И пять желтых неоновых глаз светят прямо в лицо. Светят прямо в полуприкрытые глаза своими тенями. Красная плетеная обезьяна прибита к стене словно шпильками, иголками, спицами, сложила свои лапки и невольно смотрит черными глазами прямо мне в переносицу.
- Рот пошире, - говорит уважаемая мною Омелина. И что-то резкое, ультразвуковое больно врезается между нижними передними зубами. - Потерпи, красавица, потерпи.
И я терплю. Больнее только смотреть на красную гусеницу из гирлянд, сидящую над аппаратом подачи жидкости для полоскания наших грязных ртов – у кого от курения, у кого от сквернословия. Больнее только в памяти четыре слова, где обращение «любимая» явно не относится ко мне.
Пока она чистит мои зубы пастой – сводит скулы. Сводит до треска, когда приоткрываю пасть. У всех пасти, вопрос, что из них извергается и при каких обстоятельствах.
- Ничего себе у нашей девушки зубы мудрости, ты хоть дурой прикинься, а то шибко умных не любят, - улыбается она без улыбки, что не чувствую сквозь белый намордник, а черные зрачки впиваются взглядом во что-то в моем рту. Голубые, как цвет моего крика ночами, подведенные черными ровными линиями карандаша, как линии пасты гелевой между квадратиками полупрозрачными тетрадей, глаза. Длинные ресницы идеально накрашены тушью. Белая маска. Белая маска на ее губах. Губах, которые говорят. Успокаивают и шепчут ассистентке про что-то, что «нельзя показывать клиентам». Обезьяна сверлит взглядом. Падаю в пустоту, где лампы, как Большой брат, врут мне, что все хорошо.
- Зубы жемчуг, а губы коралл – и море солью застревает в зубах. Солнце желтыми глазами, пятью солнцами входит в зрачок.
Больно.
Больно чувствовать так, словно нет ничего, кроме этих глаз.
Рука облокачивается на мою грудь, пока Омелина чистит пломбу.
Больно.
Больно ощущать ребрами легкость ее необратимого очищения.
Больно сквозь простую черную футболку чувствовать тепло ее руки.
Вжимаюсь в кресло, желая выжаться свежей белой простыней в руках какой-нибудь гречанки на Крите именно сейчас и повеситься на веревку для сушки. Закрыв глаза, чтобы не ослепнуть, открываю вновь.
Так машут крыльями бабочки, что улетают с цветка. Дальним полетом.
Уже не бабочка. Совсем.
Уже не жемчуг и не коралл.
Уже ничто, никто, нигде, никак.
Никак. И она проводит под лампой рукой. Пуф. Гаснут глазки желтые, совсем не одуванчики, а похожие на банановое варенье лепешечки.
Вытянуть руку и помахать пяти выключенным глазам.
Помахать и не включить. Не включить их и не включиться.
Пуф.
Темная комната.
Моя.
22:00
Очередное лето
Ст.м Чернышевская, СПб
Редактор: Настя Шварц