В первый момент мне показалось, что в учительской никого нет. Поставив журнал на место, я хотела уже выйти, когда услышала, словно бы, всхлипывания – кто-то плакал.
В углу, спиной ко мне, сидела за столом преподаватель литературы. Массивные плечи её, вздрагивая, нависали над раскрытым журналом с оценками,утренняя причёска растрепалась, обнажив седые корни волос. Трагическим голосом она выговаривала что-то сидевшей сбоку от стола маленькой женщине в вязаном платке и потрёпанном пальто. Лицо женщины поразило застарелой усталостью, которую она силилась побороть, послушно кивая головой на плаксивые жалобы педагога. Иногда она гневно взглядывала на парня, понуро стоявшего рядом.
Учительница всё говорила и говорила, страдая о чём-то. И, наконец, когда она повернула голову в мою сторону, я разобрала её слова.
- Не знать сцену раскулачивания из Поднятой целины, - гнев её возрастал, она повторяла, едва не плача -… сцену раскулачивания, сцепив перед собой руки, она сокрушалась в обиде, - …сцену раскулачивания…
Женщина растерянно кивала и кивала...
Вдруг дверь учительской приоткрылась, и чья-то мальчишеская голова крикнула:
-Ну, скоро ты?
На что парень бросил в его сторону:
- Да щас!
- Закрой дверь! – властный голос из другого угла помещения.
Я вышла из учительской.
Эта картина всплыла из моей памяти, когда я стояла у камня-обелиска, установленного на площадке перед входом в учебное заведение.Вечерние лучи солнца освещали высеченные на камне молодые лица трёх выпускников, их имена и годы жизни - такой короткой. Надпись сообщала, что ребята погибли в локальных конфликтах мира, защищая интересы нашей страны.
На постаменте лежали живые цветы.