Начитавшись всяких небылиц про перевоплощения, я решил на свое 60-летие пригласить к себе всех, в ком когда-то побывал.
Первым позвонил в дверь дух в облике совершенно голого мужика с деревянным кругом на плече и каменным топором в руке.
— Ты кто? — испугался я, ошарашенно стрельнув взглядом по его естеству. Без всяких «здрасте» он бросился ко мне и мгновенно облобызал всю мою физию. Речи он ещё не знал, только мычал и всхрюкивал. Я тут же почувствовал в нём родственную душу и мигом сообразил, что этот мой дальний предок (а по сути я сам) — первый на земле изобретатель.
Неужели и колесо я изобрёл? Ну и ну! Выходит, вот откуда идут корни тех пятнадцати моих авторских и патентов! Но он-то, он! Из какой пещеры он сегодня вылез?
— Ну, чего торчать у двери, проходи! — приветливо ляпнул я, вталкивая его на кухню, где уже ждали гостей редисочный салат и бутылка самогона.
Не успел налить по стопке, как опять звонок. Открываю. Бог ты мой. Этот толстенький низенький человечек — Микеланджело Буанаротти! На древнем итальянском он радостно приветствовал меня:
— Сальвэ!.. Мама мия! Никак Алексей?! Алёшка!!
— Маэстро...- пролепетал я. — Неужели я и в вас побывал? Как приятно после стольких-то лет снова встретить себя!.. Проходи, проходи, Микеле!
Он крепко пожал мне руку, искоса глянув на пещерного человека.
— Это тоже ты?
— Да… когда колесо изобретал.
— Ну, вот, нас уже трое... — нетерпеливо потирая руки и не сводя щелевидных глаз с поллитровки, воскликнул Микеле. — Можно и начинать. Самогон?
— Первач. Сам понимаешь, откуда у бедного художника деньги на шампанское. Перебиваемся кто как может. Государству сейчас не до нас.
Микеле плюхнулся на табуретку и принялся снимать резинку с плёнки, закрывавшей горлышко поллитренции.
«Неужто в прежней жизни я был алкашом?!» — пронеслась в мозгу ужасная мысль.
Когда Микеле разлил по стопкам и, чокнувшись с ещё стоявшими на столе рюмашками, нервно поднёс свою к раскрытому рту, в прихожке раздалась робкая звень. Неужели женщина?
В дверях стояла — не поверите! — Наташа Ростова. В одежде толстовского времени. О боже! Неужели и в ней я тоже побывал?!
— Нна-тта-ша... — заикаясь, проговорил я.
— Бонжур, Алёша. Насилу вас разыскала. Пятый этаж. У Льва Николаевича я выше второго никогда не поднималась, — сказала Наташа, передавая мне шляпку. — Повесьте, силь ву пле.
Мне стало неудобно приглашать даму на сугубо мужскую тусовку, да ещё на кухню, где практически никакой закуси и где средь пустых кастрюль и тарелок Микеле пропускал уже вторую. Но и не заводить же её в комнату, где чёрт ногу сломит!
— Пардон, Наташа, — в тон ей заговорил я. — Давайте для начала познакомлю вас с ребятами. — И повёл её на кухню. — Это Микеле.
Наташа удивленно вскинула брови:
— Микеле?! Буанаротти?! — и протянула ему бледную ручку. — Бонжур, Микеле.
— О-о! Наташа! «Война и мир»! Грандиозо!
— А это ... — указал на изобретателя, который звучно произнес нечто вроде «ы-ы-ыу». — ...наш пращур Ыу.
— О натюрэль! — воскликнула бедная девочка, пораженная естественным видом пещерного человека, протянувшего ей для приветствия лохматую руку. — Пардон, мсье. Пар¬дон.
Наташа повернулась к Микеле, а я сунул Ыу пятнадцать целковых и объяснил, что самогонку можно приобрести у бабы Нины в сорок третьей квартире:
— Дуй скорей. Видишь, какая гостья к нам! — и подсунул Наташе стул.
— Мерси, Алёша, — кивнула она.
— Ребята, — обратился я к гостям. — Я собрал вас сегодня здесь…
В этот момент скрипнула балконная дверь, и, снимая с плеч дакроновые крылышки, в комнату ступил человек в серебристом комбинезоне.
— Не ждали? — спросил он беззвучно. — Ну, конечно же, не ждали.
— Признаться, да. Кто вы?
— Вы… да, да, лично вы, Алёша, были в моей прошлой жизни. В конце двадцатого века. Я — Эсур, лататель озоновых дыр Эсур, — он крепко пожал мне руку.
— Вы, что же, из 21-го века?
— 21-ый... — мечтательно произнес он. — Век древнего царства, царства демократии. Нет, Алёша. Я даже не из вашего тысячелетия. 96-ой век от Рождества Христова. Десятое тысячелетие.
— Далековато. Как же вы сюда добирались? И откуда?
— Телепортировался с Южной Веги. Сорок световых лет отсюда, — он практически не говорил, но все мы отлично понимали друг друга.
Я познакомил Эсура с моими прежними «я», налил ему стакан штрафной и только хотел чокнуться, как Эсур остановил меня.
— Подожди, Алёша. Ты не сказал, что побывал ещё в Навуходоносоре, был одним из учеников Архимеда, был женою Гомера, ходил простым воином в крестовый поход, был даже в старушке из племени пигмеев-тва. Ты что, не знаешь свою биографию?
— Подзабыл малость, — виновато промолвил я. — Ну, да ладно. Давайте тост! Микеле, тебе слово!
— Летела маленькая птичка, — начал было Буанаротти, смахивая с подбородка прилипший кружок редиски. Все рассмеялись, потому что хорошо знали избитый тост грузинских тамада.
— Ладно, скажу я. Извини, Микеле, — я встал во фрунт с полной стопкой. — Вы все были в моих прежних жизнях и будете в будущей. И ты, Ыу (он только что с бутылкой самогона, подгоняемый агромадным кобелиной, влетел в квартиру), и ты, Микеле, и ты, Наташа, о которой я узнал благодаря Льву Николаевичу, и ты, Эсур, который будет потом. Природа соединила вас во мне. Это чертовски здорово!..
От Эсура я узнал сногсшибательную новость. Оказывается, у него никогда не было матери. Его родил собственный сын. У нас, конечно, не так... Да. Узнал я и о том, что человечество к десятому тысячелетию заселило сотни планет, превратив их все в цветущий рай. И это тоже здорово!
Эсур глядел на меня улыбчиво, и этот взгляд говорил о том, что мои далёкие потомки обжили не только дальние планеты Вселенной, но и заглянули за её границы,
— Эсур, — спросил я, забыв о тосте. — Почему никто не прилетел оттуда, из Антикосмоса?
— Думаю, из-за боязни аннигиляции. Хотя у меня был разговор с Югой. Он обещал...
В этот момент на переходной площадке послышался сильный треск, громыхание. Входная дверь, слетевшая с петель и упавшая с грохотом на пол, звон разбитых оконных стёкол заставили содрогнуться всю нашу компанию.
— Это Юга, — прошептал беззвучно Эсур.
На тонюсеньких ножках перед нами возникло существо в виде головы-шара полуметрового диаметра с огромным беззубым ртом. Его омерзительное холодцеобразное тело излучало звуки, подобные русской речи. Из них было ясно, что Юга — современник Эсура, правда, переживший на десяток миллиардов лет и его, и Землю, и Солнце, которые давно превратились в космическую пыль.
Оглядев нас единственным глазом, расположенным в районе «экватора», Юга пошутил:
— Что, страшный, да? Вот такие мы, люди.
Его вполне человеческий юмор меня слегка развеселил, и я подал ему руку.
— Извини, Алеша, но у меня нет рук. Да и дотронуться до тебя не могу. Боюсь, враз оба превратимся в ничто. Посмотри, что я натворил там, в твоём подъезде. Нечаянно все двери повышибал.
Конечно же, я читал об аннигиляции, но чтобы так, встретиться через миллиарды лет самому с собой и не прикоснуться друг к другу, это, мягко говоря, не по-людски. Но я сдержал свои чувства и только спросил Югу:
— Надеюсь, ты не будешь против стопки штрафной?
— Буду, Алёша. Мы ж по-другому заряжаемся. А вы пей¬те, пейте. Стол, вижу, не богат. Ну, это я мигом организую...
Юга-шар влетел в спальню, надулся, в какую-то секунду заполнил собой всё её пространство и крикнул:
— Быстро берите всё и несите на стол! Только не касайтесь моего тела! Не касайтесь!
Тотчас на столе появилось всё то, чего не позволило мне на мой юбилейный день рождения моё родное правительство: тут и икра, и буженина, и салат из кальмаров, и коньяк, и ... чего только не было! По мере того, как мои «Я» опустошали благодатное чрево Юги, оно становилось все меньше и меньше. И вдруг всех ослепил яркий свет, сильный запах озона ударил в нос. Видно, кто-то всё же коснулся Юги. В ту же секунду последний сжался до своих обычных размеров, успев, однако, крикнуть:
— Канал! Открылся канал в Антимир! Спасайтесь!..
Не спастись никто не успел. Всех затянуло в мгновенно открывшуюся трубу, которая тут же захлопнулась и исчезла.
Я в ужасе грохнулся на табурет, переживая случившееся. Но уже через несколько минут пришёл в себя. Тоскливо оглядел пустой стол с недопитой Микеле бутылкой самогона, вспомнил о жене, которая, дабы не видеть в этот день моей тоски по прежней полноценной жизни, ушла, заплаканная, к подруге. И так мне стало жаль её! Так стало жаль и себя! Ведь не дурак же. Пишу. Рисую. Изобретаю. А кому это надо? Кому сегодня нужны творцы?..
Я открыл глаза. Только – только начало светать, а в небе уже за летучими букорагами гонялись голодные стрижи. На востоке, где небо мягко улеглось на росистую землю, появилась бледная розовая полоса, которая становилась всё шире и шире. И тёмные мысли мои тоже начали светлеть. Ничего! Пробьёмся! Не через такое проходили! Или мы не человеки!