных. А это для писателя, пишущего, по сути, приговор в необразованности. И закрыта дорога в писатели. Типа, он вообще безграмотный, не образованный. В общем, неуч от сохи.
Ни чего не понимает, правил орфографии не знает, а со своим свиным рылом, туда же, в писатели.
Но есть, на мой взгляд, приемы, и несколько, как это дело обойти.
Во первых. И писать грамотно, почти без надуманных орфографических ошибок, чтобы филологи сильно не ворчали. Чтоб в конченые неучи не отнесли.
Во вторых. И чтобы излагаться письменно, как родной устной речью. А соответственно легкой воспринимаемой, без перевода, большинством. И главное понятной без перевода, по смысловой нагрузке.
Первый прием, как это дело обойти. На мой взгляд, конечно.
На первых пяти-шести страницах всячески избегать слов, которые в письменном виде искажаются. Ну, например, нельзя писать слово жИзнь, жИтуха, с буквой И. Что шифровальной машиной в нашей голове воспринимается, как искажение устной речи, как полу импортная речь. В силу чего шифровальная машина настраивается, что переводить на родную речь, надо будет весь текст. И заниматься этим, долго и нудно, нет ни у какого желания.
В этом свете надо отметить, чтобы избежать этого, пишутся миниатюры. Ибо переводить надо намного меньше, чем в большом и огромном по объему тексте.
Ну и действительно, переводить импортный текст, ни кому особенно ни охота.
Так вот. В начале на первых страницах, надо избегать искаженных устной речью слов.
Однако, в начале нельзя писать, жЫзнь, и с буквой Ы.
Потому как все привыкли, что надо писать с И. И тоже, но уже на сознательном уровне, воспринимается как нечто чужое.
В общем, чтобы удовлетворить, и сознанию, и шифровальной машине, скажем подсознанию, лучше вообще избегать слов которые искажаются письменной речью.
Второй прием.
В некоторых местах, можно и даже нужно, сознательно допускать орфографические ошибки. Но делать это надо очень аккуратно, и не значительно.
Ну, например. Возьмем название прочитанного вами рассказа. Как нИ надо делать. Вместо: - Как нЕ надо делать.
НИ надо, так мы говорим. А нЕ надо, так мы пишем.
Таким образом, это НИ, как бы сигнал шифровальной машине, что изложение пойдет родной речью. И переводить ни чего, будет ни надо. Все пойдет открытым, не полу импортным текстом.
Потому как неполногласный /Е/, это указатель (артикль, детерминатив) неопределенности. И обозначает он неопределенные понятия. В силу чего шифровальная машина воспринимает, что речь пойдет о чем-то вообще. Но ни о чем конкретно. Типа, так, пустая болтовня. По сути, болтовня ни о чем.
Тогда как звук И, пока скажем, обозначает определенные вещи, которые по крайней мере можно вообразить. В частности, в нашей рече-языковой системе, обозначает какую-то линию. Пусть и условную, но которую достаточно легко можно вообразить. Или сопоставить, соотнести с каким-то объектом имеющим вид линии.
А вот это /Е/ как в слове нЕбо, ни с чем сопоставить нельзя. И вообразить, например нЕбо, как линию, тоже невозможно.
Таким образом, с первых слов, если /Е/ заменено на И, шифровальная машина воспринимает, что речь пойдет дальше о чем –то определенном. А не о чем –то, вообще.
А значит, решает она, это конкретное можно почитать, И без перевода. Что ей, как бальзам на душу. Чем заниматься трудными и занимающими много времени и усилий переводами.
Третий прием.
Если невозможно найти слова искаженные письменной речью. Надо просто пропускать эти слова.
Лучше всего конечно, что бы эти слова имелись в так называемых устойчивых выражения. Т.е. подсознательно, прочитывались, ну или вставлялись в это выражение.
Или слова должны быть пропущены в таком месте, вместо этого слова, другое, не вставишь.
Ну и понятно, что всем этим нельзя переборщить.
По большому счету, всеми этими приемами, имеется попытка перевести стрелки с восприятия текста, как функционально грамотного, но чужого, полу импортного. На восприятие читателем текста, как его родного.
Если это удается, но делается это очень аккуратно. То шифровальная машина начинает воспринимать текст как родную речь. Быстро понятную по смыслу. И читает, ну или считывает и понимает текст очень быстро. Ну, или как вы сказали, несется по тексту. Потому как он родной.
В общем задача такова. Убедить шифровальную машину, чтоб она воспринимала начало текста как родной.
Потом конечно будут орфографические правила, но они не будут восприниматься так что их надо переводить. А будут восприниматься так, как будто автор сделал ошибки в родной речи. И если содержание текста хорошее, автору эти ошибки, т.е. то что написано орфографически правильно, шифровальной машиной прощаются. Ибо он не исказил текст, сделав его полу импортным, а просто ошибся. И с кем не бывает.
Но постоянно, по ходу текста, шифровальной машине надо напоминать, что текст изложен родной речью. В частности делать незначительные и очень аккуратные орфографические ошибки, чтоб эта функциональная грамотность не проснулась. Не воспряла. И не начала переводить текст. И если такое случается, то в общем-то текст будет восприниматься не родным, чужим. А соответственно и восприятие его становится совершенно иным. Где на каждом орфографически правильно написанном слове, надо притормаживать и его переводить на родную речь.
В общем, если постоянно аккуратно не напоминать, что речь родная. Все достигнутое вначале долгими стараниями, может пойти насмарку.
Вот вы прочитали две редакции. Ошибок во второй редакции гораздо меньше, чем в первой, в разы.
Но вы их заметили лучше.
Тогда как в первой редакции их гораздо больше, но вы их попросту не успели заметить. Там даже слова пропущены, но вы их воспроизвели в своей голове.
Т.е. эта функциональная грамотность была выключена. Текст воспринимался родным, а соответственно и воспринимался легко, без усилий на перевод.
Ну и в этом свете надо отметить еще одну тонкость. Если читатель воспроизводит не достающие слова, то он по сути начинает помогать писать текст. Т.е. начинает сам писать текст.
Чтобы этого достичь, есть еще один такой скажем прием. В самом начале, когда читателем обращается внимание на каждую мелочь, надо сделать что-то такое, что не совсем соответствует действительности. И читатель, начинает исправлять писателя. Вот ты тут не так с делал, а надо так. Потом еще что ни будь надо подсунуть, легкое не соответствие. Читатель опаять это в своей голове исправил. И таким образом, как мне кажется, достигается то, что сам читатель начинает исправлять, а по сути, дописывать и текст, и само содержание.
Т.е. читатель уже не только читает, он уже пишет вместе с писателем этот рассказ. Ну и, конечно же этим нельзя злоупотреблять. Т.е. допускаются только не большие соответствия. Ну а в некоторых местах, можно и нужно вообще отпускать фантазию читателя на его собственную. Пусть сам пишет в полную мощь. А самим написанное, что в общем то и не написанное, а скажем воображенное, всегда воспринимается очень хорошо. Потому как свое, родное.
Четвертый прием.
Есть такой прием, скажем, раскачивать, ну, или качать текст. Примерная суть, которого, вот в чем.
Когда мы говорим, рассказываем что-то устно. Мы выдерживаем какой-то ритм. Обусловленный нашими природными качествами и способностями.
В частности. Высказав что-то, мы, как говорится, переводим дыхание. Т.е. по сути, отдыхаем. А немного отдохнувши, снова говорим. А так как мы общаемся, в основном устно. То шифровальная машина, улавливает именно этот, устный ритм произношения речи. И воспринимает речь, как бы кусками. В силу чего письменный текст должен быть, подогнан под ритм устной речи.
Т.е. если не выдержал этот ритм, а он, может быть, и есть разный для выражения разных смыслов. То текст воспринимается сложно.
Создание новых слов и вообще элементов языка и речи.
Шифровальная машина в нашей голове не оперирует словами. Т.е. мы постоянно свою устную речь конструируем. Из, скажем здесь аффиксов, составляем слова.
Ну, например. Возьмем приставку От. Мы ее применяем совершенно в разных словах. От/ехал, От/бежал, От/скочил и т.д.
Возьмем другую приставку ВЫ. Мы ее тоже применяем в очень многих словах. Вы\скочил, Вы/ехал, Вы/бежал, и т.д.
В частности, из этих приставок, без всяких там корней, создано слово, Отвык, от/вы/к.
Но мы не запоминаем, например, значение, смысл слов, От/ скочил или Вы/скочил. А каждый раз заново их конструируем из более мелких значимых единиц информации. Из которых, потом конструируем по особым правилам, более объемные смысловые единицы, ну или массивы информации.
Другой, и уже приводимый пример. Это то, что звук Ы обозначает множественное, не определенное количество чего-то, боле одного.
Но в другом случае, для обозначения того же множественного количества чего-то, мы применяем звук И. Например, реки, руки, дуги, линии, и т.д. А равно, отскочилИ и выскочилИ.
Но если мы хотим обозначить, что выскочил или отскочил кто-то всего один. Мы вместо И применяем неполногласный звук Ъ, например, от/скочил/Ъ и вы/скочил/Ъ. Где неполногласный Ъ обозначает единственное число, а лучше наверное сказать, единственное количество.
Т.е. мы постоянно конструируем слова, по сути, кодируем, шифруем информацию, по определенным правилам и определенными указателями со значением, смыслами, А шифровальные машины в других головах, зная, что обозначают указатели, и правила конструирования массивов информации, легко это дело расшифровывают.
В этом свете, ну и или в силу чего, пишущий может, и должен, по сути, производить новые массивы информации, но с помощью всем известных указателей и правил. И шифровальная машина эту шифровку легко расшифрует и признает слово за родное. Даже если она и первый раз это слово слышит.
Достичь этого, не так уж и сложно.
Ну, например. Возьмем такие слова, вечереет, темнеет, светлеет и т. д. Почти ста процентам пользователям нашего языка и речи, понятно, что обозначает эти слова. И какие указатели и постановки в них применены.
Таким образом, шифровальная машина, опирающаяся в своей работе на более мелкие указатели, на более мелкие единицы информации, а соответственно и правила. Даже впервые услышав это вновь образованное слово, воспринимает его за родное. А пишущего эти слова, за того, кому можно доверять.
Т.е. пишущий, правильно образовав новые слова, по сути, обращается к тому, чем постоянно и довольно легко оперирует шифровальная машина.
Ну, например. Я сейчас приведу слова, которые вы может быть не разу, не слышали в своей жизни. Но ни разу их не слышав поймете, что они обозначают. Вот эти слова? – Утреет, ночеет, дневнеет, лесеет.
Понятно, что они поначалу режут слух, и нет их в словаре, но ведь понятно, что они обозначают,
Понятно, что функционально грамотные произведение новых, незнакомых слов, а по сути новых массивов информации это дело осудят. Потому как суржик развивается, а точнее наращивается, совсем по другим правилам. Что не правильно применять слова, которые, в словарях не прописаны.
Но для шифровальной машины все эти мнения функционально грамотных, не авторитет. Ей нужно расшифровать полученную информацию, и если все образовано правильно, она её расшифровывает, и мы первый раз услышав слова, понимаем, что они обозначают.
Но и этим тоже нельзя злоупотреблять. Пару, но правильно образованных новых словечек по ходу дела втиснул, чтоб напомнить шифровальной машине, что перед ней родная речь. Ну и хватит, наверное.
Шифровальная машина в нашей голове, работает совсем ни так как представляется функционально грамотным. И словари ей не указ. Это словари составляются из того, как шифрует эта шифровальная машина.
И тем более не указ возомнивших себя функционально грамотными. Которые, считают что наша рече-языковая система чисто словесная. И что-то обозначается исключительно только словом. А звуки в словах служат исключительно только для смысло различения.
Когда на самом деле это совсем не так.
Шифровальная машина, ну или подсознание, от вымыслов функционально грамотных не отталкивается. Потому как она их, даже и не знает.
В противном случае, вы только представьте, что в нашем языке и речи имеется порядка трех миллионов слов. И если бы наша система была словесной. Все грамматические значения этих слов надо было исключительно запомнить. То шифровальная машина в нашей голове и наша память, были бы просто перегружены, и перестали бы работать.
А если бы наша голова, могла сразу запомнить даже с десяток тысяч слов, не говоря уже о миллионах. То любой иностранный язык, мы могли бы выучить, ну или овладеть за три-четыре дня. А если этого не наблюдается, то сверх памяти такой у людей нет.
Шифровальные машины в наших головах, работают не в целом со словами. А работают, шифруют и расшифровывают информацию, на базе сравнительно малого числа единиц информации. А потом из них конструируют, более объемные массивы информации.
В этом случае, шифровку информации, можно и нужно сравнить с детским конструкторским набором. В котором первичных деталей конструктора не так уж и много. Но из этих деталей можно сооружать довольно внушительные конструкции. Только первичные детали подавай.
А так как этих деталей, точнее их копий, например и в частности разного рода указателей, по импортному, аффиксов, у наших шифровальных машин много.
То они могут из сравнительно небольшого количества первичных деталей, конструировать и сооружать какого угодно размера массивы информации. А соответственно и тексты. Целые тома, и даже библиотеки, и даже тысячи библиотек.
Но количество первичных единиц информации, сравнительно не велико. Всего-то, где то в районе ста или двести штук.
А будь это устроено по другому. Мы бы просто не могли, как прочитать, так и понять смысл этих томов и библиотек.
Еще о критиках.
Обоснованный критик, это, с одной стороны, негласный цензор, око которого должен чувствовать пишущий, чтоб на поворотах не заносило. А с другой стороны это, в буквальном смысле и учитель. Потому как такой критик знает, по крайней мере, должен знать, в писательском мастерстве больше чем любой пишущий, особенно начинающий.
Критик имеет дело с разными приемами, которые применяют писатели. А те кто приемов не знает, и пишет так как получится, того и писателем на мой взгляд трудно назвать.
И совсем другой вопрос, применяются эти приемы или и нет. Порой бывает так, по себе знаю, что дело и не доходит до применения этих приемов и навыков. Ну, например, если пишешь статью, то ты не пишешь произведение искусства. А пишешь для того, чтобы только изложить смысл, содержание. А на то, чтобы это содержание красиво упаковать, просто нет времени. Ну как, например, вот этот ответ вам.
А мастерки исполненная работа, требует не только знания навыков писательского мастерства, но и достаточно много времени. Которого порой, а точнее в большинстве случаев, просто не хватает. Ну не все же могут позволить себе, работать над статьёй месяцами.
Тогда как художественному произведению, по сути произведению искусства, надо уделять достаточно много времени. Прилагая к написанию его, и мастерство, и навыки. Ну и свою душу вкладывать. И какие-то новые ходы изобретать. Которых кстати, в прочитанном вами рассказах достаточно много. Все что видит, читает читатель, это вершина айсберга. По крайней мере, так должно быть.
Хороший критик, все эти навыки и приёма мастерства должен знать. Потому как он скрупулезно изучает и рассматривает, по крайней мере, должен, не вершину айсберга, а нутро произведения. В силу чего и появляется эта вершина айсберга.
Зная многие приема писательского мастерства, и даже не применяя их сам на практике.
Критик должен отметить, вычислить, у кого тот или иной прием применен, какой нет, а если и применен, то может и неправильно.
Потому как знающему писательские приемы, а со стороны оно всегда видней. Есть с чем сопоставить, есть с чем сравнить по каким-то ему только ведомым критериям.
Критика, это не меньшее мастерство, чем писательство.
А может быть, обоснованная критика, это даже более чем писательское мастерство.
Потому как писателю не надо знать все или многие приемы. Можно даже писать и без приемов, а как оно получится.
Но критик, в идеале, должен знать все писательские приемы и правила. И уже на основе этих знаний критиковать. А по сути, указывать на те или иные ошибки, промахи, ну и конечно достижения.
По сути, знающий критик, это строгий, но справедливый учитель, тренер для писателей. Особенно для начинающих.
Ну и ситуация здесь, примерно такая же, как у тренера и спортсмена которого он тренирует.
О новой литературе.
Вообще то литература, которую мы читаем сегодня, давно уже исчерпала себя. Лет, наверное, сто назад. И многое из того, что, и главное как, пишут современные писатели, давно уже каменный век литературы. Сливки давно уже сняты.
А чтобы снимать сливки. Надо, и уже давно пора, выдавать новую литературу. И не надо стесняться экспериментировать. Но и не надо забывать того опыта, как отрицательного, так и положительного, конечно. Который в писательстве накоплен предыдущими поколениями, точнее предыдущими писателями. А опыт этот огромный. Надо только не ленится, изучать и понимать его. И вот тут то и нужно опытные критики. Которые подскажут, образумят, намекнут. Но не такие, которые сами ноль без палочки, лихо объявляют: - Бред сивой кобылы. Но, даже частично не указав, в чем же заключается этот бред. А бред, и всё тут. Сказал, как отрезал.
По сути, тот рассказ, который вы прочитали, это попытка создать часть новой литературы.
В частности. Что я хотел сделать. А хотел я рассказать, о судьбах многих людей, но всё это по максимуму на тридцати страницах. По сути, я хотел написать трехсот-четырех страничный роман всего на двадцати-тридцати страницах. И все в написании рассказа было подчинено именно этому.
В частности, я исключил то, во что одеты герои моего рассказа. На мой взгляд. Мы же пишем не о пиджаках в полоску или галстуках в клеточку.
Понятно, что одежка как-то характеризует героев романа, и вообще людей. Но это только встречают по одежке, а сейчас еще и на каком автомобиле катается тот или иной человек.
Но всё это искажает действительное восприятие действительности. А шифровальная машина в нашей голове старается как можно дальше уйти от искажений. Ей надо нам подать четкое представление об окружающем. Чтоб мы одно, не попутали с другим.
Человек проявляется и понимается, не в покрое пиджака. А в его действиях, в его поступках, в том, о чем свербит его душа и сердце.
В другой частности. Я некоторых героев рассказа вообще лишил имен. Не имя опредлеяет суть человека, а тот или иной человек определяет суть своего имени.
Считая, что как галстуки в клеточку, так и имена, не так уж и важны. Я же писал о людях, о их чувствах, их переживаниях, радостях, невзгодах. О их непростых судьбах, и не простой жизни вообще.
О том, как порой им трудно, очень трудно жить. Тогда как другие, порой за их счет, живут припеваючи. Но они тянут эту лямку, балансируя между чем-то, порой сами не понимая между чем. В надежде, что и на их улице будет праздник, что в их жизни когда-то всё-таки наступит просвет. Пусть не целый свет, а всего лишь, пусть и кратковременный. Но просвет. И которого, довольно часто в жизни у многих людей не случается. Но они надеются, и упорно, стиснув зубы, ждут.
Одни, люди, сопротивляются, хотят жить полнокровной, достойной людей жизнью. Пусть и горевать, но и радоваться, пусть и ненавидеть, но и любить, любить до самозабвенья. Пусть и жить в нищете, но не в полной.
Другие же наоборот, тупо следуют чему-то, как будто все это им, не понятно кем, предписано. А, правда кем?
Живут безропотно, даже, и не надеясь, что в их жизни наступит хоть какой-то просвет. Хоть какой-то праздник. Живут, смирившись, что просвета в их жизни ни когда не будет. И что очень страшно для людей.
В общем я старался написать о людях, о их радостях, о их горестях, О их пусть и маленьких, но радостных для них достижениях. Ну и, конечно же, о их горестях. Об их, порой безалаберных ошибках, которые не прощаются ни когда. Ни когда.
Даже если и сильно, очень сильно, хочется все открутить назад.
Теперь о сюжете рассказа.
Сюжет в писательстве вещь, тоже очень важная. Тот из писателей кто придумал новый сюжет, тот и на коне. А придумать новый сюжет, когда написаны тома и библиотеки. Очень сложно.
Но это в рамках старой, избитой, так что дальше некуда, литературе.
А сюжетов для новой литературы, очень даже много есть.
Один из таких сюжетов, для новой литературы, я в былое и придумал.
Как мне представляется, этот сюжет в полной мере ни кто еще из писателей не обкатывал.
Так вот. Все что написано в этом рассказе, это фон для того нового сюжета который я скажем, открыл. Сюжет этот очень не простой. Очень сложный и неоднозначный.
Еще раз отмечу, все что изложено в этом рассказе, это только фон, прелюдия для того сюжета.
Который в общем –то, весь был изложен где-то всего на одной странице. Именно на одной, и по сути ради всего одной этой страницы, выстраивался рассказ.
Однажды дав в распечатке почитать, скажем, одной девушке, этот рассказ, но с означенным сюжетом. Девушке стало плохо. Я её в чувство одеколоном приводил.
В общем, я этот рассказ в той редакции, тут же сжег.
Затем я написал другой рассказ, несколько с иной тематикой, но с напряжением, скажем не меньшим, чем в этом рассказе. Страниц, наверное, всего пятнадцать, если не меньше было. И тоже в этот рассказ, включил этот сюжет. И тоже дал почитать, но и естественно другой девушке.
Реакция была просто не предсказуемой. Я этот рассказ тоже тут же сжег. И решил, к этому сюжету ни когда больше не возвращаться.
Но и еще есть сюжеты, менее конечно, волнующие. Но тоже очень за сердце берущие.
Но так как я занялся другим и более интересным, на мой взгляд делом. Занялся исследовать устройство языка и речи. То с писательством прекратил.
А все наработки и записанные сюжеты попросту сжег. А в компьютере я их вообще ни когда не вносил и не сохранял. Самый цимус, печатал на печатной машинке, страниц-то не много, и в единственном экземпляре.
В измененной редакции этого рассказа. По названию – Пётр и ….. Я ввел в рассказ сюжет с Аксюшей. Но это сюжет, ни того масштаба, и ни той конфигурации. И как вы заметили, и я так считаю, не вписался он в этот рассказ.
Об атмосфере.
Очень важно, на мой взгляд, создать в рассказе, и вообще в литературном произведении, скажем атмосферу. Необычную, на другие непохожую. Но вместе с тем родную, и на крайний случай, легко узнаваемую. И чего, к сожалению, я во многих современных произведениях не наблюдаю. Но опыт, он как говорится, обретается.
. Конечно, кое до чего по поводу создания атмосферы, я сам дотумкал. Но научился этому у писателей былых времен. В частности у Ф.Кафки, Н.В. Гоголя. Ну и, конечно же, у В.М. Шукшина. Вот это был непревзойденный мастер создания особой и легко узнаваемой атмосферы.
И раз уж представился случай, хотел бы отметить, я только одного такого писателя встречал, В.М. Шукшина. Который, мог в двух трех строчках, описать всю жизнь человека. Вот это был мастер, так мастер. Вот у кого надо поучиться, в том числе и создавать атмосферу произведения.
О себе.
Если будете настаивать, кое-что расскажу о себе. О своих настроениях. Но разговор этот будет очень нелицеприятным, так кажется, это называется. Врать не хочу, а, правда, будет резать слух.
Ну, а так, в общих чертах могу сказать о себе следующее. Имя и фамилия подлинные. Я не пенсионер. У меня четверо детей, две последние девочки еще учатся в школе. Пятый и восьмой класс. В настоящее время, безработный, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В первую очередь последствия эти удручающие, для моих младших детей.
В этом году, как говорят, с безработных, по сути, если говорить о моих детях, будут брать, и даже выбивать налоги. По типу:- Битый не битого везет.
Чем это обернется, в первую очередь для страны, трудно даже предположить.
За сим, откланиваюсь. Прошу извинить за ошибки, если таковые есть. Ну и за сумбурность. Выправлять текст, делать его удобочитаемым, просто не имею возможности.
А вообще мне нравится работать с текстом. Что действительно можно сравнить с изобразительным искусством. Работающий с текстом, это тот же художник, только в роли красок у него выступают звуки и их сочетания. Но ни как не буквы.