Категорически утверждать, что сапоги майору Богданову сшил именно Лазарь Каганович, я не стану. Однако стачавший их тоже толк в своём деле таки знал. А вот фуражку, судя по тулье, изготовил определённо кто-то из тех, кто обшивал верхушку вермахта, причём мастерства у него со времён войны явно поприбавилось. На безупречном кителе — жёсткие, со вставкой, погоны с вышитыми звёздами, тульские десантные эмблемы и сияющие нагрудные знаки, выгодно оттеняющие скромную строгость наградных колодок. Однако шкаф в кабинете майора таил комплект ещё одной формы одежды: туфли с загнутыми вверх носками, широкие, но короткие «брюки об землю»* , кителёк с узкими плечами да чуть великоватую (на уши) фуражку с приплюснутой тульей. Дело в том, что выпускник элитного Рязанского училища с самой длинной в мире аббревиатурой названия служил нынче «зампотылом» отдельного батальона, дислоцирующегося на территории учебного центра имени всех советских святых у Литовского городка Казлу-Руда. Он отвечал за весь тыл. Именно отвечал, поскольку сил батальона хватало только на видимость содержания вверенной ему части циклопического объекта.
В тот не по-прибалтийски солнечный день майор восседал в кабинете, зорко осматривая через окно окрестности. Надвинутый на тонкий, чуть с горбинкой нос козырёк фуражки и цепкий орлиный взор придавали ему несомненное сходство с портретом фон Бока времён наивысшего успеха блицкрига, солнечные зайчики, испускаемые сапогами, озаряли самые мрачные углы комнаты.
— Богданов! — рявкнул он в трубку заверещавшему телефону. — Щас! — Отдал телефону его трубку и двинул в соседний кабинет.
— Тут народный целитель, доктор из дивизии, с проверкой приехал, — сказал сидевшему там капитану. — Не сочти за труд — сопроводи до столовой, а я переоденусь — и на цырлах.
— Сделаем! — гуднул недавно назначенный и очень пассионарный первый зам командира. И исчез раньше, чем затих грохот упавшего стула и хлопок двери.
Путь к солдатской столовой пролегал по дороге до вертолётной площадки, затем через «машинный плац», потом через перелесок на плац строевой, а там уже рукой подать. Преодолевший этот путь в темпе стометровки майор Богданов утратил аристократическую бледность лица, а к здоровой розовощёкости присовокупил трудовую испарину на лбу. Успокоив одышку до степени взволнованности, долженствующей быть в присутствии высоких лиц, он проследовал скорым шагом через холл в обеденный зал. Там в немой сцене пребывали капитан и медицинский лейтенант. И если у первого на пунцовом лице было неприкрытое недоумение, то другой, порозовев с бледного, кривил рот и пытался выпустить из него то ли звуки, то ли уже пузыри.
— Товарищ лейтенант! — с ходу, щёлкнув стоптанными каблуками, представился майор. — Заместитель командира батальона по тылу майор Богданов! Разрешите начать инспекцию? Сзади узкоплечий кителёк и широкие брюки делали майора похожим на Чарльза Спенсера Чаплина, и только фуражка на иллюстрацию к Шолоховскому «Нахалёнку». Лицо капитана Киселёва от увиденного стало круглым и красным, глаза полезли из орбит, и только твёрдокаменно сжатые губы удержали смех внутри организма.
Вскоре из подсобных и производственных помещений столовой доносилось бормотание проверяющего и бодрые ответы проверяемого
— Товарищ лейтенант! Не досмотрел, учту… Хлеборезу? Хлеборезу мы ногти отрежем, и на ногах отрежем, мы ему пальцы обрубим, чтобы больше ничего не росло! Товарищ лейтенант, мы его сортиры чистить поставим… по ночам!.. Нельзя? Смотри, солдат, тебя товарищ лейтенант спас, всё отрежь, всё, что есть. Спасибо скажи!.. Да не так, погромче… Товарищ солдат! Это не у тебя на робе пятно! Это на репутации батальона пятно. Ты честь нашу замарал, практически знамя утратил! Назначим тебе десять суток ареста!.. Или, нет, сто, чтобы тебя в дисбат не отправлять!.. Как не стоит? Ты, боец, товарищем лейтенантом спасён! Понял? В следующий раз приедет, а на тебе это пятно будет — всё, дисбат!.. Или расстреляем за рецидив…
Громкие голоса удалялись вдоль технологической цепочки приготовления пищи и, завершая круг, через четверть часа монотонно забубнили у раздачи.
— Совсем без недостатков, товарищ майор, проверка быть не может, — негромко говорил лейтенант, — но в акте указаны устранимые нарушения с вполне лояльными сроками их исправления. Приятно было с вами работать.
— Мне тоже,— заверил «зампотыл» и проводил отъезжающую «таблетку» отданием чести с отклячиванием. Неспешно подошёл к капитану:
— Чем ты эскулапа до обморока обидел? Он тебя даже по-медицински обозвал!
— Сам не пойму! Обратился к нему по-людски, по имени, а он скосомордился весь, заикаться стал, трястись…
— А как зовут его?
— Фекалий…
— Он так и представился?
— Нет представился по фамилии, а потом давай завирать, что во всей дивизии он один и пашет. Вы, говорит, ни черта ни делаете, а фекалий здесь, фекалий там… Я ему по простому: не пузырись, Фекалий, все мы тут разгребаем, просто тебе кажется, что тебя больше всех видно… Что ты, как Фигаро, там — тут… А его враз в дугу свернуло.
— Ты знаешь, почтенный, фекалии — это экскременты. Короче, г…но. А кто такой имбецил, я у батальонного лекаря уточню и доложу тебе непременно.
Майор снял несоразмерную фуражку, стёр с лица белоснежным платком выражение вселенской озабоченности светлым будущим и опушкой леса пошёл в штаб переодеваться.