Январский день привычно угасал в самом разгаре. К обеду небесная хмурость подернулась пепельной бледностью сумерек. Тучи, нависшие над городом, готовились обрушиться ледяным дождем или рассыпаться мелким снегом. Ветер забирался в капюшоны, под полы пуховиков, пронизывая тело до костей. Под ногами хлюпала унылая соленая грязь.
Ростислав Петрович брел по знакомой тропинке в продуктовый магазин за уткой. Сегодня как никак Рождество. Хотя вселенная явно замазывала этот факт облезлыми пасмурными обстоятельствами. С утра по воле судьбы сломалась кофемолка, по воле случая отключили отопление и по воле рока сдох телевизор. Ну какое могло быть тут рождество?! Что мог противопоставить человек силам стихии? Только личную силу воли! Ростислав Петрович был довольно упорным и довольно щепетильным по части исполнения планов. Если в плане стояли Рождество и утка, то никакие обстоятельства не могли этому помешать!
Пока ноги сами тащили его вперед, Ростислав Петрович размышлял о предстоящем таинстве приготовления утки. Ни промокшие босые ноги, хлюпавшие в дырявых валенках, ни пуховик, изъеденный молью и сифонивший, как заброшенный дом, ни надвигавшаяся на город темнота не могли отвлечь Ростислава Петровича от светлого предвкушения.
Подвал, который достался по наследству от давнего приятеля дяди Сани - бывшего учителя физики и астрономии - ожидал его с покупками совершенно пустой и будто бы брошенный старым добрым хозяином. Дядя Саня был интеллигентным и культурным человеком. И кроме того - он обладал просто таки талантом хозяина дома! Все в его руках само починялось, распрямлялось или скручивалось по нужному радиусу. Целый год приятного сосуществования с ним в теплом и сухом подвале привнесли в жизнь Ростислава Петровича лучик света и щепотку философских пряностей бытия. Но все равно он ощущал себя скорее дальним родственником, заезжим гостем, нежели делил собственность.
Месяц назад Дядя Саня умер . Продав когда-то квартиру ради пересадки почек, в последний момент он передумал спасать себе жизнь. При ближайшем рассмотрении она оказалась всего лишь куском пирога, который все тянут лишь в свой собственный рот. И дядя Саня путем логической цепи рассуждений доказал, что гораздо слаще этот пирог не есть, а печь его для кого-то. Львиную долю денег он послал бывшей жене с ребенком, а остальное проели и пропили за год вдвоем. Дядя Саня оставил немного себе на похороны и Ростиславу на первое время. И теперь, похоронив друга, Ростислав Петрович не видел смысла ни в чем. Да и Рождество было лишь воспоминанием о дяде Сане. Тот был верующим. И непременно добывал и готовил по старинному рецепту в этот день утку! Воспоминания о той утке тащили Ростислава Петровича исполнить долг перед памятью товарища. Как будто утка могла воскресить дядю Саню.
Тропинка, протоптанная прохожими, скользкая и кривая, закончилась. Дальше нужно было идти по асфальту тротуара, щедро обработанного песком и солью. Если соль попадет в валенки на босые ноги, то будут долго болеть мозоли и царапины. Приходилось по возможности обходить соленые дороги, даже в ущерб ровному пути. Ростислав Петрович с опаской ступил на территорию торопливых прохожих и нервных водителей. Люди всегда странно реагировали на внешний вид старика, хромавшего и шаркающего, нечесанного и немытого. Бомжей мир не принимал. С этим непреложным фактом приходилось мириться и считаться. Это принимал и оправдывал дядя Саня. Он говорил: "Можешь не поесть пару дней, не поспать, но умыться и побриться обязан! Иначе ты изгой не только для общества, для самого себя, для личности своей ты изгой!" Но после смерти друга Ростислав ушел в себя и не мог заставить себя ухаживать и украшать свою собственную плоть. Она стала казаться ему бессмысленным старым костюмом, в котором совершенно некуда ходить, а носить дома - так вообще кощунство.
Ростислав Петрович вжал голову в плечи, ускорил шаг, стараясь слиться с толпой. Праведная цель подгоняла его к теплому душному магазину. Мысленно пересчитав во внутреннем кармане мелкие купюры и в боковом - монеты, старик нырнул внутрь. Аромат свежего хлеба, перемешанный с запахом молотого кофе и какой-то цветочной отдушки из отдела бытовой химии, ударили в нос. Ростислав Петрович ринулся поскорее в зону мяса. Там на витрине блестели влажными боками тушки кур, отбивные из телятины, ножки, крылышки, бедрышки и ребрышки. Глаза, непривычные к люминесцентному свету, разбегались, голова слегка закружилась. Ростислав Петрович незаметно пристроился к концу очереди, выискивая утицу посочнее и пожирнее.
Очередь была необычным и волнительным неудобством. Последнее время народ не особенно гонялся за дефицитом, потому как дефицита ни в чем не наблюдалось. Разомлевшие от возможностей выбора покупатели мучились, на что потратить, а не как бы отхватить. Дядя Саня любил вспоминать времена, когда стояли очереди за колбасой, конфетами, бананами и мандаринами.
- В те далекие времена утку могли себе позволить только мелкие чиновники или на крайний случай военные начальники. Мой папа был генеральским сынком, так что утка на Рождество была устоявшейся семейной традицией... - говорил он год назад в этот же самый день, разделывая сочное тельце жареной птицы, умело отделяя лепестки темного мяса от костей.
- А как же эт самое... атеизм? Как вас угораздило ну верующим-то стать? - удивленно спрашивал совершенно не религиозный Ростислав, раскладывая мясо по тарелкам и облизывая пальцы, касавшиеся утиного мяса.
- Я тебя умоляю, Ростик, ну как-как? Вот так! Бабка моя была верующая. Никакая холера советская ее не могла с этого свернуть. Она меня тайно от родителей умудрилась окрестить. А потом потихоньку уму разуму учила, книжки мне почитывала. Лет с пяти я "Отче наш" на зубок знал. Да и не просто знал. Я его читал про себя, когда было страшно или грустно. И самое странное - чувствовал что-то такое, что за этим есть. Вот как будто меня кто-то по голове моей вихрастой погладил, приободрил, утешил. Это детское ощущение во мне так и осталось потом. Ничем его уже не уберешь, не вытравишь.
- То есть, вы , этого того, не просто так? Вы значит на самом деле того? Верите? - Ростислав как ни старался, не мог называть напарника на ты.
- Ой, Ростик, перестань пальцы облизывать, в самом деле, как босяк какой-то. Ты ж человек! - Дядя Саня протянул тогда Ростиславу Петровичу полотенце и посмотрел на него с отеческой нежностью, - Конечно в самом деле. Иначе это и не имеет смысла, иначе это магия сплошная и язычество. Оккультизм - будь он неладен!
- Ну вы же этот.... ну... физик! - не унимался Ростислав, - Вы же детям, эт самое, про законы Ньютона рассказывали, про электричество! Ну какой может быть тогда это самый потусторонний мир, ангелы, бесы? Получается, вы сами себе противоречите, дядь Сань. Сами себя обманываете этими самыми-то... ну... бабушкиными сказками.
Ростислав Петрович был солидным взрослым мужиком сорока девяти лет. Но на фоне дяди Сани он ощущал себя малым дитем. Хотя тот был старше его всего на какую-то пару пятилеток. И никак Ростислав не мог успокоиться, никак не мог осознать, что вот такой уникальный и умный дядя Саня верит в загробную жизнь. Это нарушало всю логику и весь здравый смысл, на котором зиждилась суть его собственного существования. Нет, ну там барабашки всякие, магнитные люди, притягивающие ложки, ясновидящие - это он принимал еще как-то. Но то были исключения из правил, которые подтверждали сами правила.
А правила у Ростислава были простые - материальный мир подчинен законам физики, вселенная работает по законам астрономии, люди - биологические существа, они живут по законам биологии. И как только жизнь заканчивается в этом существе, то и ничего больше нет. Оно просто больше не существует. А все эти теории о Боге, добрых ангелах - бабушкины сказки. Не более того. Так он привык жить и на это опирался.
Мать его растила одна и учила быть реалистом. Готовила сына к суровым будням его будущей мужской жизни. Мама Ростислава была ответственным работником - заведующей библиотекой. Она зарабатывала не много, но ценила свою должность за прямое отношение к культуре и науке. Соседки по дому ее уважали и здоровались как с какой-нибудь знаменитой актрисой или певицей. Мама была так занята своей ответственной должностью, что не особенно занималась сыном. Она считала своим материнским долгом приучить его к чтению и дать образование. Остальное - сам.
Ростислав радовался в глубине души, что мама умерла до того момента, когда все в его жизни рухнуло. Небольшая фирмочка лопнула и он остался на улице, продав квартиру за долги. Друзья как-то незаметно перестали его узнавать, родственников не нашлось. Да и все чаще хотелось забыться в обнимку с бутылкой чего-нибудь ободряющего. Если бы не дядя Саня, Ростислав бы окончательно спился и сдох под самым облезлым забором…
Ростислав Петрович не заметил, как подошла очередь. Пышнотелая продавщица с высокой прической предложила ему трех уток, выложив их небрежно на прилавок. Она невольно отворачивала от неприятного старикана свой чудный курносый носик. Ростислав придирчиво выбрал одну утицу - самую на его взгляд пышную, невольно сравнив ее с продавщицей. Довольно долго он ожидал, пока "пышка" упакует в бумагу покупку и запаяет ее в полиэтилен.
Обняв добычу, Ростислав тут же двинулся к кассам, чтобы не отвлекаться на другие товары и не дай Бог не позариться на алкоголь. Последнее время тоска по дяде Сане его то и дело наталкивала на подобные мысли. Предстояло еще расплатиться. В кассу очередь была значительно меньше, чем в мясной отдел. И двигалась она гораздо быстрее. Наверное потому, что касс было много. Общая масса покупателей равномерно распределялась на четыре потока, пихаясь и толкаясь тележками в устье живого водораздела.
Пристроившись в последнюю кассу, Ростислав Петрович вжал голову в плечи, попытался уменьшиться, съежиться и вообще раствориться в воздухе, чтобы только не слышать возгласы недовольных теток и легкий матерок мужиков, чувствовавших в нем бездомность и потерянность. Запах, всклокоченные пряди волос, помятое небритое лицо мгновенно вызывали в голове любого стоявшего рядом человека красный ярлык "БОМЖ". И люди начинали шарахаться от него. А некоторые и наоборот - пытались побольнее пнуть.
Ростислав снова вернулся мысленно в тот день, в Рождество, на год назад, вспоминая слова дяди Сани.
- Ну хорошо, дядь Сань, вот вы говорите, что ваш этот Бог пожертвовал собой. За людей. А зачем? Ну какой был смысл идти на крест-то? Смотрите, люди-то вокруг еще хуже стали. Ничего не поменялось. Ладно бы еще волшебство случилось, все бы превратились в ангелочков, жили правильно, не пили, не курили, детей бы не бросали. А так-то что? Никакого вам результата!
- Ты не понимаешь, Ростик, самого главного. Суть жертвы не в насилии над человеком. А в возможности стать правильным. Это выбор! Понимаешь? Твой собственный выбор. Бог тебе его предоставил. Он искупил своей жертвой все грехи. Твои, мои, того парня, который жену бьет, той матери, которая детей не кормит. Все абсолютно. А ты можешь просто попросить у него прощения, осознав, что был не прав. И грех твой исчезнет, сойдет с тебя как заговоренная бородавка. Бесследно. Это шанс стать чистым. Но только если сам того желаешь.
- То есть, это что ж получается? Эт самое... Взять на себя чужую вину, чтобы тот получил возможность стать чистым? - пытался вникнуть в странную для него логику Ростислав.
- Ну да. Примерно так, - уставшим голосом ответил тогда дядя Саня, почти уже засыпая. Они проговорили до рассвета.
Ростислав Петрович снова вынырнул из своих воспоминаний, чтобы расплатиться. Бережно уложив сверток с уткой на конвейер кассы, он запустил пальцы в карманы, извлекая купюры и монетки. Еще раз все тщательно пересчитав, он положил деньги в тарелку кассирше. Та молча и почти не глядя, отсканировала штрих-код, забрала из тарелки мелочь, наградила Ростислава Петровича презрительно-деловым взглядом и бросила пару монет на сдачу.
- Фуууух, - с облегчением выдохнул старик, складывая сверток с драгоценной уткой в старую потрепанную хозяйственную сумку.
Рядом с ним у стола для покупок суетилась полная тетка. Она активно распихивала упаковки, свертки, бутылки и баночки по пакетам, собираясь все это тащить домой. Она была сосредоточена и не глядела по сторонам. Ростислава Петровича она, казалось, вообще не заметила.
Да и он тоже не особенно присматривался, так как мысленно был уже в своем теплом и уютном подвальчике. Предстоял Рождественский пир и ночь воспоминаний о дяде Сане…
Неожиданно раздался оглушительный визг, за ним последовала сложная цепь взаимосвязанных матерных слов. Толстая тетка орала как резанная, тыкая в бомжа коротким красным, и будто опухшим от возмущения, указательным пальцем. Среди матерных слов иногда мелькали и другие слова: "охрана", "ограбили", "держите его".
Подскочил молодой парень охранник. На вид он больше напоминал тощего десятиклассника, чем блюстителя правопорядка. Слегка струхнув перед разъяренной дамой, он начал невразумительно бормотать себе под нос, тыкая черной матовой дубинкой под ребро Ростиславу Петровичу, причем даже вполне доброжелательно: “Шел бы ты отец отседа, по добру по здорову. Отдай имущество и вали к чертям, не доводи до разборок. Кто тебя сюда вообще пустил?” Заметив растерянность “отца”, парень ловко выхватил из его рук сумку, достал сверток с уткой и любезно отдал тетке, шоргнув громко носом. Та коршуном набросилась на добычу и сожрала ее очередным хрустящим пакетом.
- Вы довольны? Вопрос исчерпан? - неожиданно интеллигентно спросил даму охранник.
- Да пошли вы все, - снизив обороты, но слегка еще повизгивая, ответила она, - Напустят бомжей, потом кошельки пропадают. Я на вас еще жалобу приду напишу! Увидите! Живу я тут рядом, мало не покажется!
- Хорошо, пишите, - ответил спокойно тощий охранник, подталкивая дубинкой Ростислава Петровича к выходу.
Бомж топтался на месте и не хотел уходить подобру-поздорову. Он вдруг начал возмущаться.
- Эээээ, это самое, это ж моя утка! - сиплым голосом начал объяснять охраннику бомж, - Я ее купил же тока что!
Иди, отец, там на улице своим расскажешь, - ухмыльнулся парень с насморком, снова шоргнув носом. Он себя неважно чувствовал. Наверное пришел на работу с температурой.
- Ну как же? - сокрушался “отец”, - Рождество же, утка моя. Я ее купил! - с детской обидой в голосе якнул бомж.
- Хочешь провести Рождество в обезьяннике? Ща организую тебе. Эксклюзивно! - снова проявил чудеса лексики охранник.
Растерянный Ростислав Петрович с одной стороны понимал, что спорить и добиваться правды не в его интересах. Никто не станет проводить расследование, шнырять по магазину, опрашивать свидетелей и искать истинного хозяина праздничной дичи. Упекут его скорее всего до выяснения. А там найдут за что и оставить. Но с другой стороны, в нем кипела праведная обида несправедливо униженного и фактически среди бела дня ограбленного человека. Сегодня ты позволишь забрать у тебя честно купленную утку, а завтра тебя будут у всех на глазах поливать бензином и поджигать какие-нибудь отмороженные недоросли.
Охранник оттеснил бомжа на безопасное с его точки зрения расстояние от входа в магазин и ушел снова в тепло. Его колотило и мутило. Не хватало еще схватить ко всему прочему бронхит. Болеть ему на новой работе категорически нельзя. Попрут сразу.
Ростислав Петрович стоял там, где его оставил охранник. Стало уже совершенно темно. В окнах домов загорались все новые люстры и лампы, торшеры и бра. Ему казалось, что в каждом из них сейчас мажут маслом, натирают пряностями и помещают в духовые шкафы нарядных пышных праздничных уток. Он почувствовал боль в сердце и обмяк. Пришлось опереться на дерево и подышать поглубже, наклонив пониже голову. От потери сознания такое помогало не раз. Странные приступы повторялись все чаще.
Как бы сейчас хотелось оказаться дома. И чтобы там его ждал как всегда бодрый и веселый дядя Саня. Он выслушал бы эту нелепую историю и наверняка бы сказал: “Ну что ж, если она забрала, значит ей нужнее. Брось ты. Значит не твоя была утка. А вот представь - придет эта дама домой, распакует свои тюки, разложит "сокровища" по полкам в холодильнике и обнаружит - уток-то две! И она поймет, что это не ты ее, а она тебя ограбила. И станет ей тяжело и больно на душе, и пробьет ее насквозь ощущение собственной никчемности, обжорства и меркантильности. И станет она с тех самых пор чище и светлее. И будет потом внимательнее к другим бездомным старикам! Так это ж прелесть получается! Это твоя жертва ради спасения другого! А? Как думаешь?”
Ростиславу Петровичу полегчало. "Может действительно она станет добрее и чище?!" - подумалось ему. Он поплелся по тропинке обратно. Сумку аккуратно сложил и спрятал в карман. Теперь она не скоро понадобится...
Вдруг кто-то хлопнул его сзади по плечу!
- На держи, Рождество отметите там с вашими, - сказал юный охранник, протягивая пакет. Ростислав Петрович изумленно глянул туда: колбаса, сыр, хлеб и тушка курицы! - Извини, уток уже не было, - усмехнувшись и шоргнув носом, смущенно сказал парень. Пожав зачем-то Ростиславу Петровичу локоть, он устремился широкими шагами обратно к магазину.
***
Вера Ивановна Маслова - повар третьего разряда - вернулась домой. Нужно было скорее готовиться к празднику. Она притащила тяжеленные пакеты, планируя подробно по минутам, как сейчас нарежет, наварит, напечет. И непременно - засунет утку в духовку. Сегодня к ней придет дорогой гость - сантехник Паша. Должно было решиться самое главное в ее жизни! Это был последний шанс на счастье. А что - она самостоятельная деловая женщина, еще молодая, еще жаждущая и зовущая. Да и детей все-таки надо.
Вера распаковала продукты, запихала все в два холодильника. Один у нее стоял на кухне - почти новый, импортный. И еще один старый - на балконе. Неожиданно обнаружилось, что у нее почему-то не одна, а две утки. Она ведь точно помнила, что покупала одну! Странно. “Вот блин! Ё мое… Две случайно дала, вот дура-то” - воскликнула Вера Ивановна, имея в виду продавщицу “пышку”, и, немного подумав, пихнула одну утку в морозилку.”